Людмила Белаш
Александр Белаш
КЛЮЧ ВЛАСТИ
Под знаком Марса шествует война.
Lunitary Red Moon
ПРОЛОГ
Красная планета Урага.
— Великий господарь объявил предстартовую готовность! Всем отойти от пускателя! — железным голосом ревел рупор на мачте. — Всем укрыться в убежище!
Над голыми далёкими холмами багровело солнце. Как угрюм, как зловещ зимний восход!.. Унылый гул ветра и секущая позёмка.
Скрипнула, приподнимаясь, крышка люка. В щели блеснули глаза — большие, любопытные. Убедившись, что вблизи никого нет, девчонка подняла крышку — тихо! если громыхнуть, заметят. Ловко, как ящерка, выскользнула из колодца. Бесшумно пробежав по снегу, спряталась за каменным барьером.
Мороз? Плевать. Она была из той выносливой породы, которую создали для разведки.
Но даже таким в ледяную зиму нужна шкура, чтобы грела.
Тёмная обливка — бурая, лоснящаяся накладная кожа — эластичным слоем покрывала гибкое тело. Другой одежды нет — только ремённая сбруя. Золотистые волосы, густые и длинные, плотно уложены и скрыты плёнкой цвета камня.
Обливка маскирует, защищает от ветра, и — смазанная маслом — поможет вывернуться из захвата. Правда, стража схватит не за руку, а за шею: «А-а-а, мерзавка! чего тут забыла? кем подослана?» Устроят выволочку — ой-ой-ой! — пока объяснишь, что ты своя, того же стана.
«Я просто поглядеть… Жуть интересно!.. мне тоже лететь… Совсем скоро, весной».
С трудом верилось, что этот здоровенный шар — вон он высится! — сможет унестись немыслимо куда, к белой звёздочке, которая видна на небосводе по ночам.
Про тех людей, которые отправились раньше, девчонка знала одно — они не вернутся. Мудрецы-звездочёты видят больше — у них второе зрение. Там, в голубом мире, посланцы Ураги бились с его жителями и строили станы. Если б не междоусобная война господарей, уютный мир давно бы захватили…
Затаившись за барьером, зажмурив глаза, девчонка попыталась представить — каково оно, в голубом мире?
Теплынь. Кругом растут вкусные сочные грибы, прямо по колено. Много-много воды, она течёт целыми реками — течёт всегда, не только в половодье. Можно лопать грибы большущими ломтями, сколько влезет.
Она размечталась. Вообразила — вот её призвал глава лазутчиков: «Найди ключ и принеси мне. Ты получишь одежду, право на оружие, на золото». Это — высшая награда.
«Я сумею! ползком обшарю подземелья до последней норки, и поверхность тоже. Ключ есть в каждом мире — я знаю, каков он на вид и на вкус… Если заполучу… у меня будет всё! Жилище, слуги… сама выберу мужа, как господарка».
Сладко вздохнув, она очнулась. Наваждение исчезло.
Нет тепла. Нет одежды. На теле ремни и обливка. Кругом вымерзшая, задубевшая от холода земля, а впереди — шар чугунного цвета. Весна-денница далеко.
Лютая затмень-зима выла и свистела среди выветренных равнин. Рыжий от пыли снег забивался в расщелины, цеплялся за сухие травы, жёсткие будто медный провод. Вместо белых сугробов — пепельные волнистые дюны, шершавые как пемза. Из вытяжных колодцев шёл серый дым — свирепый ветер срывал его и уносил вдаль. В глубине земли дышали насосы, вращались генераторы, наполняя батареи и цистерны корабля.
Корабль!
Казалось, он вырос среди мачт и опорных дуг катапульты, словно плодовое тело гриба-чудовища. Мрачный, тяжёлый, корабль наливался силой, бросая вызов небу и ветру; он созрел и готов был оторваться от земли, чтобы нести споры жизни в иной мир.
Ушли корабелы в толстых жёлтых робах — их время кончилось, настал час пилотов. Леса, подъёмники, площадки — всё снято и увезено по воздуху на склады. Последний рабочий летун — чёрная платформа с гондолами движков — огибал на высоте выпуклый борт корабля; это мудрецы-техники осматривали напоследок броневую оболочку.
