Тревога родилась еще за два квартала до площади, на которой расположился «Роман Буревой». Причем это было не то ощущение перышка, касающегося души, – на сей раз тревога оказалась основательнее.

Такого на Кустанае не было еще ни разу.

Похоже, провидение решило предупредить своего избранника о смертельной угрозе. Правда, вещий сон, в котором присутствовала мама, почему-то ничего подобного не содержал.

Тем не менее Осетр решил не лезть на рожон и некоторое время посиживал на скамеечке, расположившись на противоположной стороне площади. Отсюда были хорошо видны оба входа – и в саму гостиницу, и в ресторан.

Вокруг царило оживление, но это вовсе не была суета подразделения полиции, организующего засаду на преступника.

Осетр глянул на часы.

До времени встречи осталось всего десять минут. Глянул на крыши соседних домов.

Похоже, снайперов нет.

Однако тревога просто буйствовала.

И тогда он принял окончательное решение, встал со скамейки, закинул на плечо рюкзачок с техническими причиндалами. Еще раз оглянулся по сторонам. Ему даже показалось, что он точно знает, кто будет захватывать Пушкарева и его связника.

Вот этот лысый тип, к примеру, выглядит подозрительно. И вот эта дамочка с бегающими глазами. А вот на том водороднике захваченных увезут в неизвестном направлении…

Осетр усмехнулся.

Если тут и присутствуют вражеские агенты, то они менее всех выглядят подозрительными.

После чего он обошел площадь, свернул на улицу, ведущую в сторону Вертушки, у третьей по счету урны избавился от парика и ринулся туда, где, на его взгляд, должно было развернуться следующее действие оперативной драмы, режиссером которой он назначил самого себя.

Конечно, он бы с удовольствием побыл в этом театре простым зрителем, а шкуру режиссера надел бы на кого-либо другого, но ведь подходящей кандидатуры на эту роль все равно не имелось.

Бросили его друзья-товарищи, оставили с противниками один на один…

А кроме всего прочего, принимать непосредственное участие в постановке гораздо интереснее, чем смотреть на нее со стороны. В каких бы ты удобных креслах ни сидел… А уж быть самому постановщиком – и вовсе счастье!

К дому Ивана Платоныча он, на всякий случай, подобрался с другой стороны, хоть и пришлось обойти соседний квартал.

Береженого, как говорится, бог бережет…

Рассчитал он верно. Уже стемнело, но уличные фонари еще не зажглись. И перепрыгнуть через невысокий заборчик не стоило большой проблемы даже тому, кто не является «росомахой».

Земля в Петровске явно была не слишком дорогой, иначе бы пенсионер не потянул на свои доходы, кроме дома, еще и участок, засаженный ягодными кустами.

Скорее всего, пенсионер-отставник гнал из этих ягод домашнее вино. Иначе зачем он их держал?

Осетр присел за заборчиком, повесил на шею «змееглазы», а потом и вовсе залег. И затих, слившись с землей, как умеют сливаться только «росомахи».

Сейчас господа, осуществляющие контроль за встречей Остромира Пушкарева с неизвестным связником, озаботятся полным отсутствием запланированной встречи. А потом обнаружат, что господин Пушкарев и вовсе исчез в неизвестном направлении…

Вот и подождем!

Ждать пришлось больше часа. Уже и фонари на улице зажглись, и совершающие вечерний моцион местные жители перестали проходить мимо, а ничего ожидаемого не происходило.

Осетр даже забеспокоился: не ошибся ли он в своих предположениях?

Но потом началось.

Сперва послышался легкий свист приблизившегося глайдера. Затем стало вдруг тесновато.

Нет, ничто Осетру в бока не упиралось, но ощущение тесноты, возникшее в какой-то момент, уже не хотело уходить.

Это было совершенно незнакомое ощущение – пространства вокруг полным-полно, но давит что-то со всех сторон. Однако разобраться в этом ощущении он не успел – наступила вдруг темная ночь. И только тогда он сообразил, что гости, которых он ждал, наконец появились.

