Ливень прекратился, но редкие крупные капли висели в воздухе, не подчиняясь ни человеческой логике, ни справедливому для всей Вселенной закону гравитации. Заключенные в неосязаемую, но отчетливо видимую серебристую оболочку, они казались икринками, которые какая-то летучая рыба по ошибке рассеяла над этой безлюдной землей, и вот теперь они в полной растерянности парили между набухшей от дождя зеленью и никогда не иссякающими серобрюхими тучами — что было напоено влагой в равной степени — и все силились выбрать, куда же им теперь податься.

Видимость, естественно, была препаршивейшей.

Сзади раздались торопливые гулкие шаги; по мощному, как у першерона, дыханию нетрудно было догадаться, что это Пыметсу: потерял Юрга из виду и напугался. Уже сколько месяцев они обшаривали эту дохлую планетку в поисках «того — не знаю чего», и ни разу ни в какую передрягу не попадали; но все-таки кто-нибудь из дружины постоянно пасет своего командора, как дитё малое, и совершенно очевидно, что тут не обошлось без тайного наказа заботливой супруги.

Шаги замерли, и дыхание стало сдержанным.

— Присаживайся, — не оборачиваясь, кивнул Юрг.

Пы поддернул отвороты сапог, чтобы они ненароком не свалились, и неуклюже примостился рядом с командором на краю обрыва, свесив ноги. Под ними простиралась неизвестность, заполненная икряной серебренью.

— Ну, как, рискнешь туда сигануть? — поинтересовался командор, сам с трудом сдерживающий нетерпеливый исследовательский зуд и так и не привыкший к тому, что у его верной дружины он начисто отсутствует.

Пы, беспрекословно выполнявший любые приказы, начал кряхтя подыматься.

— Сиди уж. Дождемся остальных. Шуток не понимаешь…

Доблестный меченосец принялся устраиваться поплотнее, скрипя пуленепробиваемыми штанами. Надо полагать, обиделся. Как всегда.

Борб и Дуз подошли почти одновременно и застыли в недоумении, разглядывая лежащую перед ними естественную выемку: если бы не двухкилометровая протяженность, она, скорее всего, сошла бы за каменное корыто, наполненное мыльной пеной, в котором здешние горные гномы устроили себе постирушку; действительно, подобный туман попался им только однажды, в окрестностях захолустного городка (то есть не городка, разумеется, а его руин, погребенных под многометровым слоем гнуснозеленого симбиоза гриба и водорослей) и скоропалительно нареченного Скрипучим Ставнем за надрывающие душу звуки, рождающиеся где-то под лишайниковым саваном. Тогда чутье первопроходца шепнуло Юргу: дальше не суйся. Он послушался, потому что за последнее время это самое чутье что-то феноменально обострилось, и они отступили с поспешностью, которая граничила с позорной трусостью.

А может, следовало рискнуть? Ведь Скрипучий Ставень был первым местом, куда привела их загадочная «поземка». Что, если именно там и скрывалось искомое «то — не знаю что» — магический амулет, способный снять заклятие с невидимой тихрианской горы, в недрах которой по собственной неразумной воле — и на их общую неизбывную беду — непробудным сном почивала рыженькая царевна-Светлячок…

Ладно. Ставень они обошли стороной, потому что каждый город здесь был, в сущности, братской могилой, по молчаливому соглашению неприкосновенной и для землян, и для джасперян. Но сегодня отступления не будет, потому что невесть откуда взявшаяся «поземка», стремительным снежным (но на самом деле — всего лишь призрачным) ручейком указывающая им путь от одного привала к другому, привела их в горы, здешней цивилизацией, похоже, обойденные. И это было странно. Как правило, этот эфемерный гид старался заинтересовать их или руинами и могильниками, или, как вчера, чем-то вовсе необъяснимым: на первый взгляд заболоченное морское побережье и унылая гладь неживой воды наводили на мысль, что здесь вообще никогда не ступала нога человека. К счастью, неугомонный Флейж предложил осмотреть береговую полосу с высоты птичьего полета, и тогда они разглядели цепь подводных островов…

