Глава 16

А в назначенное время мы сидели на лавочке в курилке возле штаба и, тихо переговариваясь, наблюдали за неспешной аэродромной жизнью. Вся масса самолетов, которая отработала по Германии ночью, прилетела еще засветло. Так что теперь летуны частью отдыхают, частью шляются туда-сюда, болтая с механиками, оружейниками, официантками и прочим близким им людом. К нам, в курилку, никто не заходил, поэтому мы тоже точили лясы, не опасаясь чужого присутствия.

В этот момент как раз обсуждали тот факт, что все «невидимки», жившие по соседству, часа в четыре утра куда-то свалили. Зачем, почему – никто не знал. Во всяком случае, никто из оставшихся поваров и часовых, что постоянно маячили возле палаток. Кашевары только сказали, что ребят с террор-групп ночью подняли по тревоге и они все укатили неведомо куда. А чуть позже по дороге, проходившей в полукилометре от нашего лагеря, прошла большая колонна грузовиков. Ну эту колонну мы и сами слышали. Жан, которого, как и всех, разбудил приглушенный шум множества моторов, как раз пошел по-маленькому и попутно пересчитал машины, шедшие, как по заказу, с зажженными фарами. И теперь он очередной раз выражал свое мнение относительно увиденного:

– «ГАЗоны» все тентованные, но то что груженые, это точно! И судя по их количеству – не меньше двух батальонов пехоты в сторону леса укатило. И восемь бэтээров. Похоже, все – операция окончательно завершена и войска выводят. Только почему ночью?

Змей, который на пару с Лехой где-то добыл целую корзинку груш, швырнул очередной огрызок во врытую посредине курилки бочку и лениво ответил:

– Это для нас она закончилась. А вот подразделения НКВД и кавалеристы сейчас пойдут частым гребнем прочесывать близлежащий массив. Вдруг мы что-то упустили? Скрытность теперь не главное, поэтому и решили задействовать войска, чтобы душу окончательно успокоить. Ведь по старому плану именно сегодня ожидалось нападение на аэродром. Так что бойцы все проверят, начальство успокоится, вот тогда-то операция и закончится. Тем более что сегодня нарком НКВД прилетает, и командованию нужно продемонстрировать усиленное рвение.

М-да… про начальственное спокойствие Женька, похоже, угадал. Этому начальству, конечно, ясно, что мы взяли всех поляков и никакими диверсантами тут не пахнет, но когда командиры успокаивались просто так? Ведь столько войск зря простаивает, так почему бы не вспомнить гражданские времена и не поиграть в солдатики? Я имею в виду, почему бы не провести внеплановые учения для укрепления взаимодействия и повышения боевой выучки? Заодно продемонстрировав перед приехавшим наркомом свою готовность к выполнению любых заданий. А вот по окончании этих учений уже можно и отправлять солдат в места постоянной дислокации.

Мы какое-то время помолчали, а потом Пучков, глядя на подъезжающий к крыльцу очередной джип, вслух удивился:

– Елки-палки! Где они столько «виллисов» набрали? Я еще понимаю – «ХБВ» или шестьдесят седьмой «газик»… А может, тут все остатки ленд-лиза собрались? Хотя нет, машины слишком новые…

– Гек, не температурь… – Я точным щелчком отправил окурок в бочку и, выбрав из корзинки грушу покрасивее, продолжил: – Это же совместная база. А для амеров прокатиться на своей технике – это как на родине побывать. Вот, наверное, и решили им сделать приятное. И кстати, то, что только что проехало мимо – «форд». Просто они мордально с «виллисом» очень похожи. Так же как и с «бентамом». Хотя, если говорить серьезно, то ГАЗ-67 и понадежней и помощнее. Ему на фронте цены нет. А здесь, в тылу, и «вили» вполне хватит. Тем более что они мотаются только по аэродрому и в разные говна не лезут. То есть шансов перевернуться тут почти нет…

– Это да! Если бы мы тогда к Мищукам ехали на «американце», а не на «ГаЗоне», то точно бы кувыркнулись…

Я кивнул, а Марат, которому слова Лешки напомнили нашу лихую поездку, заинтересованно спросил:

– Слушай, Илья, я все хотел спросить, да как-то из головы вылетало: а что ты к тому хуторянину прям как к родному? И записку ему оставил и Гусеву аж два раза про него напоминал.

