– Так, Галлузо, вели этого перевести в казарму к черни и после обеда – вместе со всеми на строительство. Давай сюда второго и, насколько я знаю, последнего?

– Да, господин барон, последнего, – щуплый мужчина неопределенного возраста взял под локоть сидевшего на табуретке молодого человека с совершенно охалпевшим выражением лица и вывел его за дверь. Не прошло и минуты, и так же под локоть лейтенант Галлузо ввел в комнату Фрола со связанными руками, одетого всего лишь во что-то наподобие набедренной повязки. После чего, поклонившись господину барону, оставил их вдвоем.

– Садитесь, мой дорогой, – предложил барон.

Фрол, придерживающийся избитого мнения, что лучше сидеть, чем стоять, опустился на табуретку.

Обстановка в комнате была немногим насыщенней, по сравнению с той, в которой он провел почти сутки, то есть вчерашний вечер, ночь и половину сегодняшнего дня. Если в его камере без крыши, но со стенами высотой почти в два человеческих роста, была всего лишь лежанка, сплетенная из веток, то здесь из предметов мебели были только стол и две табуретки. Стены, такого же, как в камере цвета поблекшего золота, здесь были гораздо ниже, – при желании можно было ухватиться за верхний край стены, просто подпрыгнув. Фрол посмотрел по углам. «Туалета», представлявшего собой вырытую в земле ямку, прикрытую крышкой, также сплетенной из веток, здесь тоже не наблюдалось. Да еще в двери отсутствовало узкое отверстие, какое было в камере, в которое ему вчера вечером и сегодня утром просовывали глиняную миску с кашей и еще одну миску – с водой.

Вчера, очнувшись в той самой камере без крыши, с жуткой головной болью, он посчитал за лучший вариант – как можно меньше двигаться. Незаменимым лечением от любых потрясений – и физических, и моральных, для Фрола всегда был сон. В свое время он выработал эту способность – уметь заставить себя заснуть в любое время суток и при любых условиях, несмотря на жару, холод, сырость, шум, отсутствие нормальной постели… Потому-то он и проспал все свое заключение, потратив время бодрствования лишь для того, чтобы справить нужду, да подкрепиться нехитрой снедью, выдаваемой молчаливым и невидимым тюремщиком. И сон оказал свое целебное действо: голова болела лишь временами, а значит, и нагромождение вчерашних событий Фрол мог выстроить в хронологическом порядке. Правда, понять происходящее это все равно не помогало.

– Меня зовут Волленвейдер. Звание – майор, титул – барон, – представился сидевший по другую сторону стола мужчина лет пятидесяти, судя по всему, не последний здесь начальник. – В настоящий момент ради вас я исполню должность просветителя.

Помимо кольчуги, доходящей просветителю до пояса, на запястьях у барона имелись широкие браслеты, также сплетенные из небольших колечек. Лежавший на столе плащ с нарисованными золотистыми ромбиками, выглядел, как новый.

– Ваше, допустим, имя? – спросил Волленвейдер.

– Допустим, Фрол. То есть, Сергей Викторович Фролов. Звание – сержант запаса. Титула пока не имею, – Фрол поморщился от приступа боли.

– Пока! – хмыкнул барон. – Что ж, у вас, допустим, все еще впереди. А на сегодняшний день ваше звание – чернь, а имя… ну, пусть так и остается Фролм.

– Фрол, – поправил Сергей.

– Мне все-таки больше нравится – Фролм.

– Можно подумать, господин Волен…

– Барон Волленвейдер.

– …господин Волленвейдер, вы имеете право изменить мое имя!

