Подобно многим обитателям Палатия, редко покидавшим его пределы, базилисса Анна Комнина понятия не имела, чем живет и дышит раскинувшийся за стенами дворца огромный Константинополь. Ее мысли целиком и полностью занимало одно: поиск выхода из запутанной ситуации, в которую она угодила. Впервые в жизни императрицы здравый смысл и нерассуждающие чувства сцепились в яростной схватке.

«Я должна, должна положить конец этому безумию! Что я натворила? Изменила постылому, но законному супругу с вором, с простецом! А теперь Данни пропал. Вдруг его схватили и казнили? Что, если он лгал мне? На самом деле я вовсе ему не нужна… Нет, Данни не такой! Он не обманщик. Он непременно придет за мной. Лучше побег, чем вечное прозябание. Зачем мне тиара и титул базилиссы, если я – всего лишь вещь, собственность Андроника? Но, убежав из Палатия, я лишусь всего… А если Данни скоро надоест постоянная обуза? Что с нами сделают, если поймают? Не могу, не хочу больше так – одна, без поддержки, без помощи…»

Гнетущие раздумья прервались самым неблагочинным образом. Сонную полуденную тишину нарушили громкие голоса и частый перестук копыт. Удивленная Анна выглянула в окно, узрев несвойственную чопорному Палатию картину. Подле императорских покоев топтался с десяток запаленных, взмыленных лошадей. На широком крыльце встревоженно переговаривались воины в доспехах и при оружии. В одном из них молодая базилисса с величайшим удивлением опознала собственного венценосного супруга.

«Андроник вернулся из Филопатры? Так скоро? Он намеревался пробыть там до начала Рождественских календ… Почему с ним солдаты?»

Врожденное, так и не истребленное до конца любопытство подзуживало Анну выбежать, расспросить, узнать – но женщина осталась на месте. Никто ей ничего не скажет. Отошлют обратно, велев заниматься своими делами.

Примчавшая на звон колокольчика служанка на расспросы госпожи ничего толком сказать не сумела. Анна отправила испуганную девицу за севастой, старшей придворной дамой, а затем – вниз, в помещения охранявших покои стражников. Уж те наверняка знают, не происходит ли в Палатии чего-то из ряда вон выходящего.

Почтенная севаста, Елена Далассина, на расспросы молодой госпожи только недоуменно вздернула брови. Севаста полагала, что базилисса неосмотрительно навлекает на себя беду, пытаясь встревать в дела, ее никак не касающиеся. Царственный вернулся в Палатий ранее им же самим назначенного срока? Его право, его решение. Госпоже не стоит удручать себя размышлениями на эту тему. Солдаты во дворах? Надо полагать, разоблачен какой-нибудь заговорщик и готовится его арестование…

– У нас тут заговорщиков больше, чем крыс в подвале, – не сдержавшись, бросила Анна. Кирия Елена нахмурилась, готовясь обрушить на госпожу очередной ливень вежливых нравоучений и учтивых рассуждений о поведении, достойном хозяйки Палатия.

Ей помешала запыхавшаяся прислужница. Сбиваясь и опасливо косясь на известную строгим нравом севасту, девица полушепотом изложила переданные ей слухи о неурядицах в Константинополе и сборище горожан подле стен святой Софии. Относительно причин внезапно разразившейся смуты дворцовые стражи добавить ничего не могли.

– Это нас не касается, – припечатала Далассина. – Возомнившую о себе чернь примерно накажут и быстро приведут к покорности. Госпоже не стоит тревожиться. Распорядиться позвать чтицу? Или музыкантшу?

На самом деле Анна куда охотнее приказала бы подать паланкин и отправилась к младшим Комниным – в их обществе она чувствовала себя в безопасности. Но, глянув на севасту, базилисса только вздохнула. Далассина недовольно подожмет губы и станет настойчиво убеждать ее не покидать покоев. Может, госпожа Елена недалека от истины. Возмущенные горожане пошумят и утихомирятся. Это всего лишь мирные обыватели. Им не по силам ворваться в Палатий.

Но, рассеянно внимая мерному голосу явившейся чтицы и библейскому сказанию, Анна невольно вспоминала прошлое, убеждая себя не поддаваться вязкому страху. Ей ничего не угрожает. Кошмар восьмилетней давности давно сгинул. Она все позабыла. Заставила себя забыть.

– Умом рехнулся? – столь жизнерадостным воплем приветствовала промчавшегося мимо франка дружеская компания, расположившаяся под стеной таверны «Дырявые сети».

Позабыв о своем фальшивом имени и не отзываясь, Дугал сломя голову слетел вниз, на причал. Оскальзываясь, устремился к хеландиону. Длинная рыбачья пристань – дощатый настил поверх пустых бочек – с надсадным скрипом покачивалась на мелкой волне. Кельт как раз торопливо отматывал намокший канат, когда его чувствительно похлопали по спине.

– Бьярни, окстись, – миролюбиво прогудел подошедший знакомец, Хрис по прозвищу Старший Братец. Как и большинство собратьев по ремеслу, Хрис то мирно тянул сети, законным образом продавая улов, то промышлял вместе с «ночными рыбарями». – Куда тебя несет, варварская душа? Глаза разуй, на море глянь. Ветер с австра, да с ночи все крепчает. Мигом уволочет в Босфор, поминай как звали. Даже обломков не сыщут.

Дугал уже примеривался, как бы половчее двинуть тяжеловесному Братцу в челюсть, сбросив неожиданную помеху в грязную воду под причалом – но тут кельта осенила простая в своей гениальности мысль. Мореход из него в самом деле не ахти, но если заручиться помощью опытного лодочника…

– Братец, ты б лучше помог, чем под ногами мешаться, – Дугал отпустил канат и выпрямился. – Грядет уловный денек. Слыхал, что в городе творится? Нет? Так вот, у вас сегодня мятеж. Возмущенный народ собирается громить Палатий. Куда поскачет испуганное стадо, что пасется на зеленых базилевсовых лужайках? Верно, спасаться. К морю. Прогулочных лоханок, что крутятся подле тамошних пристаней, на всех не хватит. Смекаешь, о чем я?

– Э-э… – грек подозрительно нахмурился. – Не врешь?

– Оглянись, сам посмотри, – на счастье Дугала, именно в этот миг в городе что-то жарко заполыхало. Старший Братец поскреб в клочковатой бороде, поочередно меряя взглядом то франка, то далекие городские кварталы, то неспокойное море. – Видишь, уже подпалили что-то. Да я тебе точно говорю, дело верное. Представляешь, сколько номизм отвалит доброму рыбаку трясущийся от ужаса патрикий заради спасения своей драгоценной задницы?

– Стой тут. Даже не моги двинуться, – Хрис затопал по подскакивающему на волнах причалу к берегу. Дугал смотрел ему вслед, молясь неведомо кому о том, чтобы жадность константинопольских рыбаков пересилила доводы разума и осмотрительности. Подле входа в таверну Старший Братец, размахивая руками, что-то азартно втолковывал своим собутыльникам, тыча кривым пальцем в сторону Палатийского мыса. Исчерпав доступные аргументы, он повернулся и затрусил к пристани. За ним следовал где-то с десяток человек. Прочие колебались.

– На твоей лоханке пойду, – заявил Хрис, чрезвычайно ловко для своей медвежьей комплекции сигая с настила в качающийся хеландион. – Ежели наврал – самолично камень на шею навяжу и утоплю. Да не в море, а в выгребной яме поназади «Сетей». Чего встал, варварская рожа? Руль крепи, парус ставь! Лодка сама не побежит!..

Путешествие к Палатийскому мысу запомнилось Дугалу надолго. Может статься, на всю оставшуюся жизнь. Волны, с берега выглядевшие такими небольшими и нестрашными, вблизи оказались чудовищами с пенными гривами, едва ли не в половину человеческого роста величиной. Высоко задрав правый борт и гулко хлопая днищем, хеландион резво скакал вдоль обрывистых берегов. Позади оставались скопления домиков простонародья, особняки знати в черном обрамлении облетевших деревьев, желтые известняковые скалы и бесконечные ряды готовившихся к зимовке кораблей. Надрывно завывал ветер, дергая холстину небольшого треугольного паруса. В низком изжелта-пепельном небе летели рваные клочья облаков. Хрис с трудом ворочал тяжелый навесной руль, гаркая на Дугала, чтобы шевелился резвее и не путался в снастях. Кельта подташнивало. Ужасно хотелось выругаться на чем свет стоит, но Дугал хорошо усвоил местную рыбацкую традицию – не сметь сквернословить в море. Оба успели вымокнуть с ног до головы, и тряслись от холода.