Напялить на физиономию и включить «змееглазы» было делом пары секунд.

Вокруг слегка посветлело. А потом скрипнула калитка, и на участок Платоныча просочились через нее двое незваных гостей. Впрочем, вели они себя, как гости званые, к дверям дома направились уверенно, даже по-хозяйски. Головы у обоих тоже были украшены «змееглазами». Один встал сбоку от двери, второй прижал сенсор звонка.

В доме замурлыкало.

Второй отступил от двери на пару шагов. Некоторое время стояла ватная тишина, потом послышался недовольный голос Платоныча:

– Дьявол, что со светом-то случилось?… Кто крещеный?

– Полиция, старик! – сказал второй гость. – Фараоны здесь крещеные! Открывай давай!

А первый вытащил из кармана оружие, в котором Осетр без труда узнал гасильник, и поднял на уровень груди. Второй отступил еще на шаг, наверняка выходя из сектора поражения.

– Какого еще дьявола потребовалось от меня полиции? – Платоныч выругался. – Я законопослушен, как грудной ребенок. Аж самому противно!

– Открывай, старик, открывай! Приятеля твоего ищем!

«Черта с два вы – полиция! – подумал Осетр. – Полицейские так легко и бесшумно не двигаются!»

И это была правда. Будь эти двое типов настоящими полицейскими, от них бы пахло пивом и дешевым табаком, а в животе бы у них бурчало. И двигались бы они, как два перекормленных борова.

Нет, это были сотрудники совсем другого ведомства. И неизвестно еще – росского ли…

Осетр подобрался, сделал два осторожных вдоха и выдоха. Мышцы быстро вспоминали «росомашьи» повадки.

– Какого еще приятеля? – спросил Платоныч.

– С которым ты пиво сегодня пил. Остромира Пушкарева.

– Так он же сам почти полицейский! – удивился Платоныч и открыл дверь. – Что он такое натворил?

Тип с гасильником тут же ткнул ему ствол в бок.

– А ну, выходи давай!

– Вы что, мой дом коконом Фогеля накрыли? – спросил старик.

Он явно не испугался.

«Ну конечно же! – только тут сообразил Осетр. – Кокон Фогеля! И можно обтяпывать любые делишки, никто не увидит. Теперь, выходит, в кокон можно упрятать целый участок? На Новой Москве объем кокона вроде поменьше был…»

– Накрыли, накрыли, – подтвердил тип с гасильником. – Давай вперед!

– Вы вовсе не из полиции, – решил вдруг Платоныч и сел на дорожку. – Никуда с вами не пойду!

– Нам не ты нужен, старик! – сказал второй тип. – Где частный детектив Пушкарев?

– А с чего вы решили, что я должен знать?

– А с того! У Пушкарева сегодня со мной встреча была назначена. И он на нее не явился! Зато с тобой встречался! Скажешь, ты его не предупредил?

– О чем, интересно?

– Сам знаешь – о чем! О том, что ему встречаться со мной – не резон. Говори, где Пушкарев!

– Не знаю. – Платоныч тихонько фыркнул. – А и знал бы, так ничего не сказал.

Тип с гасильником без замаха ударил его ногой в бок.

Платоныч застонал и громко выругался.

Пора было вмешиваться, но Осетр медлил.

А вдруг они среди ругани брякнут что-нибудь стоящее!

– Скажешь! – сказал тип с гасильником. – Там, куда мы тебя сейчас отвезем, ты не только скажешь, соловьем запоешь!

– В таком случае вам придется меня нести.

– Ну что ж, старик, мы люди не гордые!

Гасильник в руке неизвестного дернулся, и Платоныч завалился боком на дорожку.

Нет, теперь точно надо было вмешиваться…

Неизвестные подхватили старика под мышки и потащили к калитке. Тапки с ног Платоныча тут же свалились, но кому было до этого дело?

Осетр подобрался. И снова не прыгнул.