– Если наш сегодняшний разговор, допустим, состоится, то над своим новым именем можете сами ломать себе голову. Если же разговора не получится, то до вашего имени никому не будет дела. Ведь, допустим, уже сегодня вас можно будет скормить рыбам. Хотя, мне бы этого не хотелось. С виду вы вполне крепкий и здоровый человек, а значит, в недалеком будущем сможете стать неплохим бойцом его величества короля Халимона. Но, все по порядку…

Волленвейдер наклонился и поднял с пола кожаную сумку, достал из нее такую же кожаную фляжку и сделал несколько неторопливых глотков. После чего сразу стал называть Фрола на «ты»:

– У тебя, Фролм, допустим, есть выбор. Ты бесхитростно отвечаешь на несколько простых вопросов: какие вчера, не сегодня, а вчера были число, месяц, год, как выглядел человек, с которым ты в последний раз виделся, до того, как очутиться на Нейтральном острове, рассказываешь еще кое-какие детали… Ну а потом я отвечу тебе на твой основной вопрос…

– Что со мной произошло? – спросил Фрол.

– Вот именно, – расплылся в улыбке Волленвейдер, – этот вопрос мне больше всего по душе. Почти все пришлые первым делом кричат: «Какое вы имеете право?» или: «Вы за это ответите!» или: «Позовите моего адвоката!». Смешно. Мне и самому двадцать лет назад хотелось вот также бестолково кричать и ругаться. Но я этого не сделал, а задал примерно такой же вопрос, что и ты, Фролм.

– Ну, и что же вам ответили?

Волленвейдер вновь улыбнулся, выжидательно глядя на Фрола. Тот пожал плечами – в конце концов, почему бы не сказать, какое вчера было число? Какая в том тайна? Да и про старика, почему бы, собственно, не рассказать. Ведь, насколько можно было судить, именно из-за этого Максима Николаевича, он оказался втянут в какую-то непонятную и довольно неприятную историю. Пусть это и была неожиданная режиссерская находка, – в таком кино Фролу сниматься не улыбалось…

– Значит, ты утверждаешь, что Творец показывал тебе мир за стеной снаружи? – напрягся Волленвейдер, после того, как Фрол дошел до момента, когда Максим Николаевич предложил посмотреть в работающую на воспроизведение камеру.

– У старика в комнате был огромный макет местности, какие делают, к примеру, для игрушечных железных дорог. Только на том макете никаких железных дорог я не увидел. Зато там были горы, поля, дороги, строения. Без камеры разобрать мелкие детали я не смог. А вот в камеру увидел, как какие-то вояки с повязками на лицах напали на повозку, но охранявшие ее солдаты отбили атаку. Да, при этом один из защищавшихся отрубил нападавшему ухо…

– Как они были, допустим, одеты?

– Я особо не обращал внимания. Но похуже, чем вы. А у того, который отрубил ухо, был такой же плащ с таким же крестом на спине, как у вашего охранника. Только цвета другого – типа, фиолетового.

– Крест, как у лейтенанта Галлузо?

Фрол утвердительно кивнул.

– Когда ты говоришь, это было?

– Вчера.

– Что видел еще?

– Потом этого в плаще окружили радостные женщины и, вроде бы, все. Пока я за всем этим наблюдал, старик нес какую-то чушь, а потом стал угрожать мне каким-то приборчиком с кнопками, типа пульта дистанционного управления. Он называл его «выборочным преобразователем». Ну, и все. Потом я очнулся на острове, перешел по мосту на берег, а там меня хотели схватить какие-то люди. От них я благополучно удрал, да еще плащом разжился…

– Плащом капрала Лесного королевства, – уточнил Волленвейдер.

– Мне совершенно по барабану, какого там королевства. Этот Мордан пытался меня связать, но ничего у него не вышло.

– Мордан, значит… И что же, допустим, было дальше? – казалось, рассказ потерял для Волленвейдера интерес.

На самом деле, сидящий перед ним Фрол был первым пришлым, конечно же, за исключением Его преосвященства, кардинала Маная, который утверждал, что видел мир за стеной с другой стороны. Более того, утверждал, что видел его через работающую на воспроизведение увеличивающую камеру! То, что этот пришлый оказался на земле Горного королевства, – немалая удача.

– Хорошо, – прервал он рассказ, когда Фрол дошел до момента пленения его и Наташи. – Дальше мне все известно.

