L. На чужих улицах
Собираясь показаться в Пришлом Селище, Огонёк терзался — нацепить кобуру с пистолем? или оставить её под матрасом?
Похвастать хотелось — ужасно!
Не вынес мучений, затянул потуже поясной ремень, пристегнул кобуру и вышел к фонтану, со сладкой дрожью ожидая неминуемых расспросов. Сюртучок расстёгнут — жара, — и каждому встречному видно, что у бедра висит солидное оружие.
Разумеется, первым ствол приметил Сарго, лакомый до всех стрелковых снастей:
— Ого! Огонёк, братишка, где такой гаубицей обзавёлся?
— Какой системы? — полюбопытствовал Касабури. — Не позволишь ли взглянуть ближе?
Затем к стволу, словно к магниту, повело гарнизонных офицеров, ещё минуту назад льнувших к девичьей компании. Кинут косой взгляд через плечо, с поклоном шаркнут ножкой — «Вынужден ненадолго вас покинуть», «Сию секунду вернусь» — и лёгким шагом к пистолету.
Идти за ними — ниже всякого достоинства, лучше позлословить про непостоянство мужчин в своей компании.
— Жара, испарения чужих болот, дурные нравы иноземцев — вот результат, все имперцы донельзя испорчены, — сказала Эрита, даже не взглянув вслед уходящим. — Где их понятие о вежливости?..
В полёте она заметила, что девушка в костюме авиатора особо привлекательна, и отношение к ней подчёркнуто внимательное. Среди офицеров это позволяло выслушать много интересного о своей внешности. В новом обществе это могло продолжиться, и Эри втайне не прочь была покрасоваться здесь, но… едва в сторонке щёлкнул затвор, послышалось заветное: «калибр», «дальнобойность», «прикладистая вещь, в руке лежит как влитая», и кавалеры пошли на мужской интерес.
— Ружья и патроны им дороже, только покажи, — поддержала Лара. — Хоть в фонтане утопись — не обернутся.
Приглядываясь, Лис поднялась на носки:
— По-моему, в центре внимания Огонёк!..
— Скорей бы в город. — Эри словно не услышала. — Я думаю, там есть что посмотреть. Кто знает — куда пропал Карамо? и Хайта…
— О, за неё не бойся. Она с Анчуткой.
Лара озиралась, чувства её были встрёпаны как кудри на бегу. С воздуха — на землю, из поры урожая — назад в горячее лето, с родины — на чужбину, тут у любой сердце забьётся. За стеной Селища что-то глухо гудело, слабо доносился тонкий мелодичный звон, совсем не похожий на бой церковных колоколов. Иные люди, другой мир… каково будет, когда выйдешь из ворот?
Двухфунтовый револьвер Лариты — надо привыкать к нему! — своим весом перекосил пояс. Впору затянуть ремень на талии.
«Все вокруг Рина, а я что — посторонняя?! — злилась она. — Пойти туда самой?.. Ну же, давай! — подбодрила она себя. — Я тоже в армии, я младший офицер, смогу. Чего боюсь-то?.. я с ними пила за победу! всего рюмку наливки, так что же?.. Когда в куче, совсем не страшно, вроде заодно со всеми. Надо ему хоть чуть-чуть намекнуть… но не больше! Тем более Эри мешать не собирается».
Решившись, Лара сделала шаг, другой — и смело пошла в мужское скопище, придерживая кобуру. Военные расступались, улыбаясь: «Дерзкая!» Штаны, которых она в первый момент так стеснялась — ведь мужики кругом, чужие! — теперь придали ей храбрости.
Всё равно широко шагать не получалось, ноги сами жались друг к дружке.
— Позволите взглянуть? Благодарю вас, гере виц-мичман.
— Пропустите барышню! — Командир-пулемётчик раздвинул для неё и местных, и приятелей.
Оказавшись перед Огоньком, Лара вдруг спасовала. Так близко! даже краска в лицо бросилась, и язык к зубам прилип.
«Он подумает, что я к нему привязываюсь. Неправда!.. А сам боится ко мне подойти, трус! Потому что виноват. Нетушки, для меня ничего не значит — просто подошла, как все. Посмотрела — и сразу назад, пусть потом думает что хочет».
— Лари! — зычно возгласил Сарго, как руку дружбы протянув ей странный, необычного вида пистоль. — Господа, позвольте вам рекомендовать Лариту Динц, кадета Их Величеств! Эта девица владеет оружием, я свидетель, а кто вслух засомневается — добро пожаловать со мной на кулаках.
— Ни тени сомнений, друг Сарго.
— Вот таких девушек я рад видеть в наших рядах, клянусь Молотом!
Польщённая похвалами, Лара заставила себя поднять глаза и взглянуть на Огонька прямо. Потвёрже! чтобы, упаси бог, без всякой игры глазками или заискиваний.
«Мы ровня, Рин, запомни!»
Господи, он тоже онемел!.. а на лице — и гордость, и мольба. Даже вытянулся, как в строю.
