20

Туман, как всегда, появился из ниоткуда и быстро закрыл собой все. Окружающий мир смазался, а когда он возник вновь, я понял, что нахожусь в помещении, а не под открытым небом. Еще несколько шагов, и я подхожу к массивным перилам из серого мрамора и останавливаюсь рядом с Морганой, созерцая грандиозный холл какого-то дворца.

Мы находились на втором этаже, напротив входа — с первого этажа к нам можно было подняться по одной из двух лестниц, что располагались справа и слева от нас. На стенах — знамена, некоторые из которых вызвали во мне мучительное ощущение узнавания: я понимал, что видел уже такие раньше, но где и когда, в какой из своих жизней — не мог вспомнить. Основное мое внимание, однако, привлекли не знамена и не роскошная отделка холла, также казавшегося смутно знакомым, а огромное панно над входом. Панно располагалось еще выше, чем находились мы с Королевой — где-то на уровне третьего этажа. Люди и звери, полулюди-полузвери, мерзкие крылатые твари, странные существа из огня и света… Композиция дробилась на множество сюжетов, каждый из которых имел какой-то смысл, что-то символизировал, изображал какое-то событие в той истории, которой была посвящена картина. Крылатая тень — человеческая фигура с крыльями летучей мыши — что-то предлагает быку, наклонившему рога так, будто он собирается атаковать ее; феникс проливает огненный дождь на отвратительных тварей, собравшихся под стенами крепости; устрашающая черная фигура — слишком похожая на собирающую души тварь из моих снов — торжествуя, держит на поднятых руках тело прекрасной женщины; звери с лицами людей стоят вокруг расчлененного на части человека, лежащего в центре ритуального узора; молодая девушка идет по выжженной земле и там, где ее нога касается земли, из пепла пробиваются зеленые ростки; разъяренный воитель с черным мечом убивает неподвижного и раненного, но еще живого дракона… Центральную часть композиции занимало изображение прекрасного поверженного рыцаря, лежащего в луже собственной крови, алевшей на темном плаще, посреди тронного зала. Над рыцарем, касаясь древка копья, протыкавшего рыцарю грудь, стояло странное существо, являвшее собой смесь ящерицы и человека. Голова ящерицы, туловище и руки человека, вместо ног — длинный хвост… кожистые крылья за спиной. Существо и рыцарь смотрели друг другу в глаза и по тому, как существо касалось копья, невозможно было понять — собирается ли оно нажать еще сильнее, навсегда пригвождая человека к полу, или же хочет извлечь копье. Но я — откуда-то — точно знал, что копье воткнул рыцарю в грудь странный дракон с человеческим туловищем и что он сделал бы все, чтобы воткнуть это копье поглубже. Двусмысленность того, как это было изображено, по необъяснимой причине разозлила меня. Нет, я точно был уверен — это дракон, повергающий героя, а не освобождающий его. Потом я присмотрелся к герою и понял, что он тоже не вполне человек. Когти, а не ногти на руках... а то, что я сначала принял за плащ, оказалось раскиданными по полу темными крыльями…

Вверху общей композиции, будучи не менее крупной, чем фигуры человека-дракона и демона-рыцаря, сияющая золотая птица распахнула крылья, как бы призывая восходящее над ней солнце. Внизу, во тьме, смотрело наверх жуткое мумифицированное лицо, принадлежавшее женщине. Ее рот был широко распахнут и казалось, что она стремится поглотить все, в чем есть жизнь и сила.

Я оторвался от созерцания картины и искоса взглянул на Моргану. Она смотрела на меня — внимательно, изучающее — не скрывая своего интереса.

— Кто я такой? — Спросил я у нее. — Может быть, скажешь наконец?

— Ты все еще не вспомнил?

— Я помню, что был здесь, в этом зале. Помню некоторые знамена. Но картины не помню. И тем не менее я чувствую, что должен знать, что там изображено.

— Я бы сказала, что там изображена история Тавелина, — ответила Моргана. — Но это было бы неправдой, потому что события, которые там показаны, в конечном итоге касались всех миров.

Тавелин… Я попробовал это слово на вкус и ощутил смесь печали и радости. Чем бы ни был этот мир, он кое-что значил для меня. Многое значил, не смотря на то, что еще не вернувшиеся, но уже смутно ощущаемые воспоминания боли несли в себе не меньше, чем любви…

— Тавелин… — Тихо сказал я. — Что это за место?..

— Один из множества миров. Очень древний. И особенный тем, что в нем некогда жил Творец.

— Творец? — Хмыкнул я. — Какой еще Творец? Всеблагой Митра?