Скалистый мыс неспешно приближался, вырастая над взбаламученной серой водой.

– Уносит! – истошно завопил Старший Братец. – Чтоб тебя!.. К Босфору тащит!..

Скорчившийся на днище лодки шотландец поднял голову, выглядывая через борт. Далеко позади грязно-серыми лоскутами среди волн мелькали паруса лодок, вышедших вслед за ними. Палатий – скопище разноцветных крыш, золотых куполов, голубых, белых и розовых стен – маячил по левую руку. Близкий и недосягаемый одновременно. Чуть дальше за ним округлые холмы разделяло широкое темное пространство волнующейся воды. Там, разграничивая Европу и Азию, стремился к северу великий Пролив. В извечном непрестанном движении он увлекал за собой все, что окажется в пределах досягаемости.

Зверски оскалившись, Хрис вцепился в дубовый отвес руля, обоими руками отпихивая его от себя. Кельт бросился помогать. Особо проворная волна треснула суденышко под левую скулу, выплеснув свою кипящую пенную шапку прямо в лодку. Дугал невовремя подумал о том, что ни разу в жизни не составлял завещания, и еще о нескольких кожаных мешочках, закопанных под приметным камнем поблизости от его временного жилища. Если хеландион сейчас перевернется, никто в мире не узнает о том, куда подевались остатки состояния мэтра Лоншана.

Медленно и мучительно нос прыгавшего с волны на волну хеландиона отворачивался от гибельного входа в Пролив. Спустя вечность, наполненную плеском воды, жалобным скрипом суденышка и сдавленным кряхтеньем рулевого и его помощника, плоскодонка вползла под защиту скал Палатийского мыса. Зыбь здесь была частой, но не такой яростной, лодка начала слушаться руля и больше не рыскала из стороны в сторону. Мысли о жуткой смерти через утопление в заливе Золотого Рога, грозовыми тучами помаячив на горизонте, неторопливо и с достоинством рассеивались.

– К Трещине не пойду, даже не заикайся, – заявил Старший Братец, переведя дух. – Чем туда соваться, проще сразу в петлю головой. Размолотит в щепки. Покрутимся около пристаней, глянем, что да как. Давай, следи за стенами – а то еще нашпигуют стрелами, как голубей на состязаниях.

Однако величественные бастионы Палатия с огромными квадратными башнями сегодня точно вымерли. Никто не заорал в медный раструб, многократно усиливающий звук голоса, требуя от нахальной рыбацкой лодчонки немедля убираться прочь и угрожая немедленной смертью. Выкрашенная в темно-синий цвет плоскодонка беспрепятственно миновала россыпь бухточек и поравнялась с большой каменной пристанью.

– Ого, – с удивлением изрек Хрис.

– А я тебе что говорил, – сипло пробормотал Дугал. Его шевелюра намокла и стала похожа на волглую овечью шерсть. От соленой воды щипало глаза и все время хотелось кашлять.

Даже не будучи искушенным знатоком морского дела, кельт понимал, что нарядные галеры с причалов Палатия способны выйти в плавание только в погожие летние дни. В опытных руках вычурные, почти игрушечные кораблики может, и смогли бы пересечь Золотой Рог – но сегодня поблизости не случилось ни одного опытного морехода.

Малость отойдя от причала, две галеры намертво сцепились веслами. Ветер и волны относили их все дальше в залив. Вдоль бортов метались охваченные паникой человеческие фигурки. Третья галера, удалившись от пристани на пару лучных перестрелов, нелепо и вразнобой взмахивая веслами, кружила на месте. С нее спрыгивали люди, в тщетной попытке доплыть до берега. Четвертой повезло больше всего, там сумели поставить парус. Длинное, разукрашенное в золотые, белые и темно-алые цвета судно боязливо ползло по бурной воде на запад, к сулившим спасение константинопольским причалам.

Еще пара галер пока оставались пришвартованными к берегу. На них и на пристани царило суетливое мельтешение. Даже здесь, в находящейся на изрядном отдалении от берега лодке, был отчетливо слышен многоголосый вой и пронзительные женские вопли.

– Если сунемся к причалу, они тут же попрыгают вниз и утопят нас за милую душу, – пессимистично, однако здраво высказался Старший Братец. Покрутил головой, глянул на мокрого и ежащегося от холода спутника. – Похоже, там дело идет всерьез. Ты это хорошо придумал, сюда заявиться. Спускай парус. Помашешь веслами, заодно и согреешься.

– Угу, – постукивая зубами, согласился Дугал, одно за другим выволакивая лежавшие на дне хеландиона длинные сосновые весла.

– Счас мы им устроим переправу, – азартно бормотал Хрис, выводя плоскодонку к низкому берегу, поросшему густыми кустами шиповника и тамариска. Заросли давно облетели, превратившись в спутанный ворох черных колючих ветвей. – В лучшем виде устроим. Человек десять взять точно сможем. Авось, и дюжину потянем, если будут сидеть смирно. Пойдем под берегом – так оно длиннее выйдет, зато вода спокойнее. Доползем до Белого мыса, там вытряхнем, сбегаем еще разок… Ага, вот и запоздавшая братия на подходе. Как думаешь, тех монет, что отхватим за сегодня, достанет снарядить вторую лодку?

– Еще на добрую выпивку останется, – в несколько приемов выдохнул кельт, сражаясь с веслами, коварно норовившими зарыться в воду или вырваться из ладоней. – Далеко еще?

– Греби, греби, не отвлекайся, – Хрис взглядом смерил расстояние, отделявшее темно-синий хеландион от прочих лодок, втягивавшихся в залив. Владельцы нескольких из них закружили вокруг сцепившихся вместе галер, явно ведя торг с неудачливыми мореплавателями о том, во сколько те ценят свое спасение. Сделка была заключена почти сразу, и по сброшенным за борт веревочным лестницам начали неуклюже спускаться беглецы из Палатия.

Спустя то ли две, то ли три дюжины взмахов весел Старший Братец махнул рукой, скомандовав: «Весла топи! Разогнался, едва берег не…»

Договорить он не успел. Сквозь густую массу колючих зарослей, оставляя за собой малую просеку и обрывки шелкового одеяния, загнанным кабаном проломился некий, наверняка весьма благородный муж. Его остекленевший взор впился в плоскодонку. Отважно рухнув в холодную воду и подгребая руками, патрикий побрел по мелководью прямиком к суденышку. Тихонько подвывая, он попытался обеими руками вцепиться в борт.

Извлеченное из уключины весло настойчиво ткнулось беглецу в обширное чрево, оттолкнув его назад. В мутных от страха глазах патрикия вспыхнул проблеск разума. Он запоздало понял, что хеландион не явился прямиком в ответ на его молитвы, и что в лодке находятся люди.

– Ув…увезите меня от… отсюда, – шлепая губами, невнятно проблеял он. – Я зап… заплачу. Щед… щедро. Только ув… увезите.

Трясущимися руками он принялся стягивать с себя золотое ожерелье из широких плоских звеньев, перемежаемых крупными камнями. Патрикий дергал слишком резко, и украшение лопнуло. Часть золотой цепочки дробно просыпалась на дно лодки, часть с нежным плюханьем исчезла в мутной воде. Азартно крякнувший Хрис ловко выковырнул застрявший между досками настила остро сверкнувший голубой самоцвет. Подбросил и сунул за пазуху, бодро крикнув Дугалу:

– Клюнуло! Вытягивай рыбку!

– Нет, – весло в руках кельта качнулось взад и вперед, упорно отпихивая патрикия от вожделенного спасения. – Ступай на берег. Прячься. Скоро подойдут другие лодки. Ты сможешь уплыть с ними. Эта лодка – не для тебя, – он, не глядя, сгреб с днища подвернувшиеся под руку золотые кругляшки и сунул их беглецу. – Держи, расплатишься. Пшел вон, не то убью.

