Дорога до тюрьмы, соседствующей с королевским дворцом, оказалась совсем короткой, но пока Фрол шел, над головой погасло второе солнце. Ночь, пусть и мало отличавшаяся от дня, не лучшее время для визитов, однако откладывать важный разговор было нельзя. Перед дверью в тюрьму Фрол остановился.

– Мося, а ведь я тебя узнал, – обратился он к капралу. – Помнишь, как нас освободили лесные, а потом мы вместе защищали Рубежную крепость? Тебя еще тогда ранили.

– Конечно, помню, – Мося потер пересекающий лоб шрам. – А я вас не сразу узнал, э-э… Ваше преосвященство?

– Без всяких «э-э…», – поправил Фрол. – Ты, я гляжу, тоже в звании повысился? Как и Кургузый.

– Лейтенант Кургузый мой лучший друг, – не без гордости сообщил Мося. – Мы с ним Королевский стан у маркизов отбили. За это и звания получили.

– Молодец, капрал. А теперь скажи-ка, кто и какие камеры сейчас занимает?

– Заняты пять камер из шести, Ваше преосвященство, – с готовностью ответил Мося. – В трех – горные пленные: граф Гогуль, его сын граф Ступак и барон Биан, еще в одной – наш граф Винсепто, и в пятой – какой-то старик пришлый.

– Граф Винсепто? – удивился Фрол. – Сын генерала Бовдо? Так ведь это же он тогда нас с тобой от горных отбил!

– Так точно, Ваше преосвященство. Н потом он поднял шпагу на самого короля. И вот…

– Дела, – покачал головой Фрол. – Для начала проводи-ка меня к нему.

Камера графа Винсепто, практически ничем не отличалась от тех, в которых довелось побывать Фролу. Те же высокие голые стены без окон, лежанка, в углу – отхожая яма, прикрытая плетеной крышкой.

– По всему выходит, что и для пришлых, и для дворян тюрьмы одинаковы, – констатировал Фрол вместо приветствия.

– Кого это ночью принесло? – недовольно пробурчал разбуженный узник, поднимаясь с лежанки. – О, прыгун! То есть, боец Фролм?

– Здравствуйте, граф, – Фрол протянул руку, и Винсепто машинально ее пожал. Свежий уродливый шрам на щеке молодого графа дернулся.

– Примите мои соболезнования в связи с гибелью вашего отца. Мы общались совсем недолго, но я успел узнать графа Бовдо, как замечательного, отважного человека.

– Спасибо, боец Фролм. Я сразу не поверил, что отца убил ты, и жалею лишь о том, что лично не отрубил голову Касочу.

– Граф, вы не расскажите, почему набросились на короля со шпагой?

– Здесь нет секрета, и об этом все знают. Пока я проливал кровь за Лесное королевство, Его величество в доме моего отца соблазнил женщину. Ту, которая была моей гостьей, и которую я полюбил. Пришлую Наташу.

– Вы? Полюбили Наташу?! – поразился Фрол. – Но как? То есть, когда вы успели?

– С первого взгляда, – вздохнул Винсепто. – Когда мы вместе с Германтом похищали принца Ащука, освободили из баронского плена и Наташу.

– Просто уму непостижимо, – развел руками Фрол.

– Ты должен помнить виконта Германта. Это от него ты сбежал обратно через Восточный мост…

– А-а-а… да-да. У него еще на лбу был такой рубец.

– Теперь нет ни рубца, ни самого Германта. Погиб от стрел маркизов, – пояснил Винсепто. – И Наташи теперь тоже нет, есть королева Таша. Вот так-то, боец Фролм.

– Хм, точно с такой же интонацией обращался ко мне ваш отец. А про Наташу я все знаю, – только что от нее.

– От нее? Постой! – спохватился Винсепто. – А почему ты здесь, боец Фролм?

– Не Фролм, а Фрол. И впредь, граф, можете называть меня Ваше преосвященство.

