Глава 14

Вылезший из кустов Гек махнул рукой, и джип, едущий впереди небольшой колонны, остановился. Из него выскочили два солдата и лейтенант в фуражке с острохарактерным околышком. Коллега, однако… Летеха несколько секунд разглядывал появившихся на обочине людей, а потом безошибочно (во где нюх у человека) подошел ко мне и, козырнув, доложил:

– Лейтенант Болотников. Прибыл в распоряжение майора Лисова.

Я тоже козырнул и, протянув руку для пожатия, представился:

– Майор Лисов. – После чего, почесав пробивающуюся щетину, продолжил: – Ты, лейтенант, очень вовремя прибыл. В «ГАЗонах» – бойцы?

– Так точно! Пятьдесят два человека! И в «ЗиСе» еще пятеро, для конвоирования пленных.

М-да… это вам не пехотные взводы. Ну да ладно – даже этой полусотни нам выше крыши должно хватить. Поэтому я не стал особо рассусоливать, а передав пленных тут же уехавшему конвою, приказал загнать остальные машины поглубже в лес и начать выгрузку. Пока солдаты строились, объяснил диспозицию Болотникову. Тот, почесав затылок, кивнул и отдал необходимые распоряжения. А задумка у нас была, как обычно – наглая.

Хутор Мищука, который мы поверхностно оглядели издалека еще дней шесть назад, был довольно крупный. Два больших дома, да овинов с прочими сараями еще штук восемь наберется. Плюс баня. И где в этот момент могут ныкаться боевики, сказать крайне затруднительно. Поэтому, даже имея преимущество в силе, атаковать их в лоб просто глупо. Нам живые «языки» нужны, а не трупы. Отослать НКВД в оцепление и работать чисто тремя террор-группами… Так сначала и думали, но вот посланный в разведку Шмель со своими ребятами доложил, что народ по хутору ходит. Причем активно ходит. То есть скрытно сработать не получится – кто-нибудь из домашних обязательно заметит странные передвижения по своей вотчине. До ночи ждать – тоже не с руки. Значит, нужно как-то всех хуторских собрать, но при этом не особо будоража спрятавшихся поляков.

Вот я и подумал, а что может быть естественней в такой обстановке, как ни приезд нового уполномоченного НКВД? Старого-то какие-то прячущиеся по кустам подлюки в госпиталь спровадили. А я буду новым. Приеду, как и положено, с водителем, роль которого исполнит Гек, и еще одним чекистом в исполнении Шарафутдинова. Подкатим, громогласно всех соберем, может даже слегка поругаемся. Чуть-чуть поагитируем за советскую власть. Намекнем на желание халявы в виде деревенских деликатесов. Сидящие на хуторе поляки, конечно, насторожатся, но все их внимание будет приковано к новоприехавшим. Но мы их провоцировать не будем. Не станем даже близко подходить к домам. Просто, после общих наездов, намекнем хозяину, что нам еще полдня мотаться и нехило бы представителям власти что-нибудь собрать на дорожку. В общем, изобразим себя именно такими, какими нас «мельниковские» пропагандисты рисуют. И всяко-разно с полчаса внимание хуторских я на себе удержать смогу. По расчетам, за это время Болотников со своими людьми блокирует хутор на дальних подступах, а группы Шмеля и Кима начнут стягивать кольцо, проводя тихую проверку разных там овинов и гумнов. Вот так и выясним, где именно скрываются диверсанты. После чего последует внезапная атака. Не исключено, конечно, что они сидят в каком-то замаскированном подполе, но это мы уже на месте разъяснять будем.

Поэтому, забрав фуражку у лейтенанта и напялив ее на себя (маловата оказалась, зараза), скинул комбез и пошел к ГАЗ-67, на котором прикатил Болотников. Там уже расположились мои ребята. Гек, усевшись за руль, по-хозяйски оглядывался, попутно взмахами руки отгоняя ефрейтора – водителя, у которого пять минут назад отобрал погоны и его авто:

– Ну чё ты страдаешь? Ничего с твоим «козликом» не случится. Иди, иди отсюда. Вон, водилы грузовики маскируют – двигай, помогай!

Для водителя командирской машины, который в неуставной армейской иерархии занимал особое положение, такой совет был сродни прямому оскорблению. Но чернявый ефрейтор все равно не уходил и глядел на нового водилу скорбными глазами. Немного помявшись, он в конце концов выдал то, что его терзало:

– Вы, товарищ лейтенант, с коробкой – помягче. И передний мост, если включать будете…

Услышав жалобные напутствия и поняв чувства чернявого, я, пристегнув наконец лейтенантские погоны к своей гимнастерке, хлопнул его по плечу:

– Не журись, боец. Вернем тебе машину в целости и сохранности. А сейчас – что тебе Болотников приказал?

Ефрейтор вытянулся:

– Находиться с другими водителями и ждать команды!

– Вот и находись!