Укрытые мутным пластом гнилой воды, они, тем не менее, сохранили свою первозданную белизну, все — кроме двух. Ближайший к берегу, безукоризненный прямоугольник, был, несомненно, обтесанным основанием небольшого островка, и причудливые узоры охры и киновари на нем, скорее всего, объяснялись буйством мелководных кораллов; но вот последний, струящий из глубины чистый золотой свет, казался осколком солнца, и разгадать его происхождение было невозможно. Чтобы полюбоваться на это диво, командор вызвал жену; мона Сэниа, в последнее время взиравшая на все диковины этой земли с определенным предубеждением, только пожала плечами: «Если эти острова сдвинуть, чтобы не было зазоров — получится статуя человека. Рухнула, раскололась. Ну и что?» А действительно — ну и что? Статуй такой высоты просто не могло существовать. Да если бы каким-то чудом ее и создали, для амулета она была несколько великовата, а, следовательно — для них бесполезна. И когда они вернулись на зыбкую землю и хором выразили свое разочарование, тут же появилась «поземка» и повела их сюда. Только вот зачем? Сколько можно смотреть на это гигантское корыто, наполненное туманной пеной?

— Ну что, предложения имеются? — спросил командор, усиленно и безуспешно пытавшийся все эти месяцы привить своим спутникам способность инициативно мыслить как в отсутствие, так и в наличии начальства.

Дуз подергал кончиком носа, отчего стал похож на гамадрила. Борб почесал затылок через капюшон неизменного полускафандра, шоколадного с белой горловиной, за что Юрг и Сэнни за глаза именовали его «гималайским Медвежулей». Пы шумно вздохнул, так что капельки-икринки перед его лицом порскнули в разные стороны, и сглотнул слюну.

Все как всегда: ни малейших намеков на собственное мнение.

— Ладно, все равно от вас толку не добьешься. Так что сидим и ждем.

— Ну и чего?.. — неожиданно подал голос Пы.

— У моря погоды. Если туман сам собой не поредеет, попробуем легонечко подогреть его десинторами. Вряд ли там внизу наличествует какая-нибудь живность, кроме тараканов.

Под «тараканами» здесь подразумевались все длинноусые и многоногие твари самых различных калибров и модификаций, кишевшие на развалинах давным-давно вымерших городов. Как это ни печально, но за все время пребывания на этой планете, несколько преждевременно и в порыве щенячьего оптимизма игриво окрещенной «Свахой», им не встретилось ни одно теплокровное животное. Не говоря уже о людях.

Но они искали здесь не простого человека.

Таинственный ёт-Хриёр-ёт, известный только по воспоминаниям нежнобрюхого Шоёо, не давал командору покоя. А что, если он был здесь не единственным колдуном и, что еще желательнее, не самым могущественным?

А за пределами мечтаний — еще и бессмертным?

Ни разу не признаваясь в этом вслух, Юрг не оставлял надежду отыскать здесь какое-нибудь сверхъестественное существо, способное пережить и глобальную экологическую катастрофу, и последовавшие за ней несколько сотен (если не тысяч!) лет, когда несчастная Сваха, оклемавшись после клинической смерти, принялась безудержно заселять свои просторы всякой сквернообразной нечистью — к сожалению, это были всего лишь изуродованные мутациями и постоянным голодом насекомые, черви, мелкогабаритные рептилии и даже кто-то вроде сухопутных моллюсков, которым более пристало гнездиться где-нибудь в тишине и уюте океанских глубин. Но моря обернулись гигантскими болотами, и тысячи видов подводных тварей отнюдь не добровольно и с непредставимой для нормальной эволюции быстротой переселились на сушу, веселя воображение формами, до которых далеко было даже старине Босху.

К сожалению, в болота превратились не только моря: собственно, твердой сушей теперь оставались лишь полустертые временем и всевозможными катаклизмами горы, необозримые пространства двух сыпучих пустынь, да еще развалины когда-то кипевших жизнью городов, разместившихся на возвышенностях. Все остальное было затоплено горькой отравной грязью — мрачная пародия на Амазонию. Впрочем, джасперяне, абсолютно невосприимчивые к инопланетным ядам, эту болотную жижу пили. И — ничего.