— Взгляни, Лари, какого мы героя у себя пригрели! а он, представь, всё таил, всё отмалчивался!.. Вообще, — с ленцой бывалого бойца прибавил Сарго, — мы в свой отряд кого попало не берём. У нас народ проверенный, бывалый.
Огонёк так стиснул в потной ладони пистолетную обойму, что острия пуль впились в кожу. Боли он не замечал.
«Сейчас она прочтёт гравировку. Читай, читай… Только не молчи. Скажи хоть что-нибудь…»
— Вот не будь именное оружие — ей-богу бы сменял, — басил вдохновенный Сарго. — С такой приплатой, что… всё бы с себя продал! Прикинь, Ларита — «красный гром», двенадцатизарядный, магазинный, бой на триста мер с прицелом!..
Она прочла гравированную надпись на магазине: «Ринтону Хаверу за храбрость от Пурпурной Воинской Комиции, 1843 год Э.Г.».
Среди офицеров Пришлого Селища были восточные в красно-бурых мундирах. От них при общем одобрении заговорил один:
— Угощаем кадета — и всех гостей — обедом. Награду дворянской Комиции надо достойно обмыть, вместе с победой отдельного корпуса.
Подняв глаза от пистолета, Лара встретила молчаливый — но очень красноречивый! — взгляд Огонька:
«Прости, а? Я ведь сражался. Людей убивал. Не ради Эри, а потому что… я кадет, они девчонки, кто их защитит?»
Подумав — и даже жилкой на лице не шевельнув, чтобы помучить Огонька, — она снизошла.
Глупо и гадко было бы при всех его обидеть. Вояки и охотники любят оружие как свои руки. Сказать: «Ствол так себе, чепуховый» — всё равно что: «Ты целоваться не умеешь!»
Чуть прищурившись, Лара тихонько улыбнулась и кивнула:
— Отлично, Рин. Поздравляю.
Огонёк от счастья чуть не воспарил средь бела дня на манер лунной ведьмы.
— Так, господа, я немедля распоряжусь накрывать стол на… сколько нас персон? — осматривался красный офицер.
Возникла лёгкая толкучка — одни устремились приглашать к столу слегка рассерженных девиц и вымаливать прощение за невнимательность, другие обсуждали славную награду (должно быть, парень — удалец!), — и Огонёк рискнул подойти к Ларе.
— Может… сядем рядом?
— Ещё чего, — цыкнула Ларита. — Барышни и юноши — отдельно. Вы что, кадет, не знаете приличий? Поди, не на гулянке с пирогами, а в обществе.
Пряное красное вино влияло на суставы кавалера как бальзам или язык Анчутки. Два, три бокала — и походка обретает лёгкость. Стихшая боль таилась в костных шарнирах, подстерегала слишком смелые движения, но для простого шага свободы хватало, и Карамо отказался от идеи ездить по городу на мотокарете.
— Пройдёмся пешком. Так увидишь больше, чем из окна и на скорости.
— Пожалуй, гере кавалер, тут не разгонишься. Улочки не для наших мотовозов… — качал бычьей головой Сарго.
— У водоносов воду не брать! — наставлял Карамо. — Здесь брюшной тиф и смертельная дизентерия… Только чай или взвар, их продают в лавках.
Для прогулки глава экспедиции с умом разбил их на отряды. Обручи-медиаторы — надеть под головные уборы, револьверы зарядить, следить за карманами — здесь воры хваткие.
— Пусть только сунутся! всю рожу растворожу, зубы на челюсти помножу, — пообещал Сарго.
— Я велю пате следить, она плохого человека не подпустит, — важно заявила Хайта. Её карманы бряцали как мешки с деньгами, а у закормленной Анчутки брюхо от угощений отвисло. Чудо-свинья пёрла вперёд, натягивая поводок.
К восторгу Огонька, Карамо взял с собой не только его — но и Лару! Остальные под охраной меднолицего Котты Гирица и Касабури отправились другим путём. И хвала Небесной Деве, что ушли! главное, Эриты нет, можно спокойно побыть рядом с Лари.
Жаль только, она на него не глядела. Всё по сторонам.
Белокожим девам из могучей державы полагалось почётное сопровождение — мужики в юбках, тюрбанчиках и бабьих кофтах, несущие над девичьими головами зонтики от солнца. Безмолвные гушиты в верёвочных туфлях неслышно шли сзади, наклонив зонты на длинных — словно драгунские пики, — бамбучинах, чтобы чужеземки всегда были в тени.
Лара приосанилась — какое обхождение! невольно себя госпожой почувствуешь…
Диковинный мир, необычные люди, чужие запахи и голоса — так волнительно, что даже корни волос шевелятся.
Поначалу цветастая пестрота Панака сбивала с толку, путала и морочила. Груды невиданных фруктов — ярких как яичные желтки, лиловых, алых, даже чешуйчатых, будто сосновые шишки — но величиной с голову! Чёрные штаны женщин — как у таможенных солдат! В окнах занавеси из дощечек, на домах жёлтые тростниковые крыши. Мужчины в белых поясах, на головах тряпки-обмотки или шляпы из соломы. Людей — важных, в вышитых халатах и высоких шёлковых шапках, — возят в креслах на колёсах, а в упряжке человек бежит. Навстречу бредут монахи в шафрановых рясах — гололобые, с носилками, звенят колокольцами на палках, несут гипсового кумира, раскрашенного как живой, а спереди и сзади шествия мальчики-служки сыплют розовые лепестки цветов.
