Первые звездолеты ИСООН обладали красотой, родственной красоте паутины. Но постепенно, с развитием техники, прочность конструкций начала играть более важную роль, чем энергия массы. (Корабль старого типа мог бы сплющиться в гармошку, выполняя маневр на двадцати пяти «же».) Изменилась и конструкция кораблей – прочные, солидные, функциональные машины. Корпус нашего крейсера украшала только надпись «Масарик II», сделанная голубыми буквами на стеклянной посверкивающей броне.

Наш человек проплыл как раз над этой надписью, направляясь к грузовому шлюзу. В одном месте виднелась группа людей, занятая работой. Используя их как шкалу отсчета, можно было видеть, что каждая буква имеет добрую сотню метров в высоту. Сам крейсер достигал в длину километр (1036,5 метра, как подсказала моя «встроенная память») и около трети километра в диаметре (319,4 метра).

Но это не означало, что нам будет просторно. В брюхе крейсера размещались шесть больших тахионных штурмовиков и пятьдесят робоснарядов. Десантникам отводились остатки свободного места.

До погружения в противоперегрузочные резервуары имелось еще шесть часов. Я закинул сумку в крохотную каюту, которой суждено было стать моим домом на все ближайшие двадцать месяцев, и отправился на разведку.

Чарли меня обогнал, он уже, оказывается, добрался до комнаты отдыха и пробовал местный кофе.

– Желчь носорога, – сказал он.

– По крайней мере, это не соя, – сказал я, делая осторожный глоток. Да, через неделю я могу соскучиться по сое. Офицерская комната отдыха имела четыре метра в длину и три в ширину, металлические стены и пол, кофейный автомат и терминал библиотеки. Шесть жестких стульев и стол с печатной машинкой.

– Уютная комнатка, а? – Он от нечего делать набрал общий индекс на терминале. – Сплошь военное дело.

– Это хорошо. Проверим нашу память.

– Ты сам записался в офицеры?

– Кто, я? Нет. Приказ.

– Тебе легче. – Он ткнул пальцем выключатель терминала, наблюдая за гаснущей зеленой точкой на экране. А я сам записался. Если бы я знал, что так получится…

– М-да…

– Говорят, постепенно она выветривается. Эта информация, что они в нас заложили.

– А, вот вы где. – Вошла Холлибоу, приветствуя каждого из нас. Быстро оглядела комнату. Спартанский стиль пришелся ей явно по душе. – Вы скажете что-нибудь группе, прежде чем мы погрузимся в резервуары?

– Нет, по-моему, в этом нет… необходимости. – Я едва не сказал «смысла».

– Лучше соберите взводных командиров и проработайте с ними процедуру подготовки к погружению. В дальнейшем мы займемся тренировкой аварийного погружения. Но сейчас, я думаю, солдаты могут отдохнуть несколько часов. Особенно если у них тоже болит с похмелья голова, как у командира.

– Есть, сэр. – Она повернулась кругом и вышла. Наверное, немного разозлившись, ведь это работа для Риланда или Раек.

Чарли устроился на одном из жестких сидений и вздохнул:

– Двадцать месяцев внутри этой консервной банки. Вместе с ней. Это конец.

– Ну, если ты будешь себя хорошо вести, я не стану помещать вас в один кубрик.

– В таком случае я твой вечный раб. Начиная, э-э, со следующей пятницы. – Он глубокомысленно рассматривал дно своей чашки. – Нет, серьезно, с ней мы еще хлебнем. Что ты думаешь делать?

– Не знаю. – Чарли держался запанибрата, но все-таки он мой старший офицер, кроме того, должен же у меня быть хоть один товарищ. – Возможно, по ходу дела.

– Возможно.

Технически «дело» уже началось – мы не спеша подползали к коллапсару Старгейт на одном «же». Чтобы команда не путалась в петлях и не страдала от тошноты при невесомости. По-настоящему все начнется только после нашего погружения в резервуары.

Комната отдыха навевала грустные мысли, поэтому мы с Чарли все остальное время бродили по кораблю.

Капитанский мостик ничем не отличался от компьютерного зала – от роскоши экранов был он избавлен. С достаточно солидного расстояния мы следили, как Антопол и ее офицеры последний раз проверяют компьютер, прежде чем лечь в резервуары и доверить наши судьбы машинам. Но иллюминатор все-таки имелся, пузырь из толстостенного пластика, в навигационной комнате, дальше по носу крейсера. Лейтенант Уильяме был свободен, сейчас его заменяли автоматы, и с удовольствием показал нам свое хозяйство.

Он постучал по иллюминатору ногтем.

– Надеюсь, нам не придется им пользоваться в этом районе?

– Как так? – сказал Чарли.