— Большинство богов Земли, — ответила Моргана, — никогда не существовали. Другие являются искаженными изображениями реальных богов, третьи — местными божками, рассказывающими о себе небылицы. Ваш Митра — это второй случай. Вот только похож он не на Творца, а на Йлаха, Бога Света.

Моргана перехватила мой взгляд, брошенный на панно, и добавила:

— Не ищи его там. Его там нет. В качестве противовеса Эрешкигаль, Богине Тьмы и небытия, Король-Жаворонок изобразил не Йлаха, а себя самого.

Я некоторое время разглядывал золотую птицу, призывающую солнце…

— И никто не обвинил его в богохульстве?

— Сила Творца — выше, чем сила Эрешкигаль и Йлаха. — Ответила Моргана. — Свет и тьма существовали прежде, чем возникли миры, но именно Творец, рожденный от их предвечного смешения, дал им имена, оформил их, наделил слепые силы личностными аспектами… Творца еще называют Богом Земли — подразумевая под «Землей», конечно, не тот мир, где ты жил в последнее время, а все множество сотворенных им миров. Жаворонок — его Наследник… один из Наследников… и его божественный статус уж точно не ниже, чем статус бесстрастного и бездеятельного Йлаха. Поэтому вряд ли кто-то взялся бы обвинять живого бога в богохульстве.

Я усмехнулся ее шутке, а затем спросил:

— «Творец жил в Тавелине»… «Жаворонок — один из наследников»… что же случилось с Творцом? Сотворив все, что хотел, он отдалился от дел?

— Можно и так сказать. Творца убили его Наследники.

Я понял, что знаю ответ на свой вопрос еще прежде, чем она закончила фразу. На каком-то уровне я уже знал все, о чем спрашивал. Знал — но не помнил, а ответы Морганы словно открывали запертые двери в моем подсознании.

— Хороши Наследнички… — Задумчиво пробормотал я.

Она странно на меня посмотрела, а затем произнесла:

— По их словам, это необходимо было сделать. Незадолго до войны с демонами Творец обезумел и желал разрушить все, чтобы затем создать заново в ином, совершенном виде. И вот, чтобы уберечь миры, они убили его и разделили его силу между собой. — Она указала на ту часть изображения, где дикие звери с лицами людей стояли вокруг расчлененного человеческого тела.

— А что ему не понравилось в сотворенном мире? — Спросил я. — Или это никому не известно?

— Слишком многое пошло не так, как он хотел. Взять хотя бы демонов. Он не планировал их появления.

— Откуда же они взялись?

— Это души, пожранные Эрешкигаль, переваренные ею и искаженные до крайней степени. Стихиали и звери представляют собой естественное начало. Демоны, порожденные… исторгнутые Эрешкигаль — представляют противоестественные, разрушительные силы. Демонами управляют их князья, во главе которых стоит Раванар, Повелитель Демонов, — она указала на фигуру прекрасного крылатого рыцаря, пригвожденного копьем к полу тронного зала. — Стихиалями и животными — Наследники… по крайней мере, в идеале. — Она сделала короткую паузу. — На практике же все главные участники этой истории уже давно ничем не управляют. Часть Наследников пала от руки Короля Демонов еще до начала войны, другая погибла в ходе нее, а последние стали жертвами его мести уже после ее окончания. Но и сам Раванар пострадал не меньше. Он был повержен сильнейшим из Наследников, Драконом, и пришпилен к полу в собственном дворце. Его дворец опустел — одни говорят, что Раванар погиб, другие — что он, лишенный всякой силы, впал в забытье — но все сходятся на том, что вытащить копье, воткнутое в грудь Повелителя Демонов и снять с него заклятье может лишь тот, кто воткнул это копье и наложил заклятье… Князья демонов в отсутствие короля погрузились в междоусобные войны за первенство и перестали совершать организованные вторжения в неискаженные миры. С другой же стороны, в отсутствие Наследников старейшие стихиали создали собственные королевства и сумели кое-как защитить их: демоны, хотя и прекратили действовать сообща, не утратили алчности и желания извратить все живое… Многие считают, что мироздание без высших богов стало… более безопасным, что ли?.. нет тех, кто мог бы всех объединить и пытаться установить свою волю… а значит, нет и мировых войн и, не смотря на все локальные конфликты, мирозданию в целом ничего не грозит… но я не разделяю это мнение.

— Почему? — Спросил я.