– Погоди-ка! – сказал тот, у которого не было гасильника. – Отпусти его!

Платоныча уложили на дорожку. Неизвестный склонился над ним.

– Пульса нет! – Он выпрямился и прошипел. – Fuk yu!Выставить уровень поражения не можешь, идиот!

– Да я обычный уровень выставил…

Осетр напружинил мышцы и прыгнул вперед.

Уже в прыжке он понял, что ребята – настоящие профессионалы, поскольку он и двух метров не успел пролететь, а они уже поворачивались в его сторону. Он же профессиональные навыки за эти месяцы слегка утратил. Нет, добраться до неизвестных он успел прежде, чем против него применили бы гасильник. Но мышечные условные инстинкты сработали не совсем так, как планировалось, и не совсем так, как были обучены. Два резких тычка в нервные точки оказались слишком сильными, и трупов на дорожке стало три.

Это выяснилось, едва он пощупал пульс у всех троих – сначала у Платоныча, потом у нападавших.

Для «росомахи» это был прокол.

И чтобы прокол этот не стал провалом, требовалось благополучно унести ноги.

Он оставил троих лежать на дорожке, подобрал из-под забора свой рюкзачок и выбрался на улицу.

Глайдер отдыхал рядом с домом. Легкая скоростная модель «колибри».

Впрочем, троих он вполне мог утащить, хоть и не с крейсерской скоростью.

На всякий случай Осетр запомнил номер машины.

А потом заглянул в кабину, пытаясь найти фогель-генератор, образовавший вокруг дома силовое поле. На сиденье генератора не было – похоже, он оказался встроенным. Однако искать его уже не было времени: на пульте управления глайдером работал таймер, а ИскИн машины нежным женским голосом напоминал пассажирам, что работает система самоуничтожения. По-видимому, она включилась от ментального датчика, следящего за жизненными показателями одного из нападавших (а может, и обоих). Разумеется, ее можно было отключить, и Осетр попытался это сделать, но ИскИн тут же попросил ввести пароль. Спасать машину было некогда, впору было спасаться самому, тем более что на таймере пошла уже предпоследняя минута отсчета.

Осетр ринулся прочь. И через несколько шагов наткнулся на мягкую, но непроходимую стену.

Кокон Фогеля был абсолютным – он не только делал невидимым пространство, находящееся внутри, он не пропускал через свою границу материальные тела. В обоих направлениях.

Осетр похолодел.

Было очень глупо погибнуть вот так, из-за нелепой случайности. Хотя «росомахи» обычно и гибнут из-за нелепой случайности.

Боже, но почему? Если он избран Всевышним в спасители Росской Империи, он не должен погибнуть здесь! Иначе зачем все было?!

Впрочем, существовал один возможный вариант спасения.

Осетр кинулся назад, к кабине глайдера, и рявкнул внутрь:

– Отключить кокон Фогеля!

Может, хоть эта команда не запаролена?…

– Слушаюсь! – отрапортовал ИскИн.

И тут же впереди появился свет уличного фонаря. Такой же свет наверняка появился и сзади, но оглядываться уже не было времени.

Осетр рванул прочь от глайдера. Наверное, он никогда так быстро не бегал, но когда улицу озарила вспышка и он распластался на мостовой, шарахнувшись «змееглазами» о покрытие, в мозгу жила только одна мысль – о том, что он не успел далеко убежать и сейчас его накроет…

Вспышка была очень яркой. Но земля содрогнулась лишь чуть-чуть.

По-над спиной пронеслась не очень сильная воздушная волна. Будто теплым ветром подмело мусор на улице.

И стало ясно, что перед самым взрывом ИскИн глайдера снова создал кокон Фогеля, работающий в режиме задержки, так что поражающие факторы почти не вышли за пределы кокона, но все находящееся внутри теперь превращено в мешанину сгоревших и расплавленных останков, и никаким криминалистам, при всем желании и при всем опыте, ничего там не отыскать.

Вот это называется – качественное сокрытие следов!

