— Доктор, вам плохо?

Мне? Нет, мне хорошо. Как только может быть хорошо покойнику… Крохотная больница, забитая раненными под завязку. Операция за операцией, по итогам которых пациенты направляются или в палаты, или в морг. И уже не важно, что залито кровью: военная форма, или последний писк дизайнерской мысли, воплощенный в эластичных тканях. Когда в тебя всадили порцию свинца, а потом волокли в душном грузовике, шансы на спасение уходят из рук хирургов в заоблачные дали. Там уже совсем другие силы будут решать, стоит ли бедолаге коптить небо, или можно поставить точку в короткой истории существования.

— Кто у нас следующий?

— Все, это был последний. Повторная операция только завтра утром, через восемь часов. Вы можете отдохнуть.

Я механически кивнул, и лишь через минуту осознал, что мне сказали. Сон. Кровать, на которую можно упасть и провалиться в забытье, закрыв воспаленные глаза. Впервые за трое суток, которые прерывались лишь на глоток очищенного воздуха в предбаннике операционной и спешные «перекусы». Похоже, я не успею отрезать что-нибудь нужное бедолагам, впав в ступор. Спать…

По последним слухам, бригада спецназа испарилась из района, где ее пытались «запереть», и объявилась на следующую ночь ближе к столице. Там стремительным маршем несколько рот прошлись по крупным корпоративным конгломератам, успев перехватить часть высокопоставленных управленцев. Вместе с захваченным в плен командованием, отдавшим приказ на расстрел университетского корпуса, всю толпу чиновников в погонах и без — грохнули скопом. После чего бригада снова исчезла, растворившись в районе грузовых терминалов портового конгломерата. Туда же успели прорваться остатки хунты, в кого не вцепились поднятые по тревоге полицейские и переметнувшиеся на сторону корпораций войска.

Маховик гражданской войны медленно начал набирать обороты, плюясь в нас из круглосуточно работавших телевизоров сводками локальных боев, погромов и волнений на границе бедных кварталов. Казалось, что вся планета сошла с ума, втягиваясь в увлекательную игру: «прибей ближнего своего». И грохот бесконечных перестрелок лишь вторил воплям умирающих. Бетонные джунгли оказались ничуть не дружелюбнее, чем заросли на островах. К нашим раненным начали прибывать новые пациенты, подобранные на улицах. Чудо еще, что больница оставалась крошечной зоной спокойствия в этом бедламе.

Утром на краткой планерке директор госпиталя обрисовал ситуацию:

— Спасибо военным, час назад нам пополнили склады. Еще на неделю есть материалы и препараты… В остальном ситуация сложная. Хирургических бригад шесть, экстренных операций уже на утро тринадцать. Электричество и вода пока из городской сети, но из муниципалитета уже звонили и предупредили, что к вечеру могут все отключить… У кого есть возможность, просите близких подъехать сюда. Я же настоятельно не рекомендую никому покидать границы комплекса ни в одиночку, ни группами. Вчера вечером мы так потеряли одну из реанимационных машин. Выехали за продуктами в ближайший магазин, и нарвались на мародеров…

Стоявшие вдоль стен тесного кабинета врачи и медсестры тихо зашептались между собой. Завершая планерку, директор обозначил ключевые пункты на ближайшее время:

— Итак, дамы и господа. Нам надо продержаться неделю. При этом — не потерять больных, если это возможно. Пока есть энергия от города, работаем на ней. Потом — запустим дизели. Постарайтесь максимально по объему решить проблемы с хирургией, а выхаживать потом будет легче… Надеюсь, за неделю ситуация нормализуется. Все, работаем.