– Что? – не поверил своим ушам Винсепто. – Преосвященство? А где же кардинал Манай.

– Полагаю, в своем монастыре. Это неважно. Скажите, граф, вы по-прежнему верны Лесному королевству?

– Королевству – да, королю – нет, – твердо ответил узник.

– Хорошо. Я постараюсь что-нибудь для вас сделать, – Фрол еще раз пожал Винсепто руку и, оставив его стоять с открытым ртом, покинул камеру.

Чтобы, сделав не больше десяти шагов, войти в соседнюю. Максим Николаевич не спал, сидел на лежанке, прижавшись спиной к стене и вытянув ноги. Он очень похудел с тех пор, когда они виделись впервые; ни о какой горделивой осанке не было и речи, к тому же под глазом бывшего Творца красовался здоровенный синячище. Такому бедолаге только милостыню клянчить. Но Фрол почти никогда не одаривал попрошаек, а прохожих, торопливо рывшихся в своих кошельках и бросавших мелочь в подставленные шапки или сложенные лодочкой ладони, молча осуждал.

Максим Николаевич не был нищим. А назвать этого человека несчастным язык не поворачивался. Сколько же бед, сколько горя принес он людям за свою жизнь! Не только врагам, или надоевшим знакомым, но еще и абсолютно посторонним людям! Даже если не считать преобразованных и перенесенных в мир за стеной, сколько осталось в нормальном мире вдов, сирот, несчастных, навсегда потерявших своих любимых!

У Фрола непроизвольно сжались кулаки. Ему успели рассказать, как отреагировали на появление Максима Николаевича на Нейтральном острове самые влиятельные люди мира за стеной. Только Гурлий и Халимон – два короля, родившихся и выросших здесь, вели себя сравнительно спокойно. Остальные трое – кардинал Манай, князь Низлый и царица Гуща, готовы были разорвать низложенного Творца голыми руками. Были готовы до такой степени, что сцепившиеся Низлый и Гуща, позабыв об осторожности, скатились со скалы в озеро и погибли в пасти гигантской рыбины. И только у Гурлия хватило ума защитить Максима Николаевича, от которого можно было узнать много жизненно важного.

– Простите меня, Сергей Фролов, – еле слышно прошептал бывший Творец. – Не убивайте меня, Сергей Фролов.

– Мне необходимо очень многое узнать у вас, – Фрол присел рядом и протянул старику небольшую флажку с брагой, которую одолжил у Моси.

Дрожащими руками Максим Николаевич откупорил крышку и сделал три жадных глотка. Глубоко вдохнул и хотел, было, вновь приложиться к горлышку, но Фрол вырвал фляжку:

– Потом!

– Вот, значит, какие напитки делают люди в моем мире!

– В нашем мире, – поправил Фрол.

– Да, теперь в нашем мире, – не стал возражать старик.

– А Купафка – ваша родная дочь сейчас находится в мире потустенном.

– Моя дочь? – встрепенулся Максим Николаевич. – Там, на острове Тамара сказала, что здесь у меня родилась дочь. Но я не поверил. У меня никогда не было детей…

– Купафка очень сильно на вас похожа. Только вряд ли вы ее увидите. Потому что сейчас ваша дочь и моя любимая жена валяется в вашей квартире на кровати, прикованная наручником к батарее! И неизвестно, что с ней сделает человек, которому вы рассказали, как работает выборочный преобразователь!

Старик с отчаяньем посмотрел Фролу в глаза:

– Я расскажу вам все. Вообще – все!

– Для начала объясните, откуда взялся этот прибор, выборочный преобразователь?

– О-о… Это внеземная штуковина. И достался мне выборочный преобразователь не от человека.

– Почему не от человека? Он, что…

– Морда у него больше не на человечью, а на бульдожью походила. Но это неважно, мало ли у кого какие морды бывают, и не важно даже то, что на руках и на ногах у того мужика было по шесть пальцев. Мало ли… А вот кровь… кровь у него была не красная, а ярко-желтая…

И Максим Николаевич начал рассказывать.