— Гере кавалер, нам лучше уступить дорогу, — мрачно молвил Сарго. — Я тут бывал, порядки знаю.
— Тяа? — оглянулась Анчутка, виляя своим поленом.
— Чёрт, они про нас толкуют, — вслушался Огонёк с обруча.
— Ага, — подтвердила Лара. — Давайте влево, а то худо будет.
— Лады, сестричка. Все вперёд, прикрою с фланга. — Корнет-верзила выдвинулся, чтоб оказаться между процессией и своими.
«Тоже мне, братишка!..» — Смех смехом, а кулаки и револьвер Сарго — защита что надо. Лучше с ним, чем без него. Только на чужбине ясно: имперским надо держаться вместе, как союз на клятве.
С улицы — в торговый переулок. Лара тоже ловила голоса — ближние к ней. Переламываясь в обруче, живые токи из голов гушитов слышались как родная речь. Прямо голову ломило с разнобоя — один язык, другой, да столько голосов сразу! Разговоры смешивались, перебивали друг друга:
— О-ле-ле, злыдни с юга стали рядить девок по-нашему!
— Что за жуткая тварюга, будто свиной демон! Как они смеют её водить по святому Панаку? Гнать камнями!..
— Нишкни, паршивый, у тебя мухи в голове. Царёвы люди руку отсекут, если на злыдней нападёшь.
— Э-ке-ке, а золотая девка со свиньёй смазлива! Такой плод надкусить — зубов не жалко!..
— Темноволосая тоже годится. Откормить салом, будет в теле — и кольцо в нос, чтобы слушалась. Гайла, приезжая, уверуй в Бахлу, будь моим сном!
Иногда лучше не знать, что там по-своему лопочут иноземцы: «У-лю-лю, бур-бур-бур». А поняла их — дай ответ! Лара вдохнула, чтоб уж отчитать как надо; носильщики зонтов сердито закричали: «Гаян! гаян!», но Огонёк всех опередил — вгорячах прянул к охальному лавочнику, держа ладонь на кобуре «красного грома»:
— Как ты сказал? а зубов не жалко?
Струсив, раскосый, оливковокожий гушит приник, залебезил с плаксивой улыбкой:
— Эк-ке, молодая господина, тут всё твой — брелка, ожерелка, цепочка!
«О Бахла, пропащее дело! Злыдень — двуголосый!.. При такой гадюке держи язык, а то беды не оберёшься. Ой, зря я горлопанил… Ну как он за девку оружием вступится? Голова, дырка — буц! — мозги наружу…»
— Бери без денег, три… четыре штука! пять, пять! и одна в подарок!
— Что я, мародёр? — Огонёк обиделся вдвойне. — Вот тебе унция, бахан — лови! согласен? Честная купля, при свидетелях. А мне… та-ак-с…
Торговец улыбался, а хотелось рвать на себе волосы. Паренёк-злыдень высматривал, тёр в пальцах, и хоть неопытный — это видать, — снимал с вывески лучший товар. Взял и пару пустячных вещиц, за красоту, но всего нахапал — на сотню маньчи!
«Разорение! а-а-а, всемогущий Бахла, царь судеб, пусть этот нечистый переродится одноглазой жабой! навозным червём!»
— Хорошие у тебя украшения, бахан. Твоя лавчонка мне понравилась, ещё зайду.
«Бежать, бежать на другой рынок!»
«А славно быть имперским! — возгордился Огонёк. — То-то ребята с батальона, кто за морем побывал, так сладко вспоминают: „Товары там грошовые, а девочки дешёвые, и все в ноги кланяются“. И правильно! я из страны драконов, а эти…»
— Пожалел ты его, — укорял Сарго. — Надо было с ходу в рыло, а потом беседовать, за шкирку взяв. Запомни, малый: если такой пёс поднял зенки на нашу девушку — проучи его, чтоб позабыл, как это делается.
— Прикажете отлупить поганца, господин? — с вопросом склонился зонтичный слуга перед Карамо.
— Его жена дома отлупит, за убыток, — усмехнулся кавалер.
— Тебе, — Огонёк подал украшения Ларите. «Во как я!» — светился его взгляд.
— Спасибочки, — приняла она, сдерживая довольную улыбку. Но глаза её, наверно, выдали — Огонёк расцвёл и подмигнул.
— Тяаа? взять? — спросила пата, вздёрнув морду и следя за выражением лица хозяйки. От той по поводку, как по мокрой жиле связи, током струилось желание иметь такие же красивые вещицы. — Языком — цоп…
— Н-н-ня, — совладав с жадностью, Хайта отрицательно мотнула головой. — Чужое место, брать ня.