– Да как тебе сказать… Просто жалко стало. И его и семью. Мужик ведь – пахарь по натуре. Ты его руки видел? Вот то-то. И сколько у него на шее народу сидит, тоже видел? Да и полякам он помогал от безвыходности. Сам не хотел, только вот воспитание деревенское сказалось – родня, какая бы плохая она ни была, всегда остается родней.

– Понятно… – Шах почесал подбородок и продолжил: – Я где-то так и предполагал. Только думал, может, он тебе еще что-то такое особое сказал, когда вы с ним в сторонке беседовали.

– Нет. Ничего особенного он мне не говорил. Вначале вообще старался отмазаться, ну как это обычно делают, и только когда я его семьей шантажировать начал, Мищук раскололся. Тогда между делом и рассказал, что собой этот Заремба представляет. И ты знаешь, оказывается, даже несмотря на то, что поляк относился к своим хуторским родственникам как к быдлу, да и вообще стыдился этого родства, Тарас его у себя принял. Принял, потому что так было положено. Потому что так воспитан. Потому что другого поведения себе просто не представлял. А крайовец к нему поперся по старой памяти. Он ведь за крутого пана себя держал и был твердо уверен, что хуторянину тем самым честь оказывает и что Мищук ему ноги мыть и воду пить должен. Оборзел до того, что, невзирая на крайнюю серьезность предстоящей операции, принялся ухлестывать за его старшей дочерью. Видно, долгое воздержание сказалось… Вот тогда мужик и не выдержал, выставив своего паскудного «родственничка» за дверь. И когда до меня дошло, что Тарас помогал полякам вовсе не от ненависти к нам, а просто выполняя семейный долг, то решил – не дам посадить этого дядьку. Не дам и все тут! Он не враг и не предатель, а обычный человек, попавший в сложную ситуацию. Во всяком случае, я так думаю… – Немного помолчав, я повернулся к заместителю и тихо поинтересовался: – А ты думаешь, он способен после всего взяться за оружие и начать вместе с окрестными хуторянами уполномоченных отстреливать?

Шарафутдинов отрицательно мотнул головой:

– Вовсе даже нет. Я скорее уверен в том, что Тарас теперь если винтовку и возьмет, то только для того, чтобы представителя власти защитить, так как именно ты его об этом попросил. Скажу больше – появись Илья Лисов на этом хуторе лет через двадцать, тебя там как близкого родственника примут. Просто этот хуторянин из тех людей, в которых стержень есть и все нормальные человеческие чувства в придачу. Это ведь тебе не та шалава, что своего ребенка убила, лишь бы ее саму не тронули. А Мищук до конца дней будет помнить, кто спас его семью…

Внимательно слушавшие нас пацаны согласно закивали, а Искалиев недоуменно поинтересовался:

– Это про какую вы шалаву говорили?

– А-а-а! – Я нехотя махнул рукой, но Жан проявил упорство и поэтому пришлось объяснить, про что именно вспомнил Шах. – Это еще перед Измаилом было. Мы в свежеосвобожденный городок въехали, а там как обычно – бабы, дети стоят, руками машут. Колонны с пехотой и техникой уже прошли, а мы в хвосте всей процессии плелись. Помнишь, Гек, это когда нашу полевую кухню искали?

– Угу, такое забудешь…

– Так вот едем мы едем, и вдруг перед машиной выскакивает жирная бабенция и с воплем «Смерть немецким оккупантам!!!» шмякает какой-то сверток на дорогу. Я грешным делом в первую секунду подумал, что это городская сумасшедшая и что она мину кинула под колеса. А когда ее окружающая толпа схватила, то все и выяснилось. Бандерша это местная оказалась, по кличке «Ленка-вымя». Она при немцах публичный дом хотела открыть, да что-то не заладилось, вот и обслуживала вермахт в одиночку. Даже псевдоним себе взяла с закосом под иностранку – «фройляйн Марта». Только с языком у нее были проблемы, поэтому слово фройляйн она написала как «fraulain». Я потом ее самодельные визитки видел, что из кармана выпали и по тротуару рассыпались… Но не это главное. И даже не то, что она дите от фрица нагуляла. Дело в общем-то житейское… Главное то, что эта «фройляйн» так пересрала от резких жизненных перемен, что при виде советских войск метнулась домой и, схватив ребенка, с размаху швырнула его на брусчатку перед первой же встреченной ею военной машиной. Это значит – показать хотела, как она немцев «ненавидит», ну и шкуру свою поганую спасти.