О том, как много лет назад приехал с сестрой и друзьями под Звенигород порыбачить. Как встретил на берегу Москвы-реки подозрительного рыбака, который, как оказалось, уменьшал и превращал в живцов его спутников. Как мужик уменьшил его самого и, привязав к крючку, стал опускать воду. Как он чудом спасся, а затем, завладев выборочным преобразователем, в свою очередь уменьшил мужика-инопланетянина, привязал его к крючку и тоже поймал щуку…

Фрол любил и постоянно читал фантастику, фэнтези, мистику. Он не верил в существование зомби, оборотней и вампиров, а вот в разумную жизнь на других планетах, в параллельные миры и летающие тарелки верил. И вполне допускал, что под обликом обычных людей могут скрываться те самые инопланетяне.

И если сначала Фролу подумалось, что старик излагает сюжет какого-то фантастический рассказа, то спустя некоторое время, он уже не сомневался в правдивости его слов. Да и как можно было сомневаться! Его самого уже дважды уменьшали и один раз увеличивали. Какой земной прибор мог совершить такое?

А старик все говорил, и слова его больше не казались фантастикой…

К тому времени, когда Максим Акиньшин стал обладателем выборочного преобразователя, он закончил радиотехнический техникум и работал радиомонтажником на одном из московских заводов.

Вскоре он уволился с завода и устроился в инкассацию. Работа была не пыльная, можно сказать, халявная. К тому же, бывший радиомонтажник быстро сориентировался в несложной инкассаторской иерархии, подмазал начальника взяткой и перешел работать на самый короткий и нетрудоемкий маршрут.

Выборочный преобразователь был при нем всегда – хранился в футляре из-под очков. Поначалу Акиньшин пользовался его чудесными возможностями редко. Элементарно боялся нажать какую-нибудь не ту кнопку. Затем потихоньку начал разбираться, что к чему.

Всего кнопок было десять; разных по размеру и по цвету, каждая по-разному рифленая. Акиньшин наставлял прибор на различные предметы и по очереди нажимал кнопки. Когда преобразователь оказался наведен на фикус, растущий в керамическом горшке, а палец коснулся большой зеленой кнопки, растение исчезло. То есть, не исчезло, а уменьшилось примерно в сто раз. Точно так же, как уменьшился шестипалый инопланетянин. В нормальный вид фикус вернуло нажатие красной кнопки. Акиньшин сделал верный вывод, что подтвердилось впоследствии, – прибор уменьшал и увеличивал только живое.

Следующий эксперимент проводился на котенке, которого обладатель преобразователя притащил в свою квартиру с улицы. Котенок подох после третьего обратного преобразования, и Акиньшин вновь сделал соответствующий вывод. Ну а потом…

Как-то начальник попросил Максима Акиньшина выйти поработать во вторую смену – за последующий отгул. Маршрут оказался поздним, но щедрым на отоваривание – дефицитных по тем временам продуктов Акиньшин набрал целую сумку, и довольный, возвращался домой на одном из последних трамваев. Трамвай был двойным, Акиньшин в одиночестве ехал во втором вагоне, когда на очередной остановке в него вошли двое мужчин. Все произошло быстро: не говоря ни слова, один врезал пассажиру кулаком по скуле, а другой вырвал сумку. Но сумки грабителям оказало мало. Акиньшин не успел опомниться, как его карманы оказались вывернуты наизнанку; очешник за ненадобностью бросили на пол, но забрали кошелек, паспорт и инкассаторское удостоверение. После чего, уверенные в своей безнаказанности грабители, отвесили парню несколько ударов, куда придется и больше, не обращая на него внимания, принялись копошиться в отобранной сумке.

