Книга: Док
Назад: 16. Свой-чужой
Дальше: 18. Отпуск

17. Медаль

— Господин старший лейтенант Убер?
В голосе вестового сквозило вполне оправданное сомнение. Мы только что выгрузили остатки нашего барахла из забитого под завязку транспортника, и даже не успели перевести дух. И после путешествий по бесконечным глиняным катакомбам больше походили на оживших грязевых истуканов, чем бойцов спецназа.
— Он самый, — сплюнул я тягучую слюну в пук травы, нагло проросший среди плит взлетно-посадочной полосы. — Что стряслось?
— Командир базы полковник Вильямс ждет вас для беседы. Немедленно.
На последнем слове вестовой споткнулся еще раз, но все же осторожно повторил:
— К сожалению, ему уже доложили, что вы прибыли, и он действительно хочет видеть вас немедленно.
Я лишь пожал плечами и нахлобучил на голову бурую от грязи панаму. Почему бы не повидать господина полковника. Тем более что напрямую я ему не подчинялся, и больших неприятностей он мне доставить не мог. Так, разве что еще раз в личном деле «потоптаться».
— Господин полковник, Макс Убер по вашему приказанию прибыл.
За безразмерным столом сидел огромных размеров мужчина с тяжелой лошадиной челюстью и колючим недобрым взглядом, глубоко запрятанным в провалах глазниц. Командир базы молча полюбовался на мой драный комбинезон, на жеваную панаму на голове и коричневые наслоения грязи на лице. Потом покосился на шикарную кожаную мебель в кабинете, перекатил дымившую сигару из одного угла рта в другой и выдохнул:
— Это теперь модно в спецназе, в таком виде приходить к начальству?
— Ну, я могу следовать уставу. Прослежу за размещением раненных, пополнением аптечек, организую баню личному составу, помоюсь сам… Наверное, к утру смогу зайти снова.
Полковник Вильямс удивленно покосился на меня, потом потыкал пальцем в планшет, хмыкнул и с холодом в голосе прокомментировал:
— Вот оно как… Взыскания, пререкания с вышестоящим начальством, рапорт с базы о рукоприкладстве… Как вас только держат в войсках, господин старший лейтенант.
— Зато у меня медицинских потерь в роте нет, — устало отмахнулся я, заскучав посреди полированного великолепия. Но хозяин кабинета сумел меня удивить.
— Согласен. Для доктора это важнее. Будь моя воля, я бы всю эту макулатуру заменил на единственный рапорт вашего ротного, где вам дана блестящая характеристика… Значит так, Убер. Мне плевать, чем вы занимаетесь у себя в подразделении, и как именно развлекаетесь во время боевых действий. Но сейчас у меня приказ доставить вас и еще десяток охламонов на авианосец, где прибывшая из метрополии комиссия наградит героев войны орденами и медалями. Учитывая существующий уровень бардака, я разрешаю вам прибыть ко мне с рапортом еще раз завтра утром. Но уже одетым и бритым согласно устава.
— Награда? — я пригладил наполовину оторванный левый погон и переспросил: — Это за что меня вдруг награждают? Обычно лишь жалобы в личное дело шьют.
— За спасение жизни командиру службы политического воспитания в зоне боевых действий.
Я не успел удержать сорвавшиеся с языка слова:
— Этому пьяному бурдюку? Так я ему лишь чирей на пятой точке убрал проездом, когда медикаменты для роты получал!
Полюбовавшись на мою ошарашенную рожу, полковник нарисовал дымящей сигарой нечто абстрактное в воздухе и закончил:
— Возможно. Но — приказу дан ход. Запрошенный орден «зарезали», но медаль вручат. Поэтому — кругом, и приводить себя в порядок. Если завтра в восемь ноль-ноль я снова увижу перед собой чучело, лично спущу шкуру и вам, господин старший лейтенант, и вашему капитану. Для поднятия тонуса. Свободны…
* * *
— Правильный полковник, — прокомментировал мой рассказ Тибур. Он уже успел помыться, сменил форму и теперь щеголял по выделенному нам ангару в новеньком камуфляже, дожевывая добытый где-то кусок кекса. — Лично на штурмовку мотался, когда тут заваруха была с высадкой наемников. «Летуны» на него молятся. Говорят, дважды огнем прикрывал эвакуационные команды, когда сбитых пилотов забирали. И уставщиной зря парней не мучает, хотя по делу дерет беспощадно.