«Старт не скоро, — размышляла девчонка. — Сказали — сначала от шара отцепят трубы, а они — вон, пристыкованы… Надо перекусить и погреться внизу».
Подземные ходы, тоннели, коридоры — целый мир, родные катакомбы. Если не задевать висячих «сторожков» и проползать под «зрячими цветами», можно пробраться в такие места — дух захватывает!..
Скажем, тут — что происходит? Большое скопище народу. Все молчат, один вещает. Проводы тех, кто полетит в шаре.
Упереться спиной и ногами, расстегнуть кошель и достать пару грибных сухарей. Самое время пожевать, послушать речь.
— Двести дней вы будете спать в чреве корабля, а когда проснётесь, увидите голубое небо, пышные зелёные леса, просторы синих вод…
В полутьме зала скапливался давящий сырой холод. Эта пещера, вырытая под самой поверхностью, не обогревалась. Пар от дыхания толпы реял в воздухе, тянулся к трубам вентиляции. Одетый в алую мантию жрец-мудрец говорил на возвышении, сняв маску. Слова вырывались из его уст клубами пара.
— Там земля мягкая, подобно маслу, там тепло как в самую жарь. Там вы отроете свой стан, будете сыты и счастливы.
Громкий голос жреца широко разносился по залу, под низкими сводами, над сонмищем людских голов. Слушали с надеждой — высокие светловолосые господари в передних рядах, воины с раскрашенными лицами, черногривые бойцы в ошейниках, вольные и рабы.
На них лежала тень истомы и бескормицы. Недород прошлой годины вынудил даже знатных мужей затянуть пояса — а сколько ещё ждать урожая?.. С ледников приходит мало воды, тощую почву выдувает ветер, грунт сыплется между пальцами как прах.
Даже недра меньше греют — мудрецы спускались в самую глубь, тепломер вставляли в камень. Страх звучит среди людей: «Урага остывает». Говорят, недра очнутся — но когда?.. Без тепла нет грибов, белянок, стланки и другого корма, выручавшего народ шахт в трудную пору. Голодное затмище, цинготную весну можно переждать в спячке — охладев, окуклившись в слизистой капсуле. Однако долго спать опасно — годину, две, а после мозги свернутся, скиснут в голове.
Значит — лишние рты долой. Иначе все из-за еды передерутся, а потом друг друга жрать начнут.
— Вы встретите братьев из первой армады, — обещал жрец. — Окажите им почести! Они проложили путь к земле обетованной, они сражались с туземцами. Вместе вы покорите мир, который указали нам святые звёзды.
— Эхайя! Эхайя! — закричали воины. Они были готовы биться насмерть — воеводы, пилоты летунов и броненосок, стрелки лучемётов, биомеханики, десантники. От знати до подлого люда — каждый хотел боя и верил в победу.
— Вослед полетят новые корабли — много воинов, женщины, зародыши машин. Враг будет повержен! На великом пиру, когда сеть станов покроет новую планету, самые храбрые рабы получат волю и слуг-туземцев.
— Даджака зу! Воля! — взревели гривастые, вскидывая к потолку кинжалы и потрясая пистолями. Там, за чёрной межпланетной бездной, каждый сможет сказать: «Свободен!»
— Вперёд, смельчаки! Вперёд, красавицы! Бейтесь и рожайте, ибо вы — семя Ураги, которое взойдёт на новой земле. Ваш путь предначертан Владыками Неба. Планеты пути — наши ступени. Голубая Санкари — последняя! Вас ждёт блаженство, изобилие и счастье!
Вдохновляя пассажиров и бойцов, мудрец наглотался холодного воздуха. Последнее напутствие он выкрикивал уже сиплым, срывающимся голосом.
Протяжно завыли трубы. Служки вчетвером подняли кованый виток спирали — знак звёздного Пути, ведущего к конечной Цели, — и толпа преклонила колени, чтобы молитвой восхвалить Владык Неба.
По корням-трубам люди пошли на корабль, размещаться в узких спальных капсулах. Сквозь оболочки труб им удавалось мельком увидеть — в последний раз! — тусклое ржаво-серое небо Ураги. Злые ветры затягивали небосвод мрачными тучами, несли сухой, режущий кожу песок.