Но все же Юрг распорядился брать с собой воду с Джаспера. Эрромиорг, переправлявший походные обеды из замковой кухни прямо в командорский кораблик, как-то предложил переслать заодно и плиту вместе с кастрюлями — для джасперянина, владеющего даром мгновенного перехода через ничто, это было бы проще пареной репы; но командор пресек эту инициативу из экологических соображений, распорядившись прибавлять каждый раз только бурдюк с водой (пластиковую канистру, прихваченную как-то Юргом с Земли, брезгливый мажордом вышвырнул на служебный двор: по его мнению, в такой посуде можно было хранить только смазку для сервов).

Мысль о кухне вернула командора к действительности. Он искоса глянул на Пы. Тот уныло жевал какую-то травинку. Ядовитую, естественно. Борб и Дуз терпеливо ожидали дальнейших распоряжений, и если первый, не мигая, вглядывался в искрящийся перед ними туман, то второй, полуобернувшись, не спускал глаз с двугорбого силуэта спаренных корабликов, заботливо помещенных поближе к командорской спине. Так было всегда: младший смотрел вперед, старший приглядывал за тем, что могло угрожать сзади.

— Располагайтесь. — Галантный жест Юрга относился к краю обрыва. — Ждать, похоже, придется долго. Кстати, время ланча.

Он мог бы этого и не говорить: Дуз уже протягивал ему увесистый пакет с теплыми пирогами. Как походный товарищ, Дуз в последнее время его просто восхищал, всегда оказываясь в нужное время и в нужном месте. На какой-нибудь земной станции — в Антарктике или на марсианской орбите — он был бы просто незаменим.

Юрг, в очередной раз порадовавшийся тому, что промозглый, но пригодный для дыхания воздух Свахи позволял ему обходиться без шлема, принялся за свой завтрак, памятуя первую заповедь путешественника: «никогда не откладывать то…» и так далее. Тем более что Эрромиорговы «сухие паечки» поражали своим удобством, сочетающимся с максимальной сытностью: это были компактно уложенные куски жареного мяса или дичины и половинки крутых яиц, обильно пересыпанные зеленью и запеченные в тесте. Съеденные на первом привале, они позволяли до самого возвращения на Джаспер не вспоминать о еде (Пы был не в счет — у того, похоже, и мыслей-то других не бывало, как о ломте кабаньего окорока). Но вот что совсем непонятно: как это мона Сэниа в своих полетах справлялась с таким гигантским кулинарным монстром, у нее ведь ротик всегда пленял своим изяществом. Впрочем, Юрг старался под любыми предлогами удерживать жену подальше от экспедиций в этот мир, которому какого-то полушага не хватило до того, чтобы стать окончательно потусторонним. Сам же он пребывал в состоянии перманентного благостного ожидания: еще каких-нибудь три-четыре года, и сынишка достигнет того возраста, когда джасперяне преподают своим чадам первые уроки перелета через магический барьер, без излишнего мудрствования нареченного так емко и маловразумительно: «ничто». Он ни секунды не сомневался, что малыш получил от матери этот наследный дар; ну а что касается отцовских генов, то тут уж в первую очередь юный принц должен был унаследовать общечеловеческую страсть к уничтожению белых пятен если не на карте Земли (за отсутствием таковых), то, по меньшей мере, в атласе Вселенной. В тысячный раз он благословил мудрых праотцов джасперианского законодательства, которые отдали сыновей под неограниченную опеку отцов, оставляя матерям воспитание капризных и изнеженных дочурок…

Ну вот, размечтался. Прожорливая молодежь, стряхнув с колен крошки, тактично глядит в сторону, а у командора кусок на полдороге ко рту. А как тут не погрузиться в нирвану, когда такая тишь да гладь…

Как же. Стремительно нарастающий гул не был ревом громадного зверя — в несмолкаемых раскатах чудилось что-то от надвигающегося курьерского поезда устарелой конструкции. Край обрыва, на котором так беззаботно расположились дружинники, весьма ощутимо дрогнул, и в тот же миг все были уже в десяти шагах от него, на пороге спасительного кораблика.

— Спокойно, ребята, отставить панику. — Юрг жестом остановил своих спутников, уже готовых было убраться обратно на Джаспер, оберегая, естественно, не себя, а своего командора. — Тем более что с таким явлением мы ни разу…

Рев стал оглушающим, словно на них несся бешеный поток, соизмеримый по ярости с Ниагарским водопадом. Туман за кромкой обрыва пришел в движение: серебристые икринки, слипаясь в облачные комья, закружились, словно где-то в глубине заработал гигантский миксер; вот в разрывах между ними начала проглядывать зелень, устилавшая дно долины; еще несколько секунд непрерывного грохота, и метрах в пятидесяти стал виден исполинский столб воды, точно там, внизу, разлегся гигантский кит — если предположить, что на Свахе водятся сухопутные киты.