Угроза и ледяной тон, коим она была произнесена, оказались прямо-таки чудодейственными. Патрикий, скуля и всхлипывая, повернулся и побрел обратно, к берегу. Хрис, собиравшийся то ли выругаться, то ли огреть спятившего попутчика вторым веслом по башке, мешком плюхнулся обратно на скамью и зачем-то вцепился в руль. Что-то ему подсказывало – сейчас лучше придержать язык за зубами. Человек, с которым он сидел в одной лодке, был вовсе не тем добродушным и, что греха таить, слегка чокнутым франком Бьярни. Этот незнакомец мог, не моргнув глазом, перерезать бедному рыбаку горло и выкинуть за борт.

– Эй, – осторожно подал голос Хрис. Кельт ушел на нос и теперь рылся в шкафчике под носовой скамьей, вытаскивая оттуда нечто длинное, замотанное в холст и кожу. – Эй, Бьярни. Слушай, ты это… Тебе ведь еще лодку обратно вести…

«Ой ли? – растерявшийся Старший Братец слишком поздно смекнул, что тут к чему. – А ежели он не собирался возвращаться? Ох, ну я и сглупил. Помчался, разинув пасть, за наживкой. Теперь как бы самому уцелеть…»

– Братец, послушай-ка меня внимательно, – сухо и равнодушно произнес Бьярни. – Сейчас я уйду. Ты сядешь на весла и отведешь лодку в море. Недалеко, чтобы видеть, что творится на берегу. Когда я вернусь, в этой лодке должен быть ты и никого более. Всякого иного я вышвырну в море, даже если он расплатился с тобой базилевсовой тиарой. Обратно в город поплывем только ты, я и тот, кого я приведу с тобой. Все понял?

– Понял, чего ж не понять, – уразумев, что убивать его прямо сейчас вроде не собираются, Хрис малость приободрился. – Но и ты послушай, чего скажу…

Франк зыркнул на него таким взглядом, что Старшего Братца невольно передернуло.

– Я тебе нужен, – упрямо стоял на своем константинопольский рыбарь, – в одиночку ты не справишься. Тебя за милую душу уволочет в Пролив. Но я догадался. Ты заранее сговорился с кем-то из Палатия. Тебя наняли, чтобы ты вывез своего дружка, когда начнется мятеж, верно? Тебе, наверное, хорошо заплатили, а, Бьярни? Давай честно поделимся, – Хрис на миг ошалел от собственной дерзости, – ты отдашь мне половину того, что твой высокородный приятель посулил тебе. И еще надбавишь золотой безант. Клянусь, взамен я отлуплю веслом по голове любого, кто попробует сунуться в лодку. Буду до сумерек ждать тебя вот на этом месте. Потом – не обессудь. Мне тоже жить охота. Ночью тащиться через Золотой Рог, да еще с противным ветром? Так что скажешь, Бьярни?..

– Сбежишь – отыщу и прикончу, – сквозь зубы посулил полоумный франк и перемахнул через борт, подняв небольшую волну и веер брызг. – Сиди, жди. Будет тебе твой безант.

Не взятый на борт патрикий, старательно исполняя приказ страшного иноземца, тщетно пытался спрятаться в колючих кустах. Хрис увидел, как выбравшийся на берег франк подошел к ползавшему на карачках перед зарослями придворному, заговорив с ним. Тот замотал головой, замахал руками, объясняя что-то, и вновь принялся за безнадежные попытки забиться в дебри шиповника.

Бьярни сплюнул и исчез в кустах. Кажется, он не потревожил и не сломал ни одной ветки.

«Все франки сумасшедшие», – Хрис Старший Братец подозревал это и раньше, а теперь непреложно убедился на собственном опыте. На миг у него возникло искушение пренебречь угрозами Бьярни. Подойти вместе с прочими лодочниками к дворцовой пристани, забрать дюжину перетрусивших обитателей Палатия и переправить их через залив. Потом он представил себя, вздрагивающего от любого шороха и ночного скрипа. Представил тень, которая однажды в сумерках вырастет на его пути, когда он будет возвращаться из «Дырявых сетей».

Тяжко вздохнув, Хрис наклонился вперед, подцепив ногтем и вытащив из плескавшейся на дне лодки грязной воды обрывок золотой цепочки. Интересно, много ли она стоит? Вдруг за одну эту побрякушку и синий камешек в ювелирной лавке отсчитают больше, чем стоит все земное имущество Хриса Довдула и его семейства?

Жители Константинополя совершенно справедливо именовали владение базилевсов «городом в городе». Только кружащие над гаванью чайки могли обозреть Палатий целиком. Лишенные крыльев люди, миновав Халкидию, затерялись среди десятков больших и малых дворцов, подсобных помещений, павильонов и беседок, храмов и открытых дворов. Гомонящая многотысячная толпа рассеялась по вымощенным разноцветными плитами дорожкам, обшаривая всякое встреченное на пути здание. Где-то завязались стычки, нехотя плыл к тусклому небу дым разгорающегося пожара.

Те из горожан, что могли похвалиться толикой здравого смысла, торопились обратно к воротам Халкидии, волоча прихваченное добро. Мародеры тащили все подряд, от содранных со стен шпалер до золотых статуэток, парадных одеяний патрикиев и чудотворных икон в богатых окладах. Эдак и сам Палатий недолго разобрать по камешку да вынести в подоле.

– Необходимая плата сторонникам, – хмуро буркнула Зоэ, когда англичанин молча указал на кучку озабоченных простецов, разжившихся для сбора трофеев тачкой. В тачке косо покачивался огромный расписной сундук и две серебряные крестильные чаши размером с добрую лохань. Приглядевшись и пошарив в памяти, сэр Гай без особого удивления признал в грабителях своих знакомцев, добровольных проводников из бухты Золотого Рога. – Ничего-ничего, закончим с Комниными, и я с них за все спрошу. Они мне ответят за каждую разбитую тарелку, за каждую прикарманенную свечку и сломанную скамейку…

Мессир Гисборн ничуть не сомневался, что Склирена проучит константинопольских горожан за учиненный в Палатии разгром. Рыцаря куда больше огорчало, что Зоэ куда более озабочена кражами и порчей дворцового имущества, нежели заботой о том, как не допустить напрасного кровопролития. Ведь столь варварское – иного слова и не подобрать – взятие Палатия наверняка не обойдется без невинных жертв.

Впрочем, когда рыцари христианнейшей Европы впервые овладели Иерусалимом, тамошним горожанам – в особенности арабам и евреям – тоже пришлось очень и очень несладко…

Маршировавший впереди кентарх обернулся, через плечо сказав что-то на греческом и небрежно ткнув большим пальцев в сторону изящного строения розового мрамора, с колоннами у входа и бледно-голубой черепицей на крыше. Из зарешеченных окон второго этажа густо валил сизый дым. Распахнулась дверь, из дома с визгом выбежала стайка молоденьких девиц в белых одеяниях, отороченных широкой синей каймой. За ними по ступенькам с достоинством спустилась сухопарая темноволосая женщина средних лет в алом наряде. Девицам (судя по однообразному платью, дворцовым служанкам) не повезло – они врезались прямиком в большую группу горожан, еще не обремененных трофеями. Спасавшиеся от пожара прислужницы и пискнуть не успели, как их расхватили и растащили по укромным уголкам. Скривившись, Гай отвернулся. Даже если бы он попытался вмешаться, это ничего бы не изменило.

– Делин говорит, тут гинекей, личные покои императрицы, – Склирена придержала коня, с живым интересом наблюдая за дамой в красном. Та с невозмутимым видом зашагала по дорожке прочь, словно происходящее вокруг ее ничуть не касалось. Кто-то из мятежников наконец заметил одинокую женщину. Ринулся к ней, намереваясь содрать с шеи золотое ожерелье. Однако госпожа столь грозно рявкнула на наглеца, что тот оторопел и попятился. В следующий миг в самоуверенную придворную вцепилось уже с десяток рук, срывая украшения и пытаясь сбить с ног. Женщина молча сопротивлялась, пинаясь, царапаясь и не пытаясь воззвать к милосердию грабителей.