— И как же он попал на место начбазы? — поинтересовался я, с трудом снимая с себя вставшую колом одежду.
— Прежних на повышение сунули, его временно — сюда. Если генералы замам теплое место искать не будут, так и оставят мужика на хозяйстве.
— Сожрут, — только и смог прокомментировать я, отсвечивая голым задом посреди расставленных в беспорядке кроватей. — Ладно, где у нас тут помыться можно?
— В соседнем бараке! — хором радостно ответила любимая рота, наслаждаясь происходящим.
— Где?! Так какого я тут!..
— Док, так ведь ты у нас всегда нестандартно мыслишь! — захохотал Самсон, спешно сгребая груду тряпок и удирая к выходу. — Зато тебя сестрички любят, не то, что нас, грубых и неотесанных!
Я лишь беспомощно погрозил кулаком вслед. Потом махнул рукой, как мог завернулся в старенькое полотенце и с гордым видом потопал в соседний барак, мыться. То, что там была лишь женская душевая, мои любимые бабуины умолчали. Спасибо знакомым сестричкам, которые сжалились надо мной и пропустили без очереди. Потому как два рапорта подряд о неподобающем поведении и непристойном внешнем виде старшего лейтенанта вряд ли порадовали бы господина Вильямса.
Зато в качестве мести я вечером заставил сослуживцев организовать мне «соответствие уставу», включая модные блестящие звездочки на погоны, отглаженных до хруста комбинезон и прошитый жесткими нитками камуфляжный берет, украшенный начищенной эмблемой войск специального назначения. Как-никак, но я буду лицом сводной бригады, надо не ударить в грязь лицом…
* * *
Утром господин полковник построил всех счастливчиков и проинспектировал внешний вид. Похоже, слухи о грозном нраве были оправданы, поэтому застывший по стойке «смирно» народ сиял отполированной обувью, благоухал одеколонными ароматами и готов был немедленно промаршировать на обложки глянцевых журналов. Смахнув с миловидной девушки в погонах сержанта несуществующую пылинку, Вильямс строго предупредил:
— Банкет ждет на базе. На авианосце — ни капли! Пусть комиссия надирается, ей положено. Вы — радуетесь привалившему счастью, бодро отдаете честь и назад… Убер, командование бригады там же. Специально для тебя говорю, чтобы проникся и осознал. Потому что если опять кому-нибудь в рыло зарядишь, огребешь не только ты, но и генерал Штадт. Конечно, тебе виднее, но я бы норов поумерил… Нале-е-е-ву! На погрузку шагом… Марш!
Я сидел в авиетке напротив девушки и задумчиво пытался придумать причину, по которой ее ждет награда. Ладно я, осчастливленный руководящим чирьем. Не думаю, что так «повезло» остальным. Как бы ни было, большую часть наград вручали все же за реально пролитую кровь. Если только будущий обладатель жестяного «подарка» успевал дожить до столь волнующего момента. Поэтому я попытался разглядеть войсковые эмблемы сержанта, потом присмотрелся к неестественно неподвижной левой щеке и поворошил в памяти сплетни, которыми щедро любил делиться Тибур. Улыбнувшись соседке, спросил:
— Автобат? Прорыв к третьей дивизии регуляров, когда ее заперли в пригородах?
Девушка удивилась:
— Да. А откуда вы знаете?
— Постарался вспомнить, где вас крепко потрепали. Макс, Макс Убер, — протянул я руку.
— Дженни Лэрой… Нас тогда трижды накрыли минометным огнем. Один раз наемники, и дважды свои. На второй раз я и поймала «плюху». А вас за что награждают?