Видимо поняв, что нехорошие пришельцы, забравшие его «ласточку», слушать никаких советов не собираются, водитель козырнул и поплелся к своим коллегам. А я, глядя, как последнее отделение спешенных бойцов исчезает в лесу, достал сигареты и предложил:

– Сорок минут бамбук курим, потом выдвигаемся. За это время как раз все выйдут на исходные. И… Гек, что ты там ерзаешь?

– Сцепление туговато…

Критически окинув взглядом Леху, вынес вердикт:

– Не кипеши. И вообще – дареному коню в зубы не смотрят. Так, про что я? А! Ребята выйдут на позиции и осмотрятся. Нам тут езды минут двадцать, так что к часу дня мы должны будем торжественно подъехать к хутору. Шах…

Сидевший сзади Шарафутдинов, сунул голову между нами и спросил:

– Чего?

– Помни: ты – страшная нерусь, дослужившаяся до сержанта, и с фамилией такой забубенистой… к примеру – Сапармурадов. Ругаешься, путая татарские и русские слова. Эх, жалко, у тебя висячих усиков нет, да и вообще мордой подкачал – не очень-то на потомка Чингисхана похож… Точнее – совсем не похож. Скорее на испанца… Ну да ничего. Главное – глядя на баб, сально улыбайся и бормочи что-нибудь по-татарски.

Марат на эти слова возмутился:

– Сам ты мордой не вышел! И с чего бы я на Чингисхана был похож?

Я хмыкнул:

– А кто мне тут свой род к нему возводил и себя Чингизидом называл? – Видя, что Шах пытается что-то сказать, я взмахом руки остановил его и продолжил: – Да ладно, скандальный потомок великого предка, не дуйся, но помни – за тобой тетки и девчата. Они должны собрать детей вокруг себя и пугаться изо всех сил. И чтобы ни один постреленок из-под мамкиной юбки не выбрался.

Шарафутдинов кивнул:

– Сделаем…

– Гек, – я пихнул локтем Пучкова, – ну а тебе и играть никого не надо – будешь продуктовым мародером. Смотришь на всех голодными глазами, громко сглатываешь обильные слюни и нюхаешь окружающую среду с целью обнаружения вкусных запахов. В общем, ведешь себя, как обычно!

Пучков такого поклепа не выдержал и несколько минут вещал о том, что он думает про своего командира. Потом мы опять замолкли, думая каждый о своем. Я прикидывал, что шуточный пересказ совместно разработанного плана несколько расслабил мужиков и теперь они будут действовать более свободно. Хотя… нет, вряд ли. Это внешне – зубы поскалили, но напряжение так и осталось… Ведь именно от наших действий будет зависеть, насколько успешно пройдет операция. Ну не только от наших, но вначале – именно от них. Завяжем на себя всех хуторских – «невидимки» сработают без помех. Упустим внимание пейзан – пиши пропало…

М-да, тут главное не перегнуть палку, а то АКовцы могут слегка возбудиться и прикинуть, что положить борзых «уполномоченных» безопаснее, чем ждать их возможного шмона. Дать им нас перебить мы, конечно, не дадим, но ведь тут зависит от того, как все повернется… И ведь главное – они нам живыми нужны. Особенно командир. Ганбовский, может, что-то тоже знает, но пока его еще разговорят…

Шах, похоже, думал в том же направлении, потому что, сдвинув пилотку на затылок произнес:

– Через полчаса пленных уже должны довезти до места. Интересно, «Вепрь» уже пришел в себя? Хорошо бы если так… Может, даже без госпиталя обойдутся – санинструктор ему укол сделает и – сразу на допрос.

– Это да… – Закурив очередную сигарету, я закинул руки за голову и, щурясь от попадавшего в глаза дыма, завершил мысль: – Было бы здорово. Только сразу мы об этом не узнаем. Мы в это время представление давать будем. Так что действовать надо, как будто этот «дикий хряк» так и валяется без сознания, а когда в себя придет – неизвестно… Да! И в конце концов – что ты напихал в свой взрывпакет, что он такой убийственный эффект дал?

Марат ухмыльнулся и пустился в пространные объяснения, в которых я, как обычно, ничего не понял. Единственное, в чем очередной раз утвердился, так это в том, что мой зам является скрытым маньяком – тротилофилом. Интересно, что он на гражданке делать будет, когда война закончится? Хотя для нашей конторы война не заканчивается с подписанием капитуляции, так что трубить нам всем, как тем котелкам, что из меди выполнены.

А Шах, увлекшись рассказом, уже переключился на свою новую задумку и трындел до тех пор, пока я, глянув на часы, не сказал:

– Ну что, мужики, – время.

Марат тут же замолчал, а пригревшийся на солнышке и закемаривший за рулем Леха встрепенулся и, пробормотав что-то типа «ну вот, на самом интересном месте разбудили», завел машину.

Вывернув на дорогу, мы покатили по грунтовке, резво подпрыгивая на всех ее неровностях. Ехали молча до тех пор, пока, входя в поворот, не влетели в небольшую промоину. Скорость была уже приличная, но «ГАЗон» просто скакнул очередной раз и как ни в чем не бывало покатил дальше, а выдохнувший Гек, благодарно погладив руль, заметил:

– Хорошая бибика, молодец! – И повернувшись ко мне, добавил: – На «виллисе» имели бы все шансы кувыркнуться!

