Глава 3
Сирена завыла раздражающе громко и звук был настолько отвратительным, что сводил с ума. Хотелось избавиться от него, расстрелять источник звука, залезть от него под подушку, заткнуть уши. Стася вскочила, не соображая где, кто, как. После сна, которого не хотела, да и сном не могла назвать, а скорее незапланированным провалом в черноту и духоту, голова была тяжелой, а тут еще сирена била и била по ушам, ввинчивалась в мозг, давила на психику и перепонки.
Зато не проспишь, – заметила сама себе и рванула за соседом, боясь отстать и что то перепутать, не туда попасть.
Толпа трусцой бежала неизвестно куда. Продолжала выть сирена, выгоняя курсантов из своих нор, ботинки дробно стучали по железным прутьям пола перекрытий. Куда не глянь – люди в серо синей форме бегущие вереницей и железо, грубые лестничные перила и пролеты, переходы без всяких эстетических намеков. Ровная масса серо синего цвета, будь то человек или стены.
Стася привыкла видеть сны, даже прикорнув на десять минут, она обязательно видела что то яркое и чудесное, что как барометр отображало ее настроение, душевное состояние, уравновешивало и давало ощущение покоя и умиротворенности. Но здесь она не видела сна, а вот происходящее иначе, чем кошмаром назвать не могла, и воспринималось это соответственно, состояние было подстать дарило – тяжелое, тягостное настроение, беспокойство и растерянность, сродная со страхом.
Зачем бежит эта толпа в однотипной форме, тупыми взглядами, каменными лицами? Куда, почему?
На перекрестке коридора образовался затор из двух потоков – один налево уходил, другой прямо, а посередине, в самой гуще их пересечения шла борьба. Курсанты отпихивали, кто под руку подвернется, стремясь в заданном направлении, спеша, работали руками и ногами, раздавали пинки, плюхи и удары. Упади кто нибудь – его бы затоптали. Но к чему настолько безумно и бездумно стремиться?
Она получила ответ.
К ее ужасу вся эта борьба, готовность раздавить и затоптать товарища, бешенный темп в слепом стремлении успеть, вел на плац, где нужно было выстроится длинной цепью. И все. Никто не умирал, никто не нуждался в помощи или поддержке. Ничего из ряда вон не происходило… просто курсантов выстроили на плацу.
Русанова встала в строй, смиряя гнев и непонимание, постаралась убрать все мысли, боясь, что иначе ее заклинит. «Главное дело», – напомнила себе, поглядывая на вальяжно разгуливающего с секундомером мимо строя мужчину с лычкой на предплечье форменной куртки. «Видимо младший комсостав. Сержант?» – подумала Стася.
На поле под куполом вбежал последний курсант, встал в строй и мужчина объявил:
– Тридцать отжиманий! Начали!
Вся толпа рухнула на покрытие поля и начало выполнять команду. Стася отжималась, сосредоточившись только на виде пористой поверхности, что то приближалась, то отдалялась. Женщина привыкшая думать и работать прежде головой, потом руками и ногами, тренировала тело, тренируя мозг – она анализировала состав покрытия и пришла к выводу, что это особая смесь бета пластика и резины. Ерундовая задачка, не особо важная информация, но пережить отжимания помогла.
Курсанты поднимались и опять образовывали ровный строй.
Остался один, щуплый парень. Его не стали ждать.
– Встать! В строй! – пинками подогнал его сержант и объявил всему составу. – На первый, второй расчитайсь!
– Первый! Второй! Первый! Второй! – полетело по ряду.
– Первый! – досталось Стасе.
– Второй! – Тео.
– Первый два шага вперед! Ваш противник второй! Начали!
Это было неожиданно. Курсанты кинулись друг на друга и начали биться, словно перед ними был настоящий противник, ненавистный, и речь шла о жизни и смерти, а не о спортивном соревновании с товарищем. Стася хмуро смотрела на толпу дерущихся и уставилась на Тео. И получила удар в лицо. Кулак пришелся по носу и откинул женщину далеко в толпу. Стасю оглушило, противно хрястнула кость, кровь ринулась наружу. Мужчина не шутил, вложился в удар.
Русанова с трудом поднялась, зажав сломанный нос, уставилась недоуменно на напарника: с ума сошел? Нечаянно? Не может же быть, что специально.
Но взгляд мужчины опроверг ее предположения – он не шутил, он рассчитал силу удара и внезапность нападения и сделал это с явным удовольствием. Вот это обучение! Чему спрашивается учат? Ненависти, злости, тому, что сила важнее, чем сострадание, понимание?
– Что стоим?!! – рявкнул ей в ухо сержант и грубо толкнул в сторону Тео. Плевать ему, что лицо заливает кровь – ты должен биться, тупо мутузить товарища, по приказу воспринимая его соперником, врагом, а потом по тому же приказу опять товарищем. Как просто. Втравлено и воспринято на инстинктах по приказу бить, по приказу встать в строй, по приказу лечь. И нет ничего выше, и нет тебя, нет друзей – нет человека, нет личности – массовка, стая. Прикажи – рвать! – и ринутся, порвут без раздумий.
Удар в живот заставил Стасю согнуться. Тео схватил ее за ворот и притянул к себе, с презрительной насмешкой глядя сверху вниз:
– Что то ты не в форме сегодня.
– Не выспался, – прохрипела и мысленно извинившись, ударила в пах. Мужчина задохнулся, выпустил ее и рухнул на поле, свернувшись эмбрионом. – Отдохни, – оттерла кровь, сплюнула сгустки и качнувшись, развернулась к сержанту. Показала на нос, кровь. Тот прищурился, оценил состояние Философа и только тогда разрешил Стасе:
– Пятнадцать минут на посещение регенератора! Кругом!