— Потому что без Наследников и Раванара ослабела магия. Нет глобальной угрозы, но и не создается — в масштабах вселенной — ничего нового. Давно уже нет ни новых миров, ни новых рас. Нет новых форм волшебства, хотя к Наследникам, как к покровителям различных видов магии, по прежнему обращаются чародеи. Вот, например, Жаворонок, — она опять указала на золотую птицу на панно. — Он покровительствует саммонерам и магам, использующим музыку. Феникс — магам огня, Единорог — магам света и жизни…

— Могут ли Наследники каким-либо образом возродиться?

— Я не знаю… — Она помолчала. — В каком-то смысле они и не умирали никогда. Они умерли как боги, но продолжают возрождаться в своих родах, все больше очеловечиваясь… а некоторые, как говорят, сошлись с демонами и приобрели их черты, но в это не хочется верить… Все благородные фамилии Тавелина ведут свое происхождение от Наследников. В этих родах они, как правило, и возрождаются, отличаясь от обычных людей более сильным магическим даром… но иногда бывает так, что Наследник возрождается не в Тавелине, а в каком-нибудь другом мире. Так бывает, если его предшественник оставил в том мире ребенка, от которого пошла новая линия наследования.

Даже идиот догадался бы, к чему она клонит.

Я долго смотрел на панно. Человек-дракон, втыкающий копье в грудь Повелителя Демонов, казался, не смотря на всю динамику совершаемого им действия, спокойным и уравновешенным, как Будда. Неподвижный Повелитель Демонов — напротив, яростным и полным страсти. Я точно знал, что такого Дракона, какой был показан на панно, никогда не существовало. Не было урода с человеческим телом и хвостом вместо ног. Тем не менее, эта получеловеческая-полузвериная фигура в каком-то смысле была верной — в том смысле, в каком верны все символы, указующие на реальность, а не копирующие ее.

— Какими силами управлял Дракон? — Спросил я Моргану, уже зная ответ на этот вопрос и лишь ожидая от нее подтверждения. — Покровителем чего он считается?

— Своим патроном его считают те, кто использует магию для сражения. Дракон властен на четырьмя природными стихиями — над огнем, водой, землей и воздухом — в их разрушительном аспекте. В этом его отличие от, например, Феникса, который властен над всеми аспектами огня — и разрушительными, и созидательными, и живительными, и какими угодно.

— Ммм… Ты ведь говорила, что разрушение свойственно демонам, а стихиали, которыми, по идее, должны управлять Наследники — противоположны им по сути?

— Разрушение разрушению рознь. Дракон — по крайней мере, изначально — представлял собой силы разрушения, свойственные самой природе. Ведь бывает необходимо уничтожить старое, чтобы могло появиться новое. Хищник, настигающий оленя для того, чтобы прокормить себя… зверь, сражающийся с другим зверем ради самки… все они действуют в согласии с силой Дракона. Но когда зверь, обезумев от крови, режет все стадо вместо того, чтобы взять только одну жертву… или когда человек заполняет ядом своих предприятий все окружающее пространство, уничтожая все живое в округе… тогда это сила демонов, а не Дракона.

— Ты сказала «изначально»?

— Да… — Она помедлила, прежде чем ответить. — Ходили слухи, что несколько тысяч лет назад Дракон заключил сделку с демонами и предал все то, что прежде оберегал…

— Это ложь. — Резко оборвал ее я, ощущая, как во мне поднимается ярость. — Кто это придумал?

— Так написано в «Священной книге короля», составленной со слов Жаворонка, уже много столетий управляющего Тавелином. Мне тоже хотелось бы надеяться, что это неправда… Дракон и Жаворонок питают друг к другу неприязнь с давних пор. Но все же часть правды в этом есть. Несколько тысяч лет назад в одном из окраинных миров… на той самой Земле, где ты родился… в Китае, в эпоху Инь, Дракон подготовил армию вторжения и нанес удар по Тавелину. Дракон потерпел поражение, хотя, как говорят, это была ужасная война, стоившая жизни многим. В его войске были не только люди, но и демоны… слишком много свидетельств, чтобы это отрицать.

Я хотел сказать в ответ что-то резкое, но слово «Китай» перевернуло все. Я вспомнил колонну пехотинцев, уползающую за горизонт, женщину с темной силой, стоявшую рядом со мной на холме… Слова Морганы о демонах разбудили во мне уверенность в том, что человеческий облик был для той дамы лишь одной из возможных форм, а в других формах возжелать ее мог бы разве что больной извращенец. Она была опасной, сильной и чужой и все же… все же она была моим союзником.

— Не знаю, что там за история с демонами, — сказал я уже далеко не так резко, как собирался поначалу. — Не знаю, что их туда привело и почему они помогали Дракону… помогали мне. Не помню многого, только какие-то обрывки… Но я никого не предавал. В этом можешь не сомневаться.