Выжидая, девчонка смекала, рассчитывала время: «Вот они в чреве… С укладкой провозятся долго… Обязательно какая-нибудь дура струсит, заупрямится лечь в капсулу… А ей затрещину — бац! а она в рёв! Позовут мудреца-лекаря, чтоб впрыснул расслабуху… Теперь дают „пузырь спячки“, велят всосать пуповину. Глоток-другой, и тело замирает. Обтягивают оболочкой. Склеивают края. Ну всё — пора!» — Она почуяла ногами, как в глубине взвыли генераторы, и начала выбираться наверх.
Вокруг катапульты трещал воздух. Даже под плёнкой зашевелились волосы! Ветер кружился колесом, обвевая пусковой станок вихрем пыли и снежной крупы, а на мачтах полыхали, извивались сиреневые огни. С огненных верхушек мачт срывались хлёсткие молнии, ударяя то в броню шара, то в землю.
Они били всё чаще, всё гуще! Оглушительный треск разрядов заглушал вой ветра. Рядом взлетали в воздух осколки, фонтаны горящей земли. Пригибаясь за барьером, девчонка вопила от ужаса и восхищения, но не слышала своего крика — и вновь выпрямлялась, презирая смерть, лишь бы увидеть миг старта.
Взрослые в стане — кто провожал первую армаду — сказывали, что это словно восход тысячи солнц. Когда, мол, оно воссияет, надо вовремя закрыть лицо, не то ослепнешь.
Буря у пускового станка рассвирепела до безумия — уже камни катились под ветром. Девчонка вцепилась в скобы на барьере, чтобы её саму не укатило.
И вдруг ветер оборвался.
Между мачтами — от вершины к вершине — как пояс шара загорелось белое кольцо.
От барьера, от блиндажей, от каждого камешка и песчинки на землю легли угольно-чёрные тени. За сверхъярким свечением было едва видно, как шар начал подниматься от земли. Быстрее, быстрее — разгоняясь, уходил корабль, сперва прямо в зенит, а затем склоняясь к востоку.
Тут глазам стало совсем нестерпимо от жгучего света; девчонка сжалась за барьером, плача от рези под веками. Или от радости. Не всем, кто улетает, удаётся вначале увидеть старт со стороны.
Теперь пора сматываться — едва пускатель погаснет, корабелы сразу явятся проверять катапульту.
Но бежать прямо и цепко она не могла — от волнения водило из стороны в сторону, как с хмельных грибов. Слёзы мутили ей моргучие глаза, засвеченные огненным кольцом, даже из носа текло — какое ж тут чутьё?.. Шаткая, во взбудораженных небывалым зрелищем чувствах, девчонка трусила без оглядки, как раззява, и на обратном пути задела «сторожок».
Клятая капля-висюлька на слизистой нитке в доли мгновения дала сигнал; ловец проснулся, выбросил пяток мокрых буркал и дюжину гибких жгутов. Оплетёт — взвизгнуть не успеешь! С ловцом управляться — нож нужен…
Стражники пришли с ленцой, волоча ноги. После старта — куда торопиться?.. Посмеялись — ишь, барахтается, как мокрица в паутине. Чтоб было досаднее, освободили ловца из ячейки и заставили идти с ним на спине, словно кормилицу машины. А ловец тяжеленный!..
Глава лазутчиков поднял ей веки, осмотрел белки глаз:
— Ротозейка… На старт любовалась? Я тебя пошлю старые станы обыскивать. Прямо сейчас. С летуна на тросе спустят — и работай до весны.
Она завыла, обнимая ноги господаря. Старые станы!.. там земляные покойники, в глубь утащат! или сама с ума свихнёшься, в тишине да мраке!
— Ладно, — пожалел господарь, — не хочешь на полуночь, полетишь на полдень. В землях Гота-стана один квадрат не изучен — гиблое место, но ты справишься. Через семь дестей заберём тебя оттуда… Грунт, стоки, отбросы — всё пробуй.
Что следует искать, она не спрашивала. Все станы ищут одно — куски ключа власти. Если б их не было, дело давно бы бросили — но они есть, только об этом принято молчать. И попутно — разведать соседские лётные базы, гарнизоны, новые тоннели и энергостанции. Это никогда не лишне.