Шах, сидящий сзади, пробурчал:

– Так ты скорость сбавь, а то точно не довезешь.

Тут уж и я не выдержал:

– Довезет. У «козлика» колесная база шире, и его перевернуть еще постараться надо! Это тебе не «шестьдесятчетверка» и не «виля», которые заваливаются при каждом удобном случае. А эта машина – звэр! И по устойчивости и по проходимости всех переплюнет.

– Точно. Амортизаторы мягкие, расход горючки меньше, бензофильтр лучше. Да и тяга насколько возросла!

– Ну дык, движок-то помощнее будет…

Так, обсуждая достоинства ГАЗ-67 перед забугорными и советскими аналогами, мы и доехали до хутора Мищука, который открылся нам после очередного поворота дороги.

Какой-либо оградой обозначать свои владения здесь было не принято, поэтому машина сразу подкатила к дому, и Леха, глянув на меня, принялся ожесточенно жать в кругляш клаксона. В ответ на мерзкое «бииип-биииип» сначала появились трое маленьких мальчишек, остановившихся шагах в десяти, а потом начали подтягиваться как взрослые, так и остальные дети. В итоге через пару минут мы имели в наличии двенадцать разновозрастных, разнополых и разнокалиберных хуторян, которых возглавил подошедший одним из последних глава всего этого хозяйства – Тарас Мищук. Мы к тому времени уже выбрались из машины, поэтому я, делая вид, что не знаю здесь никого, обратился к толпе:

– Кто тут хозяин?

Мищук – мужичок небольшого роста, но коренастый и крепко сбитый, – снял кепку и, сделав три шага вперед, представился, говоря по-украински, но на своеобразном волынском диалекте:

– Это я, пан офицер. Мищук, Тарас Богданович.

Небрежно козырнув, я назвал себя:

– Лейтенант Могила, оперуполномоченный НКВД в вашем районе. Новый уполномоченный. Старого какие-то выродки подранили, так что теперь я буду тут всем заведовать. Вообще, не до тебя сейчас, но если уж все равно мимо проезжали, то решил познакомиться со своим контингентом. Сколько народу проживает на хуторе?

Хозяин огляделся, пошевелил губами и ответил:

– Пятнадцать человек.

Я, демонстративно привстав на цыпочки, пальцем пересчитал стоящих возле нас людей и недовольно заметил:

– Тут только двенадцать. А где еще трое? Или они представителя власти даже видеть не желают?

Мищук замотал головой:

– Да нет, пан офицер. Маричка и Иванка на выпас пошли, вот и не услышали, что машина подъехала. А отец мой заболел.

Удовлетворившись этим объяснением, я кивнул, а потом, разглядев в толпе несколько подростков, продолжил опрос:

– Парни призывного возраста есть?

– Нет, пан офицер.

– А это?

– Так это подростки. Игорь и Степан. Одному пятнадцать, а другому шестнадцать лет.

– Да? А на вид здоровые бугаи. Меньше восемнадцати никому не дашь…

– Что вы, пан офицер. Дети они совсем!

– Дети, говоришь? И документы имеются?

– А как же! – Мищук пожал плечами. – Я, только новая власть пришла, сразу все документы справил.

Повернувшись к Шаху, я чуть качнул головой и, стрельнув в сторону глазами, добродушно прикрикнул:

– Сапармурадов, опять ты на баб пялишься? Отставить! Возьми мою сумку, сейчас пойдем перепись делать.

И обращаясь к хозяину, предложил:

– Ну что, веди в дом. Проверим, какие у тебя там документы.

Момент был ответственный, но я надеялся на сообразительность зама. В принципе, если бы он протормозил, то я бы и сам нашел причину не ходить в хату, но Марат оказался на высоте:

– Товарища лейтенанта! Зачема хадит туда? Тама болной лежит. Сапсем болной. А вдруг эта тифа? Может, тута, на свежем воздуха справка проверим?

Изобразив задумчивую физиономию, я несколько секунд молчал, а потом кивнул и приказал Мищуку:

– Неси сюда все бумаги. И стул захвати! Да, и это – никому не расходиться! Сейчас будем проверять и записывать поименно. С представлением личности!

Хозяин было повернулся идти выполнять распоряжение, но потом, на секунду застыв, растерянно сказал:

– Так, пан офицер, нет у меня стульев... Только лавки... Да и батько мой в другой хате лежит.…

Я несколько задумался, но потом по-барски махнул рукой:

– В той, в этой – какая разница! Санэпидемстанция обработку точно не проводила, а некоторые вирусы обладают повышенной вирулентностью, поэтому тащи документы сюда. Я их в машине проверю.