— Хорошо, — она наклонила голову и чуть присела — не реверанс, а, скорее, намек на него. — Что еще желает услышать от меня милорд Дракон?

Я некоторое время молча смотрел на нее.

— Ты очень помогла мне. Спасибо. Но мне нужно знать больше… все, что ты знаешь.

— Я не была свидетелем тех событий, о которых говорила, — ответила она. — Я лишь однажды была в Тавелине — купила несколько книг и посмотрела на королевский дворец, куда меня провел один из моих любовников, происходивший из рода Сокола. Это холл дворца, — она обвела взглядом помещение, где мы находились. — Такой, каким я его помню.

— И все же, пока ты знаешь об этом месте больше, чем я.

— Я думаю, на самом деле, ты знаешь намного больше, — она улыбнулась. Затем в ее руках появилась книга, которую она протянула мне. — Возьми. По сути, здесь все о вас, что мне известно. И кое-что из этого ты уже назвал ложью.

Массивная книга в кожаном переплете, с выпуклым узором на обложке. Я пролистал книгу, потом опять взглянул на название. Странные, ни на что не похожие буквы… Я хотел было сказать, что не понимаю, что тут написано, но затем понял, что это не так. Я чувствовал, что знаю этот язык. Еще раз посмотрел на название… я улавливал смысл, но еще не был уверен, как звучит этот язык и какому именно из пришедших в голову понятий соответствует то или иное слово.

— Святые… королевские записи?.. — Предположил я.

— Священная книга короля. — Поправила меня Моргана. — Да, это ангажированная версия, мне об этом уже говорили. Но другой нет. Бери. Думаю, отсюда ты извлечешь больше полезного, чем из моего пересказа того, что там написано.

— Благодарю. — Я принял подарок.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

— Видимо, мне пора уходить.

— Ты можешь гостить у меня сколько захочешь, — сказала Моргана. — Но, кажется, ты хотел задать несколько вопросов человеку, которого ты в этой жизни считал своим учителем?

— Да, верно. Как мне вернуться на Землю?

Она подняла руку, и часть перил растаяла, балкон удлинился еще на пару метров, и в конце этой удлинившейся части возникло зеркало, отражавшее не нас и не холл королевского дворца Тавелина, а клубящийся и текущий туман.

— Подойди к зеркалу и представь место, в которое хочешь попасть, — сказала Моргана.

— Это будет настоящее место или копия, которую ты создашь?

— Настоящее, не сомневайся.

Я последовал ее совету. Встав перед зеркалом, я представил директорский кабинет Рихтера Эзенхофа в ШАД. Зеркало обрело глубину, туман стал принимать форму вещей и наливаться цветом… в какой-то момент я понял, что это происходит уже без моего участия, а затем ощущение преграды исчезло, и стало ясно, что если я перешагну через раму, то окажусь в той комнате, появившись там, вероятно, просто из воздуха. Но я не спешил идти. Кабинет директора пустовал.

Я представил еще несколько мест, в которых мог находиться Рихтер — его загородный дом, его кабинет советника в эленгардском офисе ВЕСБ… его скромный кабинетик в Норрижском Министерском Дворце. Рихтера нигде не было. Неудивительно — он постоянно в разъездах, и я отдавал себе отчет в том, что о большей части мест, где его можно застать, я не имею ни малейшего представления.

— А ты можешь отправить меня не в какое-то определенное место, а к человеку?

— Нет. Зеркало так не работает. А у меня никакой связи с твоим учителем нет. Я его лично даже не видела ни разу.

— Ну хорошо…

Я опять представил его кабинет в ШАД и стал наблюдать, как туман меняет очертания. Он появлялся там чаще, чем где-либо еще. Рано или поздно он обязательно заглянет в школу. Рихтер может забыть и бросить все что угодно — но только не свое главное детище. Не школу подготовки лояльных ему чародеев, с помощью которых он собирался объединить мир и управлять им.

— Вот это место.

— Прощай, Лорд-Дракон, и удачи тебе, — сказала ла Фей мне вслед.

— Благодарю за терпение, помощь и гостеприимство, Королева Яблочного Острова.

Я перешагнул рамку и огляделся. Да, это ШАД. За окном слышны голоса детей. Оглянулся назад — и увидел, как тает призрачное окно. Зал, в котором стояла Королева и она сама стали сгустком тумана, а затем туман растаял в воздухе кабинета герра Рихтера и более от того мира, который я только что покинул, здесь, в мире людей, не осталось ничего… Ничего, кроме толстой книги у меня в руках.