— Рада служить! — с ликованием вскочив на ноги, она поцеловала кончики пальцев и сложила ладони перед лицом. — Семь дестей — хорошо! Успею к отлёту…
«Она уверена, что вернётся». — Господарь усмехнулся, втайне гордясь воспитанницей.
— Хайта, ты полетишь в голубой мир охотно?
— Да-а-а! — ответила она певучим голосом. Господарь спрашивает о её чувствах! это большая честь! Но тут же оговорилась:
— Я буду плакать по Ураге…
Выйдя от главного лазутчика, она достала скребок и преспокойно стала очищать себя от слизи. Другая лазутчица, ждавшая у двери, пренебрежительно скосилась на Хайту:
— Пороть приказал?
— Что ты!.. дал особое задание. Такое тайное, что говорить не велено. Готовит меня к службе в голубом мире…
В тот же день.
Голубая планета Мир.
Жаркая летняя ночь. Аромат цветущих магнолий.
Погода — мечта астронома! Ясное безветренное новолуние. Такая тишина, что слышно пение цикад в долине. Телескоп под куполом двигался вслед за небесным сводом, не отклоняясь от объекта наблюдения.
Как в любом казённом учреждении, на угловой полке — алтарик. Суровый Громовержец — в левой руке шар-планета, в правой Молот Гнева. По сторонам от Отца Небесного — добрая Дева-Радуга и крылатый Ветер-Воитель. Больше всего в обсерватории почитали хозяина погоды — Ветра. Когда начиналась ночная работа, к ногам крылатого Воителя ставили новую свечу и шептали, кланяясь алтарику: «Избави нас от облаков, туч и дождя. Да будут небеса прозрачны и чисты».
Кроме сложной и громоздкой фотокамеры, у телескопа сидел живой наблюдатель.
Главный объект — планета Мориор, кроваво-красный шарик, слегка дрожащий в потоках атмосферы.
Дни шли за днями, превращаясь в месяцы. Над обсерваторией шумели дожди, бушевали осенние штормы, нависали снеговые тучи, но место было выбрано удачно — вновь очищалось небо, давая простор зоркому телескопу. Там, на Мориоре, тоже менялась погода — только вдвое медленнее. Полушария красной планеты поочерёдно белели от снега, затем темнели в сезон половодья, потом покрывались жёлто-зелёной пеленой растений.
Месяцы, годы. Астрономы привыкли к чередованию сезонов. Наблюдение стало рутиной. Но планеты медленно сближались. Наступило противостояние.
И вот, в одну жаркую летнюю ночь…
— Гере приват-доцент, — аспирант с волнением оторвался от окуляров, — вижу вспышку! Вспышка в южном полушарии!..
— Вы не ошиблись? — Приват-доцент нетерпеливо занял его место.
Мало ли что — усталость, напряжение… Порою утомлённые глаза жестоко шутят с астрономами. Еле видимое пятнышко свечения мерцало на лике Мориора — такое крохотное…
…такое ужасное.
«Боже… Это выстрел катапульты».
— Фотографируйте! У нас должно быть веское доказательство.
«Да, парень, не зря ты столько ночей провёл у телескопа. Выследил свою удачу».
— Поздравляю, коллега. Боюсь, вы войдёте в историю.
— Вы полагаете?.. — Молодой аспирант трепетал.
— Уверен. Они стартовали. Через семь месяцев будут здесь.
— Но это означает…
— Война. — Глядя, как медленно тает зловещая вспышка, приват-доцент почувствовал, что близок к обмороку.
Так мало лет для передышки!..
Хладнокровные дьяволы опять начали снаряжать свои шары, набитые личинками живых машин, оружием, безжалостными воинами.
«Прошлая неудача их не обескуражила. Но — почему неудача?.. Почему мы считаем, что они хотят победы в честном бою? Они воюют по-другому. Зарылись в землю, где их не достать, ждут своего часа… как семена в пустыне — когда прольётся дождь, они взойдут. А мы? что делать нам?..»
В минувшую войну, едва окончив магистратуру, он по зову сердца записался в армию. По глупости — в пехоту, которую броневые черепахи дьяволов косили и топтали как траву. Лишь после несчётных жертв и разрушений чудом удалось остановить пришельцев, а затем — погнать вспять, в ямы-кратеры. Власти громко обещали: «Больше никогда! Мы встретим их во всеоружии! Они не выйдут из своих ям!»