— Гейзер, — уверенно произнес Юрг. — И, похоже, что перед нами целая долина гейзеров. Они не слишком опасны, потому что работают строго по часам.

Уплотнившиеся комья тумана уже таяли, обращаясь обыкновенным дождем, точно их выжимала невидимая рука.

— Надолго его не хватит, — уверенно пообещал командор; — обождем немного, сейчас он сдохнет, как миленький!

И точно — столб воды, окутанный облаком пара, послушно всхрапнул и опал, как будто его выключили. Дружинники смотрели на своего командора как на кудесника, словно это он единолично справился с водяным монстром. Туман рассеялся окончательно, теперь можно было и оглядеться.

С двух сторон сюда сбегали пологие горные складки, густо усеянные блеклозелеными шарами; казалось, легкого ветерка или тем паче — сотрясения почвы будет достаточно, чтобы вся эта нагорная флора сплошной лавиной покатилась вниз; ощущение было жутковатым, но ошибочным: здешний кустарниковый лес обладал поистине звериной цепкостью.

А под ногами открывалась уходящая вдаль узкая долина, стиснутая неправдоподобно прямыми красновато-бурыми откосами и отнюдь не выглядевшая приветливой. Судя по камням, вокруг которых пузырилась чистая, не поросшая гнилостной ряской вода, в обозримом пространстве ожидалось не меньше трех гейзеров. И каждый мог рвануть в любой момент, без предупреждения.

— Сейчас будем спускаться, — распорядился командор. — Видите, вдоль правой стены какие-то холмики? Судя по их упорядоченности, это — все, что осталось от крошечного поселка. Но ведь ёт-Хриёр-ёту, если он спасался от тамошней цивилизации, лучшего уголка было и не выбрать.

— Скит, где тепло, но сыровато, — со свойственной ему обстоятельностью констатировал Борб.

— Не исключено, что в Хриёровы времена чистая вода стала таким сокровищем, что твое «сыровато» приравнивалось к определению «как в раю»… Ну, двинулись!

Маленький отряд очутился внизу, куда струи природных фонтанов не должны были долетать; перенасыщенный теплой влагой воздух превращал этот уголок неприветливой Свахи в естественную оранжерею, где осыпанные мясистыми соцветиями вьюнки росли, извиваясь, прямо на глазах. Немудрено, что за столько лет все это разнотравье, перегнив, дало слой почвы такой толщины, что все развалины поселка оказались погребенными не менее добротно, чем ацтекские пирамиды.

— Даже если наши гипотетические предшественники здесь и побывали, то никаких раскопок они тут не производили, это и ежу ясно, — с досадой проговорил Юрг, покачивая носком сапога подобие земного эдельвейса величиной с тыкву. — Но не могли же амулеты, которые мы нашли в брошенном кораблике, валяться здесь просто так, на земле! А кроме этих холмиков…

— Чтоб меня за ногу! — с простодушным изумлением воскликнул вдруг Пы. — Гляньте-ка, снег!

— Ты что, парень, обалдел? При такой-то жаре! От полноты чувств Юрг даже покрутил пальцем возле виска. Но в чем-то его туповатый, хотя и могучий младший брат по оружию, видавший настоящий снег только однажды, в первые часы пребывания на Тихри, был прав: из всех трещин, избороздивших каменистые откосы, обрамлявшие долину гейзеров, вытекали какие-то молочно-белые потоки. Привычно огибая зеленые холмики и никоим образом не реагируя на присутствие замерших людей, они целеустремленно направлялись к еще дымящейся горячей луже, в которой пестрела обваренная кипятком растительность.

— Тараканья мелочь, — уверенно констатировал Юрг. — Потянуло на тепленькое.

— А почему — белые? — поинтересовался дотошливый Борб.

— Пещерные. Долгая жизнь под землей не требует защитной окраски… Вон, уже нахлебались своего супчика, назад ползут.