Я сел в кресло директора и положил фолиант перед собой. Возникло искушение открыть его и погрузиться в чтение, но я отказался от этой идеи. Но сейчас. Обязательно займусь этим, но в другой обстановке. Прежде, чем задумываться о глобальных проблемах, нужно решить текущие, сиюминутные.

Я ждал около двух часов, когда за дверью послышались шаги и ключ повернулся в замочной скважине. Моргана отвлекла меня, расположила своими разговорами к созерцательному настроению, и мне пришлось подумать о погибшей Бьянке для того, чтобы опять ощутить ярость. И вместе с яростью пришла сила.

Рихтер почувствовал ее, потому что, уже открыв дверь и собираясь войти, он изменился в лице, увидел меня и бросился назад. Не знаю уж, благодаря интуиции или логике он догадался, что на этот раз с ним церемониться не будут. А может быть, у меня в этот момент было просто очень выразительное лицо. Я перепрыгнул через стол и бросился за ним. Рихтер не успел выбраться из приемной — на дороге у него стояла секретарша, которую он отшвырнул в сторону, но это ему не помогло, потому что на входе в приемную толпились посетители, желавшие пообщаться с директором: учителя, пара родителей, желающих сдать своих аномальных детишек в ШАД, кто-то из руководства охраны — в общем, вся эта толпа создала заминку, которая дала мне время добраться до директора. Я коснулся его левого плеча, ощущая, как моему движению препятствует поле носимого им амулета и разъяряясь от этого еще больше. Вокруг слышались крики, треск мебели, лопающаяся на стенах штукатурка и корёжащийся паркет — в общем, все как обычно. Рихтер дико завопил, вцепившись правой рукой в левую — еще бы ему не вопить, если все его плечо до локтевого сустава в один миг оказалось превращено в мешанину разорванных костей и мышц. Я сбил его с ног, взял за шиворот и потащил обратно в кабинет, не обращая внимания на разгромленную приемную и изломанные трупы секретарши и посетителей. Рихтер дергался, кричал и пытался вырваться и мне пришлось телекинетически поднять его и ударить об пол, чтобы слегка успокоить.

Я затащил его в кабинет, закрыл дверь и обратился к Земле, представляя, как ее сила, словно барьер, накладывается на дверь и остается на ней, удерживая дверь закрытой. Прежде я не работал так со стихиями, но после сегодняшнего общения с Морганой и спровоцированным нашей беседой потоком воспоминаний был уверен, что смогу это сделать. Я оказался прав. Часть силы Земли осталась на двери даже когда я перестал непосредственно направлять ее. Я знал, что через некоторое время мое заклятье истощится, но не собирался тут особо засиживаться. Мне всего лишь не хотелось, чтобы охрана, которая неизбежно прибежит сюда через пару минут, помешала бы моему душевному разговору с дражайшим учителем.

— Садись в кресло, — велел я ему.

Он не послушался. Поднимаясь, он вдруг резко развернулся и попытался ударить меня ногой в голову. Я едва успел поднять руку. В нормальных условиях он бы пробил мой блок, не заметив, свернул бы мне челюсть и отправил бы в нокаут одним ударом — Рихтер был тяжелее меня раза в полтора, быстрее и тренирован куда лучше. Но я не собирался с ним драться на его условиях. Я ощутил лишь легкое прикосновение к поднятой руке, а вот нога Рихтера отлетела назад, нелепо дергаясь и ломаясь в воздухе — по ней словно ударили молотом весом в тонну. Эзенхофа отшвырнуло назад и он упал у того самого кресла, в которое я ему предлагал сесть.

— Ну хватит уже глупить, — сказал я, заставляя второе гостевое кресло пролевитировать и опуститься за моей спиной. Я сел в кресло и несколько секунд разглядывал лежащего передо мной человека.

— А ведь я тебя уважал. — Сказал я, покачав головой. — Доверял. Делал то, что ты мне говорил. Зачем ты все это устроил? Просвети меня. Я теряюсь в догадках.

— Устроил — что?.. — С трудом выдавил он. — Я не понимаю тебя, Дил…

— Прекрасно понимаешь. И еще ты должен понимать, что я получу ответы на свои вопросы в любом случае. Я сломал твой амулет, и сломаю твою волю еще быстрее, если ты начнешь лгать. Но пока я даю тебе шанс ответить самому. Оцени эту милость.

— Ты… — Рихтер тяжело дышал, рукав его рубашки и штанина пропитались кровью. — Чудовище…

Я засмеялся.