В их жизни это стало последней ошибкой. Акиньшин нашел в себе силы дотянуться до очешника и вытащить из него выборочный преобразователь. Два нажатия на большую зеленую кнопку, и от грабителей осталась лишь одежда, опавшая на пол трамвайного вагона. Они, конечно, тоже остались, где-то там, в ворохе одежды, но теперь – уже преобразованные, то есть, уменьшенные в сто раз. И возвращать их в прежнее состояние Акиньшин не собирался. Он просто вернул себе отобранные вещи, не погнушался прихватить документы, часы и деньги горе-грабителей и на следующей трамвайной остановке выбросил из вагона в открывшиеся двери все ненужное…

Заработанный отгул для Максима Акиньшина тоже не прошел даром. Среди инкассаторов работал один дедок, выбранный, а точнее – назначенный председателем местного парткома. Дедок кичился наградными колодками, которые никогда не снимал с форменного инкассаторского костюма. Возможно, он их действительно заслужил на фронте, но поговаривали, что большую часть просто-напросто купил в военторге, а еще буквально все инкассаторы, особенно ветераны войны, заглаза называли кичливого дедка не иначе, как фашист. Гадом он был. Жадный, спесивый, молодых коллег в упор не видел, на ровесников начальству постукивал. Но поделать с ним никто ничего не мог – ни убрать с самого «хлебного» маршрута, ни сместить с должности председателя парткома не получалось.

Вот Акиньшин и решил использовать отгул, сделав доброе дело для всех, и выгодное – для себя. На каждом маршруте существовали точки: магазины, столовые и тому подобное, в которых до кабинета старшего кассира инкассатору приходилось идти через коридоры, подвалы, спускаться и подниматься по лестницам, а так как дело проходило в вечернее время, они обычно пустовали. Акиньшин всегда удивлялся, почему грабители, коих в городе хватало с избытком, не выбирают такие места для нападения на инкассаторов, и находил лишь одно объяснение – боятся человека с пистолетом. Акиньшин не побоялся.

Одевшись, как можно неприметней и взяв с собой обычный брезентовый рюкзачок, он подъехал к заранее выбранному универмагу и слился с толпой вечерних покупателей. Инкассаторская машина подкатила по расписанию, и кичливый дедок важно проследовал в подсобные помещения. Акиньшин прошмыгнул вслед за ним и, не привлекая ничьего внимания, занял место под лестницей, по которой поднялся инкассатор с пустой пока что сумкой. Все оказалось очень просто: заслышав шаги спускающегося по лестнице дедка, Акиньшин убедился, что вокруг никого нет, и вышел ему навстречу. Выборочный преобразователь исправно сделал свое дело – от инкассатора остались его уменьшенная копия, одежда, обувь и сумка с деньгами. Все это Акиньшин быстро запихнул в рюкзак и, как обычный затарившийся покупатель, спокойно покинул магазин.

Сумка с одеждой, внутри которой был уменьшенный в сто раз дедок-фашист, заняла место в мусорном бачке, а инкассаторскую сумку с деньгами Акиньшин открыл у себя дома. Денег оказалось много! Примерно двадцать его годовых зарплат. И вот тогда-то Максим Акиньшин в полной мере осознал, какие возможности могут открыться перед владельцем выборочного преобразователя!

Нет, он не стал носиться с чудо-прибором, налево и направо уменьшая инкассаторов. Он продолжил эксперименты с выборочным преобразователем и кошками. И через некоторое время открыл для себя другие его свойства, главным из которых было включение и управление приемлемо-переносящим лучом. Это оказалось очень забавным – не дотрагиваясь руками, поднимать в воздух и переносить в нужное место уменьшенный предмет. Обладал прибор и еще одной функцией, которую Акиньшин назвал «повторным нажатием». Оказалось, что если во второй раз нажать зеленую кнопку, уже уменьшенный предмет, уменьшится еще раз в сто, то есть, практически исчезнет из поля видимости. Полезная функция – решил для себя Акиньшин.

Немало времени посвятил он тренировкам выхватывать чудо-прибор из кармана и нажимать на кнопку, подражая киношным ковбоям. Как знал, что в будущем это очень даже пригодится.