Но командор ошибся: белесые длинноусые твари, словно потеряв ориентацию, бессмысленно кружились на месте, отчего окрестности гейзера стали напоминать гигантский снежный муравейник; Борбу пришлось прикончить парочку наиболее предприимчивых, подбиравшихся к его сапогам — не из соображений безопасности, а просто из чувства брезгливости. Но, к немалому изумлению людей, оставшиеся в здравии тараканы тут же уволокли бренные останки погибших и предали их погребению в теплых лужах. Впрочем, и остальные твари, оказывается, кружили по долине не бесцельно: каждый теперь тащил в воду кто травинку, кто листик, а некоторые, объединившись, и себе подобных, тщетно пытающихся сопротивляться.

— Мать честная! — изумился Юрг. — Да никак они тут насобачились варить себе обед в естественных условиях! Показать бы этот феномен нашим энтомологам — дошли бы до заикания, а потом получили по Нобелевской премии…

Но, как выяснилось, суповарением занимались не все усатые твари: наиболее крупные тихонько ползли обратно к расщелинам, а под выпуклыми фасеточными глазами у них отвисало что-то вроде защечных мешков.

— Кому-то кормежку потащили, — заметил Борб. — И что-то их многовато для того, чтобы поместиться просто в щелках.

— Молодец, — сказал Юрг. — Профессиональная наблюдательность растет прямо на глазах. Делаем вывод: такое наличие биомассы указывает на то, что за стенами скрываются пещеры, в которых — не исключено — до тараканов обитали аборигены. Разумно будет разделиться: мы с Борбом осматриваем левую стену, а вы — противоположную. И, братцы, повнимательнее!

Пы засопел громче обычного: как всегда, командор выбрал себе напарником кого угодно, но только не его. Но Юргу было сейчас не до мелочных обид. Врожденный (как, наверное, и у всех нормальных землян) исследовательский зуд гнал его вдоль почти отвесного обрыва, на котором он уже издалека углядел полустертые столетиями ступени, ведущие наверх; но командор торопиться не стал — тщательно оглядывал каждую трещину или дыру, хотя и безрезультатно: все они были естественного происхождения и поражали разве что обилием усов и хвостов, торчащих из оных. Но когда оставалось шага три до лестничных уступов, наперерез Бобу метнулся некто трилобитоподобный, явно обделенный инстинктом самосохранения. Изрядно поднаторевший за прошедшую зиму в увлекательной игре, внедренной командором, дружинник скорее машинально, чем из хулиганских побуждений, точным ударом отпасовал наглую тварь прямо под ноги Юргу; тот на секунду замешкался, выбирая пару камней, которые можно было бы принять за условные ворота, но членистоногому страдальцу этого хватило, чтобы самому определить собственную судьбу: на подлете к командорскому сапогу он извернулся и, отрикошетив от земли, точно вписался в четырехугольную дырку подозрительно правильной формы.

Треск, скрежет и клацанье, последовавшие за вторжением в чужую нору, могли бы сопровождать разве что схватку двух гигантских крабов; из отверстия полетели крупная чешуя и какие-то подозрительные ошметки.

— Игра не доводит до добра, — флегматично резюмировал Борб.

— Отнюдь. Мы наконец-то нашли пещеру!

Вокруг дыры, в которую при большом (но, естественно, отсутствующем) желании можно было бы просунуть голову, отчетливо просматривались следы старинной кладки: в давние времена вход был замурован, что наводило на мысль, что это — примитивная погребальная камера. Неугомонное чутье подсказывало Юргу, что цель их многомесячных поисков — таинственная кладовая, из которой примерно год назад так и не опознанная банда джасперянских мародеров похитила бесценные амулеты древних свахейцев — прямо перед ним. Похоже, что оценить по достоинству найденные сокровища грабители так и не удосужились — или не успели. Скорее всего, их приняли за никчемные безделушки и потому не замаскировали то место, откуда их взяли.

— Эй, все ко мне! — гаркнул командор, подтверждая свой зов взмахом руки. — Сейчас сейф вскрывать будем.

Даже если его голос и не долетел до противоположной стенки каменного «корыта», остроглазый Дуз призывного жеста не пропустил, и спустя секунду оба, как сивки-бурки, явились пред командоровы очи, уже порядком вспотевшие.