— Да неужели? И это говорит человек, посылавший меня убивать и подчинять политических лидеров? Помнишь ту даму из тайваньского посольства, которая упорно качала против тебя права и даже нашла на тебя и на ШАД кое-какой компромат? Ты поручил мне убить ее и хотел, чтобы она сдохла мучительной смертью — уверяю тебя, тебе сейчас и вполовину не так больно, как было ей, когда я ее навестил, а ведь она, между прочим, была беремена. Ну и кто же из нас чудовище?

— То, что я делал… было необходимо… для блага человечества…

— Да неужели? А по-моему, человечество само способно решить, в чем его благо, без деятелей, опьяненных жаждой власти вроде тебя. Ты все это время работал ради себя. А я выполнял твои поручения, потому что мне нравится убивать и мне нужны были те знания, которыми ты обладал. Мы были прекрасной командой. Да, я иногда хулиганил. Убивал не только тех, кого было надо, но и тех, кто попадался под руку. Но мне можно простить эту слабость. Так в чем же дело? Ты воспитал меня, я был твоим лучшим орудием. Что пошло не так? И в какой момент?

Рихтер долго молчал, смотря в никуда. Я уж было решил, что он собрался упираться до конца и мне придется-таки сломать его, чтобы получить ответы, когда он неожиданно произнес:

— Я слишком поздно… понял, что ты — не человек.

— Ну и что? — Я недоуменно пожал плечами. — Ты что-то имеешь против демонов или драконов? А может быть, у тебя иррациональная неприязнь к стихиалям?

— Это мир людей. Таким, как ты, тут не место.

— Фу, — я осуждающе покачал головой. — Это высказывание прямо-таки отдает провинциальной ксенофобией.

— Называй как хочешь, но это так.

— А я думаю, что нет. Только Творец имел бы право сказать, где кому какое полагается место, но Творца больше нет… давно уже нет, и поэтому права такого больше нет ни у кого.

— Такое право есть у нас. У людей. Потому что это наш мир. — Рихтер заскрипел зубами, и краска вновь прилила к его бледному лицу.

— Что значит ваш? Не вы его создали. Вы тут просто проживаете, как крысиная колония в подвале. И я бы на твоем месте не стал всерьез поднимать вопрос, кто тут имеет больше прав находиться — я или ваша колония. Честный ответ тебя огорчит.

Он долго молчал, а затем устало спросил:

— Кто ты, Дил? Что ты такое?

Я несколько секунд смотрел на него. Потом решил ответить, чтобы он наконец уже успокоился и чтобы можно было закрыть тему о правах.

— Я бог. Но не из ваших мифов. Так что можешь пропустить коленопреклонение и горячую молитву.

— Бог? — Рихтер испытывающе разглядывал мое лицо, пытаясь понять, издеваюсь я или нет. — Но почему ты родился у нас и почему…

— Стоп-стоп-стоп. Вопросы здесь задаю я. И мое терпение подходит к концу. Давай-ка забудем про твой расистский бред и обсудим твои мотивы еще раз. Я готов поверить, что то обстоятельство, что я, по видимости, не вполне человек, тебя должно было слегка нервировать, но я не могу поверить, что это стало основной причиной всей этой череды покушений. Ты ведь маг, а не обыватель. Ты учился у Альфреда, видел много странного, знаешь о горгонах и стихиалях… Был какой-то другой, главный мотив, и ты мне сейчас скажешь, какой.

Я поймал его взгляд и увидел в его глазах отчаянье. Не знаю, что он увидел в моих, но что бы это ни было, оно заставило его наконец дать честный ответ:

— Ты… тебя невозможно контролировать. Чем дальше, тем… тем все становилось хуже. Ты осваивал магию с легкостью и я уже давно ничего не мог тебе дать… в плане искусства. А в силе… — Рихтер на пару секунд устало закрыл глаза. Затем открыл их и с усилием продолжил. — В силе ты превосходил все, что я когда-либо видел. Кроме Альфреда… Я боялся, что еще пара лет — и ты станешь сильнее даже его. И что тогда?.. Кто тебя сможет остановить, если в какой-то момент ты решишь, что хватит уже выполнять мои распоряжения… да и вообще, кто он такой, этот Рихтер Эзенхоф?.. Убьешь меня и станешь тираном, которого еще свет не видывал.

— Ну прям-таки «не видывал». — Слегка обиделся я. — Я уже управлял одним из ваших регионов несколько тысяч лет тому назад, и вполне успешно. Мы тогда едва не захватили другой мир, между прочим.

— Вот об этом я и говорю. Ты будешь управлять людьми как скотом. Будешь посылать их захватывать для тебя миры или еще что-нибудь… Человечество для тебя — просто ресурс.