— За анекдот, — вся отглаженная команда с интересом выслушала мой ответ. Когда я без имен обрисовал свой «подвиг», народ посмеялся и чуть-чуть расслабился. Кто-то вспомнил свои приключения, кто-то приплел к месту чужую перевранную байку, и к посадке на безразмерную палубу авианосца мы уже вовсю хохотали. Куда как лучше, чем трястись перед увешанной звездами высокопоставленной комиссией.
* * *
— Ногу тянем, ногу! — орал красный от натуги капитан, метаясь между нами. Переполненному важностью штабисту доверили тренировку великого события, и теперь эта гнида орала мне в ухо, подобно взлетающему истребителю: — Где ваш строевой шаг?! Где? Вы должны пройти к точке награждения так, чтобы палуба гремела! А у вас шаг, как у дохлой курицы! Позор, старший лейтенант!
Я с тоской полюбовался на лазоревое небо над головой, дождался, пока придурок ускачет к другому несчастному, и тихо прошептал соседу:
— И когда нас окончательно представят под сиятельные взоры? Через час?
— Какое-там! — уныло ответил бравый подполковник с широкой планкой наград. — Я успел выловить писаря. Говорит, что награждение в шестнадцать ровно, а сейчас еще десяти нет. Замордуют шагистикой, уроды… Хоть не приезжай.
— Когда?! — я с трудом прокашлялся и высунулся вперед: — Господин капитан! Разрешите перекур? А то ведь взмокнем, форма внешний вид потеряет!
— Какой перекур! — всполошился штабист, — мы только начали!
— Спасибо! — я состроил радостную рожу и быстро добавил: — Пять минут, мы мигом! Вот здесь в уголочке, чтобы никто не видел!
И быстро потопал под тень, отброшенную широкой платформой авиа-лифта. Пока наш краснорожий мучитель пытался что-то родить в ответ, следом потянулись и остальные награждаемые. Капитан потоптался в одиночестве, потом проверещал вслед:
— Пять минут! Только пять минут!
— Обязательно! — кивнул я в ответ. — Как только, так сразу… Давай, сердечный, тебе тоже надо горлышко промочить… А теперь, господа, кто-как, а я по делам… Дураков нет, под солнцем до четырех корячиться.
— Взгреют, — засомневался мой сосед, вытирая платком пот.
— Обязательно, — согласился я. — Но как человек с окончательно испорченным послужным списком, имею право на мелкие послабления. Хуже мне уже точно не будет, поэтому исчезаю. Если будут искать, скажите, что вызвали к командованию… Пойду, посмотрю на авианосец. А то стыдно даже, сколько на островах болтаюсь, а все наведаться недосуг. Кто со мной?
Видимо, у госпожи сержанта кроме поврежденного лица столь же сильно пострадало и личное дело. Потому что лишь она беспечно согласилась удрать с растянутой по времени экзекуции и составила мне компанию. Остальные остались обреченно смолить вонючие сигареты. А мы ушли…
* * *
Через три часа мы успели побывать почти во всех закоулках, куда можно было сунуть нос без сопровождающих. Даже пообедали, попав в столовую летного состава. И лишь рядом с оружейной палубой попались на глаза слишком бдительному начальнику БЧ, который не поленился узнать, что это двое посторонних делают в его владениях.
— Разыскиваем командира сводной бригады войск специального назначения генерала Штадта! — браво отрапортовал я. — Но вот заблудились немного. Может, надо было там налево повернуть, а мы пошли направо…
— Генерала? Видел его. Буквально пять минут тому назад, — недобро усмехнулся офицер. — Я вас провожу. Господин генерал сейчас рядом, проводит инспекцию оборудования перед погрузкой.
