— Мы будем казаться им столь же чужими, как тельциане кажутся нам, — заявил Альдо, — если, конечно, они смогут прожить сорок тысяч лет, в чем я лично сомневаюсь.

В первом разосланном нами информационном письме говорилось о «дискуссионной группе», но на самом деле это был коллектив, состоявший из тех людей, в которых мы с Мэригей видели наиболее активных участников проекта и, вероятно, руководителей полета. Рано или поздно в нашей среде должно было возникнуть какое-нибудь подобие демократического процесса.

Помимо нас, в группу входили Кэт с Альдо, Чарли с Дианой и Эми с Терезой. Имелся также и переменный состав: Макс Вестон (несмотря на его неисправимую ксенофобию), наша дочь Сара, Лар По, Мухаммед Тен и одна или две из его жен.

По был спорщиком, причем всегда возражал присущим ему одному вежливым способом. Стоило лишь высказать мнение, а потом одно удовольствие было наблюдать, как его мозговые клетки начинают включаться в работу.

— Ты исходишь из постулата о непрерывном изменении, — сказал он Альдо, — но на самом деле Человек утверждает, что он совершенен и не имеет никакой потребности в эволюции. Он вполне может запретить себе всякое развитие даже на сорок тысяч лет.

— Но как же люди? — спросил Альдо. По щелкнул пальцем в воздухе, как будто сбивал нашу расу с доски.

— Я не думаю, что мы переживем две тысячи поколений. Скорее всего мы выступим против Человека и тельциан и будем уничтожены.

Мы сидели, как обычно, в нашей кухне-столовой. Эми и Тереза принесли два больших кувшина сладкого ежевичного вина, крепленого самогоном, и обсуждение пошло несколько живее, чем обычно.

— Вы оба недооцениваете человечество, — сказала Кэт. — Вероятнее всего, что Человек и тельциане застынут на одной ступени развития, а люди продолжат эволюцию независимо от них. Когда мы вернемся назад, то, может быть, сможем узнать только Человека. А наши собственные потомки превратятся во что-нибудь, недоступное пониманию.

— Все это неоправданный оптимизм, — заявила Мэригей. — Не можем ли мы вернуться к плану?

Сара, основываясь на наших с Мэригей набросках, начертила на большом листе бумаги аккуратную схему, в которой учитывалось все, что было необходимо сделать с этого дня до отлета. По крайней мере аккуратной она вышла из-под ее рук. В течение первого же часа собрания присутствовавшие внимательно изучили ее и всю исчеркали своими замечаниями и предложениями. Затем появились Ларсоны со своими кувшинами, и собрание утратило деловой характер, начались разговоры на общие темы. Но нам все равно было необходимо доработать план, чтобы составить твердый график подготовки к полету.

Вообще-то его следовало рассматривать как два разных графика, связанных между собой. Действительно, имелась непреодолимая граница, разделяющая деятельность до получения одобрения нашего плана и после его одобрения. На ближайшие девять месяцев мы были ограничены двумя полетами челнока в неделю, причем каждый второй из них следовало зарезервировать для доставки топлива — тонны воды и двух килограммов антивещества. Эти два килограмма, вместе с аппаратурой для предохранения антиматерии от аннигиляции, составляли половину полезного груза челнока.

После получения одобрения плана с Земли мы могли рассчитывать на почти ежедневные полеты. Тогда один из челноков будет загружаться на земле, а второй — разгружаться на орбите. Мы могли как следует использовать время «до» для приведения в порядок экологии корабля и отладки систем управления, но не могли настаивать на том, чтобы поднять на орбиту значительную часть оборудования, а также людей, помимо команды, которая устраивала плантации и рыбоводные садки, и троих инженеров, ползавших от носа до кормы, проверяя «системы» (такие, как туалеты и запоры на дверях) и устраняя неполадки, в тех случаях, если под рукой оказывались запасные части.

Обосновать заправку корабля мы могли тем, что, даже если бы Целое Дерево отказало нам, огромному судну все равно пришлось бы совершить несколько полетов на Землю для доставки предметов роскоши и тому подобного. (Впрочем, не только на Землю, но и на Марс. Люди поселились там уже несколько веков тому назад, и теперь на Марсе можно было спокойно дышать на открытом пространстве, разве что время от времени делая вдох-другой из воздушного баллона: атмосфера все еще оставалась изрядно разреженной. На Марсе развилось собственное искусство и даже появился свой антиквариат.) На Среднем Пальце имелось множество людей, не говоря уже о Человеках, которые были бы рады такому использованию «Машины времени». Картины, фортепьяно, фисташки…

Нам могли это позволить в качестве, так сказать, утешительного приза.

Учитывая, что могла возникнуть проблема неодобрения, мы все же продолжили планирование второго этапа. На погрузку всех людей и их личных вещей — по сотне килограммов на каждого — потребуется всего пятнадцать дней. Каждый мог подать запрос на дополнительную сотню килограммов, или даже больше, имущества, которое могло использоваться и другими. Масса не являлась таким уж критическим фактором, зато место было ограничено, а мы не хотели, чтобы корабль оказался заваленным лишним хламом.