Русанова шатаясь и зажимая не прекращающую струиться из носа кровь, побежала прочь с поля.
Еще бы знать куда идти, – прижалась к стене, чтобы справиться с дурнотой и головокружением.
– Ой, Стасик! – увидела ее большеглазая девушка, пробегающая мимо. Притормозила, оглядывая потрепанный вид. – Бедненький! К медологу иди.
– Куда? – хрипло каркнула Русанова.
– А вон на подъемник и на десятый этаж поднимайся, коридор налево. Везет тебе, если еще не разу там не был. Да ты вообще, везунчик, – игриво повела плечиками, потрепала шлицу кармана рубашки. – Как на счет увидеться сегодня?
Стася смотрела на девушку сверху вниз, запрокинув голову и, силилась понять, почему в голову курсантке пришло назначить свидание, вместо того, чтобы оказать помощь? Взаимосвязи она не видела, а логику подобного мышления понять и не пыталась.
– Ничего, что я в таком виде?
– Ерунда.
– Угу, – спорить, говорить что то сил не было – кровь не останавливалась и Стася уже захлебывалась. Отодвинула женщину, побежала к подъемнику, хлопнула по панели, отправляя его в путь.
Коридор нашла быстро, толкнула стеклянные двери, за которыми виднелась аппаратура схожая с операционными системами медцентра в ее мире. Ввалилась в кабинет и огляделась. Женщина в белом костюме с кокетливой шапочкой на голове окинула ее надменным взглядом и сухо спросила:
– В чем дело, курсант?
А то неясно! – мысленно возмутилась Стася.
– Помощь нужна. Нос сломан, кровь не останавливается, – прошамкала.
– Ваша карта? – протянула руку.
Какая карта? – поморщилась Русанова.
– Забыл!
– Как найдете, тогда и придете, – отрезала женщина и отвернулась к шкафу с ампулированными суспензиями.
Стася растерялась, не складывалось у нее в голове оказание помощи и какая то карта.
– Я позже принесу, – слабо понимая, о какой карте вообще речь идет, прохрипела.
– Я не оказываю помощь в долг, – процедила женщина, развернувшись. – Покиньте кабинет, курсант! Вы пачкаете пол и разводите антисанитарию!
И хлопнула ладонью по кнопке на стене. Из за аппаратов с жужжанием появился круглый мини робот и начал работать щупальцами, стирая капли крови с пола, отпаривая поверхность, полируя и одновременно отпихивая Стасю.
Та вышла.
Постояла, соображая, что делать и решившись, сама вправила носовые кости. Хруст, боль лишили на секунду сознания – Русанова сползла по стене, переводя дух, пытаясь справится с болью. В голове туман и тишина – мысли в разбег и ни одной дельной, связной.
И только минут через пять дошло: нужно в сан комнату, умыться холодной водой и остановить кровь. Холод, нужен холод.
Как добралась до своего этажа – не помнила, как ввалилась в уборную, сбивая робота уборщика – тоже. Рванула реле крана в сторону холодной воды и сунула под струю голову. Чуть пришла в себя, уставилась на свое отражение в мутной полировке пластиковых зеркал умывальника: «ничего… ничего. Все проходит и это пройдет. Надеюсь, дома знают, что здесь творится, передатчики работают и информация доставляется».
– Это всем нужно знать, ребята, – прошептала. – Спасите все святые мир от такой реальности…
Только чтобы такое не повторилось, не пришло к ним, она готова была умереть здесь. И вдруг четко поняла, почему ее послали, как и что собирать, разведывать – вот оно, разведка уже идет. Из самой гущи, из нормы жизни дома уже складывают пазлы этой реальности и анализируют полученные данные. А значит, будут знать, что делать, как предотвратить, в чем причина, каково следствие и последствие. И можно быть уверенной – не допустят.
– Работайте, ребята, я помогу. Сколько надо – останусь.
И запрокинув голову начала смачивать холодной водой переносицу, чтобы остановить кровь.
Казаков снял наушник и откинул. Спецы молча смотрели на него, у капитана Лавричева, что вел это дело, глаза огромными стали:
– Вытащить.
– Нельзя, – тихо отрезал полковник Шульгин, непосредственный начальник службы Оуроборо. Казаков прошелся по кабинету, поглядывая на него. Тот словно ждал решение Казакова, наблюдал за ним.
– Но если скажешь…
– Нет, – отрезал отворачиваясь.
Шульгин кивнул.
Пусть это останется на их совести, но задание должно быть выполнено. Данных слишком мало, а для сравнительного анализа и вовсе нет. Альфа два и три вышли из строя и только благодаря альфа один они знают, что ребята живы, но испорчена техника. И пока ее пытаются восстановить, собрать сведения в других районах и плоскостях, альфа четыре, должна потерпеть. А с ней и они.
Все что происходит, имеет огромное значение и для будущего и для настоящего. Возможно, человечество стоит на гране прорыва к настоящей свободе и осознанию своего назначения. И дело даже не в научной ценности полученных материалов, а в уверенности, что четкий, зафиксированный путь, выбранный для этой реальности – правильный, и все не зря.
Как узнать поворотные точки, чреватые для человечества сменой направления, как понять какое направление верно, как узнать, как вообще произошел человек, почему и зачем, как занять место среди массы миров, систем и сущностей на равных и на гармоничной основе взаимодействий?
Прецедентов не было. Не было возможностей для исследований. Не было синхронизации и пути перехода. Освоенная лента времени и пространства стала узкой, все его многообразие и простор стал мал для осознания. Человек вырос из него и захотел понять, что там за гранью, какова его роль, его место в этой глобальной системе? Не вселенная как представительница космических просторов привлекала внимание, а вселенная иного плана, вселенная миров и параллельностей. И появился шанс.