Охренев от обилия непонятных слов, Мищук вытаращил глаза, но переспрашивать не рискнул и покорно ушел в хату. Глядя в его спину, я только зубы сцепил. Эх, мужик, мужик! Ну чем же ты думал, когда подписался АКовцам помогать? У тебя ведь на шее целая толпа народу сидит… И что они потом делать станут, когда основного работника заметут? Мля! А ведь заметут, однозначно! Как ни крути – пособничество врагу в полный рост прослеживается… И от этого не отвертеться…

Хотя… Я задумался – ведь все зависит от первопричины. Если он «москалей» всеми фибрами ненавидит – это одно. Идейный враг и детей в ненависти воспитает. Но Ганбовский говорил, что руководитель операции остановился на хуторе, потому что там его родственник живет. У деревенских родственные связи очень сильны, и конечно же отказать ему, даже понимая всю опасность своего деяния, Тарас просто не мог. Если так, то… Хм… Сталин в свое время убийц и предателей целыми народностями помиловал, исходя именно из той причины, чтобы не лишать семью кормильца. Мне до Виссарионыча далеко, но с Мищуком, когда все закончится, я еще поговорю. Может, и получится отмазать. Жалко этого основательного мужика, честно говоря. Вон, в хате даже стульев нет – на лавках сидят, а если кормильца арестуют, то пацаны хозяйство не вытянут. И пойдет семья Мищуков по миру…

Ладно, с ним позже разберемся, а сейчас, взглянув на часы, я удовлетворенно улыбнулся – пятнадцать минут как с куста! И пока записями заниматься буду, еще минут двадцать, а то и больше людей возле себя удержать смогу без всяких подозрений. Пока я все это обдумывал, наконец вернулся хозяин, который принес документы. Причем не стопкой, а завернутые в платки. Осторожно положив их на капот джипа, Мищук, показав пальцем, пояснил:

– Вот здесь на взрослых, а здесь на детей документы.

И вид этих бумаг, завернутых с деревенской основательностью в выцветшие платочки, меня продрал до копчика. Повернувшись к Марату, я скомандовал:

– Сапармурадов, займись!

Шах, удивившись изменению сценария, вопросительно посмотрел на меня, но я только подтверждающе кивнул и, ухватив хозяина за локоть, тихо сказал:

– Отойдем в сторонку. Разговор есть.

Тот настороженно вскинулся, но потом, обмякнув, двинул в ту сторону, куда я его подтолкнул. Отойдя шагов на двадцать от его домашних, я остановился и, вытащив пачку сигарет, предложил:

– Закуришь?

Тарас несколько секунд разглядывал предложенное курево, после чего, усмехнувшись в усы, вытянул сигарету.

– Спасибо, пан офицер.

Прикурив от его «катюши», мы какое-то время молча пускали дым, а потом я, глянув в сторону «ГАЗона», к которому по одному подходил народ, сказал:

– А теперь слушай меня, Тарас Богданович, и слушай внимательно. Только не дергайся, а то я вынужден буду тебя пристрелить. И если начнется стрельба, то могут пострадать твои родственники. А ведь именно из-за них я с тобой сейчас разговариваю.

После этих слов Мищук насупился и спросил:

– А что случилось, пан офицер? За что меня стрелять?

– За идиотизм. Если у тебя хватило мозгов подвергнуть такой опасности свою семью, то кроме как идиотом тебя назвать тяжело. Вижу, ты не понимаешь… Точнее – делаешь вид, что не понимаешь, но я тебя, козла такого, наставлю на путь истинный! Почему о дальнейшей жизни твоих домашних должен заботиться советский офицер из контрразведки? А? А ты, мудак такой, на них положил с прибором! Не дергайся, я предупреждал!

Тарас, который, услышав про семью, сначала выпрямился, после моих слов опять ссутулился и поинтересовался:

– Да что случилось?

– А случилось то, что сейчас этот хутор окружен войсками НКВД. Догадываешься почему? Да потому что здесь находятся польские диверсанты. Во главе с твоим родственничком. Так вот теперь сам прикинь, что станет с тобой и твоими родными после того, как начнется штурм. Не дергайся! – Это я на всякий случай добавил, так как Мищук и не думал трепыхаться. Он только уронил недокуренную сигарету и теперь стоял, опустив голову. Окинув его взглядом, я продолжил: – У тебя, Тарас, еще есть шанс. «Невидимки» уже начали работу, но, похоже, в дальних сараях пока никого не нашли. Вот у тебя и есть время, чтобы указать, где именно сидят поляки. Тогда боя не будет – будет молниеносный захват. И ты не пойдешь в тюрьму. И семья твоя не уйдет в ссылку. Я, как старший офицер НКВД, могу это гарантировать. За сотрудничество с органами и помощь в поимке преступников все грехи аннулируются.