Со своими личными врагами-недругами Акиньшин решил разобраться позже. Начитавшись детективов, он неплохо представлял, какие ошибки мог допустить преступник, и собирался полностью их исключить из своих действий.

Он прекрасно понимал, что опыт с преобразованием гадливого дедка был очень рискованным. Хотя бы потому, что сыскари, возбудившие уголовное дело об инкассаторе, исчезнувшим с крупной суммой, в первую очередь, стали подозревать в соучастии всех его коллег. Если уж применять выборочный преобразователь, то не с бухты-барахты, и в любом случае, не там, где живешь-работаешь.

Но вновь воспользоваться выборочным преобразователем хотелось нестерпимо. Не ради денег, теперь их у Акиньшина хватало. Да он особо и не тратился, хорошо понимая, что бдительные сыскари могут элементарно взять под подозрение инкассатора, который ни с того ни с чего начал сорить купюрами. Так, скромно торгуясь, покупал у спекулянтов музыкальные пластинки, марки, ходил по театрам, кинотеатрам.

Кино, как и большинство граждан в те времена, Акиньшин любил. Особенно обожал посещать Московский Дом Кино, что на Васильевской улице. Вот там-то, на одной из премьер отечественного кинофильма, проходившей в Синем зале, он мгновенно и до умопомрачения втюрился в молоденькую артистку, сыгравшую в том фильме главную роль. Акиньшин прекрасно понимал, что не имеет ни одного шанса добиться расположения у восходящей звезды кинематографа, и тогда он воспользовался выборочным преобразователем.

Он уменьшил ее там же, в Доме Кино, подкараулив на выходе из служебного туалета, куда после окончания фильма заглянула девушка. Сквозь упавшую на пол одежду приемлемо-переносящий луч нащупал уменьшенного, впавшего в бессознательное состояние человечка, высвободил из нее и перенес в подставленную ладонь Акиньшина. Одежда осталась валяться на полу, а ее владелица, аккуратно зажатая в кулак, перенеслась к нему домой и осталась лежать в центре обычного чайного блюдца.

Танечка пришла в сознание, сразу после того, как Акиньшин накрыл стол. Бутылка шампанского, бутылка красного вина, бутерброды с колбасой и красной рыбой, шоколадные конфеты – он собирался угостить пленницу, а потом признаться ей в любви, а потом…

Приемлемо-переносящий луч подхватил зашевелившуюся на чайном блюдце стократно уменьшенную девушку и перенес на диван, а красная кнопка увеличения вернула ей нормальные человеческие пропорции. Как же она была сногсшибательно красива! Акиньшин пожирал глазами сидевшую перед ним обнаженную девушку, сознавая, что после премьеры фильма, Танечка станет мечтой десятков тысяч парней. Понимая, что сейчас эта юная королева красоты в полной его власти, что он может делать с ней все, что угодно…

Он ошибался. Обратно преобразованная кинозвезда повела себя совсем не так, как ему хотелось. Недолго думая, схватила первое, что попалось под руку – тарелку с бутербродами, и швырнула ее в не успевшего отреагировать Акиньшина. Ему повезло, что тарелка не угодила ребром в переносицу, хотя облепившие лицо колбаса и рыба доставили мало приятного. Еще неприятней стало активное сопротивление Танечки; оказывается девчонка знала кое-какие борцовские приемы, и Акиньшину, наверняка, очень бы не поздоровилось, не задействуй он выборочный преобразователь.

Теперь он перенес-опустил уменьшенную пленницу в пустую пол-литровую банку. Акиньшин был зол. Девчонка не поняла, не захотела понять, в чьей власти очутилась, и потому требовала наказания. Это оказалось очень увлекательным занятием.