Так случилось, что Станислава Русанова послужила и опорной точкой и толчком и способом использовать этот шанс, продвинуться, пойти дальше. Вооружиться не техническими средствами, но знаниями.
– Пионерам всегда тяжело. Именно они собирают львиную дозу «шишек», – заметил Шульгин. – Но факт, что такие появляются, факт, что их немного. И факт, что мы до сих пор не знаем систему их появления, причину, следствие, взаимосвязь с поворотными точками, мирами. А в этом что то есть. Теория случайности, доказанная Пиергофом гласит, что случайность дитя закономерности. Как мы еще проверим, проведем настолько масштабный эксперимент? Твой капитан выдает очень интересные данные. Показатели психофизического и энергетического состояния очень любопытны. Это уникальный материал, который поможет разрешить массу вопросов.
– Не уговаривай, я понимаю, – кивнул Казаков. – Но девочку мою вытащи! – пригрозил пальцем.
– Я еще ни одного не оставил, – даже обиделся Шульгин.
– Извини. Держи меня в курсе, – вздохнул, задумчиво посмотрев на дисплей мониторов: держись Стася. – Ребята будут готовы уйти за группой в любой момент.
Шульгин отвел взгляд, промолчав.
Станислава остановила кровь, сполоснулась и сполоснула рубашку, посидела, приходя в себя и, пошла обратно на плац.
Занятия по контактному бою без оружия подходили к концу. Чиж уложил Яна, придержал почти нежно в падении, чтобы тот не сильно зашибся. И в тот же миг почувствовал удушье. Его словно схватили за горло стальные клешни. Мужчина рухнул рядом с напарником, захрипел, пытаясь избавиться от невидимого душителя.
Пацавичус понять не мог, что происходит, затряс Николая:
– Ты чего?! Чего?!
Иштван рванул к нему, Сван кинув гантели ринулся на помощь. Иван же замер и медленно повернул голову в сторону Стаси. Та стояла за стеклом зала и невидяще, ненавидяще смотрела на Чижа. Каменное, отстраненное лицо и жуткий взгляд сказал больше, чем слова. Федорович инстинктивно шагнул к женщине, загораживая собой вид на бойцов, в частности на Николая. Взгляд Русановой уперся в лицо Федоровича и смягчился. Женщина очнулась, тряхнула волосами и, настороженно покосившись на капитана, повернулась и отошла в сторону раздевалки.
Иван белый от ярости и понимания, какую бомбу ему подсунули, посмотрел через плечо на ребят. Чиж уже не хрипел – отпустило. Пытался отдышаться и оттирал кровь, которая пошла из носа от напряжения. Ян придерживал его за плечи, Иштван вытащил гемогубку из аптечки и приложил к переносице. Сван уперев руки в бока стоял и смотрел на ребят сверху вниз, потом уставился на капитана:
– Какого черта? – прошипел и было видно, что то мелькнуло у него, но не оформилось в догадку.
Федорович не знал, что ответить, чтобы придумать такое. Да и не хотелось придумывать, если честно. Но правду говорить нельзя.
Мужчина осел на скамью, потер затылок и постановил устало:
– Свободны до обеда. Перерыв братья.
Теофил видел, что произошло и сразу понял, что дело тут не чисто.
Подошел к Стасе, что остановилась у окна и молча наблюдала работу фонтанов внизу, в огромном холле – парке.
– Ты не Стася, – сказал тихо, не обвиняя. Он еще не верил сам тому, что говорит и робел, боясь ошибиться, обвинить напрасно. Обидеть.
«Стесси» – раздалось в голове, при этом девушка даже не повернулась к нему. Минут пять ушло у Локлей на осознание, что говорят мысленно, говорит неизвестно с кем, что не ошибся – перед ним не его ангел. С трудом отмел мысль о демоне и спросил:
– Где Стася?
Молчание. Только осадок горький на душе, но его ли, ее?
– Безумство, – прошептал. – Я новичок здесь. Думал, здесь богов обитель, а Стася – ангел. Мне много непонятно, многое не укладывается, отвергается, но я все больше убеждаюсь – прав. Она ангел и люди здесь ей подстать. Они безумны и прекрасны, свободны и чисты как снег на вершинах Перенеев.
Трудно говорить с тем, кто ведет себя как демон, пышет чернотой почти осязаемой, но если дома Теофил бы поспешил исчезнуть или вступить в бой, тут не мог. Ему казалось так и надо, так сделала бы его любимая – поговорила. Она бы не ушла, не поспешила осудить или уничтожить, она бы понять попыталась, изменить, показать отвратность, низость ненависти, черноту злобы.
Кощунство – демон в стане ангелов. Подло ничего не сделать.
Мужчина осторожно, робко дотронулся до плеч женщины, положил ладонь на плечо грея его и надеясь своим теплом лед желчи, горечи, обид чуть растопить. Не для себя – для Стаси.
– Верни ее, освободи. Я далек от этого мира, мой дом во тьме веков, как говорят здесь. Но я преодолел его и готов преодолеть тьму раз столько. Готов на все. Верни ее, возьми лучше меня.
Женщина повернула в его сторону голову, в глазах плескалось недоверие и изумление:
«И жизнь готов отдать?»
«Да», – не думая, заверил. Внутри же все дрожало. Страх за любимую, беспокойство за богов, их мир, что вольно или нет, но на мир людей имел влияние, сковывал сердце. Он не думал прав или нет, он понимал, что должен что то сделать и если б раньше схватился за меч, свернул шею, тут замешкал. Нет, не боялся за себя, хотя робел, страшился сделать то, за что осудил бы его ангел, что навредило бы здесь всем.
«За женщину готов отдать жизнь?»