Оп-па! Поймав взгляд Мищука, я осекся. Мля… Что-то не то. Вначале он пересрал, а теперь вздохнул гораздо свободнее. Почему? Почему он не испугался предстоящей зачистки? В чем дело?! Разглядывая этого пейзанина, я напряженно размышлял, что произошло в эти секунды. Так… Я ему сказал, что мы знаем про поляков. Тарас струхнул. Потом рассказал о предстоящей операции по поиску, и он вздохнул облегченно. Так, так, так… Что же его настолько расслабило? Стоп! Это может быть в том случае, если он уверен, что мы их не найдем. Значит – или у него прямо на хуторе есть капитальный схрон, или поляков тут просто нет! Вот поэтому он так заблестел глазками. Ничего, сейчас его додавливать буду! Ехидно ухмыльнувшись, я дополнил свои слова:

– Сегодня утром «невидимки» взяли первую половину этой группы. Слыхал про «невидимок»? То-то! Это тебе даже не НКВД, эти шлепнут и как звать не спросят! Так вот, в схроне, что возле болота, вон там, – мотнув подбородком, я указал направление, – бойцы террор-группы арестовали польских диверсантов. И именно «языки» дали показания про тебя, твоего родственника и рассказали о задаче, которую они должны выполнить. А задача у них шикарная – ни много ни мало, а покушение на товарища Сталина! Так что, Тарас Богданович, сам понимаешь: особой разницы уже нет – здесь они прячутся или где-то в другом месте. Хуторским по-любому – кирдык. А «кирдык» – это значит писец. На тебя есть показания, и этого будет вполне достаточно для ареста всех хуторян. Дело-то какое – покушение на убийство самого товарища Сталина! Поэтому ты пойдешь к стенке, а твоих, что старше четырнадцати, – по тюрьмам. Младших – в детдома. Вот и решай. Время еще есть. Минут пять-семь…

Ага! Проняло землепашца! Поняв, что при любом раскладе всю его семью подведут под монастырь, Мищук еще больше скукожился и глухо сказал, перейдя при этом на такой суржик, что мне пришлось поднапрячься для быстрого внутримозгового перевода. Хотя интересовался он вполне очевидными вещами:

– А если я расскажу, где они прячутся, только меня арестуют? Семью не посадят?

Фу-ух… Шумно выдохнув и отбросив сигарету, я поинтересовался:

– Ты что – тупой? Две минуты назад я тебе объяснил, что в случае сотрудничества с властью никого вообще не тронут. И дал тебе слово офицера. Заметь – я ведь мог с тобой вообще не разговаривать. Отвлек бы внимание от разведчиков и даже если бы они ничего не нашли, всех людей с хутора один хрен увезли к чекистам. Но ведь заговорил… Ты мне можешь не верить – просто жалко вас всех стало. Я ведь не упырь какой, а тоже человек. У тебя детки мал-мала меньше на шее сидят… Вот зло и взяло, что ты такой дурной…

Тут уже завздыхал Мищук и, криво улыбнувшись, начал говорить:

– Я же не совсем сумасшедший, просто мне деваться некуда было. Томаш ведь, пусть и плохой, но родственник. Да и не знал я, что он делать собирается. Мы ведь с самого начала войны с ним не виделись. Да и раньше не так чтобы особо общались. Как сестра моя, красавица, за него замуж вышла, так и все – как отрезало. Он же поляк, а я украинец… А когда он из унтер-офицера хорунжим стал, так и вообще перестал знаться с сельской голытьбой. Только в тридцать девятом, когда сестру немец бомбой убил, он у нас появился вместе со своими солдатами, сообщил, что сестра погибла, и опять ушел. Я думал, что поляк совсем сгинул, но четыре дня назад Томаш постучался в дверь. А с ним еще двое. Два дня у нас жили, только Томаш стал к моей старшей дочери – Наталке – цепляться, и я это дело прекратил… Чуть до смертоубийства не дошло… Заремба уже пистолет вытащил, но стрелять не стал и просто ушел…

– Мля! А куда он ушел?!

– Он не говорил, но я знаю. Тут, недалеко, километрах в трех есть еще один схрон. Когда польские солдаты его копали, Томаш Заремба у них старшим был. Пока рядовые рыли, он по окрестностям гулял. Так с моей сестренкой и познакомился. Она ведь у нас, царствие ей небесное, как панночка была. И образованная, и языки знала. А уж красавица… – Тут, увидев мои глаза, Мищук быстро закруглился: – Когда я его с хаты выставил, то Томаш к тому схрону и ушел.

– Точно?

– Не знаю, но больше идти ему было некуда...

– Мля!! Быстро за мной!

Подталкивая Тараса в спину, я погнал его к машине, издалека начав вопить:

– Гек, связь давай!

Неторопливо ведущаяся перепись населения резко скомкалась, когда Шах повернулся к орущему командиру, а Леха, запрыгнув на заднее сиденье, сдернул брезент с рации. В ожидании пока прогреются лампы, я, приплясывая возле джипа, коротко рассказал мужикам, куда все повернулось. А потом, вспомнив самое главное, повернувшись к Тарасу, спросил:

– Где тот схрон? Ну, какие ориентиры там есть? Хоть в какой стороне?

Мищук, вытянув руку, показал:

– Здесь, недалеко. У речки, где плес.

