ГЛАВА 45

Говорю вам, меня чествовали и как мультимиллионера, и как педиатра, и как сенатора, и как Президента. Но меня никогда не приветствовали с такой искренней теплотой, как в Индианаполисе, Индиана, за то, что я — Нарцисс!

Народ там был нищий, перенес ужасный мор, город обезлюдел, все общественные службы сошли на нет, и все жили в страхе, потому что совсем неподалеку свирепствовали войны.

Но ради меня и, разумеется, ради Карлоса Нарцисса-11 Виллавиченцио тоже они устроили парады и пиршества, затмившие роскошь Древнего Рима.

Капитан Бернард Орел-1 О'Хейр сказал мне:

— Бог ты мой, мистер Президент, да если бы я знал заранее, я попросился бы в Нарциссы!

Тогда я сказал:

— Дарую тебе имя — Нарцисс.

Но самое приятное и полезное, что я там видел, — это семейное еженедельное собрание Нарциссов.

Да, и я получил право голоса на этом собрании, как и мой пилот, и Карлос, — все люди в возрасте старше девяти лет имели право голосовать.

Если бы мне чуть больше повезло, меня избрали бы Председательствующим на собрании, хотя я пробыл в городе неполный день. Председательствующий избирался по жребию из всех присутствующих. В тот вечер жребий выпал одиннадцатилетней чернокожей девчушке, которую звали Дороти Нарцисс-7 Гарланд.

Она отлично справлялась со своими обязанностями, как, впрочем, и любой другой на ее месте.

Она уверенно прошла к кафедре, которая была почти с нее ростом.

Эта моя двоюродная сестричка взобралась на стул, не смущаясь и не кривляясь. Она призвала собрание к порядку, стукнув желтым молотком, и обратилась к своим притихшим и внимательным родственникам:

— Среди нас, как вы уже знаете, присутствует Президент Соединенных Штатов. С вашего разрешения, я попрошу его сказать нам несколько слов после завершения повестки дня.

— Кто может официально внести это предложение? — сказала она.

— Я вношу предложение, чтобы кузен Уилбур по нашей просьбе обратился к нашему собранию по завершении повестки дня, — сказал старик, сидевший рядом со мной.

Предложение было принято, а затем поставлено на голосование: каждый должен был крикнуть «да» или «нет».

Предложение прошло, хотя слышались отдельные, судя по всему, искренние, а не хулиганские выкрики: «Не-е!» и «Нет!»

Хэй-хо.

Было необходимо срочно выбрать четверых солдат взамен Нарциссов, павших в армии Короля Мичигана, он как раз воевал на два фронта — с пиратами Великого Озера и с Герцогом Оклахомским.

Один великолепный молодой человек, насколько я помню, кузнец, обратился к собранию:

— Пошлите меня! Я с превеликим удовольствием прикончу, сколько смогу, «сунеров», конечно, если они не Нарциссы.

И прочее в таком духе.

Я очень удивился, когда несколько ораторов подряд отчитали парня за его воинственный пыл. Ему было поставлено на вид, что война — это не игрушки и никакого удовольствия в ней нет и не предвидится, речь идет о трагедии, и пусть он лучше примет скорбный вид, а иначе он будет удален из зала.

«Сунерами» называли жителей Оклахомы, а заодно и всех тех, кто сражался за Герцога Оклахомского, а там были и «шоуми» из штата Миссури, и «джейнокеры» из Канзаса, и «хокайз» из Айовы, и прочие, и прочие.

Кузнецу объяснили, что «сунеры» — такие же люди, как мы, не хуже и не лучше «хужеров», как звали жителей Индианы.

А старик, тот самый, что предложил дать мне слово, встал и сказал вот что:

— Молодой человек, вы нисколько не лучше Албанского Гриппа или Зеленой Смерти, если вы можете убивать ради удовольствия.

На меня это произвело впечатление. Я вдруг понял, что нации никогда не могут осознать, что их войны — это трагедии, а семьи не только могут это понять, но неизбежно к этому приходят.

Вот молодцы!

Но главная причина, по которой кузнецу не было позволено идти на войну, состояла в том, что он успел прижить трех незаконных детишек от разных матерей, «да еще двое на подходе», как кто-то выразился.

Ему не позволили сбежать, не исполнив свой долг перед всеми этими детишками, о которых он был обязан заботиться.