– И как – спасла?

Шах сплюнул и, не выдержав, влез в мой рассказ:

– Щаз! Илья из машины вышел и сверток, что возле колеса валялся, подобрал. А как увидел, что в нем, аж в лице переменился. Я думал, он ту суку на месте пристрелит, но командир только мертвого грудничка какой-то тетке отдал и попросил похоронить по-человечески. А бабы в этот момент уже вовсю метелили «фройляйн Марту». На клочки просто драли, аж мне не по себе стало.

– И вы не вмешались?

– Нет. Мы так и сидели в машине, пока труп «Вымени» в канаву не сбросили. А потом уехали…

Я, прикуривая одну сигарету от другой, пояснил тогдашнее наше поведение:

– До сих пор на душе погано, когда это вспоминаю. Но один черт считаю, что мы были правы, когда «фройляйн» не стали у толпы отбивать. Эта тварь ребенка убила да еще и лозунги при этом орала. Она ведь думала, что если своего немецкого наследника уничтожит, то ей все грехи спишутся. А то, что это малыш безвинный, ей просто в голову не приходило. Так что, Даурен, слушай и мотай на ус, насколько люди разными бывают. В том числе и мы… М-да…

Марат тоже вздохнул и, отвлекая меня от невеселых воспоминаний, сменил тему:

– Странно, уже двенадцать двадцать, а командира все нет. Опаздывает.

Я хмыкнул и озвучил доисторическую мудрость:

– Начальство никогда не опаздывает, а только лишь задерживается! О, глянь, легок на помине!

Повернувшись к крыльцу, я указал на вышедшего Гусева, который сначала завертел головой, а потом, увидев нас, направился широким шагом к курилке. Серега при ближайшем рассмотрении оказался взволнованным и слегка дерганым. Зайдя к нам, он кашлянул и, оглядев личный состав, скомандовал:

– Строиться! – После чего, придирчиво оглядев свою команду, двинул речь: – Товарищи, как только что стало известно, на аэродром помимо народного комиссара внутренних дел прибывает посол Америки в СССР Уильям Гарриман…

– И нам по этому поводу надо выстроиться в почетный караул и сплясать чечетку?

Генерал-майор отреагировал моментально:

– Лисов, заткнись! Выстраиваться и плясать будете не вы. Посол, оказывается, собирался приехать сюда по случаю крупного наступления союзных войск в Италии. Ну, так сказать, поздравить соотечественников. А сегодня с утра ему передали результаты допроса польских диверсионных групп. Он сразу вылет перенес на несколько часов и начал созваниваться со своим президентом. И вообще – судя по всему, наши там такую волну подняли – небу жарко станет! И маховик только начинает раскручиваться. Сегодня с утра всех пленных двумя спецрейсами отправили в Москву, а уже завтра ожидается прилет следственной группы.

– Ого! Круто берут. Только что именно они расследовать собрались? Схроны-то я приказал рвануть… Или следаки на «ишака» с химическими минами полюбоваться хотят?

– Уничтожение схронов я успел отменить еще вчера. А следователи… Следователи будут заниматься своей работой. И как мне намекнули, возможно, среди них будут не только наши представители.

– Не понял…

Гусев закипел с пол-оборота:

– А ты задействуй мозги! «Не наши», это значит, что есть вероятность прибытия сюда представителей следственных органов США! Ведь вместе с товарищем Сталиным поляки думали уничтожить и американских солдат.

– Обалдеть… И наши сюда их пустят?

– Их не просто пустят, а еще и в попу целовать будут! Сам подумай, насколько нам это выгодно!

Блин! А ведь действительно! Это же… Нет, ну Колычев, ну умница! Не мытьем, так катаньем, но вот у него есть все шансы поставить вожделенную «красивую точку». Я-то думал, что уже все накрылось медным тазом, ан нет! Не было обстрела, и черт с ним! Зато было намерение, которое сорвали представители советских спецслужб! Последние слова я, кажется, произнес вслух, потому что Серега подхватил:

– Вот именно! И по нашим предположениям, посол захочет поблагодарить этих самых «доблестных представителей». Но, – командир поднял палец, – это будете не вы. Спецгруппу ставки светить никто не собирается, поэтому все лавры достанутся «невидимкам» Кима и Шмеля.