– Освободите ее, – внезапно распорядилась Зоэ. – Я хочу с ней поговорить.

Подчиненные кентарха покосились на своего начальника – тот кивнул – и отправились выполнять приказание. Действовали они на удивление слаженно и четко, в два счета расшвыряв кучку горожан по сторонам, однако никого не убив.

Доставленная пред очи самозваной императрицы растрепанная и разгневанная дама снизу вверх глянула на Зоэ. Увидела золотой с синими искрами венец, озадаченно подняла тонкую бровь. Подумав еще мгновение, опустилась на колени.

– Можешь встать, – фыркнув и озорно покосившись на Гая, разрешила Карвона. – Кто ты?

– Если госпоже угодно знать, она обращается к Елене из рода Далассин, – на удивление спокойным и ровным голосом отвечала спасенная. – Имевшей честь быть севастой базилиссы Анны Комниной.

– А где она? Где базилисса? – оживилась Зоэ. – Прячется в гинекее? Делин, пусть твои гвардейцы немедля осмотрят дом!

– По скромному разумению вашей служанки, это излишне, – негромко, однако весьма отчетливо произнесла госпожа Далассина. – Когда… э-э… ваши сторонники вошли во дворец, госпожа Анна, несмотря на все мои увещевания, отказалась искать спасения. Она заперлась в своих покоях. Мы пытались взломать дверь, но не смогли. Потом в здании вспыхнул огонь. Прислуга разбежалась. Полагаю, тело базилиссы – то, что от него осталось – пребывает сейчас в ее комнатах, а ее душа – в мире, что превыше нашего.

Пламя, разгуливавшее по гинекею, нашло выход на чердак и теперь жадно облизывало свинцовые черепицы. Мессиру Гисборну показалось, на лице новой императрицы мелькнула тень сожаления и сочувствия. Он вспомнил рассказанную как-то Львом Тредой невеселую историю короткой жизни Анны Комниной, и перекрестился. Молодая женщина не заслуживала такой участи.

– Я Склирена, – обращаясь к Далассине, молча пытавшейся придать своему изодранному наряду мало-мальский пристойный вид, вдруг назвалась рыжая. – Зоэ Карвона. Мой двор пока невелик, но в будущем мне понадобится достойная севаста. Думаю, ее будут звать Еленой Далассиной. Кентарх, я хочу, чтобы эту женщину отвели в безопасное место.

– Будет исполнено! – рявкнул кривоногий Делин.

– Госпожа слишком великодушна, – без малейших признаков заискивания добавила Елена Далассина.

– Ты обрастаешь верными подданными, – хмыкнул, заметил мессир Гай, когда горящий гинекей остался позади. – Что означает слово «севаста»?

– Старшая придворная дама, – перевела греческое слово Зоэ, добавив для ясности:

– Гофмейстерина.

– Мрачная она, эта госпожа Елена, – высказал свое мнение Гай. – Суровая леди, по всему заметно. Такая быстро наставит тебя на путь истинный. Запретит выходить из Палатия в одиночку. Будет следить за каждым твоим шагом – днем, и, имей в виду, ночью. Кстати, раз по твоей вине Константинополь лишился эпарха, то я придумал, кем его заменить. Кирие Львом. Он ведь управляющий. Что имение, что город – разница невелика.

– Спасибо за подсказку, – серьезно кивнула рыжая девица. – Может, так и поступлю. А вот Анну жаль. Правда, жаль. Глупая и нелепая гибель.

Гвардейцы из бывшей охраны Халкидии, столь разумно переметнувшиеся на сторону Карвоны, вели императрицу и ее спутника все дальше и дальше. Через проулки, образованные задними фасадами смыкающихся зданий, через облетевшие сады и неприметные дверцы в стенах, разграничивающих участки Палатия.

Мессир Гисборн был вынужден признать, что без помощи Алых Плащей они с Зоэ вряд ли сумели так быстро отыскать короткую дорогу к морскому побережью и гаваням. Отряд намного опередил увлекшихся грабежом бунтовщиков, чьи крики и вопли теперь звучали более приглушенно. Часть дворца, через которую они шли, была охвачена суетой и повальным бегством. Обитатели Палатия, от сановников до челяди, с воплями и проклятиями метались туда-сюда, ища способ покинуть дворец и не столкнуться с мятежниками. Появление гвардейцев не добавило спокойствия – завидев маленький отряд, былые насельники Палатия врассыпную бросились наутек.

Кентарх Делин – сэр Гай пока не понял, было то фамильное прозвище или личное имя – бодро трусил впереди, указывая путь. Грек, должно быть, руководствовался девизом «Всякий умирает в одиночку», ибо совершенно не удостаивал вниманием творившееся вокруг безобразие. Словно натасканный охотничий пес, Делин шел по следу единственной достойной добычи – Андроника Комнина.

Дугал подозревал, что при дневном свете дворцовые постройки будут выглядеть иначе, чем в неверном лунном сиянии. Однако в первый миг кельт оторопел, поняв, насколько разительно отличаются Палатий ночной и дневной. Привычные ориентиры сгинули. Начав свой путь от побережья, Дугал совершенно не представлял, в какую часть дворца угодил и где искать жилище Агнессы. Он даже затруднялся описать, как оно выглядит, это самое жилище. Ведь он всегда заявлялся к Агнессе с уединенного балкончика, выходившего в сады.

«Если не знаешь чего-либо – спроси!»

Безвестный патрикий на берегу, с коим скотт попытался найти общий язык, отвечать отказался. Кажется, бедолага с перепугу утратил остатки разума. Вообразив себя малой лисицей, патрикий упорно пытался укрыться в кустах, сквозь колкую путаницу которых и кабан бы проломился с трудом. В ответ на любые вопросы он только неразборчиво мычал да махал руками.

Не теряя надежды, Дугал решил повторить попытку. Благо по дорожкам Палатия, в точности уподобясь курицам с отрубленными головами, носилось немалое число придворных и прислуги. Судя по царившему во дворцах переполоху, мятежники успели добраться до Августеона и были настроены весьма решительно.

Кельт изловил почтенного вида матрону. Та, плохо соображая от страха, принялась совать ему свои украшения. Жалобно причитая, женщина упрашивала вывести ее из дворцов. Похоже, она приняла Дугала за одного из солдат иноземной гвардии.

Кольца и пару браслетов скотт взял, строго велев патрикии спрятаться и ждать его возвращения. Дама мелко закивала и юркнула в садовую беседку. На дорожках пару раз мелькнули оборванные личности с бегающими глазками, коим здесь было совсем не место – видимо, Халкидия уже пала. Или сдалась сама.

Следующая добыча, юнец из прислуги, оказалась намного толковее. Пользуясь всеобщей суматохой, предприимчивый челядинец деловито выковыривал из большой мозаики на стене драгоценные камешки. Будучи захваченным врасплох, он для начала перепугался – или прикинулся перепуганным. Услыхав, что страшный чужеземец ищет покои базилиссы Анны, юнец уверенно заявил, что там давно все разграблено и поживиться нечем. А саму базилиссу, наверное, уже оприходовали все мятежники, кому не лень.

Дугал зарычал. Не в меру болтливый ромей поперхнулся и принялся торопливо обсказывать, как добраться до дворца императрицы. Выходило, что кельту придется пересечь наискосок едва ли не весь Палатийский мыс.

Прикинув, не взять ли юнца в провожатые, Дугал с сожалением отказался от этой мысли. У него нет времени приглядывать за вороватым мальчишкой. Сам выкрутится. Отсидится в подвале, прижимая к себе мешок с трофеями, потом украдкой выскользнет в город. Глядишь, еще разбогатеет.

Ангел-хранитель, порой присматривавший с небес за участью Дугала Мак-Лауда, свел баланс, в задумчивости погрыз перо и решил, что на сегодня подопечному выпало достаточно испытаний.

По дороге к покоям госпожи Анны Комниной со скоттом не случилось ничего, заслуживающего внимания. Его не пыталась задержать дворцовая гвардия, перед ним не встало неодолимых преград, а с пути он сбился всего дважды. Навстречу в одиночку и группками ошалело бежали обитатели Палатия, все как один перепуганные и заполошно оглядывающиеся через плечо назад.