«Да. Верни ее, прошу. Пожалуйста, скажи, где хоть искать. Что с ней? Что происходит»?…
Ее интересовало другое. Женщина повернулась к Теофилу, во все глаза уставилась ему в глаза, пытаясь найти фальшь, ложь и не находила:
«Ты готов пойти в неизвестность, готов отдать жизнь за женщину?… Почему?»
– Люблю, – прошептал, в этот момент искренне пожалев женщину, не знающую что это такое. Теперь понятна стала ее злость. – Люблю. Нет в мире выше, чище больше, чем любовь. Она дана нам как благословление свыше. Она и губя, делает счастливым. Мне ничего не надо, веришь? Там, в свое время я был знатен и богат, имел связи, возможности, но был несчастен, сир, и не жалею что все бросил и теперь у меня лишь эта странная одежда да небольшая зала названная комнатой. И все же, я здесь богат сильнее, больше, чем там был. Здесь я счастлив богатством этим. Воины, с которыми я познакомился – Боги благородства, любимая – ангел. Я равен им, принят равным. Кто я и кто они, но разве это дали мне понять? Отвергли, бросили, не объяснили?… Они тоже любят. Ты посмотри на них – они любят. Не делят это чувство на пол и сан, на возраст или положение в обществе. Они как братья друг другу. Мне многое еще не ясно, но главное я понял – здесь живет любовь, она цветет здесь в каждом взгляде, жесте. И это доказательство того, что здесь обитель Бога. Ты зря пытаешься напасть – любая злоба, ярость пуста и слаба против истинной любви. Все низменные чувства в миг разлетятся, в прах падут, уйдут, следа здесь не оставив. Утолись же не злостью, а любовью, и излечись. Да ненависть, как болезнь, чума и тут лекарство – любовь и вера. Пойми, обида рождает ненависть, а ненависть бесплодна, она рождает только пустоту.
Женщина внимательно слушала его, но было видно не согласна, не понимает.
– Верни, прошу, Стасю.
«Не понимаю, о ком речь. Я – Стася», – холодно прищурилась и гордо вздернула подбородок.
– Но как же?… – растерялся.
Чиж шел в раздевалку вместе с ребятами и остановился, заметив пару у окна. Стася и Теофил о чем то говорили и выглядели, как два голубка. Вернее граф болтал без умолку, а капитан слушала его и вроде снисходительно, даже поощрительно поглядывала.
Иштван хмуро глянул на них, потом на Николая, и сжал его плечо, сочувствуя.
– Насильно мил не будешь, – протянул Сван. И вздохнув, подтолкнул ребят в раздевалку.
Николай осел на стул, потерянно уставился перед собой: что делать, как быть? И тошно, хоть вой. За что, почему? Чем ей этот графенок приглянулся, что в нем?
– Он хороший человек, – тихо заметил Ян. – Романтичен, влюблен в Стасю, это невооруженным глазом видно.
– Больно, старик? – подсел к Чижу Иштван. – Знаю. Но если ей так лучше…
Николай кивнул. Однако свыкнуться с потерей не мог, сердце бунтовало и ревность желчью душу отравляла. Но не было и желания устраивать разборки, теснить соперника. Апатия вдруг навалилась и давила как могильная плита.
Мужчина горько усмехнулся, сообразив, что хочется заплакать как ребенку, зашедшему в свой первый жизненный тупик. Хотя он не ребенок и тупик не первый, возможно вовсе не тупик, но больно и непонятно как в первый раз, и до отчаянья сумрачно в душе.
– Надо пережить, – заметил Сван. – Паршиво, но не смертельно. А вот что тебя скрутило – это уже более предметный разговор. Сдается мне, братья, происходит что то. Вопрос – что и где брать ответ?
– Слушайте, а где Борис? – вспомнил вдруг Ян.
– В архиве, – ответил Иштван. – Я попросил покопать. Мне, как и Сван не нравится, что происходит.
– А что происходит?
– Многое. Но так, будто и нет.
– У меня предложение, братья, – повернулся к мужчинам Сван. – Поговорить с капитаном и держать ухо востро, попытаться понять, откуда ноги растут.
– Мне кажется дело в Стасе, – тихо озвучил свои подозрения Пеши.
– А мне – в Теофиле, – так же тихо высказал свою теорию Николай.
– А может в нас? – предположил Ян. – Бредовые теории. Причем тут граф, при чем тут Стася? О чем речь вообще?
– О моей головной боли и об удушье Чижа. Два факта. Нужен третий? Жди, а я не буду.
– Согласен, – кивнул Сван. – У меня нет желания смотреть как что то губит моих братьев. И потом, сегодня они, мы, а завтра? Если это нечто пойдет гулять по центру, по миру? Нет уж. Надо срочно искать «ноги» и отрывать их нафиг! Кстати о Стасе – ты не прав, старик. С ней надо поговорить, она в неадеквате, но пойми, ей серьезно досталось и, хуже нет устраивать косяки на свою сестру.
– Я почти уверен.
– Доказательства? Сроду не поверю, что Стаська что то может выкинуть. Да она, как и любой из нас, скорее костьми ляжет, чем допустит неприятности для любого из группы, не то что сама их доставит. А что ты всякие подозрения кидаешь – тоже ясно почему. Граф покоя не дает. И кончай Николаю уши тереть: что ему сказал, сначала к себе примени. Тут я скорее с Николаем соглашусь – в Теофиле дело. Но опять же, подозревать не поговорив, не выяснив – подло.
– Согласен, – поднялся Чиж. – Я предлагаю выяснить, что к чему, а потом косить на кого то.
Пеши подумал и нехотя кивнул.
– Для начала поговорим с Иваном.
– Потом с графом.
– Идет.
– Блин, а с чем вы бороться то собрались?! – взвился Ян.
Мужчины уставились на него, соображая чтобы ответить. И ни у одного ответа не нашлось.