Скрытое застиранной облачной пеленой солнце, которое они поначалу, согласно Звездным Анналам, звали Сорочьей Свадьбой, потом упрощенно — Сорокой и, наконец, совсем фамильярно — Соуроком, сейчас гнездилось где-то в окрестностях зенита, и командор со злорадным сочувствием оглянулся на своих подчиненных, облаченных в «полускафандры», то есть длинные камзолы из тонкой оболочки молодого жавра. По здешним варварским меркам — высшая степень неуязвимости. И, в качестве бесплатного приложения — теплоизоляции. Багровая лунообразная физиономия Пыметсу глянцевито отсвечивала, точно ритуальная маска из сургучной яшмы, а на раздвоенном кончике вздернутого носика висела янтарная капля. Жалко ребят, но облачаться в легкие синтериклоновые скафандры с внутренним охлаждением, которые предлагала им Земля по щедрости душевной, они из патриотических соображений отказались — ну вот и пусть теперь терпят.

Тоже мне традиционалисты липовые — как запахло пожизненной слепотой, так разом напялили спасительные обручи-офиты, включая короля с семейством. И не посмотрели, что в списке рыцарских регалий такой отличительный знак не числится. Хорошо, хоть теперь всегда можно опознать фанатика-крэгофила по отсутствию обруча на лбу… Однако жара — жарой, а работать надо.

— Сейчас оценим толщину стенки, — проговорил он, перехватывая десинтор за ствол и осторожно постукивая рукояткой по шероховатым кирпичикам старинной кладки. — Тут-тук, таракашки, тук-так. Кто в тереме живет?

И тут же в ответ осторожное: тук-тук-тук, тук-тук…

Он узнал этот звук сразу — тупые удары, точно бьют деревянным колышком. Туканяры, безмозглые и ненасытные, промышляющие на развалинах древних селений. Первая встреча с такой «птичкой» произошла близ развалин небольшого городка, где они вознамерились заночевать. Названия, заносимые разведчиками на самодельную карту, никогда не отличались замысловатостью — так мерные постукивания, доносившиеся из укрытых лишайником руин, породили курьезное наименование Туктукенбург. Вскоре на свет костра — а может, на запах ужина — пожаловал и сам возмутитель ночного спокойствия. Тогда это был кургузый уродец — карикатура на среднестатистического бескрылого пеликана, абсолютно голый, если не считать какой-то чешуйчатой гривы на отнюдь не тонкой шейке. «Птенчик» ковылял неторопливо, и его тупой зобастый клюв на каждом шагу отыскивал что-нибудь подходящее, по чему можно было долбануть. Юрг тогда от умиления глаза закатил: ему почудилось, что он видит перед собой давным-давно вымершего дронта…

Восторг его, однако, длился недолго и был прерван басистым рыком Пыметсу, задремавшего возле костра: желторотый «малыш», по извечной человеческой доверчивости ко всем детенышам подпущенный слишком близко, так долбанул сонного дружинника по спине, что только толстенная жаврова куртка спасла его от перелома позвоночника. Еще не разлепив как следует глаз, Пы выхватил меч, и голова непрошеного гостя покатилась в костер, заливая остатки ужина жидкой лиловой кровью. Старчески покряхтывая, Пы наклонился, окунул палец в темную лужицу и с чарующей небрезгливостью сунул этот палец в рот.

— Холо-о-одная… — протянул он с изумлением.

Это был первый и пока единственный случай проявления наблюдательности со стороны достославного рубаки. Как ни странно, но он оказался прав: тварь была хладнокровной и, судя по чешуйчатому гребню, являлась, скорее всего, разновидностью ящеров. Им, разумеется, не было никакого дела до останков рухнувшей цивилизации — подобно дятлам, они долбили все подряд в надежде выудить себе на обед гигантскую сороконожку или шипастого червя. Как и внешний вид, аппетит у этих монстров был доисторический…

Судя по силе ударов, сегодняшний туканяра им попался не из карликовых.

— Надо полагать, здоровый гусь, — степенно отметил Борб.

— Не наделал бы он нам мелких пакостей… — процедил Юрг сквозь зубы.

— Только стенку раскурочить, а там я его враз достану. — В голосе Пы четко прослушивались мстительные интонации.

— И не мечтай! Опять все кровищей зальешь, тоже мне Кудеяр-атаман.