«А мы действительно готовы?..»
Тонны золота ушли на новое вооружение, сотни тысяч людей встали под ружьё, погибли, стали калеками. Разразившийся кризис породил толпы нищих и неучей — деньги отнимали у народных школ, у богаделен. Богатство исчезало без следа в прорве войны. Развитая часть планеты истощилась, выдохлась в пляске смерти. А отсталые народы даже не заметили, как старшие братья отчаянно бьются, спасая Мир — они просто плодились, как животные, сильные своим числом и равнодушные в своей тупости…
Зачем прогресс, изобретения, если хлеб пожирает армия, а детям достаются корки, если лучшие парни уходят — от плуга, от станка — в казармы, чтобы учиться убивать?..
И едва жизнь начала налаживаться — вновь планета войны посылает своих дьяволов.
Астроном понял, что не сможет видеть в газетах сводки о потерях, фотографии руин. Если бы не семья — впору наложить на себя руки, не дожидаясь, пока «тёмная звезда» с рёвом обрушится на Мир.
«Это какой-то суд Господень над землёй, которая не умеет собой распорядиться!..»
— Надо срочно телеграфировать в столицу, — сдавленно проговорил он, опустив голову. — В имперскую канцелярию. Под грифом «строго секретно». Они должны знать… Но население пугать нельзя. Будет паника… Пусть поживут спокойно хоть семь месяцев.
— Надо рассчитать траекторию «тёмной звезды», — заметил аспирант, кое-как уняв нервный озноб, — вычислить место её падения.
Из формулы «наука и жизнь» он запомнил лишь первое слово, а второе выкинул. Слишком молод. Будь у него дети, он думал бы иначе.
— Займитесь этим, коллега, — вяло махнул рукой приват-доцент. — А я сделаю свои расчёты — сколько будет стоить фунт хлеба в следующем году.
Три месяца спустя.
Святая Земля, праздник Благодарения.
— Какой наплыв паломников!.. — стоя у окна, принц Церес глядел на запруженную народом дворцовую площадь.
Здесь, в субтропиках, осенний месяц листень был тёплым и ласковым. С имперского юга, где холодные ветра уже срывали жёлтую листву, люди ехали на поклонение в плотных сюртуках, капотах и манто, но на подъезде к Девину переодевались. Шляпки сменялись чепцами, манто — накидками скромных цветов.
В Девин — сияющий бело-жёлтый город храмов и реликвий — поезда, пароходы и дирижабли прибывали наполненные до отказа. Тысячи и тысячи богомольцев стремились поклониться живоносному гробу Девы-Радуги. Места в гостиницах бронировали по телеграфу, за месяц до прибытия. А жаждущие побывать в Святой Земле всё ехали и ехали!
— Правда ли, что главный келарь арендовал военные палатки?
— Да, мы их сдаём за символическую плату, — отозвался патриарх. — Примем всех. Хвала Ветру и Радуге, давшим добрую погоду нивам и достаток людям…
Престол первосвященника вёл широкую торговлю. Повсюду шла продажа образков, чёток, молитвенников и духовных книг, икон и статуэток. Наперсное Божье Око монахи предлагали на любой вкус — от дешёвых медных до узорных золотых. На площадях, на высоких помостах, играли моральные пьесы и сцены из Писания. В павильонах волшебный фонарь показывал картины — жития святых, истории мучеников и торжество церкви.
— Я заметил — вы продаёте даже проповеди на граммофонных пластинках, — выпустив сигарный дымок, принц полуобернулся к патриарху.
— Надо идти в ногу со временем, — улыбнулся владыка.
В его просторном кабинете царила зеленоватая тень плюща. Пахло чужеземными благовониями — дары Вейских островов! — над латунными чашами-курильницами поднимались струйки пряного дыма. Патриарх восседал в роскошном резном кресле красного дерева; на верху высокой спинки — позолоченное Око и выпуклая надпись дугой: «Отец Веры». Владыка любил свой титул.
Крупный, ширококостный патриарх — с квадратным, бронзового оттенка лицом, прямым грубым носом и большим ртом — походил скорее на мужлана. Изъяны его внешности искупались вежливой тихой речью, безупречными манерами и обширным умом.