На это я никак не отреагировал, внезапно озаботившись другим вопросом:

– А как же следаки? Они-то наверняка заинтересуются нехваткой людей. По показаниям пленных – одно количество, в натуре – другое… Хотя нет, отставить. У нас постоянно находилось несколько человек в охранении, да и пленным тогда не до подсчета было. Единственно, что я сильно засветился перед Мищуком, Зарембой и Ганбовским. Они меня мордально ни с кем не спутают…

– Спутают. У тебя физиономия самая типичная, поэтому подберем похожего человека – и все будет нормально.

– C Мищуком это не прокатит. Да и вообще… Я обещал, что его не тронут. Слово офицера давал…

– Никто твоего хуторянина трогать не будет! С ним проведут беседу, и он даст показания, что только на два дня приютил своего родственника, после чего тот ушел. О полковнике Лисове им не будет сказано ни слова. А второй схрон «невидимки» просто нашли в результате оперативно-розыскных мероприятий. Так же как и первый. Вот так вот… Ты еще учти, что доступ к пленным у американцев будет полный, но вот общение с «невидимками» будет сильно ограничено. Они это поймут, так как люди террор-групп, как ни крути – представители спецслужб, и во все времена эти самые спецслужбы крайне неохотно выдавали своих людей для допросов. Тем более иностранцам.

– Понятно… Ну тогда все нормально получится. А сейчас у нас какая задача будет?

– Сейчас… – Гусев ухмыльнулся и продолжил: – Сейчас обедать и возвращаться в расположение. То есть – наоборот: сначала в расположение, а потом обедать. Так как все переигралось, то когда именно прилетит Колычев – неизвестно. Поэтому сидите в палатке и постоянно будьте на связи. Если что изменится, я предупрежу.

Кивнув, я вдруг вспомнил волнующую нас с утра непонятность:

– Слушай, а куда все из лагеря умотали? И ночью что за колонны машин шли?

Гусев махнул рукой:

– Последняя проверка перед прилетом наркома и посла. С северной части массива еще целая дивизия подошла, вот те части НКВД, что здесь стояли, и пришлые, сейчас повторно лес прочесывают. Километров на семь-восемь в округе.

– Зачем?

– Положено так. И чтобы не расслаблялись. Хотя, если говорить честно, я даже не знаю, зачем именно. Тут опять Власик появился, и это он всем командует.

– Что-то главный телохранитель свое «тело» совсем забросил… Или сюда сам Верховный решил инкогнито приехать?

– Да ну, ты что? Уж я бы знал. Такие вещи просто так не делаются. А Власик, похоже, просто обкатывает взаимодействие службы охраны и приданных ей спецчастей НКВД. Вдруг в будущем подобную ситуацию всерьез отрабатывать придется? И насколько мне известно, он вчера прилетел и сегодня уже улетает обратно, так что ни о каком приезде товарища Сталина и речи быть не может!

– Все может быть…

Я в сомнении покачал головой, но командир только насмешливо фыркнул и приказал:

– Так, ладно, вы свободны, а то мне еще надо проследить, как инструктаж кимовских и шмелевских ребят проходит. – И уже уходя, добавил: – Не разбредаться! И чтобы постоянно на связи!

Ну на связи так на связи. Приняв приказ командира к сведению, мы сначала поехали к нам и поели, потом поспали, потом сходили к озеру – искупались. После купания был ужин и отбой. И все это делали, находясь на связи, даже во сне, похрапывая и дрыгая ногами, не слазили с этой связи и бдели, бдели, дожидаясь начальственного звонка.

Конечно, это я так шучу. В натуре же просто предупредили дежурного, чтобы в случае звонка он нас тут же нашел, а сами разбрелись заниматься своими делами. Например, после купания, пока щеглы занимались разглядыванием и переводом добытого на аэродроме журнала «Лайф», делая упор на фигуристые женские фото, мы с дозревшим наконец Маратом обдирали окрестные березы, собирая бересту для будущей наборной рукоятки его ножа. Целый ворох набрали и позже долго сортировали, отметая портачные кусочки. А потом, уже глубокой ночью, перед тем как уснуть, я констатировал:

– М-да… народ, а ведь час «икс» уже давно прошел! Но вы слышите эту тишину? Значит, мы все правильно рассчитали и вороги обломились по полной. Никого там, в лесу, не осталось. Никого, кто мог бы атаковать аэродром!

Разбуженный моими словами Змей пробурчал:

– Слышим, слышим. И если бы ты так не вопил, эта тишина была бы более полной! – И уже засыпая, невнятно, но с явной ехидцей добавил: – А наш командир – тормоз. До него только сейчас дошло, что операция закончена…

– Сам ты – тормоз!