Акиньшин с интересом понаблюдал, как вновь пришедшая в сознание артистка, металась по дну стеклянной банки, отчаянно молотила кулаками в прозрачные стены, что-то неслышно для него кричала… Он подождал, пока Танечка обессилит в тщетных попытках понять, что происходит. А потом через трубочку для питья коктейлей стал потихоньку наполнять банку водой. Дно банки было слегка выпуклым, и вода сначала заполнила ее края, потом стала подбираться к центру, куда в ужасе убежала маленькая голая девушка. Акиньшин не торопился. Медленно прибывающая вода, дошла девушке до колен, подом до пояса. Она смотрела вверх и что-то кричала, а он, дождавшись, когда Танечка разрыдается, включил кнопку приемлемо-преобразующего луча, перенес ее на диван и увеличил во второй раз.

– Только что ты была вот здесь, – Акиньшин поднес к лицу открывшей глаза девушки пол-литровую банку, на дне которой плескалась вода. – Если опять начнешь выпендриваться, то попадешь в баночку еще раз, только воды в ней будет побольше. Ты плаваешь хорошо?

Она растеряно заморгала, не понимая смысла вопроса, не зная, что отвечать, но Акиньшину, на самом деле, было все равно, умеет ли Танечка плавать. От нее требовалось другое.

– Пойми, ты в моей полной власти, – Акиньшин показал незнакомый ей прибор. – Если я нажму вот эту кнопку, ты сразу уменьшишься, станешь во-от такусенькой. Я уменьшал тебя уже два раза – там, в Доме Кино, и здесь, после того, как ты бросилась в меня бутербродами. Если будешь плохо себя вести, я уменьшу тебя в третий раз и если захочу, раздавлю пальцем, словно букашку. Понимаешь?

Танечка не понимала, Танечка боялась, ее трясло от страха.

– Все будет хорошо, если ты сейчас подчинишься и сделаешь то, что я хочу. Ты понимаешь?

Танечка не понимала, но подчинилась и позволила овладеть собой. Слишком велико было пережитое потрясение, да и сил сопротивляться у восходящей звезды киноэкрана не осталось.

Молодая красивая девушка, артистка, о которой мечтали тысячи зрителей, действительно оказалась во власти Максима Акиньшина, и он воспользовался этой властью в полной мере. Правда, настоящего удовольствия от обладания пусть и живой, но безвольной куклой, не получил. Но важно было другое – Акиньшин добился цели и почувствовал себя едва ли не всемогущим.

Едва ли… На следующее же утро это «едва ли» заявило о себе со всей жестокостью.

Перед сном он вновь уменьшил Танечку и переместил на дно той самой банки. Он честно собирался отпустить ночную пленницу. Узнать ее домашний адрес, в уменьшенном виде доставить до подъезда или до двери в квартиру и там, обратно преобразовав, ретироваться. Пусть живет и снимается в кино, а случившееся воспринимает, как сон. Ведь не станет же она рассказывать всем подряд небылицы о том, как ее уменьшали и увеличивали. А он будет ходить на фильмы с ее участием и если вдруг сильно того пожелает, выберет момент и вновь направит на полюбившуюся артистку выборочный преобразователь…

Акиньшин проснулся от комариного жужжания над самым ухом. Машинально прихлопнул комара, увидел на ладони смазанное кровавое пятнышко и сразу вспомнил о Танечке. Она так и лежала на дне стеклянной банки, но когда он ее вытащил и обратно преобразовал, девушка не смогла прийти в сознание. Вместо пупка у нее была рана с запекшейся по краям кровью, а вот в теле крови, кажется, осталось совсем мало. Для обычного человека укус комара – ерунда; для стократно уменьшенного – мгновенная смерть. Акиньшину осталось всего лишь навести выборочный преобразователь на труп и дважды нажать зеленую кнопку, уменьшив его сначала в сто, и тут же еще в сто раз.