По возрасту наследник Синего престола годился ему в сыновья, а по стати… Особа царских кровей! Седло, плавание и гимнастика сделали его сильным и грациозным, как античная статуя, а лощёное лицо с тонкими усиками излучало спокойное, уверенное превосходство. Сероглазый брюнет — недаром у Цереса слава первого сердцееда в Двойной империи.
Их так и хотелось поменять ролями. Одеть принца в наглухо застёгнутую рясу с жёстким стоячим воротом. Высокий, надменный, он читал бы проповеди, блестя глазами, вкладывая в слова пафос и чувственность. Прихожанки обмирали бы, лишаясь чувств. Храм всегда был бы полон, старухи бы дрались за очередь в исповедальню… А патриарха — кряжистого, с тяжёлыми руками, с брылями на щеках — в жандармы, наводить порядок и чинить расправу. Все б издалека узнавали его массивную фигуру и трепетали в страхе. Тянулись бы в струнку, а простой люд — сразу на колени, в грязь.
«Мне и так свыше дано судить и карать. Я без эполет, без сабли — а мне земные поклоны кладут. Выйду из врат — все падают словно колосья под серпом. Тот серп в моих руках… — Патриарх молчал, заставляя Цереса волноваться. — Красив Его Высочество, хорош… пост, воздержание, молитвенное бдение — и прямо-таки пророк выйдет. Куда уж мне!.. за молодостью не угнаться — кость раздалась, чрево наел. Грешен, люблю сытно поесть. Только, милый принц, слаб ты. Вспыхиваешь ярко, да сгоришь быстро… Сломают тебя. Тут нужна становая сила. Встанешь на череду молебнов, служишь две и три недели, сколько надо. Голова как котёл, глотка лужёная, ноги как тумбы — меня не своротишь. А пузо… пузо голос даёт!»
— Эрцгере, — патриарх обращался к принцу кратким титулом, — посетите храмовый театр. Труппа Красного царя Яннара представит «Мученичество Девы-Радуги».
— Увольте, Ваше Святейшество. Нет ни малейшего желания смотреть, как четвертуют нашу небесную заступницу. Ещё ребёнком я предпочитал быть запертым в тёмной комнате, лишь бы не видеть этих кровавых сцен.
Патриарх скользнул глазами по форме принца. Тёмно-синий мундир жандармского полковника… Он так впечатлителен? кто бы мог подумать!.. А ведь Его Синего Высочества полк известен как карательный… Но сам принц на усмирения не ездит. Избегает кровавых сцен.
«Любопытно, принц, для чего вам воинская часть, приученная к крови? Охраняют вас гвардейцы — а зачем наследнику головорезы?.. Хотя его адъютант на живодёра не похож». — Патриарх искоса взглянул на прапорщика, застывшего у дверей в ожидании. Очень молодой, тонколицый, худой и бледный… однако породистый. Судя по росту, обещает стать сильным и гибким бойцом.
«Если сердце не подведёт. Что-то губы у него синеватые…»
— Будут и другие представления. «Битва Ветра-Воителя на берегу Ярги», «Победа инквизиции над еретиками-меченосцами»…
В тишине кабинета от патриарха не ускользнуло тихое хмыканье. Кто это позволил себе?.. никак малокровный адъютант?
— Победа… — задумчиво произнёс Церес, с непринуждённым изяществом положив окурок сигары в одну из выемок большой пепельницы чёрного фарфора. — Двести лет празднуете — не наскучило? или остались сомнения?..
— С ересью мы будем сражаться всегда, — мягко, но непреклонно сказал владыка.
— Мне кажется, Орден меча не настолько мёртв, как принято считать.
— Избегайте секретных обществ, Ваше Высочество. Они соблазняют древним знанием, но их учение — ложь и отрава, — отечески предостерёг патриарх.
— Важные дела вершатся втайне. Но где в наш век найти верных людей?..
Владыка сделал адъютанту властный знак: «Удалитесь». Помедлив, бледный прапорщик дождался жеста Цереса и лишь тогда вышел с поклоном.
— Этот юноша с тонким лицом — надёжен? — напрямик спросил патриарх.
— Полагаю, вам известно, что в моём полку много людей, которым больше некуда идти. Каторга, виселица, расстрельный плац — или полк.