– Мужики, заткнитесь, а…

Кто это сказал, я не понял, но предпочел заткнуться и, поправив подушку под головой, уснуть.

А позвонили нам только назавтра. В районе четырнадцати часов полевой телефон зазуммерил, и генерал-майор затребовал от своих людей опять прибыть на аэродром. Перешучиваясь насчет фальстарта, мы снова прикатили к штабу, но на этот раз, судя по всему, никаких накладок не ожидалось. Это стало понятно еще тогда, когда на первом КПП нашу машину остановили и пропустили дальше только связавшись с кем-то по телефону. И этих КПП было аж три штуки. В конце концов, продравшись наконец через бдительных часовых и остановившись возле штаба, я увидел в теньке, под навесом, невиданную картину. Там отирался целый взвод амеров, выряженных в парадную форму. То есть я так предположил, потому что на них помимо каких-то аксельбантов были напялены белые каски и белые же гетры поверх ботинок. А в той курилке, где мы сидели вчера, находились советские бойцы. Тоже все прикинутые, в новеньких габардиновых гимнастерках, и вооруженные недавно начавшими поступать в войска самозарядными карабинами Симонова.

Змей, увидев СКС, затрепетал крылышками и хотел уже было рвануть, чтобы разглядеть новинку поближе, но был остановлен вовремя появившимся Гусевым. Серега, оглядев нас орлиным взором, приказал построиться и, придирчиво оглядев каждого, выдал последние данные:

– Через час сюда прибывает самолет с генерал-полковником Колычевым и послом США в СССР – Гарриманом. Вы вперед не лезете, а находитесь в группе встречающих. Наркому на шею не бросаться и громкими криками свою радость не выражать. Это к тебе, Лисов, относится. В американского посла плевать тоже не рекомендуется.

Глядя на наши физиономии, командир задумчиво покрутил носом и признался:

– Будь моя воля, я бы вас вообще загнал к себе в кабинет и предложил встретить народного комиссара именно там. Но Иван Петрович почему-то приказал, чтобы вы были среди тех, кто будет встречать самолет. В связи с чем очень вас прошу – здесь будут иностранцы, поэтому не надо отсебятины. Илья, очень прошу!

– Гусев, я не понял твоих наездов! Когда я или кто-то из моих людей лажался в ответственных ситуациях?

Серега несколько секунд помолчал и признался:

– Никогда. Просто сейчас происходит что-то странное, а я не могу понять что, вот и нервничаю. Тот же почетный караул, – он кивнул в сторону, где остались расфуфыренные бойцы обеих стран, – к чему он вообще? Я не большой знаток протоколов: может, и положено, конечно, иностранного посла встречать с такой помпой, только все равно чувствую, что что-то не то.

– Власик здесь?

– Нет, он вчера улетел…

– А кто всем рулит?

– Каргополов.

М-да… командир 128-й авиационной базы особого назначения, генерал-майор Каргополов является здешним начальником, и неудивительно, что в отсутствии людей из Москвы именно он осуществляет руководство всем этим мероприятием. Только вот волнение командира передалось и мне, поэтому в нарушение уставов я скомандовал своим людям «вольно» и, выйдя из строя, подхватил Гусева под локоток, отводя его в сторону. А там тихо спросил:

– И что говорит генерал-майор?

– То, что я тебе сейчас рассказал.

– А кто-нибудь из людей Власика здесь остался?

– Полковник Мисхерия и майор Солодин.

Удовлетворенно хмыкнув, я ткнул Гусева в бок:

– Тогда возвращаю тебе твои вчерашние слова – «включи мозги»! Я тоже не знаток протокола, но вот зуб даю, что в самолете, который сегодня приземлится на аэродроме, будет находиться Верховный!

Серега некоторое время жевал губами и имел совершенно отсутствующий вид, но потом, видимо прикинув все варианты, возмущенно выпалил:

– Ну Власик, ну перестраховщик! Ведь даже мне ничего не сказал, мудак такой! Хотя… работа у него такая – никому ничего не говорить. И Каргополов тоже ни о чем не догадывается… Да ты, Илья, похоже, прав, и сегодня нам точно придется встречать товарища Сталина! А я все голову ломал, что войска в лесу делают и почему их до сих пор не вывели…

– Вот поэтому и не вывели…

А через полтора часа после этого разговора, стоя в небольшой группе встречающих, мы действительно могли лицезреть выходящего из самолета Иосифа Виссарионовича Сталина. Прилетевшая часом раньше разношерстная толпа фотографов, среди которых даже находилась одна симпатичная особа женского пола, тут же принялась суетливо щелкать своими «лейками» и «супериконтами».