Кельт даже удивился тому, как быстро перед ним выросла задняя стена особняка из розового мрамора. Вот и донельзя знакомый балкончик с пузатыми колоннами, вот темная полукруглая арка и недлинный коридор. Над полом медленно расплывались еле заметные серые завитки дыма – поблизости что-то горело. Под дверями Анны клокотало маленькое столпотворение. Девчонка в белой хламиде прислужницы колотила ладонями по толстым створкам, слезливо завывая: «Откройте, госпожа, откройте!». Еще две не то три служанки, обнявшись, рыдали хором.

Единственным человеком, не потерявшим присутствия духа, была чернявая дама в ярко-алом наряде, сумрачно взиравшая на безобразие. Не выдержав, женщина в алом закатила хнычущим служанкам по оплеухе, подошла к створкам и раздраженно потребовала: «Госпожа, прекратите ребячиться. Немедленно откройте дверь. Мы должны покинуть это место».

Из-за расписанных киноварью створок не донеслось ни звука.

– Госпожа! – дама нетерпеливо постучала по дверям кулачком. – Особняк горит. Наша преданность вашей высочайшей особе имеет границы. Мы уходим.

«Вот-вот, – одобрил нетерпеливо топтавшийся на месте Дугал. – Проваливайте да поскорее. Бегите, пока можете».

Стлавшийся в коридоре дымок сгустился. Запахло паленой тканью и тлеющим деревом. Прислужницы, тоненько повизгивая, начали отступать в дальний конец коридора, где виднелась уходящая вниз лестница. Придворная дама вновь постучалась в двери императрицы, сухо известив Анну о том, что ее верные слуги отправляются искать спасения. После чего повернулась и ушла, всей прямой спиной выражая сдержанное неодобрение.

Едва чернявая скрылась на лестнице, Дугал выскочил из своего убежища. Насколько он помнил, изнутри дверь в комнаты Агнессы запиралась на медный засов. Десяток хороших, размашистых ударов каблуком, таких, что отлетали щепки и жалобно вздрагивали дубовые створки. Внутри что-то хрустнуло, ломаясь. Двойные створки с визгом распахнулись настежь, грохнувшись о стены.

Съежившаяся в комок Агнесса сидела напротив дверей, прямо на полу, с головой закутавшись в полосатое сарацинское покрывало. Когда кельт шумно ввалился в ее покои, она с трудом подняла бледное лицо, глянув на него потемневшими и расширенными глазами.

– Данни, – недоверчиво пробормотала она.

– А ты кого ждала? Андроника? – огрызнулся скотт, испытав неимоверное облегчение. Агнесса жива и невредима. Напугана до смерти, но цела. Самое время вспомнить о собственных планах, тех, что были придуманы как раз на такой случай.

Дугал вихрем пронесся по комнатам, вытряхивая в подвернувшийся под руку ковровый мешочек содержимое шкатулок базилиссы. Пинком опрокинул бронзовую жаровню, рассыпав содержимое. Вытащил из сундука ворох пестрых одеяний, скомкал, швырнул на багровые угли. Огляделся, ища, чтобы еще поджечь.

– Мы убегаем? – Агнесса умудрилась самостоятельно подняться на ноги.

– Само собой! – шелковые платья никак не желали загораться. Обшарив полки и найдя лаковую коробочку с кресалом, шотландец запалил несколько свечей. Одну бросил в груду тряпья, другие поднес к занавесям на окнах и гобелену на стене. Старый ковер занялся охотнее всего, снизу вверх побежали оранжевые язычки пламени. – Или ты решила остаться и стать великомученицей? Твоему супругу наверняка не дожить до завтрашнего утра. По всему Палатию носятся мятежники, вопя: «Куда скрылся подлый Комнин?»

– Я знала, рано или поздно это случится, – базилисса подошла к полкам с книгами, торопливо выдернула небольшой томик и спросила: – Можно, я возьму это с собой?

Дугал закатил глаза. Из всего богатства, которым она обладала, его любимая предпочла захватить с собой не что-нибудь, а книгу!

Головокружительное бегство по облетевшим садовым аллеям, как ни странно, вывело Анну Комнину из полуобморочного состояния. Вязкий, тягостный сон, в коем она пребывала уже десять лет, начал развеиваться. Она бежала, не выспрашивая, куда они направляются, не обращая внимания на мельтешивших повсюду перепуганных царедворцев и на густой столб черного дыма, поднимавшийся над разноцветными крышами. Бежала, думая о том, как бы не упасть и не отстать. Ее ожидание было не напрасным. Данни все-таки пришел за ней. Скоро они выберутся отсюда, и десять палатийских лет навсегда канут в прошлое.

Агнесса не обратила внимания на сдавленные ругательства спутника. Только когда кельт остановился, оттащил ее с дорожки под сень колоннады и заозирался по сторонам, базилисса сообразила: что-то идет не так.

– Что случилось? – осторожно спросила она.

– Мы заблудились, – честно признался скотт. – Где-то свернули не туда. В вашем треклятом Палатии сам черт ногу сломит. Нам нужно поскорее добраться до пристаней. Но где они?

– Туда, – уверенно заявила девица, показав для наглядности пальцем в нужную сторону. Дугал с подозрением уставился на нее:

– Откуда ты знаешь?

– Я ведь все-таки живу… жила здесь, – с достоинством ответила Анна. – Базилевс несколько раз брал меня с собой на морские катания. Нам нужно спуститься по этой лестнице и вон за той часовней повернуть направо.

– Что бы я без тебя делал, – проворчал Дугал, слегка уязвленный тем, что девушка лучше него разбирается в лабиринте построек Палатийского мыса. – Хорошо, бежим. Показывай дорогу.

Убежать им удалось недалеко. Исключительно по вине Агнессы.

Скатившись по длинной мраморной лестнице с вазонами на площадках и обогнув маленькую капеллу, беглецы помчались через облетевший и вытоптанный сотнями пробежавших ног виноградник. Слева, за низкой балюстрадой, тянулось протяженное одноэтажное здание, всё в зеленых изразцах и изумрудной росписи. На обширной площадке перед входом в здание и на полукруглых ступенях террасы шла ожесточенная потасовка.

Мельком глянув туда, Агнесса замерла, как вкопанная. Дугал дернул ее сперва за край накидки, потом, не особо церемонясь, потянул за запястье, побуждая бежать дальше. Девушка не обратила не скотта никакого внимания. Как завороженная, она шагнула к балюстраде, обхватив ладонями покатый край мраморных перил.

– Агнесс, ты чего это вздумала?.. – рыкнул Дугал, раздраженный внезапной задержкой. Судя по побелевшим костяшкам пальцев, оторвать бывшую базилиссу от ее опоры можно было только силой. Причем немалой. Она таращилась вниз, на террасу перед особняком. Шотландцу поневоле пришлось глянуть туда же.

Представшая его взору картина была привычна при всяком и любом народном возмущении неправедностью властей. Десятка два-три оборванцев (среди коих затесались люди вполне пристойного вида), подбадривая себя воплями, теснили к дверям особняка кучку обитателей Палатия. Среди обороняющихся были стражники в алых доспехах, некто в одеждах сановника немалого ранга и дворцовые слуги в белых хламидах с синей лентой через плечо. Возглавляли сопротивление черни двое: представительного вида муж лет тридцати, с окладистой черной бородой, в темно-синих одеждах, и гвардеец в алом плаще. Увесистая булава на длинном черене в руках бородача описывала круги, удерживая разгулявшихся горожан на почтительном расстоянии. Гвардеец орудовал копьем с причудливым зацепом на наконечнике.

По всему двору валялись мертвые тела – смерть забрала причитающуюся ей дань с обоих сторон.

– Сейчас их стопчут, – уверенно предсказал кельт. – Надо же, хоть кто-то решил не быть бараном на заклание… Ну, пусть их развлекаются. Нам мешкать некогда.

Сановнику не повезло. Лихо, но неумело размахивая кривой арабской саблей, он упустил из вида подкрадывающегося простеца, вооруженного самыми обычными двузубыми вилами.