— Отец Небесный!.. в чём же провинился такой худосочный парень?
— Оставьте ему его тайны, отче.
— Слушаю вас, эрцгере. Зачем вы приехали в Девин?
— Суть дела я уже объяснил. — Принц держался величаво, но в его голосе звучало напряжение. — Мне нужны верные сподвижники…
— Мудрый выбор очевиден, — речь патриарха зажурчала, словно медовый ручей. — Остатки запрещённых орденов — или знамя истины?.. Святая церковь Грома даёт верным сынам благословение… и помощь, словом и делом.
— Объединить империю, — сквозь зубы молвил принц, повернувшись к окну. — Из Двойной — сделать единую.
— Своевременно ли?.. Урожай богат, цены снизились, бедняки сыты, а бунтов всё меньше. Во времена благополучия лучше решать дела мирным путём — через парламент, прессу. Обещаю вам свою поддержку.
— Через четыре месяца это благополучие рухнет. — Принц остро и жёстко взглянул на владыку. — Сейчас к вам едут сытые — вскоре прибегут отчаявшиеся.
— Мориор?.. — Владыка рывком поднялся из кресла.
Церес медленно наклонил голову.
— Это государственная тайна. Я делаю вам большой подарок, отче, сообщая её. Пока мы здесь беседуем, где-то там, — принц указал на потолок, — несутся шаровые корабли. Они уже в пути. Второй войны империя может не выдержать… если останется разделённой на Синюю и Красную половины. Ну что, Ваше Святейшество?
Жандармский прапорщик, выйдя из покоев патриарха, праздно прогуливался по коридору. В отличие от улиц Девина, тут было малолюдно. На посту — безмолвный рядовой служитель в форме угольного цвета, с багровым знаком серпа.
«Серп и Молот» — девиз инквизиции. За два века эта чёрная полиция поднаторела выслеживать и нападать со спины. Кое-что умел и прапорщик — научился, пока не пришлось вступить в полк. Правда, он обучался боевым искусствам в другом ордене.
— Впервые в Девине? — дружески подошёл молодчик в чёрном мундире, судя по нашивкам — сержант. Считай, младший офицер.
Прапорщик небрежно откозырял ровне по званию:
— Так точно, брат.
— Вы счастливчик! Сразу столько увидите… Представления будут роскошные — у нас играет труппа Красного императора, там великолепные девицы. Говорят, принц неравнодушен к молодым актрисам?
— Скандальные газетки много чего говорят.
— Да! порой такого насочиняют… — рассмеялся чёрный сержант. — А третьего дня будет сожжение ведьм. Люди платят сто унций за место, перекупают билеты, ажиотаж бешеный. Могу достать контрамарку…
— Ересь? колдовство? — деловито осведомился прапорщик.
— Вещуньи, причём здешние, — тише сказал сержант, приблизив лицо. — Изображали ясновидящих… Прослушивали спальни и исповедальни, сон цепенящий насылали… не говоря уж о наводке для воров.
— Матёрые, — глазом не моргнув покивал прапорщик. Его собственный обруч-медиатор, вшитый в кепи, отозвался тяжестью, словно сдавил голову. — И как тут вызрели такие мастерицы?
В чужих местах приходится обуздывать себя, чтобы ни слова не сорвалось в эфир с обруча. Иначе инквизиция запеленгует. Если говорить через эфир — только узким лучом, мимо церковных слухачей…
— За всеми не уследишь. — Сержант с досадой отмахнулся, как от вьющегося комара. — Надо ловить их, едва дар вещания проснётся. Бывают и летающие лунатички. Этих тоже на горелку. Дьяволово семя!..
— Да свершится воля Отца Веры, — осенившись знамением Ока, прапорщик легко спросил: — Перевоспитать не пробовали?
— Как в империи? — Опытный в делах о тёмной силе, сержант поморщился. — Ненадёжное это занятие… Хотя, если раскаются по-настоящему, докажут верность… Можно взять в службу и подросших. — Он улыбнулся. — Скажем, ваших лет.
Это была вольность, близкая к ереси, и чёрный сержант знал, что говорит запретное. Инквизиторам разрешено лгать с целью вызвать собеседника на откровенность. А может, не только ересь, но и слабо завуалированное предложение?.. Похоже, гонители тёмных искусств сами нуждались в тех, кого ловили.