Для того чтобы сто пятьдесят человек могли вести достаточно приятную жизнь на протяжении десятилетия, требовалось много всякой всячины, но на борту уже имелась часть оснащения, например, спортивный зал и театр. Были даже две музыкальные комнаты — акустически изолированные, чтобы не приводить соседей в ярость. (Мы пытались раздобыть настоящее антикварное фортепьяно, но на Среднем Пальце таких имелось только три, и поэтому нам пришлось согласиться на пару электронных. Хотя лично я не мог на слух уловить разницы в звучании.)

Из-за условий нашего небольшого передвижного города некоторые пожелания пришлось отвергнуть. Элой Каси хотел взять с собой двухтонный блок мрамора и все десять лет высекать на нем скульптурный отчет о рейсе. Я с удовольствием посмотрел бы на результат, но совершенно не желал жить, ежедневно слушая звон зубила о камень. В конце концов он согласился на двухметровое бревно в полметра диаметром.

Мы с Мэригей выступали в качестве судей первой инстанции при анализе всех подобных пожеланий, но никогда не забывали, что все, начиная с огромной скульптуры Элоя и кончая духовым оркестром, могло быть принято референдумом после получения согласия на наше путешествие от Целого Дерева.

Я объяснил Человеку, что нам может потребоваться несколько дополнительных полетов для доставки всяких излишеств, которые могут прийти нам в голову задним числом, в том случае, если большинство экипажа решит, что они нужны. Человеки, в общем, согласились с нами в своей сдержанной манере: им было интересно присутствовать при начале эксперимента, рассчитанного на сорок тысячелетий.

(Они зашли настолько далеко, что даже решили составить описание рейса и его целей на материалах, способных сохраниться на протяжении всех этих веков: восемь страниц текста и чертежей, выгравированных на платиновых пластинах, и еще двенадцать страниц, представляющих собой нечто, наподобие Розеттского камня. Начиналось это дополнение с основных формул физики и химии, определявших логику документа, затем шла грамматика, небольшой биологический раздел, и замыкалось все словарем, достаточно большим для того, чтобы описать проект в простых терминах. Они намеревались поместить пластины в стену искусственной пещеры на вершине самой высокой горы планеты, а копии разместить на вершине Эвереста на Земле и на горе Олимп на Марсе).

То, что мы с Мэригей оказались предводителями проекта, было одновременно и естественным, и странным.

Да, мы породили эту идею, но по собственному военному опыту нам было известно, что мы оба не являемся прирожденными лидерами. Двадцать лет, на протяжении которых мы помогали нашему маленькому сообществу и растили детей, изменили нас. Но ведь в течение этих двадцати лет мы были «старейшими» людьми в мире. Было много людей, более старых в чисто телесном значении возраста, но никто, кроме нас, не помнил, какой была жизнь до Вечной войны. Поэтому люди обращались к нам за советами главным образом из-за нашей символической зрелости.

Большинство кандидатов в путешествие, казалось, предполагало, что, когда подойдет время, я стану капитаном. А я спрашивал себя, насколько они удивятся, узнав, что я отказываюсь от этой должности в пользу Мэригей. Ей легче давалось офицерское положение.

К тому же она, будучи офицером, получила свою Кэт. А я за это время обрел всего лишь Чарли.

Собрание закончилось еще засветло. Вниз полетели первые тяжелые хлопья, обещавшие долгий снегопад. К утру земля должна была покрыться снежным покровом в полметра толщиной, а у людей был домашний скот, о котором необходимо было позаботиться, очаги, которые требовалось разжечь, дети, возвращающиеся из школы, за которых в такую погоду приходилось тревожиться.

Мэригей ушла в кухню, чтобы слушать музыку и готовить суп и булочки, а мы с Сарой сидели за столом в столовой и сводили воедино все пометки на ее столь красивой недавно таблице. Билл позвонил из таверны — там проходил бильярдный турнир, в котором он участвовал, — и сказал, что если вечером флотер никому не понадобится, то он хотел бы оставить его там и отправиться домой пешком. Снегопад был настолько сильным, что от фар не было никакого толку. Я сказал, что это хорошая идея, не уловив в его словах намека на то, что она должна оказаться куда лучше, чем я ожидал.

Вернувшись домой через час с лишним, он казался трезвым. Он вошел в сени и, смеясь, отряхнул снег с одежды. Я знал, что он ощущал: при таком снегопаде было практически невозможно пользоваться транспортом, но очень приятно гулять. Снежинки с чуть слышным шорохом опускались наземь, легко прикасались к коже, ничем не напоминая убийственные удары поземки глубокой зимы. Конечно, на космическом корабле не могло быть ни того, ни другого, но отсутствие жестокой метели казалось более чем справедливой платой за недостаток такого снега.

Билл получил теплую булочку, кружку горячего сидра и сел рядом с нами.

