ГЛАВА 29

Под конец мама часто говорила и о том, как она ненавидит искусственные вещи — синтетические ароматы и волокна, и пластмассы и все такое. Она уверяла, что любит шелк, ситец, и льняное полотно, и шерсть, и кожу, и глину, и стекло, и камень. Она говорила, что очень любит лошадей и парусные лодки.

— Все это к нам возвращается, мама, — сказал я ей. Так оно и было.

К тому времени в моей собственной больнице было два десятка лошадей — и фургоны, и телеги, и коляски, и санки. У меня была собственная лошадь, рослая — тяжеловоз клайдесдальской породы. Копыта у нее совсем скрывались под золотистыми пушистыми щетками. Я звал ее Будвейзер.

Да, я слышал, что гавани Нью-Йорка, и Бостона, и Сан-Франциско снова превратились в сплошной лес мачт. Давненько я их не видел.

Кстати, я обнаружил, что по мере того, как техника вымирала и связи с внешним миром становились все слабее, мой ум стал охотнее воспринимать разные фантазии, что было приятно.

Поэтому я вовсе не удивился, когда однажды вечером, уложив маму и подоткнув вокруг нее одеяло, вошел со свечой в свою комнату и увидел, что у меня на каминной доске восседает китаец размером с мой большой палец. На нем была синяя стеганая курточка, брючки и кепочка.

Насколько мне удалось выяснить впоследствии, это был первый официальный посол из Китайской Народной Республики в Соединенных Штатах Америки после перерыва более чем в двадцать пять лет.

За этот период, насколько мне известно, ни один иностранец, пробравшийся в Китай, оттуда не возвращался.

Так что о тех, кто наложил на себя руки, стали говорить: «уехал в Китай». Этот эвфемизм вошел в обиход повсеместно.

Мой крохотный гость знаком попросил меня подойти поближе: ему не хотелось кричать. Я наклонился и подставил ему ухо. Какое, должно быть, это устрашающее зрелище — туннель, поросший волосами, с комьями воска.

Он сказал мне, что является странствующим посланником, и его назначили на этот пост потому, что иностранцы могли его разглядеть. Он сказал, что он гораздо крупнее среднего китайца.

— А я думал, что вы там больше нами не интересуетесь, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Мы тогда сказали глупость, доктор Свейн, — сказал он. — Мы приносим свои извинения.

— Вы хотите сказать, что мы знаем что-нибудь такое, чего вы не знаете?

— сказал я.

— Не совсем так, — сказал он. — Я имел в виду то, что вы раньше знали кое-что, чего мы не знаем.

— Представить себе не могу, что бы это могло быть, — сказал я.

— Естественно, — сказал он. — Я вам подскажу: вам привет от вашей сестры-двойняшки из Мачу-Пикчу, доктор Свейн.

— Слишком тонкий намек, — сказал я.

— Я очень желаю увидеть рукописи, которые вы вместе с вашей сестрой положили много-много лет назад в пустую урну для праха, в мавзолее профессора Илайхью Рузвельта Свейна, — сказал он.

Оказалось, что китайцы отправили экспедицию в Мачу-Пикчу, на поиски утерянных секретов инков. Как и мой гость, ученые были по китайским меркам переростками.

Так вот, Элиза сделала им предложение. Она им сказала, что знает, где хранятся секреты не хуже, если не лучше, пресловутых секретов инков.

— Если мои слова оправдаются, — сказала она им, — я хочу, чтобы вы меня вознаградили туристской поездкой в вашу колонию на Марсе.

Китаец сказал, что его зовут Фу Манчу.

Я спросил его, как он очутился на моей каминной доске.

— Тем же способом, как мы летаем на Марс, — отвечал он.