В этот момент Пучков сунул мне трубку, и я завопил:

– «Каштан», «Каштан», здесь «Береза», прием!

Взывать пришлось недолго и, когда «Каштан», он же лейтенант Болотников появился в эфире, я начал давать новую вводную:

– Хутор пуст. Объект находится в квадрате девятнадцать-двадцать четыре. Точнее скажу, когда мы туда подъедем. Поэтому два отделения твоих бойцов – на хутор, а остальными силами оцепляете названный квадрат. Как понял?

– Понял, понял. Оцепить квадрат девятнадцать-двадцать четыре, а к вам прислать два отделения.

После этих переговоров я встретил ребят Кима и Шмеля, которых шустрый Марат уже высвистел от дальних амбаров, и приказал:

– Ким, ты и твои люди – со мной. Шмель, держи хутор. Сейчас подойдут бойцы, прочешешь тут все. Грузимся!

Поймав суетящегося Мищука, хлопнул его по плечу:

– Ну а ты что? Давай, садись! Кто нам эту нычку показывать будет? А за своих не беспокойся. Солдаты на всякий случай осмотрят дома и будут ждать нас. Если ты не обманул, то через час будешь дома, а мы все уйдем!

Тарас, который успокаивал домашних, несколько обалдевших от такого количества появившихся из ниоткуда солдат, покорно полез в джип, и Леха, дождавшись, пока все, цепляясь друг за друга, кое-как разместятся, нажал на газ.

Машина медленно начала набирать скорость, а я, в ажитации подпрыгивая на сидушке, подгонял:

– Гек, давай, давай! Что ты как вареный?

Леха наддал, в результате чего на первой же кочке из машины выпали двое «кимовцев» и Жан, который пришел с «невидимками». Твою дивизию! Растерянно поглядев на поднимающихся мужиков, я принял решение:

– Так дело не пойдет. Мы сейчас точно кого-нибудь покалечим. Поэтому – ты и ты, – ткнув пальцем в «кимовца» и Змея, продолжающего сидеть в машине, скомандовал, – на фиг из «ГАЗона» и бегом за нами. Женька, ведешь ребят туда, где ты чуть с упавшего дерева не навернулся. Мы будем в том районе, так что не потеряетесь! Выполнять!

Указанные люди спрыгнули и поскакали своим ходом, а джип опять рванул вперед. На этот раз в нем было шесть человек, поэтому разместились чуть ли не с комфортом. Проехав пару километров по дороге, мы свернули в лес, и когда стало понятно, что пешедралом будет быстрее, чем на колесах, все спешились и принялись работать ногами. На пятой минуте работы выяснилось, что Мищук не умеет бегать. Не то что бы вообще, но не умеет. Глядя, как он хватает ртом воздух, я сплюнул и скомандовал:

– Шагом!

Через какое-то время, когда Тарас отдышался и общая краснота морды уступила место нормальному окрасу, Марат поинтересовался:

– Далеко еще?

– Почти пришли. Яма была вон за той полянкой, где спуск к речке начинается.

И когда мы проскочили через небольшую проплешину, густо заросшую травой, Мищук наконец остановился и, оглядевшись, уверенно ткнул в сторону главного ориентира, о котором я раз десять у него уже спрашивал, – большого кряжистого дуба:

– Вот, метрах в двадцати от него они и копали. Но где вход, точно не скажу. Я только яму видел, когда к Зарембе приходил. А тот потом говорил, что тут все будет заминировано, поэтому от греха подальше я сюда и не лез.

– Разберемся. Ты, Тарас Богданович, пока в сторонке постой вот с этим пареньком, а мы тут все осмотрим. – И обращаясь к ребятам, добавил: – Ну что, мужики? Все слышали? Могут быть мины, так что осторожнее. А сейчас: носом в землю и – вперед!

Про мины мищуковский родственник насвистел. Их не было. Зато был схрон и вход в него. Один люк нашли минут через десять. Второй почти сразу после первого. Нашли и стали думу думать, как извлекать прячущихся там людей. Ну при условии, что там кто-то вообще прячется. Плана бункера конечно же никто, включая Мищука, не знал, а дуриком лезть под землю не хотелось. Глядя, как Шарафутдинов извлекает из ранца разведчика свои убойные взрывпакеты, я сморщился и, вытянув руки ладонями вперед, язвительно попросил:

– Шах, я тебя умоляю! Может, без твоих штучек в этот раз обойдемся? Ты знаешь, если туда запулить пару противотанковых гранат, шансов взять живых «языков» будет гораздо больше. А твои бомбочки могут вызвать непредсказуемый эффект! Вон, Ганбовского так накрыло, до сих пор не отпускает… И главное – непонятно, с чего?

Марат, раскладывая толстенькие картонные цилиндры перед собой, сосредоточенно сопел и сначала на мои причитания не обращал внимания. Потом, отложив четыре штуки, помеченные синим карандашом, в сторону, миролюбиво заметил:

– Не бзди, командир. Все учтено. Вот в этих заряд слабее. Так что – нормально будет.