Взмах, острые кончики вил глубоко вонзаются в человеческую плоть. Вскрикнув, умирающий вельможа рухнул прямо на спину гвардейцу, вытолкнув того под дубинки, топоры и копья, наверняка позаимствованные из обширных арсеналов Палатия. Чернобородый попытался было придти на помощь гибнущему сотоварищу, но капризная Фортуна отвернулась от него.

Неловко провернувшееся в руках некоего мелкого лавочника копье тюкнуло высокородного патрикия прямо по макушке. Всхрапнув, тот повалился набок. Лишившись предводителя, слуги мигом сделали свой выбор, побросав оружие и кинувшись наутек.

Агнесса низко, глухо застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Победители с улюлюканьем ворвались в обиталище побежденных. Оттуда донесся грохот падающих предметов и женский визг. Чрезвычайно гордый своим подвигом лавочник выхватил у кого-то тяжеленный мясницкий топор и теперь вовсю размахивал им, угрожая поразить соседей. Упавшего чернобородого то пинали ногами, то принимались взять ему руки за спиной. Торговец с топором подпрыгивал и визжал пронзительным фальцетом, требуя, чтобы никто не зарился на его трофей. Его верные соратники орали, доказывая, что подлую тварь нужно немедля обезглавить, принести голову новому правителю, а щедрое вознаграждение честно поделить на всех. Оглушенный мужчина медленно приходил в себя, с трудом ворочая головой.

Из разоренного дома вывалились новые действующие лица трагедии. Несколько человек волокли обессиленно поникшую и даже не переставлявшую ноги женщину, кудрявую блондинку в зеленом и золотом. Следом под азартные вопли вытащили двоих маленьких детей, не поймешь, мальчиков или девочек. Одного, истошно ревущего, мешком перекинули через плечо. Второго, постарше годами, тянули за шиворот. Ребенок не кричал, но, изворачиваясь как кошка, пытался ткнуть пленителей маленьким кинжалом. Его безнадежные усилия вызывали общий хохот.

– Помоги им… Помоги, – опомнившаяся Агнесса вцепилась в рукав Дугала, задергала, умоляюще и вместе с тем ожесточенно глядя снизу вверх прозрачно-пепельными глазами. – Пожалуйста. Они же просто дети. Они ни в чем не виноваты. Я была такой же. Меня не убили, потому что я приглянулась Андронику. А Лею свернули шею, как цыпленку. Они единственные друзья, которые были у меня здесь. Пожалуйста.

Спор между мятежным лавочником и его сообщниками завершился победой более громкоголосого и единого большинства. Мужчину в синем швырнули поперек ступенек. Кто-то схватил блондинку за растрепанные пряди, задрав ей опущенную голову и вынуждая смотреть на казнь. Орущее дитя получило затрещину, его плач перешел в икающие всхлипывания. У второго ребенка отобрали клинок и удерживали на месте, не давая приблизиться к женщине. Один из бунтовщиков все-таки закрыл малышу глаза ладонью.

Тесак взлетел и опустился под обморочный вздох начавшей оседать на землю Агнессы. Белые ступени террасы превратились в мокрые и черные. Самозваный палач совершенно не владел зловещим ремеслом, искалечив, но не прикончив жертву с первого удара.

Вид брызнувшей на мрамор крови возбудил в толпе звериное, нерассуждающее стремление убивать. Полумертвый патрикий исчез за частоколом ног обступивших его горожан. Неравномерно взлетали и опускались руки с зажатым в них железом.

– Голову, голову берегите! – надсаживался давешний торговец. – Голова пропадет – ничего не получим! Сказано ж было – кто принесет голову ублюдка, того и наградят!..

Сидевшая на корточках и побледневшая до синевы Агнесса зажимала себе рот ладонями, борясь с подступающей рвотой.

Воспоминания редко тревожили совесть Дугала Мак-Лауда по прозвищу Данни, но сейчас они явились, сверкающие и яростные, как удар молнии. Дингуолл, маленькая безвестная крепость на другом конце земли. Десять лет тому, зарево пожаров, азартные вопли победителей, крики умирающих. Матильда Джейль тоже, помнится, была белокурой. Ей было все равно, что станется с нею, до последнего мига она умоляла пощадить ее детей. Пятерых ее детей, виновных лишь в том, что им не повезло.

Дугал ожесточенно помотал головой, изгоняя из памяти картины прошлого. Жизнь спасенная за жизнь отнятую – испокон века в обычаях Хайленда был именно такой счет. Но, будь он даже истинным воплощением героев древности, ему не по силам разогнать одолеть спятившее от вседозволенности сборище простецов. Тех, что сейчас жизнерадостно орали, хлопали друг друга по плечам, швыряли из стороны в сторону двух ребятишек и отвешивали пощечины потерявшей сознание женщине в зеленом наряде.

Ликование несколько поутихло при виде внезапно перемахнувшей через балюстраду фигуры – долговязого лохматого типа варварского обличья. За плечом у новоявившегося торчала здоровенная крестообразная рукоять меча. Тип встревожено орал по-гречески и махал руками.

– Чего пялитесь? – когда неизвестный взлетел на террасу, его речь стала отчетливее и понятнее. – Жить хотите, так делайте ноги! Базилевсова гвардия в кои веки вытащила мечи из задниц и вылезла из казарм. У Халкидии уже всех перебили!.. Скоро здесь будут, а там их с полтыщи рыл валит, никак не меньше!.. Говорят, Андроник с ними!..

В наступившей гробовой тишине звякнул о камень выпавший из чьей-то руки меч. Никогда прежде Дугал не видел такого поразительного единодушия: мятежники, только что готовые разорвать на клочки любого врага, молча бросились врассыпную. Замешкался только лавочник, все-таки успевший подхватить с земли добычу – окровавленный ком, оскаливший зубы в застывшей гримасе ненависти.

Золотоволосая ромейка, нелепо изогнувшись, лежала у подножия колонны. Дугал на всякий случай проверил, может, жива. Нет, удирая, кто-то из бунтовщиков так толкнул блондинку, что та с размаху ударилась головой о камень и сломала себе шею. На обезглавленные останки растерзанного мужчины скотт, даже обладая крепким желудком и немалым жизненным опытом, старался лишний раз не глядеть. Озверевшая толпа за считанные мгновения превратила человеческое тело в нечто, чему не имелось подходящего наименования.

Дети уцелели. Младший сидел посреди опустевшей террасы, размазывая слезы по миловидной замурзанной рожице. Старший дотянулся до брошенного кем-то из убийц узкого шамшира и замахнулся на приближающегося шотландца.

– Син! Сини!.. – подбежавшая Агнесса на удивление ловко выхватила оружие из слабых детских рук и крепко прижала ребенка к себе. – Сини, это я, Анна. Дорогой, посмотри на меня. Это я, твоя тетушка Анна, помнишь меня? Пойдем со мной. Пойдем скорее. Я уведу вас отсюда. Все будет хорошо, верь мне.

Робкую, боязливую Агнессу словно подменили. Она не замечала ни валяющихся повсюду мертвецов, ни того, что ступает по лужам крови. Двое ребятишек – теперь скотт убедился, что это мальчики, лет шести и восьми, черноглазые, с отпущенными по ромейскому обычаю длинными вьющимися локонами – стали для Агнессы важнее всего. Она вытерла младшему зареванное личико краем своего покрывала и, приговаривая что-то утешительное, взяла на руки. Второй, не по-детски мрачно покосившись на Дугала, неуверенно ухватился за длинный пояс ее платья.

– Данни, это Давид, – бывшая базилисса кивком подбородка указала на макушку сидевшего у нее на руках ребенка, – а это Алексий. В семье мы называли их Виви и Сини. Они – младшие Комнины. Внуки Андроника. Бета умерла, да?