У Пыметсу прямо-таки руки чесались при одном воспоминании о туканяровом клюве.

Из квадратной дыры снова донеслось глухое «тук!», и наружу вылетело облачко не то пыли, не то праха.

— Черт бы его подрал, клопоеда, он же там все разнесет… Если что-то и было, — упавшим голосом закончил Юрг.

— А чево? Выкурим. — Пы принялся засучивать рукава.

Юрг только плечами передернул: давно известно, что тупиц как правило отягощает избыток оптимизма:

— Это ты меня выкуришь, — вполголоса пробормотал командор. — Дуз, Борб, давайте-ка в два десинтора: один на световой луч, другой — на парализатор.

— Вижу что-то вроде жирной гузки, — прищурясь, доложил Дуз. — И шип торчит, может, ядовитый.

— Тогда задачка — как попасть в голову, — пробормотал Борб. — Ему, скотине, там не развернуться — ишь, нагулял жиру на тараканьих харчах.

— У наших ископаемых вроде этого мозг как раз и располагался в заднице, — задумчиво проговорил Юрг, опуская вторую половину изречения, весьма популярного в его курсантской юности: «А у некоторых присутствующих он там так и остался».

Пы был феноменально обидчив и непременно (впрочем, совершенно справедливо) отнес бы реплику командира на свой счет.

— Ладно, попытка — не пытка.

Борб направил парализующий луч чуть пониже хвостового шипа и дал полную мощность. Провал сей операции превзошел все ожидания: с каркающим криком, похожим на вороний, туканяра принялся отбивать форменную чечетку. Почва под ногами дружинников задрожала, как будто неподалеку стартовал среднегабаритный межпланетник.

Труха, смешанная с дерьмом, летела из дыры уже непрерывным потоком.

— Это надо кончать, — не выдержал командор. — Хотя бы из сострадания. Будем ломать стенку.

Тугой огненный луч описал вокруг отверстия широкий круг, и от легкого пинка каменная стенка рассыпалась мелким щебнем, подняв очередное облако пыли; сквозь эту завесу с паническим клекотом вылетел ослепший от дневного света туканяра, кенгуриным скоком достиг горячей лужи и, окунувшись в нее, затих. Тараканье полчище накрыло его шевелящимся саваном за десять секунд.

Юрг заглянул внутрь разгромленной пещерки и только присвистнул:

— Тогда считать мы стали раны… Хана, братцы. Считать уже нечего.

Как это ни печально, но он был прав: мельчайшая труха не хранила в себе не то чтобы амулета или какой-нибудь таблички с иероглифами — это был крах всех их надежд. Красноватые стенки выдолбленной в скале камеры, кое-где расцвеченные соблазнительными шоколадными и сливочными прослойками, поднимались чуть выше головы и явно носили следы рукотворного украшательства: то и дело попадались отшлифованные до блеска кружки и квадратики, неглубокие выемки, ниши, а вдоль верхней кромки с равными промежутками следовали глубокие отверстия — вероятно, для жердей, на которых крепились тяжелые занавеси. Разумеется, нигде не валялось ни клочка кожи, ни щепочки, ни тем более кости — теплый туман и таракашки свое дело сделали уже давно. Юрг методично простукивал стены рукояткой десинтора, но кроме неглубоких трещин, откуда порой выставлялись подрагивающие усы, ничего обнаружено не было.

Борб наклонился и захватил щепотку древнего праха; растер на ладони.

— Тараканам на подстилку, — констатировал он.

— Вот именно. А если что и было, то уплыло прямо в туканярье брюхо, покойник-то вряд ли был разборчив в еде. Одно утешает: ничего металлического или каменного здесь не хранилось, иначе наш обжора давно бы сдох от несварения желудка.

На самом деле его ничто не утешало: пропало то нетерпеливое, ознобливое состояние, которое владело им с утра, точно душа, угнездившись где-то под ложечкой, в предвкушении открытия потирала потные лапочки: сейчас, вот прямо сейчас… Ага, щас.

— Налаживай связь с нашей гасиендой, — велел он Дузу.

Связь… Совсем как на марсианской околопланетной. И почему это именно здесь, на Свахе, его стали одолевать земные воспоминания? Ведь ни на Джаспере, ни на Тихри такого не наблюдалось…

— Есть связь, командор!