— Выбили в первом же круге, — сообщил он. — Поймали меня на техническом старте.

Я сочувственно кивнул, хотя и не понимал до сих пор, чем технический старт отличается от права первого удара. Бильярд, в который они играли, очень сильно отличался от того, которым я порой развлекался в молодости на Земле.

Билл, нахмурившись, рассматривал схему, пытаясь читать ее вверх ногами.

— Они совершенно изуродовали твой красивый чертеж, сестричка, — заметил он.

— Он и был предназначен для того, чтобы его изуродовали, — безмятежно отозвалась Сара. — Мы нарисуем новый.

— Позвони им всем сегодня же вечером или хотя бы утром, — посоветовал я. — Пусть у них будет еще какое-нибудь занятие, кроме разгребания снега.

— Ты приняла окончательное решение? — обратился Билл к Саре. — Собираешься участвовать в большом скачке? А когда вернешься, от меня не останется даже пыли.

— Таким было твое решение, — ответила она, — а мое иным.

Он дружелюбно кивнул.

— Я хотел сказать, что я могу понять, почему мама и папа…

— Мы уже обсуждали все это.

Я мог расслышать, как дом поскрипывает под тяжестью оседающего на него снега. Мэригей в кухне тоже не шевелилась; вероятно, прислушивалась.

— Ну, так обсудите еще раз, — посоветовал я. — С последнего разговора положение несколько изменилось.

— Ты о том, что вы возьмете одного из Человеков? И тельцианина?

— Ты можешь стать этим Человеком.

Он ответил мне долгим взглядом.

— Нет.

— Ведь не может быть никакой разницы в том, кто конкретно из них отправится с нами. Групповое сознание, и все такое прочее.

— У Билла неправильные гены, — пояснила Сара. — А они захотят послать настоящего Человека. — Мне показалось, что эта вызывающая шуточка использовалась ею не в первый раз.

— А я все равно никуда не полетел бы. Это воняет самоубийством.

— Опасность совсем невелика, — ответил я. — Честно говоря, гораздо опаснее оставаться здесь.

— Это правда. Менее вероятно, что ты умрешь в течение десяти лет, чем то, что я — в течение сорока тысяч.

Я улыбнулся.

— Десять против десяти.

— Все равно это бегство. Вам надоела эта жизнь, и вы смертельно боитесь старости. А со мной не происходит ничего подобного.

— У тебя есть только двадцать один год жизни и всезнайство.

— Да, черт побери.

— Зато, чего ты не знаешь — на что может быть похожа жизнь без таких отягчающих обстоятельств, как Человек или тельциане. Хотя, возможно, теперь, после промывания мозгов, тебе все ясно и понятно.

— Промывание мозгов? Ты еще никогда ничего об этом не говорил.

— Оно так же бросается в глаза, как и бородавка на носу. Но ты не замечаешь этого, точно так же, как и бородавки, потому что привык.

— К чему я привык, так это к непрерывному ворчанию! — взорвался Билл. Он встал. — Сара, ты сама можешь ответить на все подобные вопросы. Папа, вы с Сарой можете продолжать разговор, а я собираюсь пойти вздремнуть.

— Так кто из нас убегает?

— Я просто устал. На самом деле устал. В кухонной двери показалась Мэригей.

— Может быть, ты хочешь немного супа?

— Я не голоден, мамочка. Съем его попозже. — Он взлетел по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки.

— Я знаю все ответы наизусть, — улыбнулась Сара, — так что, если ты захочешь еще раз попробовать убеждения…

— Но ведь это не тебя я теряю, — ответил я, — даже если ты и решила когда-нибудь в будущем перейти на сторону врага. — Сара опустила взгляд на свою схему и прорычала что-то по-тельциански. — Что это значит?

— Это часть их катехизиса. И означает нечто вроде «Кто ничего не имеет, тот ничего не теряет». — Она подняла голову, и я увидел, что ее глаза сияли. — Это также означает: «Кто ничего не любит, тот ничего не теряет». Они используют то один, то другой вариант, по очереди. — Она медленно поднялась с места. — Я хочу поговорить с ним.

Когда я полтора часа спустя пошел спать, они все еще продолжали шептаться.

На следующее утро была очередь Билла готовить завтрак. Он в полном молчании поджарил кукурузные лепешки и сварил яйца. Когда он подал еду на стол, я начал было хвалить его, но он несколькими словами заставил меня умолкнуть.

— Я еду. Я еду с вами.

— Что?

— Я изменил свое решение. — Он посмотрел на Сару. — Или вынужден был изменить его. Сестра сказала, что в группе обеспечения аквакультуры найдется место еще для одного парня.

— А ты питаешь врожденную любовь к этому занятию, — заметил я.

— Во всяком случае, люблю рубить рыбам головы. — Он сел. — Это единственный шанс в жизни, в жизни многих поколений. А когда мы вернемся, я буду еще не слишком старым.

— Спасибо, — сказала Мэригей дрогнувшим голосом.

Билл кивнул. Сара улыбнулась.