ГЛАВА 12

Во всей этой суматохе мы не заметили, как наши головы разъединились, разошлись на несколько футов — значит, мы больше не могли мыслить гениально.

Мы стали настолько несообразительными, что решили — отец просто не выспался. Заставили его выпить кофе, старались расшевелить забавными песенками и загадками, которых мы знали уйму.

Помню, я его спросил, знает ли он, почему сливки дороже, чем молоко.

Он пробормотал, что не знает.

Тогда Элиза ему и говорит:

— Потому что коровы ни за что не хотят приседать над такими маленькими бутылочками.

Мы хохотали как безумные. Мы катались по полу. Потом Элиза встала, наклонилась над отцом, уперев руки в боки, и пожурила его ласково, как будто он маленький мальчишка.

— Ах ты соня-засоня! — сказала она. — Ах ты соня-засоня!

В эту минуту появился доктор Стюарт Роулингз Мотт.

Хотя доктору Мотту сообщили по телефону о нашем внезапном преображении, похоже было, что для него этот день начался как любой другой. Он сказал то же самое, что и всегда, приезжая во дворец:

— Как делишки, детишки?

Тогда я сказал первую разумную фразу, какую услышал от меня доктор Мотт.

— Да вот папа никак не проснется, — сказал я.

— Вот как, — ответил он. В награду за свою закругленную фразу я получил едва заметную улыбку.

Доктор Мотт вел себя до невероятности буднично, он даже отвернулся от нас, чтобы поговорить с Оветой Купер, нашей нянькой. Судя по всему, ее мать чем-то болела — там, в деревне.

— Овета, — сказал доктор Мотт, — вам будет приятно узнать, что у вашей матушки температура почти нормальная.

Отца рассердила такая невозмутимость, и он обрадовался, что есть на ком сорвать раздражение.

— Сколько это тянется, доктор? — спросил он. — Давно ли вы узнали о том, что они разумны?

Доктор Мотт бросил взгляд на часы.

— Примерно сорок пять минут назад, — сказал он.

— Вы, кажется, нисколько не удивлены, — сказал отец.

Доктор Мотт немного подумал, потом пожал плечами.

— Разумеется, я очень рад за всех вас, — сказал он.

Доктор Мотт сказал эти слова настолько безрадостно, что это заставило нас с Элизой опять сблизить головы.

Что-то тут было нечисто, и нам было совершенно необходимо понять, в чем дело.

Наш гений нам не изменил. Он дал нам понять, что на самом деле мы влипли в куда более безвыходное положение, чем раньше.

Но на нашего гения, как и на всех прочих гениев, порой нападала монументальная наивность. Так вышло и в тот раз. Он нам подсказал, что надо сделать: быстренько вернуться в состояние идиотизма. И тогда все будет в порядке.

— Ату, — сказала Элиза.

— Угу, — сказал я.

Я громко пукнул. Элиза пустила слюни.

Я взял булочку с маслом и запустил ее в лицо Овете Купер. Элиза обернулась к отцу.

— Буль-плю! — сказала она.

— Мум-пум! — крикнул я.

Отец расплакался.