– Мы пользуемся окошком, только если потеряемся. Если корабль отклонится от угла входа в коллапсар на долю радиана, мы вполне можем вынырнуть на другом краю Галактики. Мы можем грубо определить позицию по спектрам наиболее ярких звезд, это как отпечатки пальцев. Достаточно определить три звезды и можно триангулировать.

– И найти ближайший коллапсар, и попробовать вернуться на старый путь, – сказал я.

– Это не просто. Сад-135 – это единственный известный нам коллапсар в Магеллановых Облаках. Мы открыли его, только перехватив вражеское сообщение. Если мы найдем другой коллапсар, в случае если заблудимся в Облаках, то как мы узнаем угол входа?

– А что же делать?

– Можно залечь в резервуары, нацелить крейсер на Землю и дать полную тягу.

Через три месяца бортового времени мы будем дома.

– Да, – сказал я, – и всего 150 000 лет временной разницы. – На двадцати пяти «же» до субсветовой скорости можно разогнаться за месяц. После этого остается молиться святому Альберту.

– Да, это большой недостаток, – согласился он. – Но, по крайней мере, мы узнаем, кто выиграл войну.

Вы бы удивились, если бы узнали, сколько народу выпало из хода войны таким, очевидно, способом. Сорок две ударные группы пропали без вести. Наверное, они все ползут сейчас сквозь нормальное пространство и через века начнут появляться на Старгейте, одна за одной.

Это был бы идеальный способ дезертировать. Но только процедура прыжка программируется командованием ударных групп, человек может вмешаться в работу компьютера, только если корабль действительно выныривает в неизвестном районе космоса.

Мы с Чарли заглянули в спортзал. Он был достаточно просторный – вмещал одновременно целую дюжину людей. Я велел Чарли составить расписание, чтобы каждый мог упражняться в зале регулярно, как только мы покинем резервуары.

В столовой было едва ли просторнее. Даже если организовать четыре смены, не обойдется без толкотни. А комната отдыха для рядового состава производила еще более удручающее впечатление, чем офицерская. Я начал подозревать, что задолго до конца двадцати месяцев у меня возникнут проблемы.

Оружейная по размерам равнялась спортзалу, столовой и двум комнатам отдыха, вместе взятым. На то была причина – большое разнообразие видов оружия, эволюционировавшего сквозь столетия. Основным видом оставался боекостюм, хотя он стал куда сложнее ранних моделей.

Лейтенант Риланд наблюдал за своими подчиненными, они в последний раз проверяли укладку оружия. Если только что-то вдруг случится с этими запасами взрывчатых и радиоактивных веществ, да под ускорением…

Я ответил на его небрежный салют:

– У вас все в порядке, лейтенант?

– Да, сэр, кроме проклятых шпаг. – Шпаги предназначались для использования в стазис-поле. – Как их ни укладывай, все равно могут погнуться. Хоть бы не поломались.

Я даже приблизиться не мог к пониманию принципа стазис-поля. Современную физику и мою степень магистра разделяла пропасть шире, чем пропасть между Галилеем и Эйнштейном. Но я знал результаты его действия.

Внутри этого поля, сферического объема пятидесяти метров в радиусе, ничто не могло двигаться быстрее 16,3 метра в секунду. Внутри поля не существовало электромагнитного излучения – ни света, ни магнетизма, ни электричества. Окружающее виделось там жутко одноцветным, как на гравюре. Этот феномен мне объясняли фазовым переходом квазиэнергии из соседствующей тахион-действительности – для меня это то же самое, что флогистон. Но в результате этого все обычные виды оружия теряли эффективность. Даже нова-бомба превращалась в безжизненный кусок металла. И любое существо, оказавшееся в поле без особой изоляции, умирало в мгновение ока.

Сначала все шло так, словно нам удалось найти, наконец, абсолютное оружие. Пять тельцианских баз были уничтожены без единой потери с нашей стороны.

Нужно было только дотащить генератор до строений базы (при земной силе тяжести с этим управятся четыре крепких солдата) и наблюдать, как враг выскакивает наружу и умирает, попав в сферу поля.

Но на шестой раз тельциане были уже готовы встретить нас. Они создали защитные костюмы и вооружили солдат острыми копьями, которыми можно было проткнуть защитные костюмы наших солдат. После этого мы тоже начали вооружаться. История войны знала только три таких сражения, хотя более десятка ударных групп отправилось в рейд, вооруженных стазис-полем. Очевидно, остальные еще сражались, или были в пути, или были полностью уничтожены. Выяснить пока не представлялось возможным. Им и не рекомендовалось возвращаться без победы – это приравнивалось к «дезертирству в бою», что означало мозгостирку для всех офицеров (ходили слухи, что им потом накладывают новую личностную матрицу и отправляют обратно в «печь»).

– Мы будем использовать поле, сэр? – спросил Риланд.