Я в сомнении покачал головой, но деваться было некуда:

– Надеюсь, что нормально. Значит, так – работаем с двух сторон. Ким, ты со своим бойцом вскрываешь вон тот люк. Этот – наш. Потом мы с Шахом сразу идем вниз.

– Только вы?

– Да. Вы кидаете в люк гранаты и остаетесь наверху, а то, если навстречу друг другу идти начнем, своих покрошить можем.

Тут вылез Гек:

– Командиру не положено в бой ввязываться. Он должен операцией руководить, а не по норам шастать.

В ответ я хмыкнул:

– Поучи свою жену щи варить. По местам!

Народ разбежался и, привязав к кольцам люков веревки, застыл в ожидании. Мы с Маратом отошли в сторонку и, скинув разгрузки и автоматы, чтобы не мешались, вернулись на исходные. После чего я дал отмашку. Оба люка распахнулись одновременно. Тот, что откупоривал Ким, просто открылся, а гековский бабахнул гранатным взрывом. От этого у меня аж сердце дало кратковременный сбой. Ведь если стоят сигналки, значит, кто-то их ставил и, возможно, бункер не пустой! И это радует до невозможности! Эхо взрыва еще металось среди верхушек деревьев, как подбежавшие парни шустро закинули в оба входа по маратовскому подарку. Через пару секунд прозвучала глухая очередь хлопков, и мы с Шахом тут же нырнули в черноту хода.

Первым спрыгнул зам, а я за ним. Лететь было невысоко – чуть меньше трех метров, поэтому мягко приземлившись на загудевший досками пол, сжимая в одной руке пистолет, а в другой фонарик, я ломанулся за успевшим уйти вперед Шарафутдиновым. Скользнув фонарем по стенам, отметил, что мы слегка промахнулись – ход был запасной, хотя исходя из слегка примятой вокруг травы, я держал его за основной. Ну да ничего! Сейчас свернем за поворот и окажемся в бункере! Впереди послышался какой-то лязг, прозвучала короткая автоматная очередь, два пистолетных хлопка, кто-то со стоном крикнул: «Кур-рва!», и я наконец вылетел к месту действия, сразу включившись в дело. Саданув рукояткой браунинга по башке какому-то мужику, стоящему в проходе, ударом ладони отбил ствол автомата, который поднимал второй. После чего, добавив несостоявшемуся стрелку по яйцам, отобрал СТЭН, забросив его в угол, и прыгнул дальше.

Но дальше был только Марат. Не понял… все, что ли? Осветив помещение, осознал, что действительно – все. На ногах были только мы с напарником. Остальные шестеро противников в разных позах сидели и лежали на полу. Двое, видимо в поисках оружия, тупо шарили перед собой руками, пока их точными пинками не приголубил Шах. Еще один тихо скулил в углу, хватаясь то за простреленное плечо, то за раненую ногу. Очевидно, определиться не мог, где больнее. Еще один, напротив, блажил во весь голос, держась за голову. «Мои» лежали тихо и воплями слух не оскверняли. Выключив наконец фонарь (света аккумуляторной лампы, упавшей на пол, но не разбившейся, вполне хватало), я спросил:

– Ты живой?

– Норма, командир. Оглох только на левое ухо. Вон тот мудак прямо над головой очередь дал.

– Тогда вяжи их, пока не очухались, а я проконтролирую!

Шах, доставая веревку из кармана и свой НР из ножен, ухмыльнулся:

– Так быстро они не очухаются. Вон тот подраненный и тот, которого ты срубил, по-видимому, удачно стояли во время взрыва хлопушки, поэтому хоть что-то видели, когда за оружие хватались. А остальные – как кроты сейчас. Да и звуковой волной их всех приложило неплохо…

– Точно. Но и нам повезло, что это схроны, а не бункеры с противогранатными поворотами и большой площадью.

Шах кивнул и, закончив скручивать руки очередному «языку», доложил:

– Все. Веревка закончилась.

– Держи мою.

Кинув напарнику кусок стропы, я свистнул:

– Фьюить! Эй, наверху! Давай сюда двоих! – И пробурчал под нос: – Не командирам же эти туши таскать…

Стоящие сверху и давно ждущие эту команду бойцы через несколько секунд оказались рядом и сноровисто принялись оттаскивать упакованных «языков» к выходу. Увидев среди спустившихся кимовского парня, которого мы оставили на дороге, я спросил:

– О! Вы уже здесь? Быстро бегаете!

– А, – тот отмахнулся, – добежали-то мы быстро. До плеса. А куда точно идти, поняли лишь когда первый взрыв услышали.

– Ладно, тогда дальше разбирайтесь здесь сами. Пленных и оружие наверх. Барахло – тоже. А мы потопали… Пошли, Марат!