«Можно ли мне носить золото? — терзалась её душа. — Нет-нет, я принадлежу моей юнице, я должна блюсти обычай… А если золото низкой пробы? кажется, оно красноватое… Если полизать, я определю, сколько в нём металла господарей».
— Ня! — повторила она в тоске и потянула Пату за собой. Уходя, ужасная свинья оглянулась на лавочника и молвила зубастой пастью:
— Ещё зайду.
«Всё! совсем пропал! жди теперь ночного демона!.. Собрать вещи — и вон из Панака, нынче же! Ой-я-я, хочу курить без памяти…»
— А ты ушлый парень, Рин, — хлопнул Сарго по плечу кадета. — Покупать умеешь и знаешь, кому поднести, а? Сразу видно, опытный любезник…
Огонёк цвёл:
— Как же прекрасную барышню не одарить.
«Я — прекрасная барышня! все слышали?!. Но ты не очень-то воображай, что задарил — и я простила».
Прогулка пошла веселей. Хохотал Сарго, вспоминая рожу лавочника, Огонёк болтал с Ларой, не забывая подчеркнуть, какой он коммерсант. Даже Карамо пошутил: «Наймись в торговую компанию, с тобой дела пойдут», но потом его лицо вновь омрачилось, он погрузился в свои мысли.
Ускорив шаги и заставив зонтичного подсуетиться, Хайта поравнялась с кавалером:
— Господарь, а я что-то знаю…
— Юэ, фэфэ, и что именно? — Голос девчонки вернул его из хмурых дум в солнечный день.
— У здешнего посланника были танцовщицы из стана, — зашептала Хайта. — Они сбежали на зов.
— Старые новости. Но всё, что ты узнаешь, может стоить денег.
Монета быстро переселилась из ладони Карамо в карман златовласки.
— …и ещё пропал один из торговых, агент. Здешний, бахан. Думают, он вор. С ним исчез кассовый ящик, револьвер, патроны и купчие бумаги.
— Обычная история. Поймают — отрубят голову. В Гуще строгие законы.
— Он был белый веец, черноволосый, носил длинную причёску, серьги из серебра… и красил веки сурьмой. Торговал за Дымными горами.
— Так-так. Это уже интересней. Сходи с Анчуткой ещё раз на двор прислуги, повесели их, поговори с ними. Там не заметно… белых вейцев?
— Кто-то мелькал в стороне, не приближался. — Наморщив лоб, Хайта прижала указательный палец к кончику носа. — Я не разглядела как следует. Кажется, он опасался подойти на взгляд…
«…на выстрел, — мысленно договорил по-своему Карамо. — Пришлое Селище надо хорошенько обыскать. Пока все не ушли на зов».
— Будь осторожна. У бойцов стана тихие пистоли.
— Они стрелять не станут. Скорее утащат. А со мной пата…
— Гере Карамо! — окликнула его Лара. — Смотрите, какое дивное здание!
Справа открылась каменная площадь, где по краям под большими навесами сновали и топтались у лавок покупатели, а дальше высилась небольшая, но самая настоящая крепость — наклонные стены из желтоватого песчаника, узкие высокие врата, над вратами — барельеф в виде орла, сидящего на диске солнца, а по сторонам их — пилястры, изукрашенные резьбой. На стене, на шесте, развевался лазурный штандарт с золотым изображением глаза, похожего на плывущую рыбу.
— Отец Небесный, его всё-таки выстроили… — Карамо сощурился, всматриваясь в крепость.
— Царский дворец? — наугад спросил Огонёк.
— Посольство Фаранге.
Лара удивилась:
— Фаранцы? но они живут далеко, отсталые…
— Это упрямый и смелый народ. Если царь-бог им прикажет — выполнят. Представьте, добрались сюда на допотопных плоскодонках.
— Так не бывает, — помотал головой Огонёк, а Лара, имевшая кое-какое понятие о кораблях, с недоверием спросила:
— Что, у них совсем нет пароходов?
— Есть несколько — им продали купцы из Эндегара. Но у Фаранге свои парусные мореходы, умелые. Они давно продвигались на юг, с острова к острову, ставили фактории и гарнизоны… а теперь — пожалуйста, стяг царя-бога уже здесь.
— Правда, что они приносят человеческие жертвы крокодилам? — Лара в сомнении поглядывала на посольство, больше похожее на форт.
Компания подходила всё ближе к укреплённому зданию, Лара ясно различала охранников у врат. Снаружи вейцы-алебардщики с красными перевязями, а ближе к вратам фаранцы, застывшие будто статуи — песочные юбки, белые фартуки, обнажённые торсы крест-накрест перечёркнуты широкими портупеями, слева при бедре у каждого тесак, в руках длинное ружьё со штыком. Полосчатые воротники-оплечья и шлемы в сине-белую полоску, закрывающие шею. Вылитые фигуры с фотогравюры!
«Жалко, Лисси пошла не с нами! Она так загорелась разузнать про все народы — здесь бы ей понравилось».