Теофил потер висок. В груди сердце билось, словно желало выскочить и страх сковывал все члены. Ведьма, самая настоящая ведьма перед ним, теперь он в том уверен. Ужас! В стан Богов прокрался враг, надел личину друга и что будет предсказать не сможет и звездочет.
Что делать графу? Должен помочь, но как?
Увещевания не помогали, разговора доброго не получалось – ведьма слушала, но на своем стояла: не знаю, не понимаю. И впервые он понял, отчего сжигают на кострах, спеша и в панике, таких как она. Он сам бы сжег, сейчас, здесь. Но что движет этим желанием? Отчаянье и страх, безысходность и незнание.
– Что мне сделать?…
Она не стала слушать, прочь пошла. Граф ринулся за ней:
– Постой!
И только прикоснуться хотел, развернуть к себе, схватив за плечи, получил удар, да настолько ощутимый, что отлетел к стене и замер, не понимая как можно так ударить, не обернувшись, не задев.
Ведьма!! – но крик остался в горле.
Стася поспешила к строю своей группы и была остановлена сержантом:
– Курсант пять дробь шестьдесят! Вы опоздали на пятнадцать минут.
– Я…
– Пятьдесят отжиманий. Пять дробь сорок и пять дробь двадцать – проследите, чтобы не отлынивал. Остальным: бегом ма арш!
К Стасе подошли Тео и Стриж.
– Вперед, – ухмыльнулся последний.
Русанова сжала зубы и приняла упор. Начала отжиматься.
– Раз, два, три, – отсчитывал Тео, рождая желание дать ему в морду. Но именно это желание убило пробужденную в ней ненависть. Она поняла, что ее то здесь и аккумулируют. Злость, агрессия, тотальный контроль и подчинение – постулаты воспитания будущих офицеров. Господи помилуй от такой армии! Нет, Стася не подчинится низким энергиям отрицательных эмоций, не станет питать атмосферу зла, как это делают другие курсанты. Пусть это даже ничего не изменит, но хоть поможет сохранить уважение к себе. А большей ей ничего не осталось. Потом, вернувшись, она сможет смотреть в глаза ребятам, не чувствуя себя предательницей, отступницей. Не притащит эту грязь, в которую окунулась по самую макушку.
И сетовать не на кого.
– Девятнадцать. Двадцать, двадцать один, – монотонно отсчитывал Тео.
Обычное задание.
Кап, – упала первая капля крови на покрытие, кап – вторая.
– Двадцать шесть, двадцать семь.
Обычное задание. Так надо.
Кап, кап, – кровь на пол.
И это тоже кому то надо. И не зря, потому что зря и просто так ничего не бывает.
– Тридцать, тридцать один.
Чиж, милый, Чиж, если бы ты видел свой прототип!
Но нет, нет, и на это не стоит обращать внимания. Это ты, все равно ты, даже если другой.
Ей вспомнился древний как сам мир эксперимент по школьной программе, когда в один горшок с надписью «любимый», а в другой с надписью «дурак» посадили семена подсолнуха и поливали с этими же словами. «Любимый» подсолнечник вырос крепким, высоким, подобным маленькому солнышку, качество его семян было чрезвычайно высоким и сам он излучал волны гармонии, успокаивал и улучшал настроение, а второй вырос кривым, с жухлыми листьями, полупустыми семенами, и имел вялую адинамичную энергетику. Один притягивал, второй отталкивал. Но разве тот, кого изначально назвали «дураком» виноват в том, что вырос ненужным, хлипким, и каким вырос то и дарил?
Кап, кап, кап, – уже бежала кровь.
– Тридцать пять, тридцать шесть.
В такой атмосфере другим ты вырасти не мог. Нужно помочь тебе, нужно напомнить, что ты человек, а не скотина бездушная, с чужой головой на плечах.
Нужно помочь им всем. Нужно.
Кап, кап.
– Сорок один.
– Резвее! – ботинок Стрижа надавил на спину.
Стася с трудом выпрямилась.
Злость накапливалась, но не высовывалась. Она кипела как каша в кастрюле обособленно, в замкнутом узком пространстве и вот «крышка» слетела, но выпустив наружу злость, воля и вера изменили ее, превратив в разумное существо, способное отдавать отчет своим поступкам, и она не снесла окружающих, не навредила пойдя по обычной в этом мире схеме. Она помогла выстоять хозяйке.
Ботинок парня был скинут, и сделаны оставшиеся отжимания, а кровь остановилась.
Русанова поднялась и уставилась в глаза Тео:
– Все?
Тот почувствовал себя неуютно и поспешил отойти, буркнув что то себе под нос.
Стася оттерла кровь и покосилась на Соню, что уже ретировался, догонял бегущих товарищей.
– Курсант пять дробь шестьдесят, особое приглашение?! – рявкнул сержант. Стася встала в строй бегущих.
Четырехчасовой бег по кругу ее окончательно доконал.
В столовую она ползла за всеми, не понимая того. Дилемма освежиться и покушать была мучительна для определения первоочередных приоритетов. И женщина пошла наповоду толпы.
В столовой образовалась очередь в два зала. Медленно продвигаясь к раздаче Стася, заметила, что курсанты сначала вставляют пластиковые картонки в паз коммуникатора и только потом набирают номера понравившихся блюд, получают подносы с пищей.
Опять карточки, – поняла она – не поняла где их брать, а уж подумать, что их отсутствие грозит отсутствием человека, как такового, не могла.
Она вообще мало понимала что то в этой системе. Сам факт длинной, казалось бесконечной очереди, толкотня у раздачи, отпихивание стула из под курсантов самими же курсантами, гогот и возможность кинуть хлеб в человека, помешать ему нормально покушать, принятие пищи в столпотворении, гуле, гаме, безобразном помещении, воспринималось как ирреальность, самая шизофреничная фантастика, автора которой можно было лишь пожалеть, как человека сугубо ущербного, обделенного, чем только можно обделить.