— Не надо морализаторствовать, Рихтер. — Отмахнулся я. — Чтобы потешить свое эго чувством «я тут самый главный» ты был готов убивать и лишать воли существ своего вида. Да, для меня вы — ресурс. Стая рыб для владельца рыболовного краулера или крысиная колония в подвале для хозяина дома. Вас же не мучает совесть, когда поднимаете из океана пару тонн рыбы, тут же потрошите ее и скидываете в океан потроха? А почему совесть должна мучить меня? Драконы едят людей, разрушают города и похищают красавиц, это совершенно нормально. А ты убивал и подчинял как и я, но только вот для тебя они были не существами иного вида, а твоими соотечественниками. Поэтому не надо морали. Не зли меня.

— При чем тут мораль?.. — Он опять замолчал, усилием воли гася чувство боли от переломанных костей. — Да, я на все был готов ради власти. Но я не хочу, чтобы нами правил такой, как ты.

— Я и не собирался. У меня не было никаких грандиозных планов. Я просто жил в свое удовольствие — развлекался с женщинами, убивал тех, кто мне не нравился, общался с Бьянкой, изучал Трещины в реальности… убивал людей по твоему заказу и даже спас вашу самонадеянную цивилизацию от Паука.

— То, что тебе не хотелось встать у руля сейчас… не значило, что ты не захочешь этого сделать потом. — С трудом выдавил Рихтер.

Я помедлил, прежде чем ответить.

— И ты решил действовать превентивно?

Он кивнул.

— Какой предусмотрительный… — Я вздохнул. — Ну хорошо. С твоими мотивами все ясно…

Меня прервали. Явилась охрана. Шум за дверью, попытки ее открыть, идиотские вопросы типа «Герр Рихтер, с вами все в порядке?..» Я встал и подошел к двери. Теперь мне нужна была не Земля, а Воздух. Я наложил на дверь еще один барьер, задача которого заключалась в том, чтобы поглощать идущие с той стороны звуки. Сразу стало намного тише.

— Продолжим, — сказал я, возвращаясь в кресло. — С мотивами разобрались. Расскажи теперь, как все началось. Снайпер, стрелявший в меня в ресторане, не был первым. Сначала была попытка отравления. Но я остался жив, даже ничего не понял, а Клайв, которого я угостил сливочными орешками, скончался в мучениях. Мы ведь с Бьянкой думали, что спасли его. Почему он умер?

— Вы… замедлили действие яда, но… спасти его вы не могли. Я не понимаю, как выжил ты. Это физически невозможно.

— А это физически возможно? — Телекинезом я подхватил со стола ручку, повертел ее в воздухе, а затем с силой метнул в стену — так, что в результате ручка вонзилась в нее, как дротик, и осталась торчать.

— Выжить после того яда… даже не почувствовать его… это намного невозможнее.

— Что-то мне подсказывает, что это была не первая попытка меня отравить.

— Да… — Признал Рихтер. — Это так. Сначала мы думали, что у тебя индивидуальная невосприимчивость к некоторым веществам… но потом стало ясно, что дело не в этом. На тебя не действовали ни яд, ни наркотики, ни отравляющие газы. Вообще никакие. Тебя даже обезболить было нельзя.

— Да уж… — Я вспомнил свои «приятные» ощущения в больнице, куда меня привезли после взрыва в поезде. Затем констатировал:

— С ядом не прокатило и ты послал снайпера. Снайпер облажался и ты сообразил, что я слишком хорошо ощущаю чужое внимание. Поэтому ты использовал человека с бомбой, который не знал, что везет бомбу. Но и тут дело не дошло до конца. Однако, тебе удалось меня ранить. У меня были переломаны кости, и мне было очень хреново. Почему ты не попытался убить меня в больнице? Отличный ведь был шанс.

— Я… испугался. Ты не все время был без сознания. Ты то приходил в себя, то вновь отключался. Твоя сила реагировала на любое воздействие со стороны. Ты ранил нескольких врачей, испортил оборудование… Я не знаю, что было бы, попытайся я тогда тебя убить. Ты мог опередить меня и остановить мне сердце прежде, чем я довел бы дело до конца. Я ведь уже просто не знал, на что ты способен…

— Понятно. Потом у нас появляется военный робот на крыше. Потом атомная бомба.

— Как ты смог уцелеть? Опять скажешь, что ты бог?

Я усмехнулся.

— Там неподалеку была Трещина и я успел в нее уйти. Вообще, можно лишь поразиться тому, какие ресурсы ты задействовал, чтобы меня уничтожить. Неужели не было мысли остановиться, задуматься… сообразить, что что-то идет не так?