Вспомнив, как двадцать минут назад те же фотокоры, аж повизгивая от восторга, просто затерроризировали пацанов Кима и Шмеля, которые в полной боевой на двух «УльЗИСах» подкатили к рулежной дорожке, я только фыркнул. Особенно тогда постаралась та самая корреспондентка. Если остальным пацаны просто махали приветственно руками, то нахальная барышня с улыбками, шутками и прибаутками выволокла бойца из машины и начала фотать его, как модель на подиуме. Я, правда, сильно сомневаюсь, что ее шутки до парней дошли, так как она щебетала исключительно по-английски, но когда тебя, обдавая запахом духов, тянет за руку девушка, наряженная в легкое летнее платье, то языковой барьер никогда не станет помехой.

Да и у американки явно была губа не дура. В качестве объекта съемки она выбрала бойца под два метра ростом и с удивительной, «гагаринской» улыбкой. Я его, кстати, именно по этой улыбке в свое время запомнил и теперь, глядя, как резвая бабенка скачет вокруг «невидимки», еще подумал, что совершенно не удивлюсь, если сделанные ею фото появятся в том же «Лайфе» и облик Васьки Липатова надолго будет ассоциироваться в США с обликом советского солдата. Уж очень он колоритно выглядел – здоровый лось, в «зеленухе», в разгрузке, увешанной всеми прибамбасами, с автоматом поперек груди и в то же время с совершенно открытой физиономией, с которой не сходила детская улыбка.

А Липатов, который вначале сильно смущался, под руководством заразительно смеющейся американки расходился все больше и больше. Он то просто стоял, то, повинуясь указаниям, принимал героические позы и так до тех пор, пока Шмель, которого, видимо, обуяла ревность, не пригласил барышню сняться вместе с ними. Та с радостью согласилась и, передав аппарат какому-то мужику из своей братии, нырнула в строй «невидимок».

Они щелкались и вместе и попарно, и уже мне, глядя, как Васька по-хозяйски прижимает к себе фигуристую дамочку, стало несколько не по себе. То есть, говоря словами Никулина из «Бриллиантовой руки», «а ведь на его месте должен был быть я». Хотя, исходя из предпочтений иностранки, она скорее выбрала бы Гека или Змея, чем невзрачного Лисова. Но, наверное, это и к лучшему, а то увидит мое сокровище белобрысое компрометирующую фотографию, потом ведь не отопрешься. Ведь предсказать реакцию Хелен Нахтигаль на подобную криминалку с документалкой я даже не возьмусь.

Вспомнив Аленку, я резко погрустнел и в очередной раз принялся утешать себя тем, что недолго уже осталось. Вот закончится война, по-любому к ней сорвусь. Очевидно, на лице у меня появилось соответствующее выражение, потому что стоящий рядом Гусев настороженно спросил:

– Илья, что случилось?

– А что?

– Да у тебя морда, как у Пьеро, стала!

А потом, проследив направление взгляда своего товарища, хмыкнул и, положив руку на плечо, продублировал мои мысли:

– Держись, дружище! Всего ничего осталось! Месяц-полтора и увидишь ты свою Елену Прекрасную!

Я только вздохнул и ответил:

– Знаю. Но смотри, Серега, сразу предупреждаю – как задавим фрицев, так я сразу к ней рвану. Хоть на день… Просто сил уже нет никаких. Не будешь пускать – уйду в самоход, ты меня знаешь!

Генерал-майор опасливо закряхтел и выдал:

– Ты это брось – в самоволку он уйдет! Смотри не вздумай такой фортель отмочить, а то я тебя действительно знаю! Я же сказал – как все закончится, так вместе пойдем к Ивану Петровичу и ты свою жену с полным комфортом сюда привезешь!

– Не жену…

– Тем более! Значит, еще и на свадьбе погуляем! – Тут, что-то увидев за моей спиной, Гусев резко посерьезнел и, одернув мундир, громко сказал: – Летят!

Все сразу зашевелились, а я, обернувшись, увидел, как с востока в сопровождении трех пар истребителей появилась характерная толстая тушка «Дугласа».