Станислава похлопала себя по карманам, надеясь обнаружить заменитель обычного для нее жетона и отвлечься от лицезрения возмущающей «трапезы», и не нашла.
– Ты чего? – спросил Соня, стоящий за ней.
– Карту забыл.
– Ерунда! Я на свою возьму, – щедро улыбнулся тот. Стася не сдержала улыбки в ответ: хорошо. Люди все же здесь есть. Значит, это мир не безнадежен.
– Благодарю.
– Чего? – переспросил парень, нахмурившись и, заржал. – Ну, ты Стас! Какое слово то выучил! Силен ты ерундистику всякую учить да уши нам парить!
Улыбка Русановой сползла с губ сама.
Пища была довольно приятной, хотя эстетически неопрятной. Каша напоминала что угодно, только не нормальную пшенную кашу, гренки похоже делались из сухарей, а компот варили из чего придется. Но ростбиф был натуральным, соус деликатным и примирял с остальными недостатками.
– Костыль сорвался сегодня, – заметил Соня, кивнув на Стасю. – Полтинник отжиманий!
– Проехали.
– Да, я б лег за тридцахе. А ты молоток, как всегда. Правильно, слабину дай, заборзеют. Всегда надо показывать кто ты и кто они.
– Они – кто?
– Тот же Тео. Быдло из утильной зоны. Опять ты с ним в одной комнате. Сочувствую. А хочешь, продавим его?
– Зачем?
– Чтоб место свое знал.
Стася хлебнула компот, соображая: неужели здесь распределяют людей на низших и высших?
– Пока знает.
– А то смотри, если что, – помялся, поерзал парень. Увидел Стрижа и Шатуна, рукой помахал, приглашая к столу. – Наши.
Парни бухнули подносы и как ни в чем не бывало, начали разговаривать со Стасей, шутить. Надо же, а? – умиляясь из беспринципности, хмыкнула женщина.
В зале стало очень много народа, мест не хватало. Столов словно в насмешку над курсантами было в два раза меньше, чем желающих позавтракать. Многие стояли с подносами, терпеливо ожидая, когда освободится место. Кто то пытался есть держа на весу одной рукой поднос. И ни один человек не подошел к пустующему месту за столом собравшейся четверки.
Стася хотела высказаться на этот счет, но ее перебил Соня:
– Обедаем за твой счет, – напомнил.
– Без проблем.
– А про Тео, подумай. Борзеть начнет, свисни. За финч сделаем.
Русанова насторожилась: это что?
– Ладно, – по своему растолковал ее взгляд Шатун и заверил. – За белую карту. Всего. Стандартный минимальный фрэш – один чек.
– В конце концов, свои, – улыбнулся ей Стриж.
– Угу?
Интересно, а чем «свои» определяются? Чем от «не своих» отличаются?
– Как погулял хоть? – ощерился Соня. – А то молчишь, темнишь. Колись.
– Как всегда.
– Да видели мое твое «как всегда». Трансляция шла по всем каналам. Слушай, – сложив руки на стол, качнулся к Русановой Шатун. – Сегодня третьяки солобонам задание дали вечером развлекуху устроить. В транспортном ангаре будут бои.
– А кто участвует? – заинтересовался Стриж.
– Шалима выставляют. Быдло, конечно, но боец упертый.
– А у них в утиль зоне все злые как сторожевые собаки. Отбросы, а туда же, в академию лезут.
– Единственный шанс подняться, – улыбнулся ехидно Соня.
– Но мы же этого шанса не дадим? – хохотнул Стриж, хлебнул сок.
– Поэтому и говорю, пора гасить Тео и Гаврика.
– На? Гаврик сам загасится. Стоит вон доходяга у столовой, дежурит уже. А Тео, согласен. Ты как Стас, за?
– Подумаю, – буркнула, жалея, что пластид с собой не прихватила. А впрочем, чтобы он решил. Разнести все к чертям, много ума не надо, а вот построить – тут и терпение и понимание и массу других ценных качеств нужно.
Жаль, она сейчас больше к разрушению тяготеет, а не к созиданию.
Пройдет, – заверила себя, почти приказала. Не суди строго, не разобравшись. Сегодня день, завтра другой будет. А рубить сгоряча здесь и без тебя найдется кому.
Это все низкие энергии, которые настолько прочно укрыли человеческий разум, что кажется, спасенья от них нет, нет выхода – тупик. Но так не бывает, быть не может.
– Ну, понятно, че? Под пресс в первый день попасть, какой тут о каком то тупаре думать? – понимающе кивнул Соня.
– Позже поговорим, – поморщилась Стася – лексикон резал слух, кривил, подспудно вызывая раздражение.
Казалось все здесь направлено на одно – именно на раздражение и возбуждение негодования. Это напоминало женщине болото, в которой чавкая и бултыхаясь жили эти люди, тянули всех и все в свою обитель и топили. Протягивали руку с криком «помогите», но стоило поддаться на обманку и протянуть – тебя утаскивали вниз, к себе в болото. Вновь барахтались, расплескивая грязь. До бесконечности.
Но закон трясины гласит – чтобы выбраться, нельзя делать резких движений и поддаваться панике. Эмоции лишь только повредят. Оглядись, оцени ситуацию и постепенно, медленно пытайся выбраться. Не можешь – значит утони, но не тяни за собой товарища.
Любому «зеленому» это известно, любому сёрферу. И ни один не оставит товарища, и ни один оценив свое положение как финиш, не станет утаскивать с собой другого.
Ей вспомнился Гоблин. Ринат умер как настоящий патрульный, и спас ее.