— Я знал, что все идет не так, — тихо ответил Рихтер. — Я не дурак. Но остановиться?.. Все зашло слишком далеко. Тебе нужны были ответы и рано или поздно ты бы их получил. Я не переоценивал меру своего влияния на тебя. Я видел, как ты на меня смотришь. Если бы я остановился… все кончилось бы тем, что рано или поздно ты бы залез в голову мне или нашел бы кого-нибудь из исполнителей… и все. И было бы то, что у нас есть сейчас. — Он показал глазами на изуродованную руку и ногу, а затем перевел взгляд на меня, сидящего перед ним в кресле.

— И для того, чтобы избежать последствий собственных идиотских решений, ты стравил меня с Альфредом.

— Я бы не назвал эти решения идиотскими, — возразил Рихтер. — Они были ошибочными, но что же… я не всеведущ. Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы действовал иначе.

— Как, интересно знать?

— Я бы не стал тебя трогать.

— Лжешь. А я ведь предупреждал тебя этого не делать. Ты бы постарался сбросить на меня атомную бомбу в таком месте, где Трещин поблизости нет.

— Может быть. Не знаю. Слишком много «но»…

— Все ты знаешь… Ладно. Альфред был твоим последним шансом. Но ты ведь должен был понимать, что я могу убить его, а потом вернуться. Или — еще лучше — перед тем как убить, подчиню, узнаю, что он ничего плохого не замышлял, а потом вернусь к тебе и стану задавать вопросы. И явно ты к моему возвращению не был готов. Что ж ты так оплошал?

— Я надеялся не на Альфреда, — ответил Рихтер. — Как бы ни был силен старик, но после того, как тебе удалось выжить при термоядерном взрыве… я полагал, что скорее всего, ты его убьешь. Но он говорил, что их род защищает некое существо… некий дух…

— …некая Моргана ля Фей…

— Да… — Он открыл рот, переживая новый приступ боли, а затем продолжил. — Альфред рассказывал, что несколько столетий назад один сильный демон напал на кого-то из их рода… не смотря на весь их талант, демон был намного сильнее и убил того мага, и тогда оставшиеся родственники обратились к ней за помощью и она скрутила его без особого труда… Я подумал, что могло бы стать решением. Ты тоже… какой-то демон или что-то в этом роде… и если ты убьешь Альфреда, она тебя достанет.

— А чтобы слегка разозлить меня и исключить вариант каких-либо переговоров, ты убил Бьянку — зная, как я к ней отношусь. Молодец. — Я покачал головой. — Все больше удивляюсь тому, как такая феерическая мразь, как ты, смеет читать мне нотации и называть чудовищем.

— Дил, поставь себя на мое место…

— Если бы я решил убить своего ученика, то сделал бы это открыто, по праву силы, а не бил бы в спину, как трус.

— Ты смеешься?! Что бы я мог сделать против тебя?! Посмотри на меня сейчас — мне нечего тебе противопоставить. Амулет я создавал несколько недель — а ты раздавил его за секунду…

— Ну тогда и не надо было тявкать на того, кто сильнее. — Я пожал плечами. — Осознал бы свое место и не делал бы глупостей.

— Дил, я… я признаю, что ошибся… Я запутался. Мне было страшно. Откуда я мог знать, что ты несешь всем нам? Может быть, ты — сын Аримана, лжепророк и Антимитра, и родился, как верят некоторые фанатики, лишь для того, чтобы возвестить конец света? Пожалуйста, прости меня. Мне так жаль, что все это произошло… Я любил Клайва и… и ее тоже, поверь. Каждый из вас был для меня как драгоценный дар. Нас ведь так мало… Я испугался и наделал глупостей… Прости… Давай забудем обо всем и вернемся к тому, что было. Я понял свое место. Будет все, как ты хочешь. Мы объединим этот мир — для тебя…

— Забудем и простим? — Я смотрел на него, едва веря тому, что слышу. — Ты Бьянку убил.

Он хотел сказать что-то еще, но я не позволил ему это сделать. Вместо отчетливых слов он издал какие-то хлюпающие неразборчивые звуки, когда его губы начали лопаться, зубы разрушаться, а рот наполнился кровью.

— Она меня сдерживала куда больше, чем все твои недоделанные воспитательные меры, — процедил я, поднимаясь и давая наконец волю клокотавшей во мне ярости. — Ты даже не представляешь, как она меня сдерживала.

Ненависть затопила мой разум и мир вокруг меня. Герр Рихтер Эзенхоф больше ничего не пытался сказать — да и не мог. Оставшуюся часть своей жизни он провел, вереща, как поросенок под ножом мясника.