ГЛАВА 15

Разумеется, нам с Элизой не дали вернуться к утешительному идиотизму. При малейшей попытке нам влетало по первое число. Кстати, наши слуги и родители обнаружили один побочный продукт нашего превращения, который их прямо осчастливил. Они вдруг получили полное моральное право нас ругательски ругать.

Да, худо нам приходилось по временам!

Между прочим, доктора Мотта выгнали, а на смену ему явились целые полчища экспертов.

Поначалу нам это даже понравилось. Первые приезжие медики были специалисты — по сердечным болезням, по легочным, по почечным и так далее. Пока они нас изучали — орган за органом, брали на анализ все жидкости в наших организмах, мы были образчиками здоровья.

Они очень старались. Они в известном смысле были наемными служащими нашей семьи. Это были ученые-исследователи, чью работу финансировал нью-йоркский Фонд Свейна. Потому-то их было так легко собрать и загнать в Гален. Наша семья им помогла. Теперь настала их очередь помочь нашей семье.

Они то и дело над нами подтрунивали. Один из них, помнится, сказал мне, что, наверно, очень здорово быть таким долговязым.

— Как там погодка у вас наверху? — говорил он, и так далее.

В этих насмешках было что-то утешительное. У нас создавалось — без всяких на то оснований — представление, что наше уродство — пустяки, дело житейское. Я до сих пор помню, как специалист по ухо-горло-носу, заглянув при ярком свете в носовую полость Элизы, сказал:

— Бог ты мой! Сестра! — позвал он. — Звоните в Национальное Географическое общество! Мы тут открыли вход в Мамонтову пещеру!

Элиза расхохоталась. Сестра расхохоталась. Я расхохотался. Все мы хохотали до упаду.

Наши родители были в другом крыле дворца. Они старались держаться подальше от нашего веселья.

Но уже в самом начале мы успели узнать горечь разлуки. Для некоторых испытаний требовалось развести нас по разным комнатам, даже не смежным. И по мере того, как расстояние между мной и Элизой увеличивалось, я чувствовал, что голова у меня превращается в деревянную болванку.

Я становился тупым, неуверенным в себе.

Когда мы с Элизой снова увиделись, она сказала, что с ней творилось примерно то же самое.

— Мне казалось, что в мой череп налили патоки, доверху, — сказала она.

Мы мужественно старались смеяться, скрывая страх, над теми тупоумными детьми, в которых мы превращались, как только нас разлучали. Мы делали вид, что у нас с ними нет ничего общего, мы им даже имена придумали. Мы звали их «Бетти и Бобби Браун».

Вполне могу и сейчас, не откладывая, сказать, что когда мы прочли завещание Элизы — после ее смерти под оползнем, — то узнали, что она хотела быть похороненной там, где смерть ее застанет. На могилу она просила поставить простой камень, с единственной, исчерпывающей надписью:

ЗДЕСЬ

ЛЕЖИТ БЕТТИ БРАУН

Так вот, последний специалист, который нас осматривал, — доктор психологии Корделия Свейн Кординер — объявила, что меня и Элизу необходимо разлучить навсегда, а это значило, что мы были обречены навеки превратиться в Бетти и Бобби Браун.