И мы пошли снова по операционным и палатам. Чтобы наши пациенты увидели мир, который останется после мятежа. Потому что любой мятеж рано или поздно заканчивается, а люди — остаются. И лучше, чтобы они оставались живыми, а не мертвыми…

Через три дня я подумал, что нам повезло. Всем повезло. Потому что военные действия скатились к редким вылазкам спецназа вдоль прибрежной линии. Неуловимые команды перехватили еще пару крупных шатлов с бегущими корпоративщиками, выборочно отстреляли по списку пассажиров самые одиозные фигуры, и снова исчезли. Полиция поначалу сцепилась с мародерами и взбунтовавшимися латино и ганга-кварталами, но быстро вымелась оттуда, потеряв в полномасштабных боях кучу народа. Перепуганные до смерти состоятельные обитатели метрополии надавили на все возможные рычаги и развернули большую часть армейских подразделений в пригороды, заставив их охранять свои бесценные тела. Похоже, кровопускание в Аппике произвело неизгладимое впечатление на нежные души лучших слоев нашего общества. Журналисты даже начали поговаривать о судебных процедурах, переговорах с хунтой и возможных условиях будущего соглашения.

На фоне этой болтовни мы закончили экстренную хирургию, и теперь лишь клали на стол несчастных, кого в первые дни переводили из разряда «абсолютно критических» просто в «критические». Даже количество битых и резанных с улицы уменьшилось. Местный криминал успел растащить наиболее лакомые куски чужой собственности, и теперь присматривал за общим порядком на вверенной территории.

А потом вырубилась спутниковая связь, чтобы через час взорваться телетайпными сообщениями: внешние корпорации высаживают наемные дивизии для окончательного свержения хунты и установления власти совета директоров. После чего хрупкий мир покатился в пропасть, оставив после себя лишь дымящие остовы небоскребов.

Я сумел «достучаться» до ротного только через один из запасных номеров, привязанных к частному коммуникатору. Еле различимый в полумраке какого-то подвала, капитан Кокрелл обрадовался звонку, словно получил новогоднюю премию:

— Док! Черт возьми, как хорошо, что ты нашелся… Как ребята, как сам? Ага, понял, понял… Слушай внимательно. Завтра на тебя выйдет человек, которого ты хорошо знаешь. Он скажет, что дальше делать. Пока же постарайся сильно не отсвечивать и готовь ходячих парней к эвакуации. Что говоришь? В бой рвутся? Будет им бой, будет… Много чего будет. Но пока — сидите как мышки, и чтобы ни одна зараза про вас не слышала. Завтра все узнаешь… И еще одно, док. Поаккуратнее там, ладно? А то у меня от роты опять осталось меньше половины. Обидно будет еще и вас потерять…

На этой странной оборванной ноте мы закончили разговор. А рано утром я встретился в предбаннике морга с тем самым старым знакомым: генералом Штадтом. Бритый налысо командир сводной бригады в аляпистой гавайской рубахе и мятых шортах совсем не походил на командующего «озверевшими людоедами», как его называли в прессе. Поздоровавшись, Штадт похлопал себя по груди и усмехнулся:

— Спасибо, Убер, знатно меня тогда подштопал, бегаю как молодой мальчик… Ладно, давай о деле. У тебя двое суток на то, чтобы малыми группами вывести раненных из госпиталя. Координаты точек эвакуации я тебе дам.

— С этим проблемы, господин генерал. Я вывез пятьдесят шесть человек из зоны боев, семеро умерло уже здесь. Осталось еще пятнадцать «тяжелых», которых нельзя транспортировать. Тридцать четыре человека ограниченно годны к прохождению службы. Пятеро из них почти полностью поправились, остальные могут пользоваться оружием, но не переживут любое боестолкновение.

— Не будет столкновений, старший лейтенант. Мы уходим в подполье. Парням оформлены другие личные дела, провели их по хозяйственным службам. Два-три месяца отлежатся подальше от наемников и полиции, потом передислоцируем в более спокойное место.

— Уходим?

— Да. С планеты мы точно уходим. Ядро бригады на днях, остальных заберем позже, когда снимут блокаду с внешних рейсов и перестанут трясти пассажиров.

— Где меня подберете?

— Извини, Убер, но ты останешься пока здесь.