Эта смерть, если не считать шестипалого инопланетянина, стала четвертой на его счету, но угрызения совести Акиньшин испытал впервые, хотя фактически убил девушку не он, а кровопийца-комар. Две следующие бессонные ночи он вспоминал, как Танечка в панике металась по дну стеклянной банки, размахивая руками и открывая рот в неслышных для него криках. А потом ему приснился сон, в котором в банке вместе с артисткой оказались десятки таких же уменьшенных обнаженных женщин, и все они так же метались в панике и кричали, возможно, зовя на помощь, а возможно, проклиная того, кто с ними совершил такое. Никогда раньше Максиму Акиньшину не снились столь интересные сны, он даже пожалел, что проснулся. А потом до него дошло, что он вполне способен воплотить сон в жизнь. Но воплощать его надо без спешки, все хорошенько продумав.

Когда-то в детстве любимой игрой Акиньшина были, так называемые, пластилиновые войны. Акиньшин и его друг Артур Манаев лепили из пластилина солдатиков, из пластилина же возводили для них города и крепости, а потом сталкивали на полях сражений, используя трубки с иголками-снарядами, плюясь которыми, поражали противника.

Играть-воевать было очень интересно. Но если тогда солдатики были игрушечными, то теперь с помощью выборочного преобразователя, можно обзавестись, пусть сильно уменьшенной, зато настоящей, живой армией. И не обязательно только армией. Можно создать мини-государство и не одно, а несколько, можно сотворить целый мир! У себя в квартире – настоящий мир!

Спонтанно возникшая идея, настолько воодушевила, что Акиньшин не мог думать ни о чем другом. Отыскав ровную плоскую доску немногим больше метра в длину и немногим меньше в ширину, он начал возводить на ней макет местности. Подобранные на улице камни, превратились в горы, обычное блюдце с водой, установленное в центре макета, – в озеро; из пластилина были слеплены дома, дворцы и крепости, с проделанными в стенах окнами, но не имевшие крыш. Основное отличие от тех детских макетов состояло в том, что его окружали стены высотой примерно десять сантиметров, – расстояние, практически непреодолимое для людей размером в треть спички.

Много времени и особых усилий на создание макета не потребовалось. Да и расходы оказались мизерными – всего-то купить несколько коробок пластилина. А пока Акиньшин работал руками, его мысли крутились вокруг проблемы, каким образом, уменьшая и перенося людей в настольный мир, не покалечить их, и не оказаться в опасности быть уличенным и пойманным самому.

Все оказалось не так просто, как думалось вначале. На горьком опыте Акиньшин быстро убедился, что успешное преобразование киноартистки в Доме Кино произошло, можно сказать, случайно. И если бы Танечка в день премьеры фильма надела золотые сережки, то они могли бы оказаться смертельно опасны для артистки, уменьшенной примерно до такого же размера.

Акиньшин выбирал жертвы в безлюдных местах: в лесу, на берегу реки, в вагоне поздней электрички, в пустом подъезде, иногда – в лифте. Поначалу он большей частью, уменьшая выбранных людей, одновременно их убивал. Не специально и, собственно, убивал людей не он, а убивали их же вещи. К примеру, первый уменьшенный им грибник в подмосковном лесу оказался придавлен насмерть собственной корзинкой. Опасными для обреченных людей становились наручные часы, кольца, цепочки, брелоки… Для преобразуемого в момент уменьшения было бы лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть, быть одетым в легкую одежду, а лучше всего – вообще оказаться голым.

Учась на собственных ошибках, которые, к счастью для него, не были катастрофичными, Акиньшин постоянно совершенствовал «игру-охоту». Для перенесения уменьшенных людей соорудил специальные коробочки, которые обклеивал изнутри поролоном. Чтобы не оставлять на месте преобразования одежду и обувь, носил с собой рюкзачок, в который после усердных тренировок научился укладывать все быстро, аккуратно и компактно. Старался не повторяться, меняя места охоты, следил, чтобы в своих действиях не наметилось прогнозируемой системы. Постоянно «менялся» сам, другими словами, научился качественно гримироваться и быстро переодеваться.

По азарту это была ни с чем несравнимая «охота», и Акиньшин считал себя единственным в своем роде охотником, играющим по своим собственным правилам. И это была только часть глобальной игры, основное действо которой разворачивалось у него дома в настольном мире…