— Гладкоствольные кремнёвки, заряжаются с дула, — плюнул Сарго. — Срамота, не ствол. С такими только баре захолустные охотятся.
— И бьют зайца за двести шагов. Опасайтесь их недооценить, корнет.
Собравшись ещё что-то узнать о фаранцах, Лара приоткрыла рот…
…и сквозь эфир в неё ударила густая, пьяная волна. Словно, как раньше у профессора, силой влили стакан гигаина. Ларита пошатнулась, схватилась за руку Огонька, тот глубоко вздохнул от нежданного счастья, но тотчас понял — это не ласка.
— Что?.. тебе плохо? Это от жары, скорей в тень. Эй, человек! воды барышне! беги в лавку за чаем!
— Нет. — Она закрыла лицо ладонью. Язык плохо слушался, камни мостовой шатались под ногами. Из тьмы навстречу проступило знакомое худое лицо, бледное, с синеватыми тенями под глазами. Тот молодой парень, который вещал с севера, через море, говорил о бедствии…
Он был совсем рядом.
Лара собрала волю в кулак, чтобы устоять перед веющим в лицо хмельным ветром. Сосредоточиться. Дистанция? направление?
«Он за стеной. В посольстве».
Почему-то на сей раз его лицо открыто, без всякой повязки…
…и шлема!
Парень был в подпитии… или накурился. Ларе казалось, что она чувствует запах макового зелья — такой доносился из окон тайной курильни в квартале.
— Ласточка? — проговорил он жалобно и, неловко подхватив платок, прикрылся им до переносицы. Поздно, образ запомнился.
— Кто тут зовёт Ласточку? — почти зарычал в эфир Огонёк. — Не тронь её!
— Сними обруч, парень. Ты лишний.
— Чего? Будешь мне приказывать?!
— Огонёк, сними. Пожалуйста, — попросила она. — Я должна говорить с ним один на один, это важно.
— Да кто он такой?!.
— Опять? — с тревогой обернулся к ней Карамо.
— Ага. Он здесь.
— Ринтон, снимите медиатор.
Злобно ворча: «С-с-собака, два хвоста!», паренёк подчинился. Кавалер неотрывно смотрел на девчонку:
— Ларита, спросите — что ему надо?
— Не повторяй, я слышал. Скажи… нам надо встретиться. Завтра. Сегодня я… не в форме.
— Ты макоман?
— Не твоё дело! — грубо ответил бледный парень. Маковники страсть не любят, если их уличить.
— Перестань дышать на меня. Так противно, тошнит.
— Я? дышать?.. О, дьяволы, почему… — смутился он, потом заговорил резче: — Закройся. Не рукой! Ну… поставь стену. В уме. Представь, что между нами толстое стекло, быстро.
Она кое-как справилась с заданием. Одуряющее веяние стало слабей.
— Если кто-то начнёт вещать своё… настроение, самочувствие — всегда так делай. Я не хотел, прости. Само получилось.
— Вечером, когда мы вернёмся в Селище, — твёрдо сказал кавалер, выслушав запрос сидящего в посольстве, — пусть он выйдет в эфир. Обговорим место и время.
— Какая вышивка!.. о, смотри, Лис — это набивная краска с тёртым золотом! Беру всё. — У Эри глаза разбегались, торговцы кланялись ей, ликуя от больших закупок.
Тут вступал в дело Котта, знавший язык Гуша:
— Полтора маньчи. Пять? Ты корыстный торгаш, Бахла тебя покарает. Ты переродишься бесхвостой крысой… Полтора маньчи и бакат.
Взятые на прогулку унции Эри рассыпались в руках менялы на целую кучу монет, овальных и дырявых. Казалось, денег стало больше, но уходили они как вода.
Касабури следил по сторонам, опасаясь в незнакомой тесной обстановке всех. Его — с серьгами, гривой, подводкой глаз и кинжалом — заметно побаивались, но «белый веец» в торг не встревал, встречных не задевал — гушиты обтекали его, как плавучий хлам — крепкую сваю, и струились дальше.
— Превосходные штаны. — Эрита сдерживалась, чтобы не пуститься в новые траты, но экзотические товары манили к прилавкам, подстрекали потрогать, мысленно примерить. — Покажи вон те.
— Нет, нет, для госпожа офицерка их не надо! Это для…
— Гере Гириц, что он сказал?
— Их носят храмовые танцовщицы. Можно купить, но выходить них на улицу — нет. Храмовые… особые женщины, у них странные обязанности.
Лисси в уме сочиняла наброски для путевого дневника. Если заниматься этнографией, то смолоду, тогда успеешь собрать больше впечатлений.
А как назвать свою первую книгу? Скажем, «Записки графини-путешественницы». Или «Очерки о стране Гуш»?
То и дело приходилось обращаться к Котте. Конный артиллерист терпеливо разъяснял, что к чему.
«Здесь идёт большая торговля. Продают всё, даже вынутые из досок ржавые гвозди, рыбьи и собачьи кости, копчёных крыс и настойку из вшей на аптечном спирте.