– А… э… – кельту понадобилось несколько мгновений, чтобы уразуметь смысл услышанного. Бетой, видно, звали усопшую блондинку. Выходит, принявший мучительную смерть чернобородый – родной сын базилевса, наследник Империи, как там бишь его? Мануил. Которого мессир Конрад и хитроумный д'Ибелин мечтали возвести на престол после кончины престарелого Андроника. Оставшиеся в живых ребятишки одним махом превратились в законных византийских принцев. В живую угрозу тому, кто сейчас пытается свергнуть базилевса Комнина с насиженного места. – Да, Агнесс. Ее убили. Ты справишься со своими… – Дугал слегка запутался в родственных отношениях императорской фамилии, соображая, кем приходятся Агнессе двое мальчишек, – …племянниками?

– Да, – лицо Агнессы стало закостеневшим и бесстрастным, как гипсовая маска на стене. – Мы справимся. У мужчины должны быть свободные руки, чтобы держать оружие. Идем, до пристани еще далеко. Сини, не отставай. И не смотри по сторонам, милый.

Уводя свой неожиданно выросший вдвое отряд к морю, шотландец с потаенным удовольствием размышлял о том, что при внешней кротости и пугливости душа у Агнессы д'Эвре – бывшей Анны Комниной и будущей леди Мак-Лауд – крепче дамасской стали. И решительности ей на самом деле не занимать. Девица даже не потрудилась узнать, согласен ли он повесить себе на шею обузу в лице двух маленьких детей.

Очередной двор, окруженный с трех сторон низкими зданиями красного и желтого кирпича, ничем не отличался от десятка уже виденных сэром Гаем и оставшихся позади. Пригнанные друг к другу белые известняковые плиты, бездействующий фонтан с позеленевшим от времени бронзовым дельфином, длинные галереи, ряды полукруглых арок.

Один из темных проемов внезапно исторг две бегущие фигуры. Задержавшись на миг и сочтя, что всадники и солдаты еще далеко, беглецы – мужчина и женщина – припустили наискосок через площадь, стремясь достигнуть узкого проулка в дальнем конце. Женщина в развевающейся полосатой накидке несла за спиной маленького ребенка – совсем как крестьянка, подумалось Гаю. Второй ребенок, постарше, трусил рядом, держась за пояс одеяния беглянки. Сопровождавший их долговязый мужчина что-то гортанно крикнул своей спутнице, видимо, поторапливая.

Друзья и родственники были правы, именуя сэра Гая из Локсли тугодумом. Склирена вновь оказалась шустрее разумом. Прищурившись, она вгляделась в беглецов и азартно взвизгнула: «Держите их! Не дайте им уйти!»

Мужчина тянул женщину за локоть, буквально волоча следом за собой и пытаясь заставить шустрее переставлять ноги. У девицы разжались руки, живая ноша соскользнула с ее спины. Второй ребенок вцепился в одежду упавшего, поднимая на ноги. Заминка окончательно похоронила возможность бегства. Подчиненные Делина без труда догнали парочку и окружили.

Мессиру Гисборну стоило бы безмерно удивиться. Или помянуть непредсказуемые пути Господни. Или выругаться от души, прокляв тот день, когда судьба свела его в Дуврском порту с неким уроженцем гористой Каледонии. Однако на Гая вдруг снизошла спокойная уверенность в том, что ему не стоило ожидать от судьбы иного поворота. Языческий Фатум оказался действеннее христианских молитв и богословских трактатов. Предсказание Лоррейна исполнилось. Он, Гай Гисборн, прошел назначенную ему долгую дорогу, начало коей затерялось в лесах Нормандии и на берегах острова Альбион. Этому пути суждено завершиться здесь, во владении византийских базилевсов, посреди обширного двора, вымощенного белым известняком.

– На Рождество прибыть в Константинополь, – пробормотал мессир Гисборн. – Ведь мы так уславливались? Обещания надо выполнять.

О чем размышляли Дугал Мак-Лауд, предпочитавший, чтобы его звали «Данни», и Зоэ из династии Склиров, нынешним утром получившая прозвище «Карвона», осталось неизвестным.

Клеймора шотландца, только что покоившаяся в заплечных ножнах, неуловимо быстро перекочевала в руку владельца. Хорошенькая и очень юная девушка, прятавшаяся за спиной Мак-Лауда, еле слышно всхлипнула, покрепче прижав к себе обоих малышей. Она закрыла их своей накидкой, словно это могло помочь сохранить детям жизнь.

Кентарх Делин, приглядевшись к беглянке и ее питомцам, изумленно фыркнул и сообщил, обратившись почему-то к мессиру Гисборну:

– Это ж Анна. Госпожа Анна. Мы думали, она сгорела, а она живая. А это дети Мануила. Внуки базилевса. Ну, бывшего базилевса.

– Угу, – кивнул англичанин, с искренним удивлением смотря на бывшего попутчика и компаньона, подлого, двуличного и коварного мерзавца. Судя по очень спокойному, оценивающему выражению лица Мак-Лауда и нехорошо сузившимся глазам, впервые на памяти Гая ставшим пронзительно-зеленого цвета, для скотта не имело значения, сколько перед ним противников. Он перебьет всех гвардейцев, пытаясь защитить беззвучно плачущую девушку (разум Гая упорно отказывался соглашаться с тем, что это и есть Анна Комнина, византийская императрица. Это была просто ромейская девушка, молоденькая и насмерть перепуганная). Самому Мак-Лауду гибель от мечей не грозит – ведь его по-прежнему хранит нежданная благодать Чаши Господней. Но если в свалке пострадают Анна или мальчики?

Похоже, в многоумную голову Зоэ Склирены пришли схожие соображения.

– Хлебнешь ты с ней горя, – криво ухмыльнувшись, вдруг проговорил кельт. Слегка повел кончиком меча, указав на хмурящуюся Зоэ. – Что, приворожила? А я ведь тебя предупреждал – мистрисс Изабель как тот тихий омут, где полно нечисти. Это она мутит воду и лезет на византийский трон? Держись крепче за ее подол, глядишь, станешь императором. Ночным. Как ее на самом-то деле кличут, хоть выспросил?

– Зоэ Склирена, – странное дело, язвительные подначки Дугала ничуть не задели ноттингамца. Возможно, оттого, что скотт говорил чистую правду. Самому сэру Гаю, несмотря на затруднительность момента, хотелось выяснить иное: – Как это тебя угораздило познакомиться с базилиссой?

– Уметь надо, – фыркнул Мак-Лауд, делая крохотный шажок назад и незаметно подталкивая локтем своих подопечных. – Что, спляшем напоследок пляску смерти или разойдемся миром? Кстати, как там тебя… кирия Зоэ. Благодаря твоим усердным сторонничкам у этих детишек больше нет ни крыши над головой, ни отца, ни матери. Довольна?

– Более чем, – проронила Карвона. Привычным Гаю жестом она накручивала на палец выбившуюся рыжую прядь, жесткую и неподатливую. Солнце укрылось в серых вечерних облаках, и камни диадемы больше не сияли переменчивым синим блеском. Базилисса размышляла, участники драмы во дворе Палатия ждали ее решения. Мессир Гисборн как наяву увидел те призрачные весы, на чашах которых Склирена раскладывала милосердие и необходимость, соображения государственной пользы и собственную выгоду. Польза и выгода перевешивали.

– Делин, убейте их, – Зоэ отвернулась, избегая встречаться взглядом с английским рыцарем. – Всех. Быстро. Без мучений. Берегитесь мужчины – он слишком хорош в бою. Гай, будет лучше, если поможешь им.

– Все зло мира – от самоуверенных женщин, – невозмутимо изрек кельт и через плечо на греческом велел девушке: – Агнесс, не трусь. Как только начнется, со всех ног беги прочь. Парни, вы за ней, – и, перейдя на норманно-франкский, добавил: – Гай, ты меня знаешь. Положу их всех, а рядом – твою ненаглядную рыжую стерву. Признаюсь честно, с тобой мне драться неохота. Но, коли другого выхода не будет, я и тебя прикончу.

– Не сомневаюсь, – кивнул мессир Гисборн, не делая попыток слезть с коня или вытащить меч. – Зоэ, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили у Халкидии? Ты дала обещание. Сохранить жизнь младшим Комниным и базилиссе Анне.

– Я передумала, – огрызнулась ромейка, и, перейдя в наступление, едко осведомилась: – Неужели рыцарь короля Ричарда боится выйти против какого-то каледонского дикаря?