Почему он, а не она тогда ушел? Не затем ли, чтобы она помнила его поступок, поняла цену жизни и помогла понять ее другим, передав как эстафетную палочку завет товарища?
Мир тебе, друг, я помню о тебе, – подумала, отдавая мысленно дань Ринату, и часть тепла души, что больше пусть нужен не ему, но ей: Доведется, я не обману, и поступлю как ты. Спасибо, брат.
И встала. Сил больше не было сидеть и слушать ерунду про какие то шмотки, новшества в технологии планеростроения, что бурно обсуждали за столом.
Сгребла оставшиеся галеты – пригодятся. Поставила поднос в утилизатор и вышла.
Интересно, здесь есть библиотека? А как на счет ipi, о котором говорил Тео?
Парень, тот самый щуплый, невзрачный мальчишка, отставший на плацу от строя, бродил по коридору у столовой номер два и поглядывал на выходящих курсантов. К нему Русанова и подошла:
– Привет, тебя как зовут?
– Гаврик.
– Приятно, – кивнула. – Мне нужен ipi, Гарик, что посоветуешь?
– Э э, – замялся, обдумывая, ошарашено хлопнул ресницами таращась на Стасю. – Так у своих чего?… Ну у, я тоже могу. Фрэш. Доставлю прямо в комнату. Стандартно, час.
– Фрэш?
– Ну, белую карту, – засуетился. – Что это для тебя, Стас? Пшик, а мне… Чего ты?
– Нет, – отрезала подумав. Парень скис мгновенно, сник, будто лишенный гелия воздушный шарик.
– А чего дашь?
Стася вытащила галету, откусила, раздумывая. Хоть убей, не складывалось у нее, не принималось, что нужно платить за все, за каждую мелочь, пустячок, и не словом – делом, не от души и просто так, а чем то осязаемым, какой то гребанной картой! Она что, их Бог?!
– Я сплю, – протянула. – Ущипни меня.
И парень тут же щипанул.
– Совсем? – возмутилась.
– Сам же сказал, – пожал тот плечами, отодвигаясь испуганно. – А давай я… за галеты принесу тебе доступ в ipi, – предложил несмело, странно поглядывая на сухую и невкусную печеньку.
Русанова повертела ее в руке и постеснялась надкусанную отдать. Достала целую упаковку и вложила в руку парня:
– Возьми, если хочешь. Желудок то не взбунтуется? Жуткое составляющее, по моему. Опресовка смазочной жидкости в нем, что ли?
Парень не слушал, с жадностью запихивал галеты в рот. Стася глядя на него, забыла, о чем вообще говорила. И закашлялась: ой, гурманы.
Развернулась и пошла, прочь, кинув по дороге недоеденную галету в утилизатор мусора, обошла ворчащего робота – уборщика, что подчищал пол за не столь меткими, как Стася курсантами.
Кошмар. Один сплошной непреходящий триллер от горизонта до горизонта. Но такого быть не может! Даже в фантасмагории, в хаосе есть смысл!
А тут он где? – вздохнула женщина.
Злосчастная уже знакомая сирена накрыла ее на ленте лестниц, заставила вжать голову в плечи. И тут же в спину ударила волна человеческих тел в серо синей форме. Курсанты рвались в неизвестность по звуку сирены, как полоумные. Стася была подхвачена и увлечена за ними. Одно порадовало – лица знакомые, нашивки на карманах: пять дробь, говорили – она со своими и бежит в правильном направлении.
Толпа привела ее к ангару. Стрельбы не порадовали. Количество оружия, что было предоставлено к апробированию, ужасало. К чему, зачем столько?
Она с трудом могла опознать от силы пять марок и типов автоматического оружия, и столько же лазерного, хоть и смутно напоминающего известное ей, но замысловатые турболайзеры, световые парализаторы, психошокеры, кастеты с лазерными наконечниками шокировали. Заморозка, огнеметы, распылители – только их хватило бы чтобы разнести планету, а к ним еще прилагались геодезические жуки наводчики, зонды сейсмологической наводки, для создания эпицентра землетрясения, нанопулаторы с чипами в миллиметр вместо пуль и радиусом действия пятьсот метров. Запусти такой в человека, как снотворное в ампуле в животное, и отправь в толпу – разнесет всех.
Сколько потрачено времени, сил на создание средств убийства? К чему?
Человеческая конструкция и без того хрупка, ее и словом разрушить можно.
Как охота тратить жизнь на то, чтобы лучше забрать ее у других?
Абсурд.
И старательно придавила свое отношение к арсеналу, начала методично изучать каждое оружие, слушать пояснения принципов действия и воздействия, разбирать на составные, очень надеясь, что дома это видят и слышат.
К обеду голова от ассортимента оружия и названий, вызубренных для информации, значительно вспухла, хотя информация была преподана как повторный материал к уже пройденному в прошлых семестрах.
Разобрал и собрал лазерный самонаводчик первым Тео и гордо возвестил о том, отчего то с превосходством посмотрев на Стасю. Та прищурилась и, оттянув затвор психотрона, доложила:
– Пять дробь шестьдесят задание выполнил.
– Вторым. Плохо, курсант. Сдаете позиции, – сухо заметил пожилой преподаватель.
– Третий, – щелкнул переходником газовой подачи на рахиме еще один курсант.
– Неплохо.
Следом пошли доклады остальных. Вводные занятие закончились, начались стрельбы.
В столовую Стася пришла в глубокой задумчивости: закончится ли сегодняшний день. Что то до неприличия затянут он.
Ей казалось, что прошел век, с тех пор как она появилась здесь. Ни разу она еще так тяжело со скрипом и противоборством не адаптировалась, ни разу не возникало у нее ощущения что вообще не адаптируется. Все происходило само собой, а тут буксовало.