Гушиты живут очень бедно, столица их выглядит грязной. У воды и около съестных лавок дурно пахнет. Помои выливают в реку. Я видела: под мостом купались голые дети, а по воде плыла мёртвая собака.
К иностранцам здесь относятся с подозрением и отвращением, считая их нечистыми для Бахлы, но ведут себя мирно. Вера баханов учит, что всё дурное только снится и когда-нибудь рассеется, в том числе иноземцы. Но и всё хорошее может оказаться наваждением.
В Панаке три церкви Грома: в Пришлом Селище, в квартале оптовых купцов и в колонии прокажённых. Когда случается мор, наводнение, землетрясение или дороговизна, баханы нападают на третью церковь и громят её, а прокажённых убивают. При этом бывают ужасные зверства. Если гонец колонии успеет вовремя добежать до Селища, наши солдаты выступают на защиту с картечницей. Гушиты называют пулемёт „голос царя-дракона“».
— Зеркало, нам необходимо зеркало, — твердила принцесса. — На борту «Быка» нельзя нормально причесаться.
— Ан Эрита, зеркала Гуша — металлические, — вежливо предупредил Котта. — Перед отлётом всё придётся взвешивать. Фунт перегрузки требует лишнего гелия…
— Ах, господи! неужели мы много накупим? Самую малость.
— Да, пустяки! — поддержал её другой артиллерист из отряда Карамо, взваливая на плечо зонтичного слуги вторую суму с покупками, как вьюк на осла.
Эри оглянулась в сторону Селища — там, над тростниковыми крышами, виднелась серебристая сигара дирижабля.
— Вот на каком экипаже надо ездить по магазинам… О, милые шарфики! или что это, пояски? Гере Гириц, как их носят?
— Глубоко под платьем. — Меднолицый дицер постарался ответить как можно равнодушней. Объяснять он не стал. Всё-таки молодые барышни, приличия и всё такое.
Дар правителей — не только умение властвовать, но и проницательность. Поняв, что Котта благовидно уклонился от подробностей, Эри перешла на язык жестов. Торговка уловила суть вопроса и показала на себе руками — вот так обвязываться и вот так.
— По жаре гораздо лучше панталон, — шёпотом поделилась принцесса с Лисеной. Та смутилась, покосившись на мужчин — вдруг слышат?..
«Испарения болот, дурные нравы — действительно, влияет! Перенеслись через море — и сами меняемся…»
«Весь женский пол в Туше носит штаны, от простых чёрных до шёлковых алых с золотой вышивкой, с затяжкой на талии или на бёдрах.
Шальвары с прорезями и завязками на щиколотках полагаются тем, кто ведёт нескромную жизнь; также они носят очень короткие жилеты со шнуровкой, открывающие спину и живот, и ходят босыми. Их называют „девы-сновидения“.
Храмовые танцовщицы стоят рангом выше, они бывают на торжествах у богатых людей, даже во дворце. Те, кто состоят в неволе, носят кольцо в мякоти носа между ноздрями.
Среди гушиток в ходу набедренные повязки. Если в них танцуют, их украшают вышивкой, бисером и кистями».
— Я куплю для тебя, Лары и Хайты. — Заметив, что Лис неловко, принцесса решила смягчить это щедростью. — Вечером примерим.
Графинька допрашивала Котту:
— Как тут развлекается простой народ? Петушиные бои, игра в кости — а, например, поют ли они хором?
— Скорее, воют, ан. Во время бедствий.
— Есть ли здесь театры?
— У царя.
— М-м-м… а библиотеки?
— У царя.
— Чем же вейцы занимаются в часы досуга?
Артиллерист задумался. Как бы пристойно высказаться, чтобы не оскорбить слух девицы?
— Курят маковую смолу. И «листву пророка» от пустосвятов.
— Нет, это дурные привычки. А занятия?
— Плодовитость.
— Вы говорите о них, словно о кроликах.
— А вы посмотрите, сколько их.
— Значит, всем хватает пищи! У них богатая земля. Я читала, что вулканические почвы…
— Дело в другом, ан. Они совсем неприхотливы. Едят всё, что растёт или шевелится. Даже червей и тараканов.
Кое-как совладав с тошнотой, Лисси поискала глазами, о чём бы ещё спросить. Главное, чтобы не про червей.
— Те фигуры человечков на карнизе — они продаются?
Вырезанные из дощечек фигуры болтались на бечёвках, свисавших с края навеса перед входом в дом.
— Нет.
— Я бы купила. У них такие странные лица…
— Это детские души. Они хранят дом от воров и порчи.
— Ду… — запнулась Лисси. — Души?
— Дети, которые умерли в доме. Гушиты считают — они превращаются в демонов и стерегут жилище. Приносят удачу в торговле… Самый сильный демон-страж — сын, удавившийся для блага семьи.
— Четыре… пять… — шевеля губами, Лис в ужасе считала фигурки. — Боже, несчастные родители…
— Они считают себя счастливыми — столько духов-защитников… Не печальтесь о них, они родили новых. Гушиты на диво многодетны.
— Но… дети!