Выбравшись из этой норы, я с удовольствием закурил и молча принялся рассматривать, как «невидимки» шустро растаскивают извлеченных из-под земли поляков подальше друг от друга и тут же приступают к «потрошению». В принципе пленные ломались недолго. Уже через три минуты мы знали, кто именно их командир, а еще через пять – Томаш Заремба начал давать показания – что, где и как. Правда, главдиверсант свои слова периодически перемежал стонами и воплями насчет того, что «я ослеп», но после подбадривающих тычков продолжал исправно выдавать информацию.

Слушая его, я мысленно гладил себя по голове и делал страшные глаза Шарафу. Ай да мы! Ай да молодцы! Вычислили все четко и правильно! Ведь поляки собирались обстреливать аэродром именно из Nb.W 41! Мы только в количестве ошиблись – эти ухари планировали использовать две установки Nebelwerfer. Ну чтобы наверняка. И установили его не на поляне, а прямо в речке. В пяти километрах от аэродрома, оказывается, есть небольшая отмель и вымытый грот на крутом берегу. Вот в этом гроте и спрятаны сейчас реактивные установки. А для стрельбы их планировали выкатить на отмель и, шарахнув прямо с воды (благо директриса получалась почти вдоль русла и берега не мешали), быстро свалить.

Разузнав все это, я вызвал Болотникова вместе с его гвардией и, передав им схрон для подрыва, затребовал машины, оставленные нами в лесочке. То есть не все машины, а один грузовик. До той излучины отсюда километров десять, а я уже настолько умотался за эти дни, что бегом их преодолевать просто ломы. Да и пленных – не на себе же нести? Кстати, этих пленных до сих пор продолжали колоть на предмет еще каких-нибудь неучтенных диверсионных групп. Те орали, плакали, но были единодушны в своих показаниях – было две группы. Одна – наблюдателей, а вторая – непосредственно стрелков. Больше здесь никого нет.

Порадовавшись этому факту, я уже хотел было выдвигаться встречать машину, но тут вспомнил про потерянно стоящего под охраной Мищука. Хлопнув себя по лбу, подошел к нему и, отпустив бойца, сказал:

– Вот и все, Тарас Богданович. Позвольте вас поблагодарить за помощь.

Хуторянин только вздохнул, когда я пожал его руку, но это было еще не все:

– Вы учтите, что вас будут вызывать на допрос. Я, разумеется, передам все необходимое вашему уполномоченному НКВД, только расследование могут вести другие люди. И для них я сейчас напишу записку. В ней изложу, что вы сразу согласились сотрудничать с органами и что я вас завербовал. Поэтому арестовать вас, не ставя в известность меня, у них не получится. А арестовать я не дам… И еще… – С сомнением поглядев на мужика, на всякий случай поинтересовался: – Надеюсь, у тебя больше нет неучтенных родственников? А то вляпаешься очередной раз, я помочь уже не смогу…

Мищук замотал головой, я же, сев на поваленное дерево, стал писать спасительную для него бумагу. Печати, конечно, не было, но один черт следователи на цидулю с такой подписью плюнуть не рискнут и все равно, в случае ареста Тараса, поставят полковника НКВД Лисова в известность. Обязаны поставить. А там и посмотрим, у кого глотка громче и рука волосатей. Но, будем надеяться, до таких крайностей дело не дойдет.

Дописав, я вырвал листок и отдал его стоящему напротив человеку. И тут Мищук удивил меня еще раз. Взяв бумагу, он снял свою кепку и низко поклонился. Мля… Вот тебе и хуторской валенок. Нет, я всегда говорил, что они только с виду тормознутые, а на самом деле еще нам фору дадут в смысле соображалки. Вот и сейчас Тарас отлично понял, что за бумагу я ему дал. Выпрямившись, Мищук посмотрел на меня странно заблестевшими глазами и твердо сказал:

– Спасибо вам, товарищ командир. Я этого век не забуду!

Смущенно хмыкнув, я ответил:

– Ты не меня не забудь, ты о семье своей помни. И еще… – Хуторянин уставился на меня, ожидая продолжения. – Ваш уполномоченный – Смирнов, нормальный мужик. Я с ним говорил, поэтому знаю. Ты уж ему помоги, по возможности. А то стрельнут в него из кустов, а на его место урода какого-нибудь пришлют. Сам ведь знаешь, как это бывает – жизнь на местах зависит не от людей в Кремле, а от того, кто рядом эту власть представляет…

Мищук еще раз кивнул, причем с таким выражением, что я понял – за Смирнова он теперь горой стоять будет. Хуторянин ведь всю благодарность, что хотел бы вывалить на меня, отдаст уполномоченному. Отдаст, только потому что это мой знакомый «москаль». А благодарными селяне быть умеют. И добро помнят, впрочем, так же, как и зло…

Ладно, теперь за дело! Ободряюще хлопнув по плечу Мищука, я повернулся и, глядя на собравшихся «невидимок», которые уже построили «языков» в короткую колонну, скомандовал:

– Шагом марш, к дороге!

Выйдя к обочине, мы еще минут двадцать ждали грузовик, а потом, после недолгой езды, оставив на хуторе хозяина и забрав оттуда группу Шмеля, покатили осматривать замаскированные реактивные минометы.