– Стас!! – крикнул ему Соня из очереди, помахал призывая. – Я очередь занял. Обедаем на твои, не забыл? – спросил, когда женщина подошла.
Та сообразила, похлопала по карманам и виновато глянула на парня:
– Извини, опять не взял.
– Сходи.
– Точно.
И побежала в комнату, надеясь, что где нибудь там лежит эта злосчастная карточка.
Открыла шкаф – пусто. Ничего кроме костюма сёрфера. Оно понятно, вещей у нее с собой было ноль. Переворошила постель, заглянула под нее – ничего. Где же она может быть, эта карта? Кто ее выдает? Кому, зачем или за что?
Как узнать, не вызвав подозрений?
И передернулась – столько времени тратить на кусок пластика! Ни тем для разговора больше нет, ни дел?!
Вернулась в столовую и развела руками:
– Извини, Соня, не могу найти карту.
– Да? – подозрительно оглядел ее парень. – Может, Тео украл?
– Я его за руку не ловил, – тяжело уставилась на него женщина. Противно было услышать обвинение в низости. Мало необоснованно, так еще предвзято. И как вообще в голову может прийти что то у кого то без спроса взять?!
– Тогда, ой, – пожал плечами Соня. Выбил по нужным кнопкам порцию на себя и, вытащив карту, пошел забирать поднос с пищей.
Стасю же отпихнул в сторону следующий курсант, потом другой. Так и толкали к выходу, а она все смотрела на Соню, но понять уже ничего не пыталась. Вышла, встретилась глазами с Гавриком и осела у стены.
Бессмыслица: карта за питание, карта за информацию, карта за медицинскую помощь, карта за доступ в информационную систему. А если ее нет – нет человека?
Потерла лицо, пытаясь сообразить: что выходит? Вот нет у нее этой карты и что – ходить голодной? Заболеет – умирать?
«Интересно», – мотнула головой. Достала припасенную упаковку галет и пошла в сан комнату. Без воды эта спрессованная гадость в горле встает.
Ничего, – подмигнула своему отражению в мутном зеркале и улыбнулась почти бодро: прорвемся.
Иван заметил, что Теофил нашел общий язык со Х Стасей и отзвонился Казакову, найдя удобный повод узнать как там Русанова. Только трубку положил, недовольный молчанием полковника, как в дверь постучали и почти весь состав его группы ввалился в кабинет.
– Не понял?
– Иван, нужен разговор, – начал Сван. – Возможно это бред, но нас он беспокоит.
– Ладно, располагайтесь и выкладывайте.
– Два факта, – выставил два пальца Иштван. – Моя головная боль и удушье Николая.
– Факты чего? Необходимости провести плановое обследование товарища Пеши и Чижова? – выгнул бровь Федорович.
– Необходимости объяснений.
– Пожалуйста, – развел руками и выставил палец в сторону Чижа. – Вам сержант нужно больше думать о подготовке, а не о женском поле и трагедии в личной жизни. Ну, а вам, сержант Пеши, больше спать, а не зависать с «синими» в игровой зале, устраивая турниры по бильярду. Вот отчет медиков, – вытащил из стола файл с анализом последних данных состояния организма Иштвана. Тот прочитал и пожал плечами: сказать было нечего. Он действительно последний месяц увлеченно бился с бойцами из группы Макарова за право стать мастером бильярда и до пяти, а то и шести утра гонял шары. Азарт одолел.
– Вопросы?
– Нет, – поморщился, отдавая отчет.
– На счет Коли думаю, придет не менее познавательная информация. Так что, сказать, парни, у меня есть только одно: если вы не позаботитесь о своем здоровье и не восстановите режим, переведу вас в диспетчера. Разболтались вы, смотрю, – бросил с укором. – Почеловечьи то не понимаете.
Мужчины переглянулись и бочком, бочком начали покидать кабинет.
Иван хмыкнул:
– Ой, бойцы… дети! А как же пояснения, э?!!
Дверь схлопала и Федорович улыбнулся: разведчики, блин.
– Ну, что, поговорили? – протянул Ян. Сван глянул на него, потом на Пеши и усмехнулся:
– Бильярдист!
– Ну, увлекся, – покаялся тот.
– И нас увлек!
– За спрос по носу не щелкнут.
– Не щелкнули. Но выглядели мы в глазах капитана как последние идиоты, – заметил Чиж.
– Да уж, – кивнул Борис. – А я вам говорил – мнительность у вас повышенная. В архиве никакой инфы, значит все чисто. А вы «пошли, пошли, выясним»!
– Кстати, не пошли, а побежали, – глянул на часы Сван. – Занятия в барокамере начинаются через три минуты. Пархоменко ждать не любит, опоздаем, прессинг устроит в назидание.
Мужчины сорвались с места и ураганом промчались по коридору.
Отдыха после обеда не было. Его видно вовсе не полагалось. Курсантов загнали на водное поле и заставили отжиматься лежа по уши в воде. Потом полоса препятствий высушила одежду огнем, но значительно ее испачкала. Затем кросс с песней под дождем с удалым хлюпаньем ботинок по грязевой полосе.
Веселье продолжалось до десяти вечера.
Ужин поставил точку. Вместе с ним был объявлен перерыв на сон.
Стася побродила у столовой сама не зная, чего ожидая и ушла в сан комнату, решив более плодотворно потратить время. Пока все двигают челюстями, проще не засветившись привести себя в порядок.
Сунула одежду в стиральный агрегат, не зная точно, получит ли другой комплект. Приняла душ и получил чистенькую, отглаженную форму. В этом отношении технический прогресс ее порадовал, но не удивил.
Пришла в комнатку и рухнула на постель.
Безумный день, безразмерный. Если каждый в таком темпе, то немудрено стать «бревном» и «поплыть по течению».
Но это еще посмотрим.