— Здесь всё идёт в дело и на пользу, даже смерть.
Наконец, Котта привёл их к площадке, где в окружении шумной толпы выступала компания, похожая на акробатов — тощий старец со свитком в руках что-то напевно выкрикивал, двое мальчишек играли на костяных флейтах, а посредине на циновке танцевала девочка в чёрных шальварах и куцем жилете.
— Друг дицер, что декламирует дедушка? — спросил Касабури.
— Хвалит свою школу. Обещает любого сделать гибким, как угорь. Здесь традиция — держать прислугу, владеющую «танцем змей», гимнастикой души и тела. Скромная, безоружная девица, но при случае…
— Она действительно ловкая, — признала Эрита. Девочка-гушитка извивалась на месте, как пламя свечи над фитилём.
— Говорит — кто хочет, пусть попытается задеть её бамбуковой палкой, — вслушивался Котта. — За попадание — два маньчи. Она не сойдёт с места, где пляшет.
— Смешно. — Принцесса пожала плечами. — Как можно уклониться?.. Гере Гириц, пусть мне дадут палку.
— Эри, ты же станешь бить? — взмолилась Лис, жалея маленькую гушитку. По тому, как Эрита взяла палку и помахала ею, графинька увидела в подруге человека, знакомого с фехтованием.
— Только касание.
Быстрый выпад. Танцующая девочка молниеносно изогнулась, пропуская колющий удар мимо себя — и продолжала перебирать ногами, по-змеиному двигая телом.
— Ах ты… — растерявшись, Эри замерла. Как это могло случиться? Обида, досада, смущение — все смотрят, ухмыляются…
— Второй удар за плату! — провозгласил старец, воздев руки со свитком, едва заметил, что иноземка вновь готова атаковать. — Полтора баката! Глядите, о прозревшие в ладонях Бахлы, сколь велико искусство школы змей Лунного Пруда — даже заморская воительница перед ним бессильна!..
— Лови. — Нервничая, Эрита кинула парню-помощнику монеты и ударила рубящим, наискось. Шшшик! — палка впустую рассекла воздух, девочка стремительно и гибко отклонилась, но её ноги топтали циновку там же, где и раньше.
— Третий удар — один маньчи!
Ясно было, старец готов взвинчивать цену и дальше. Кругом посмеивались в кулаки, не решаясь хохотать над иноземкой в открытую.
От стыда перед своей компанией Эри хотелось провалиться сквозь землю. Хороша фехтовальщица — безоружную свистушку в двух шагах не поразила!
— А нападать девочка может? — вдруг подал голос Касабури, до сей поры внимательно следивший за напрасными попытками Эриты. — Друг дицер, спроси.
— Десять маньчи, если ты хочешь боя.
— Пусть она возьмёт настоящий клинок. Бой до первой царапины.
Притихшие гушиты расступились, охая и перешёптываясь, когда старик вынул из чехла и подал девочке странно изогнутый на конце нож. Подземный воин даже не касался своего кинжала. Лисси заволновалась:
— Каси, пожалуйста, не рань её!
— Если юбка берёт в руки оружие, — Гириц с интересом наблюдал, как черногривый сходится с маленькой смуглянкой, — она знает, на что идёт.
— Оба варвары, — еле слышно проговорила Эри.
Гушитка прянула вперёд, вильнула обманным движением — и замерла: острие кинжала коснулось её горла. Как Касабури вырвал клинок из ножен, как успел опередить девочку, Лис заметить не успела.
— Деньги назад, — молвил брюнет.
Свита старика поклонилась ему как один человек.
— Дед говорит, — перевёл Котта, — что ты большой воин, достойный служить телохранителем возле царя. Он будет много платить, если ты станешь в его школе наставником.
— Скажи ему — я занят, состою на службе Синего господаря.
— Поклонись почтенной публике, — сурово сказал старикан ученице, — принеси извинения за то, что уронила славу школы Лунного Пруда, но будь на высоте в своём раскаянии.
— Лис! гляди… — задыхающимся шёпотом произнесла Эрита.
Печальная танцовщица, затерев слюной кровоточащую царапину, сложила вместе пальцы перед грудью в какую-то причудливую фигуру, пропела длинную фразу, закинула голову и — её глаза закатились, а ступни отделились от земли.
Она, как невесомая, тихо-тихо всплывала, пока не замерла вершков на семь от земли — и так зависла.
Гушиты кругом деловито лопотали, обменивались монетами — должно быть, они сделали ставки на исход боя, — но на их лицах не было и тени удивления. Как будто для них ведьмин взлёт — заурядное зрелище.
— Отец Небесный… она заснула в секунду, сама себя усыпила… Гере Гириц, пожалуйста, пригласите их в Пришлое Селище. Сколько денег они хотят? Я должна узнать, как девочка это делает.
Альтерен — столица великого княжества Фонтес.
3140 миль к югу от Панака, 850 миль к юго-запалу от Руэна.