Я попытался пропустить это замечание мимо ушей:

— Вам нужен специалист. Потери в бригаде высокие, ребята гибнут без медицинской помощи. Скажите, где меня подхватит развед-тройка, буду там ждать.

Но генерал лишь покачал головой:

— Нет, старший лейтенант. Это приказ. Ты остаешься здесь, в городе. Выводишь ребят, готовишь базу для нетранспортабельных, и при первой же возможности переправляешь их на новое место. Мы перехватили пакет приказов. Грядет тотальная зачистка. Нужно залечь на дно, пока наемные «варяги» не закончат отрабатывать деньги, и не встанут тихим пьяным лагерем где-нибудь на военных базах.

— Но…

— Ты что, Убер, не слышишь?! Кому ты сейчас нужен там, в трубах нефтеперегонных заводов или шахтах погрузки космопорта? Сдохнуть мечтаешь, не успев спасти никого из сослуживцев? Нет там тебе места, слышишь, нет! Снайперская война и бесконечные вылазки в железном лабиринте. Остатки бригады против двух дивизий, и это лишь начало. Ваши игры в кишках вулкана — детский лепет, по сравнению с тем, как нас сейчас давят. Хочешь стать обузой, гробануться бездарно, забрав с собой парней? Нет? Тогда делай то, что умеешь лучше всего. Спаси ребят, которых вывез, а через полгода, или даже год, я тебя найду… Понял? Твое место сейчас здесь. Там — раненных не бывает. Только убитые и пока еще живые…

Мне было очень горько. Умом понимал, что генерал прав, но сидеть здесь, в чистенькой спокойной больнице, когда ребята подыхают под огнем противника, и не иметь возможности помочь…

— Я постарался, чуть подправил твое личное дело. Ради штабистов даже пальцем бы не пошевелил, но для тебя сделал… Ты теперь у нас — борец с режимом. Все твои выходки должным образом отмечены. И мордобой, и неподчинение приказам. Вся твоя партизанщина отретуширована. И ты уволен из рядом спецназа две недели назад, как отказавшийся выполнять очередной приказ… В Аппике ты был уже штатским, работал под принуждением. И когда поднимут архивы и начнут штамповать уголовные дела, ты останешься в стороне… По крайней мере, я на это очень надеюсь…

— Я старший лейтенант сводной бригады войск специального назначения… — Тихо прошептал я, ощущая вкус желчи во рту.

— Именно так, Убер. Поэтому слушай приказ… По новой легенде обеспечить эвакуацию личного состава, снизить возможные потери до минимума, вернуть в строй максимальное количество людей. Ждать сигнал для последующей передислокации… Понятно?

— Так точно, господин генерал.

— Тогда иди, док… Иди, и жди. Мы обязательно за вами вернемся. Я обещаю…

Я остался с «тяжелыми», ближе к полуночи отправив последних раненных, способных на своих двоих добраться до неприметной машины на заднем дворе. Те, кто все еще лежал в клубках капельниц и растяжках, остались под моим присмотром. Я надеялся, что мы отсидимся в испуганно притихших пригородах, с улиц которых новый режим стальной метлой вымел редких прохожих. Даже бандиты запрятались как можно глубже, чтобы не получить пулю от патруля. Комендантский час заканчивался в семь утра, но казалось, что он длится круглосуточно: ни машин, ни людей. Только мусор, летящий вслед порывам ветра.

А утром к нам пришли. Две роты наемников, в их черных бронекостюмах с невидимыми лицами, скрытыми за зеркальными щитками шлемов. Похоже, у кого-то дошли руки зачистить больницу, куда отправляли раненных из сводной бригады. Стандартная операция директората корпораций, одна из многих, которые проводили по всей планете…

Яркий свет хирургических софитов, мерное постукивание аппарата диализа и писк кардиостимулятора. Мальчишка, только-только начавший ходить в школу. Не усидел дома, вылез во двор поиграть с собакой. Поймал шальную пулю. Родители даже не смогли объяснить, кто и куда стрелял. Просто сын упал на траву, вцепившись руками в окровавленную рубашку. Я уже накладывал на закрытую рану бактериальный пластырь, когда в операционную вломились эти уроды.