Вот это называется – грамотная работа!

Нет, парни, тут действовала совсем не полиция! Тут действовали очень профессиональные ребята-спецслужбисты. И, судя по прозвучавшему ругательству, хотя бы один из них родом из Великого Мерканского Ордена!

Осетр поднялся на ноги, содрал со лба «змееглазы» (они при падении не пострадали, но сейчас ему их целость была абсолютно по барабану) и оглянулся.

Сзади полыхала куча обломков.

В соседних домах распахивались окна, слышались вопросы. Кое-где люди выходили на улицу.

– Милка, позвони в пожарную! – крикнули с противоположной стороны улицы. – А потом и в полицию.

Распахнулось окно и над головой Осетра. Высунулась мужская голова.

– Эй, парень! – окликнули грубым басом. – Что случилось? Где это жахнуло? Вроде взрыв был.

– А дьявол его знает! – хрипло сказал Осетр. – Вон впереди что-то взорвалось. Я иду себе, прогуливаюсь, а тут как пыхнет… Хорошо, до того дома дойти не успел.

Спрашивающий высунулся из окна и глянул в сторону пожара.

– Мать-перемать, чтоб мне Машки не видать! Так это же дом Платоныча, хрен ему в сумку! Надо пойти посмотреть, что со стариком случилось. Никогда в окрэге ничего такого не было!

– Да уж, – сказал Осетр. – Сам на параллельной улице живу.

Похоже, народ тут жил не слишком пуганый. Или те, кто сам мог кого угодно напугать.

Где-то вдали разносился вой сирены. С минуты на минуту к месту взрыва должны были прибыть полицейские машины.

Пора было уносить ноги. К тому же Осетр еще не завершил запланированное на нынешний вечер.

И, не дожидаясь, пока обеспокоенный судьбой Ивана Платоныча сосед выскочит на улицу, Осетр развернулся и исчез за ближайшим углом.

Едва миновал квартал, навстречу ему пронеслись сразу два полицейских колесных водородника. Потом где-то над головой просвистел глайдер.

Взрыв не прошел бесследно – городская полиция зашевелилась. И довольно оперативно.

Подполковнику Проскурякову предстоит неспокойная ночка…

Мысли Осетра вернулись к случившемуся на улице Звездная.

И только тут он по-настоящему осознал, что Иван Платоныч погиб исключительно по его вине. То есть понятно это было с самого начала, и с точки зрения государственных интересов старик погиб для того, чтобы выжил некто, для страны более важный. Уж достойный ли более или нет – это разговор другой. Но более важный – точно…

Однако с человеческой точки зрения это был самый настоящий сволочизм. И ощущение этого сволочизма вдруг охватило душу Осетра – так что от стыда попросту не захотелось жить.

И даже подленькие мыслишки о том, что выбирать между стариком и молодым – это нонсенс, не грели его душу. Сейчас все было ясно: выбирать между стариком и молодым, между отставным флотским и будущим императором росским, можно только единственным способом – в пользу старого отставника.

Ибо если молодые не будут защищать стариков, кто защитит их, когда они, в свою очередь, станут стариками?…

Это было бесспорно и однозначно. Это было морально.

Но потом мимо Осетра промчался еще один полицейский водородник, и, словно веревка, спавшая с шеи приготовленного к повешению, с души слетел этот неподъемный груз.

Ибо любому и каждому ясно, что есть мораль и мораль. Что когда сильный защищает слабого – это одна мораль. А когда слабый погибает, чтобы выжили тысячи других слабых, – это другая мораль. И второй метод поведения важнее первого. По крайней мере, для человека, озабоченного судьбой своей страны. Но люди всегда будут относиться к избравшему второй метод по-разному – кто-то с огромным презрением, кто-то с не меньшим уважением.

И это нормально, потому что у каждого своя правда.

И у него, Осетра, была своя правда, которую не поймут миллионы, но поймут другие миллионы. И эта правда звала его сейчас вперед, к неизбежному.