– Дело не в том, боюсь я или нет, – краем глаза мессир Гисборн отметил, что Алые Плащи покуда не двинулись с места, ожидая, чем завершится спор между их новой госпожой и ее верным паладином. – Кажется, ты еще не поняла. Я не позволю тебе начать правление с отказа от собственных слов. Знаю, это старая и добрая византийская традиция. Тебе придется ее нарушить. Или впредь быть осмотрительнее. Либо, если ты желаешь хранить верность былым порядкам, – Гай надеялся, что его голос звучит достаточно твердо и решительно, и Зоэ поверит в искренность его слов, – тебе предстоит справляться с делами Империи в одиночку. Без меня. Надеюсь, нам никогда больше не придется возвращаться к этому тяжкому разговору. Ты – моя госпожа. Но я буду служить тебе, покуда ты будешь достойна этого. Кентарх, эти люди вольны идти на все четыре стороны.

Мак-Лауд расхохотался, коротко и хрипло, как ворон закаркал:

– Так ее, так! Гай, попробуй как-нибудь отходить свою милочку вожжами – говорят, очень способствует. Злючки после этого становятся на удивление кроткими и смиренными. Ну, ежели никто не против, мы пошли?

– Если до меня дойдет хотя один слух о том, что выжившие Комнины ищут сторонников и плетут против меня козни, – проглотив обиду, яростно прошипела Зоэ, – хоть отзвук слуха, хоть единственная сплетня – клянусь, все страну переверну, но разыщу! И тогда пеняй на себя. Убирайся. Чтобы сегодня же духу вашего не было ни в Константинополе, ни в Византии.

– Хорошо, ты хоть не ведьма, – кельт не рискнул повернуться к Карвоне и ее отряду спиной, пятясь через двор мелкими быстрыми шажками, и по-прежнему держа клеймору наготове. – А то, право слово, я бы струхнул. Решил, что ты непременно наведешь на меня порчу в отместку. Не переживай, дорогая, и не скрипи зубами. Ты на коне, ты победила. У тебя теперь есть целая империя. Да еще мессир Гисборн впридачу. Он будет гласом той совести, которой тебе недостает. Гай, желаю удачи! Вряд ли мы когда свидимся. Не держи на меня зла, ага?

Мужчина, женщина и двое ребятишек исчезли в темноте прохода между стеной особняка и решетчатой оградой. Зоэ разжала стиснутые на поводьях жеребца кулачки и с присвистом выдохнула. Мессир Гисборн не знал, как разгневанная Карвона отнеслась к полученному уроку и его решению, а потому мудро предпочел пока помалкивать.

– Клянусь Богом, я сожалею, – вдруг жалобно протянула Зоэ. – Гай, ты простишь меня? Я разозлилась. Это порождение Хайленда обладает сущим талантом выводить меня из себя. Еще немного – и я сотворила бы такое, что потом сама себе была бы противна. Спасибо тебе.

Она поправила выбившуюся прядь и вполголоса задумчиво добавила:

– Душу бы продала, лишь бы узнать: как он умудрился окрутить скромницу Анну?

Время ожидания тянулось страшно медленно, и Хрис Старший Братец не на шутку извелся. Зыбь и ветер то и дело отгоняли хеландион с условленного места встречи, утягивая в море. Обезумевшие обитатели Палатия, не умея плавать, лезли на глубину и цеплялись за борт лодки, едва не переворачивая ее. Братец не был уверен, но, кажется, грузный придворный, которого он изрядно приложил веслом по макушке, навсегда сгинул в темных водах Золотого Рога.

Хрис уже собирался поднимать парус и, несолоно хлебавши, отправляться к родной пристани Западной бухты, когда на фоне темных зарослей появилась долговязая фигура. Франк заорал, замахал руками, подзывая лодку.

– Слава и хвала тебе, Богородице, во веки вечные, – проворчал рыбарь, разворачивая хеландион к берегу. – Притащился, зараза.

Увидев, кого привел с собой Бьярни, Хрис пораженно крякнул. Франк усадил в плоскодонку закутанную в длинный шелковый платок девицу и двух испуганно притихших мальчишек. Ухватился за корму, отпихнул лодку от берега и влез сам.

– Парус ставить? – как ни в чем не бывало осведомился Бьярни, заботливо устроив спасенную женщину и ребятишек в гнезде из свернутых сетей и пустых мешков. – Эй, Братец, рот закрой, а то чайки нагадят. Побежали к дому. Как доберемся, сразу рассчитаемся. Я тебе безант должен, не забыл?

«…За свою долгую жизнь базилевс Андроник Комнин не раз удачно избегал преследований и совершил не один дерзкий побег из узилищ. Однако намерение Андроника затеряться среди охваченных паникой обитателей Палатия не увенчалось успехом. Его выдали собственные приближенные, решившие столь высокой ценой откупиться от гнева возмущенных горожан. Базилевса схватили на пристанях, когда он в числе прочих беглецов перебирался через борт рыбацкой плоскодонки, одной из многих, переправлявших испуганных патрикиев и их семейства в спасительный город.

Будучи пленен, Андроник повел себя не самым достойным образом. Он сулил мятежникам в обмен на сохранение жизни и изгнание все богатства Палатия, перечислял свои прежние заслуги перед Империей и ее народом – кои были несомненны, покуда базилевсом не овладело стремление повсюду видеть тайных врагов и истреблять их. Наконец, он принялся взывать к милосердию победителей, говоря, что недостойно травить и преследовать дряхлого старца. Когда ему напомнили, что он истребил без счета как дряхлых старцев, так и малых детей, Комнин возрыдал и осыпал голову пеплом, каясь в совершенных грехах.

Представ перед новой правительницей Империи, Зоэ Карвоной, Андроник пал на колени, величая ее то Заступницей Небесной, то своей женой Анной, и разыгрывая внезапно помутившегося рассудком. Однако ни одно сердце не смягчилось сим душераздирающим зрелищем и ни один голос не поднялся в защиту Комнина – ибо многим было ведомо, насколько преуспел базилевс в искусстве лицемерия и фальши. «Он лжет», – промолвили сотни и сотни тех, кто был в тот час в Палатийских дворцах, вынеся тем суровый, но справедливый приговор.

Поняв, что хитрость не удалась, Комнин перестал корчить из себя безумца. Он начал громогласно призвать проклятия на головы свергнувших его, оскорбляя базилиссу и ее сторонников, угрожая им жестокой расправой и местью.

В милосердии своем кирия Зоэ повелела не длить мучения Андроника Комнина более необходимого. Случившийся в толпе старшина мясницкой гильдии отрубил поверженному базилевсу голову там же, возле пристани Палатия. Тело Андроника сбросили в лодку, которую оттащили в залив и подожгли, лишив его тем самым светлой участи воскреснуть среди прочих грешников в день Последнего Суда.

Базилисса Карвона велела не причинять вреда семейству базилевса, но ее приказание не было выполнено. Супруга базилевса, Анна Комнина, сгинула бесследно. Нигде не было обнаружено ни ее останков, ни свидетелей ее кончины. Мануил Комнин, сын Андроника, и жена Мануила Елизавета пали жертвами безмерной ненависти константинопольских горожан к тирану Андронику. Их тела с надлежащими почестями погребли в дворцовой усыпальнице. Отпрысков Мануила, Алексия и Давида, десяти и семи лет от роду, разыскать не удалось. Очевидцы из дворцовой челяди уверяли госпожу Карвону и назначенных ею дознавателей, что дети погибли в пожаре, охватившем покои наследников Комнина.

В дни Рождественских календ базилисса Зоэ Карвона Склирена торжественно вступила в Золотой зал, заняв в присутствии высших сановников Синклита престол владык Империи. В числе первых ее новелл было повеление облечь высокими титулами протосеваста и кесаря одного из ее верных сторонников, франкского вельможу Гая, принявшего фамилию Склиров, и назначение на должность эпарха Константинополя кирие Льва из рода Треда.

Решение императрицы было с большим восторгом принято проживающими в Константинополе высокорожденными иноземцами, а также посланцами франкского правителя Барбароссы, чьи армии в тот год продвигались к Иерусалиму…»