Пересадка штабс-капитана Вельтера с поезда на поезд пришлась на день народных торжеств. Сегодня старая столица выглядела праздничной, шумела как в храмин-день — древние высокие соборы, потемневшие и обветшавшие от времени, казалось, стали светлей, а трезвон с их колоколен разносился далеко, до вековых дубрав за окраиной. Когда стихал голос колоколов, за звуками города слышался оркестровый звон литавр.
Если бы не Нож, неотвязно следивший за своим командиром, Вельтер охотно бы прошёлся по центру Альтерена, осмотрел старинные дворцы, поклонился тысячелетней гробнице Галориса Дракона — первого «осиянного молниями», родоначальника Синей и Красной династий… Времени на экскурсию хватало, но покрасневшие от бессонницы и неумеренного питья кофе глаза жандармского сержанта без слов говорили, что Нож всегда будет рядом. Скрыться от него нельзя.
— Пустое, ваше благородие, — уверял Нож, с усилием подавляя зевоту. — За картами, бывало, и три ночи сиживал без роздыха. Кофей мало что не вёдрами хлебали, чтоб с игры не сбиться, а там — глаз да глаз. Чуть сморгнёшь — без штанов уйдёшь, вдобавок по уши в долгах.
— Не на игре ли ты сгорел, что в полк пошёл? — нервно пошутил Вельтер.
— На ней, проклятущей. С тех пор карт в руки не беру — зло от них. Кажется, вот возьму, а они — красные, липкие… Жизнь, ваше благородие, как рельсы паровозные — с них сошёл, и под откос.
С ними, час за часом наблюдающими друг за другом — кто первый сорвётся, даст промашку, — извелась и рыжая Миса. Одно кошку спасало, что Нож кормил её, давал размяться и ласкал, утихомиривая взъерошенную душу зверька. Когда выходили на перрон, брали и её с собой на шлейке — Миса тревожилась, жалась к ним, знакомым, жаловалась мявом: «Что тут? где мы? куда едем в этом гремучем ящике?»
— Славный город, я тут не бывал, — сожалел штабс-капитан, глядя с вокзальной площади в тенистые улицы, густо обсаженные липами. — У нас ещё два часа в запасе — давай пройдёмся.
— Только недалеко, ваше благородие, ладно? а то кошка изволнуется.
Оставили Мису под присмотром багажного служителя, за четвертак. По улицам шёл приодетый люд, армейские в парадной форме, катились экипажи — все в одну сторону. То и дело козыряя, Вельтер с Ножом, увлечённые людским потоком, двигались вместе с ним. Впереди маячило большое сборище, оттуда летел звон церковного клепала, в которое бьют при молебнах под открытым небом.
— День бы, другой здесь провести, — вслух мечтал командир Рыжих Котов. — И то не обойдёшь всего. Суди сам — усыпальница Галориса, обитель невест…
— Ага, кузница королев, — усмехнулся Нож, встряхнувшись на ходу. — Не знаю, как у благородных, а простые говорят — Молот на княжество указал, что оно избрано рождать дев для престола.
— Сказки. Метеорит, и только.
— Ну, теперь-то всё толкуют по науке… вам, учёным, видней! Но След Молота, он вроде настоящий…
— Об этом пусть попы толкуют. Сами оттуда язычников гоняли, проклинали.
Споря о знамении, которое случилось куда раньше, чем Галориса небесными огнями осияло перед битвой, вклинились в толпу — тут разговор, начатый затем, чтобы не касаться цели путешествия, сам собой оборвался. За морем шляп и дамских шляпок, форменных кепи, зонтиков, высился помост с железной клеткой, в которой вяло шевелились согбенные фигуры в лохмотьях. Священник с развевающейся гривой выкрикивал, стоя на краю помоста, — даже без рупора голос его, окрепший в проповедях и молитвах, нёсся над головами на сотню мер:
— Здесь нашей державе начало!.. Здесь явился Дракон во славе, Дракон Грома со знаменем истинным!.. Здесь исток славе и конец нечестию!.. Здесь предел положим дьявольскому нашествию!.. Как сошёл пламень с громового неба на меч первого царя, так вознесём мы очистительный огонь во имя избавления от супостатов, из тьмы пришедших!..
— Зря пришли, — бросил Вельтер с неприязнью.
— А что, посмотреть можно. — Нож задрал голову, вглядываясь.
— Сержант, — голос штабс-капитана стал железным, — кру-гом! Шагом — марш!
Коротко вздохнув, Нож привычно подчинился. Когда они уже порядком отдалились, за спиной раздался нестройный вопль тысяч глоток, смешавшийся с ревущим воем ракетных горелок, исполнявших ныне роль дров для всесожжения. Крик сгоравших в клетке не был слышен — да и вряд ли он долго длился. Сухое топливо ракетопланов развивает такой жар, что оставляет лишь обугленные кости.
Всё же Вельтер оглянулся. Над «жаровней» вздымался столб жирного чёрного дыма, похожий на уродливый гриб.
«Ехать, не задерживаясь. Ехать и исполнить» — вновь прозвучал у него в голове чуждый голос, и штабс-капитан ускорил шаги.