– Возможно, но не сразу, если только тельциане нас не опередили. Я не в восторге от перспективы жить день за днем в боекостюме. – И я был также не в восторге от перспективы сражаться шпагой, копьем или метательным ножом, сколько бы электронных врагов ни отправил я в Валгаллу с их помощью.

Я посмотрел на часы:

– Так, нам не мешает наведаться в резервуары. Проверить, все ли готово.

До прыжка оставалось еще два часа.

Резервуарный зал напоминал химический завод – круглый пол имел добрую сотню метров в диаметре, и весь зал до предела был заполнен разнообразными машинами, выкрашенными в одинаковый тускло-серый цвет. Восемь противоперегрузочных резервуаров располагались симметрично вокруг центрального лифта, симметрию немного портил тот факт, что один резервуар был в два раза больше остальных – в нем должны были помещаться офицеры и экипаж крейсера.

Из-за резервуара показался сержант Блазинский и отдал честь.

– Что это такое? – Среди всеобщего царства серого цвета какое-то яркое пятно.

– Это кот, сэр.

– Еще бы. – Здоровенный котище, полосатый. На плече у сержанта он выглядел нелепо. – Скажем по-другому: что здесь делает этот кот?

– Это талисман отделения техобслуживания, сэр. – Кот слегка приподнял голову, пошипел и снова задремал.

– Довольно жестоко, – сказал Чарли. – После начала ускорения от него одна шкура останется.

– Нет, нет, сэр! – Сержант почесал кота по спинке. Оказалось, что там имеется вводной клапан для флюокарбона, точно такой, как у меня под бедром. – Мы его купили на Старгейте. Такие коты сейчас есть на многих кораблях, сэр. Капитан подписала нам бланки.

– Что ж, она имела право, это ее корабль. А собаку нельзя было купить? – Боже, я ненавидел котов, они вечно лезут под ноги.

– Нет, сэр, собаки не приспосабливаются. Не выносят невесомости.

– А как вы его поместите в резервуар? – спросил Чарли.

– Мы поставили добавочную кушетку. – Великолепно, значит, вместе со мной в резервуаре будет это животное. – Мы только укоротили привязные ремни.

– Ему требуется особый препарат для упрочения стенок клеток, но он входит в цену кота.

Чарли погладил кота, почесал ему за ухом. Кот замурлыкал, но не шевельнулся.

– По-моему, он довольно глупый.

– Мы ему уже ввели «микстуру», заранее. Вот отчего он такой сонный, наркотик снижает темп обмена веществ до предела. Так его легче укладывать.

– Ладно, пускай живет, – сказал я. – Но если он будет путаться под ногами, я лично отправлю его в регенератор.

– Да, сэр, – с облегчением сказал сержант. Думает, наверное, что я пожалел котика. Погоди, парень.

Таким образом мы осмотрели весь корабль. Кроме двигателей; мы не могли пройти в грузовое отделение, где замерли в массивных гнездах робоснаряды и штурмовики.

В воздушном шлюзе не было иллюминаторов, а возиться с накачкой воздуха и обогревом не хотелось – удовлетворенное любопытство того не стоило.

Я уже начал чувствовать себя каким-то суперкладовщиком. Вернувшись в комнату отдыха, вызвал Холлибоу. Она доложила, что все в порядке, у нас в запасе оставался еще час, и мы сыграли с компьютером в интересную игру «Кригшпиллер», что на немецком означает «Игра в войну». В самый разгар прозвучал сигнал десятиминутной готовности.

Противоперегрузочный резервуар гарантирует пятьдесят процентов выживаемости при пятинедельном погружении. То есть у вас пятьдесят шансов из ста выжить, если вы будете находиться внутри пять недель. На самом деле трудно представить такую ситуацию, когда потребуется даже двухнедельное непрерывное погружение.

Пять недель или пять часов – в резервуаре вы не ощущаете течения времени. Абсолютная изоляция от окружающего. Можно несколько часов подряд вспоминать собственное имя.

Поэтому я совсем не удивился, что не почувствовал прошедшего времени, когда вдруг все мое тело зачесалось – кровь приливала к онемевшим тканям. Зал резервуарной напоминал палату астматиков – тридцать девять человек и один кот кашляли и чихали, стараясь избавиться от остатков флюокарбона.

Около сотни людей слонялось уже снаружи резервуара, потягиваясь и массируя руки и ноги. Великий космос! Окруженный целыми акрами обнаженного женского тела, я старательно смотрел им прямо в лица, отчаянно старался решить в уме дифференциальное Уравнение третьей степени. С переменным успехом, но все же спокойно добрался к лифту.

Холлибоу уже вовсю командовала, выстраивала людей в шеренги. Я обратил внимание прежде, чем закрылась дверь, что у людей из одного взвода имеется легкий кровоподтек по всему телу – у всех до одного. Я решил поинтересоваться на этот счет у медиков и техобслуживающего персонала.