«Заманиваешь, брат? Тебе известно, кто я? или нужен агент? Напрасно стараешься».
— Желаю успеха. Ба… — заглянул прапорщик за плечо сержанта. — Вы принимаете здесь иноверцев?
Там, вдали, по коридору шли несколько фаранцев — заморских жителей ни с кем не спутаешь. Песочного цвета одеяния до пят, складки играют золотым блеском, полосчатые воротники… Их головные платки похожи на чепцы и накрахмалены так, что шуршат на ходу будто фольга. Прямо живая картина с маскарада: «Империя Фаранге в лицах».
— Посольство. — Сержант пожал плечами.
— Царь-бог хочет принять веру Грома?
— Нет, они закоренели в язычестве, их кумиры — крокодил и цапля. Истинные идолопоклонники… Эти ездят по островам и странам. Шпионят. Или хотят купить нарезное оружие — да кто им продаст?.. За всё честно платят и делают вид, будто ищут старинные вещи — то ли осколки венца, то ли куски кольца. Мифические бредни!.. Высокий жрец — их главный. Занятный тип, вроде прорицателя или волхва. Но, — предупредил сержант, — общаться с ним, а тем паче просить прорицаний — пагубно для души. Так принести вам контрамарку?
— Спасибо, брат, — но я сопровождаю принца.
— Если Его Высочество окажет честь посетить аутодафе, — вздохнул молодой инквизитор мечтательно, — вам и пропуск не понадобится… для церкви это будет великий день. От души прошу — намекните принцу: наше братство с упованием ждёт его визита.
Похоже было, что он говорит правду. Этот парень, кажется, искренне любил свою секретную службу и втайне жаждал высочайшей похвалы.
— Увы, мне нечего сказать о планах принца.
— Понимаю. — Слуга Серпа откозырял на прощание. — Если надумаете — меня всегда можно найти здесь. Спросите брата Леве, любой караульный подскажет.
«А он приятный малый. Работа мрачная — следи, вынюхивай, допрашивай, — и отношение такое же, как к нам, жандармам…»
Чёрный сержант ушёл, ничего не добившись. Если его подослали, то зря.
Между тем фаранцы приближались, шествуя скользящим шагом. Первым, действительно, шёл бесстрастный молодой жрец с непокрытой, наголо обритой головой. Для фаранца он выглядел необычно — высокий, светлокожий, брови золотистые, пшеничные, глаза бледно-голубые, в то время как его спутники — темноволосые и темноглазые, среднего роста и тонкого сложения.
И обруч…
Выше бровей чело светлого жреца охватывал обруч белого металла.
«Он… медиум, вещатель? или это украшение?»
Жандарм отступил, дав дорогу фаранцам, но жрец остановился, его свита тоже.
Взгляд.
С божественным спокойствием светлый смерил прапорщика глазами и негромко заговорил. Его голос — плавный, чужой, инородный — лучом шёл с обруча на обруч, ясными словами проникая в мозг:
— Твоё имя — Ларион. Ты подкидыш, ибо рождён вне брака. Меня зовут Мосех, я тоже подкидыш — так я был спасён от смерти. И ты, и я знаем, что надо искать. Случайных встреч не бывает. Хочешь пойти со мной?
Растерянный и потрясённый этой мгновенной вспышкой ясновиденья, прапорщик в смятении попятился на шаг, не зная, что делать. Луч изо лба жреца словно сделал его прозрачным. Мало кто из вещунов может так проникать в чужую память — на секунды; чуть промедлишь — рухнешь в обморок.
Он попытался увернуться от судьбы. Отвечая, приоткрыл вещание — тонким лучом, точно в лоб фаранцу:
— Сейчас выйдет мой господин. Я должен сопровождать его.
— Он выйдет через час. У нас есть время. Идём? — Мосех протянул руку.
— За мной следят.
— Следят за всеми. Но мы оба — мастера, нас не услышат. Кстати, твой позывной — Ремень — очень плох. Однажды ты сменишь его…
И прапорщик решился — словно в безумии шагнул с моста в реку. Под пристальным взглядом постового он отправился за странным жрецом, не ведая, куда тот приведёт его.