– Но мне неизвестно, где Наташа, где я, что…

– Стоп! Сначала отвечу на твой недавний самый первый вопрос. С тобой произошло то же самое, что и с большинством живущих в мире за стеной. – Волленвейдер выдержал небольшую паузу, испытывающе глядя на реакцию Фрола, но тот смотрел на него с не меньшим любопытством.

– Тебя, как и меня, как и эту девушку… Наташу, как и всех нас, потустенных, преобразовали. То есть уменьшили раз, допустим, в сто.

– Стоп! – Волленвейдер поднял руку, не дав Фролу нечего сказать. – Так называемый макет, который ты видел в камеру, и есть наш мир. Весь мир. И ты отныне и навсегда будешь жить в этом мире.

Фрол пожал плечами. Что-то частенько он стал встречать не совсем нормальных людей. А, может, это все последствия позавчерашнего банкета? Галлюцинации, белая горячка или что там еще бывает у алкашей? Но он-то не алкаш. Может, просто отравился?

– Мир за стеной и очень мал, и, в то же время, огромен, – меж тем рассказывал Волленвейдер. Это было похоже на школьный урок, когда учитель объясняет закон, открытый кем-то тысячу лет назад. Все коротко и ясно, если, конечно, принимать ту игру, которую приняли учителя.

– В действительности, как тебе и самому, допустим, удалось убедиться, будучи еще там, – он показал большим пальцем себе за плечо, – Мир за стеной это всего лишь половина большой комнаты. И сотворил его – он. Творец! Своей волей Творец прекратил наше существование в нормальном человеческом мире, но не дает умереть здесь, за стеной. Он все видит, все может, любой из нас в его полной власти. Просто здесь жизнь протекает не как в двадцать первом веке, а представляет собой что-то среднее между рыцарством и, допустим, временами мушкетеров. Здесь отсутствует привычные тебе, так называемые, «блага цивилизации», и даже огонь в мире за стеной запрещен. Но страсти здесь горят еще те, – Волленвейдер довольно усмехнулся.

– И как долго? – тоже позволил себе усмехнуться Фрол, вызвав новый приступ головной боли. – Как долго они здесь горят?

– Почти сорок лет, – как ни в чем, ни бывало, ответил Волленвейдер. – У старых дворян, то есть первых пришлых в мир за стеной уже выросли внуки, а вскоре зародится и новое поколение…

– Не зародится, – перебил Фрол, глядя Волленвейдеру в глаза.

Поверить этому э-э… барону-майору можно было лишь, как он сам выражается – «допуская», что все это игра, которую снимают скрытые камеры. Что ж, почему бы и не сыграть по их правилам? А за Наташу, за головную боль и за ночь в камере они еще ответят.

– Не зародится? – удивился Волленвейдер.

– Не-а, – Фрол позволил себе произнести это с некоторой долей издевки и закинул ногу на ногу. Только сейчас до него дошел общий смысл, который пытался донести до него старик Максим Николаевич. – А если и зародится, то в ближайшем будущем всей жизни в вашем мире за стеной, хана наступит. Ведь этот ваш Творец буквально на ладан дышит.

– Да, он в преклонном возрасте, и что? – нахмурился Волленвейдер.

– А то, что Максим Николаевич мне четко дал понять, что жить ему осталось считанные дни. Ну а после этого… сами понимаете. Если никто не придет ему на смену, то, как сказал один мой любимый артист: «По-татарски – ёк, а по-русски – нет ничего»…

Фрол удивился, перемене, в лице собеседника. Чтобы так играть, надо быть очень хорошим артистом. Может быть, эта самая режиссерская находка и в самом деле неплоха?

– И, между прочим, господин Волленвейдер, этот ваш Творец сказал, что специально выбрал меня, чтобы сделать новым богом. И еще. Он показал мне, как пользоваться этим самым уменьшающим и увеличивающим выборочным преобразователем. И даже сказал, в каком именно месте перед своей смертью этот прибор оставит…