— Куда?! Здесь стерильное помещение! Быстро за дверь, пока…

Зато я теперь знаю, что происходит с человеком, когда ему в лицо прилетает приклад автомата. И как именно «взрывается» голова, обрушив своего хозяина в цветное беспамятство…

Машина тихо фырчала двигателем, изредка подскакивая на колдобинах неровной дороги. Я подавил стон, попытавшись потрогать замотанный бинтами лоб. Водитель увидел мое движение и радостно затараторил, мешая сленг латинских кварталов и модные словечки, подслушанные явно где-то в коридорах больницы:

— Доктор! Ты у нас зинга, не иначе! Остальные под столы попрятались, лишь ты с кулаками на вояк полез!

— Где я?

— В машине, доктор. В реанимационной машине… Я тебя видел, ты недавно у нас, мог не знать Лопеса… А меня здесь все знают, я уже давно работаю. Если в какой район неспокойный надо съездить, меня просят. Сам понимаешь: братья, сестры, родня, знакомые… С Лопесом не тронут, «колеса» не трясут и пистолет в нос не тычут.

— Почему я здесь, Лопес? Я же был в операционной.

— Был, доктор. Но как тебя шарахнули, так операция и закончилась. Вытащили тебя в подвал, я чуть позже и подобрал.

— Подвал?

В голове болтался мутный туман, не желая рассеиваться. Я тупо смотрел в сумерки за окном и пытался собрать рассыпавшиеся на куски воспоминания.

— Да… Туда мертвых сносили. Наверное, думали, что ты тоже умер. А я увидел, что ты дышишь, и вытащил…

— Мерт…

Лопес тяжело вздохнул, пожевал погасшую сигаретку и зло выплюнул ее в открытое окно:

— Вояки пришли. По всем палатам прошли. Где были взрослые — всех расстреляли. Даже не разбирались, кто там: бывшие солдаты, или мои родственники из местных… Хотя, они всех теперь стреляют. На улицах, в домах. Приходят, берут, что понравится. Девушек уводят. Грабят, убивают… Плохие времена… Представляешь, доктор, я теперь трупы вожу. Из больницы на карьер. Сваливаю их в яму, и назад… Даже стараюсь в лица не смотреть, вдруг кого узнаю. А так — хоть надежда останется, что кто-то из друзей вернется. Потом, когда-нибудь…

— Расстреляли?

Я попытался сесть, но голова закружилась, и тело безвольно сползло с сиденья.

— Да, всех, подчистую. Даже двух докторов убили, когда те попытались что-то сказать… Считай, больницы и нет уже, оставшиеся разбежались. Лишь водителей оставили, убитых вывозить… А ты правильно сделал, что опустился, так лучше. Вон, сзади полицаи на своей «люстре» ковыляют, сопровождают… Чтобы я мимо карьера не проехал… Но они туда не заедут. Поэтому я развернусь боком, тебя высажу у кустов, а как уедем, ты сможешь выбраться в ближайший квартал. До утра пересидишь, и домой…

Водитель поежился от набегающего холодного ветра и закрыл окно. Потом покосился на всполохи ламп в зеркале заднего вида и состроил рожу:

— Удумали, в людей стрелять. Ну, этого вы у меня не получите, дудки. А то Лопес дожил, мертвых возить. Всю жизнь врачей к больным возил, а теперь лишь покойников, как дрова напиханных… Дикие времена, я тебе скажу… Нехорошие времена…

Я лишь просипел что-то в ответ. Что я еще мог сказать, еле живой кусок мяса. Осколок неудавшегося мятежа, вырезанного по живому из кровоточащего тела государства. Бывший доктор, который трясся в труповозке по дороге на карьер. Макс Убер, бывший старший лейтенант сводной бригады войск специального назначения…