Мы бодро прошагали вереницей длинных коридоров и оказались на длинной палубе, заставленной ящиками. Пока впереди маячила форменная синяя рубашка нашего проводника, я постарался приободрить свою попутчицу, которая сильно погрустнела и семенила сзади, спрятавшись за моей худой спиной:
— Не тушуйся, Дженни, у нас в бригаде генерал правильный. В штабе козлы по большей части, но сам генерал — нормальный мужик. Кстати, вот и он…
Без лишней показухи я промаршировал оставшиеся несколько метров и бодро отрапортовал:
— Господин командующий сводной бригадой! Разрешите доложить! Ваш приказ о защите чести и достоинства звания офицера выполнен! Готов продолжить несение службы!
Усталый и мрачный мужчина оторвался на секунду от вороха бумаг и покосился на меня:
— А, Убер. Все никак не остепенишься… Знаю я про тебя, кучу г…на после твоих развлечений на комиссии навалили. Что тут забыл?
— Прибыл для получения очередной и единственной награды, господин генерал.
— Награды? Это хорошо… Ладно, шагай, не до тебя сейчас.
Я же подозрительно всмотрелся в испарину на лбу командира, послушал его хриплое дыхание и оценил расфокусированный взгляд. Потом осторожно тронул правый бок Штадта, отчего он дернулся, будто получил электрический разряд.
— Как давно вы были ранены? Неделю, две назад? И почему на ногах, а не в медблоке?
— Лейтенант, какого…
Но я уже не слушал. Единственно нормальный мужик на штабных должностях спецназа еле стоял на ногах, держась явно через «не могу». Подтянув к себе бледного адъютанта генерала, я зашипел на него:
— Вы что, ошалели? Если «старший» крякнет, то не погоны полетят, головы снимут!
— А что я могу поделать?! — сердито запыхтел парень с такими же, как у меня, звездами: — Что?! Он же на месте не сидит, все лично проверить надо!
Я вытянул из-за спины Дженни и показал на погрузчик, застывший рядом со штабелем ящиков:
— Агрегат гони сюда, быстро. Поедем с комфортом, и бегом. Джамп-джамп!
И прежде чем генерал рухнул на металлическую палубу, мы погрузили его на поданную «карету» и помчались к ближайшим лифтам, следуя указаниям перепуганного проводника. Адъютант придерживал голову матерящегося командира, а я ловил плавающий пульс и орал на редких прохожих:
— С дороги, уроды, с дороги! Срочная эвакуация командного состава! Пшли вон!!!
* * *
Когда-нибудь я сделаю этого милого хирурга заикой. Потому что каждый раз, когда мы пересекаемся, я вышибаю любые признаки субординации за дверь и начинаю командовать, не взирая на должности и внутренний распорядок службы.
— Привет, давно не виделись… Реанимационный набор и растворы, быстро! Так, лейтенант, а ты скороговоркой: характер ранения, что за операция была, где делали, сколько «старшой» отлежаться успел?… И это все?… Понятно…
И уже спешно собравшейся хирургической бригаде:
— Диагностику на левый контактную площадку, вены ловим в темпе! Меня за ширму, мыться уже не успеваю, работать будешь ты, руки у тебя золотые… Начали, ребята, начали…
Через час генерал уже отдыхал в реанимационном боксе, постепенно приходя в сознание, и о чем-то тихо беседовал со своим помощником. Меня же разыскал взмыленный посыльный, который попытался с ходу наорать:
— Господин старший лейтенант, вы где ходите?! Награждение через час, а… Так ведь комиссия… Но награда, ее положено!.. Куда засунуть?
Я объяснил, куда именно комиссия может засунуть мою медаль, потом хорошенько накрутил ему хвост и передал миловидного сержанта с рук на руки, пообещав лично закопать всех штабистов, если кто-нибудь попытается обидеть Дженни. Сам же остался в медблоке, присмотреть за командиром. Потому как его здоровье меня волновало куда больше, чем вся груда толстозадых уродов, прибывших на авианосец для показухи…
* * *
— Знаешь, первый раз видела, чтобы цвет морды так менялся, — тихо смеялась моя попутчица, когда мы возвращались на базу. — Стоит этот боров на трибуне и верещит, что вот, как можно, и где это тебя носит, когда он здесь время теряет… Тут подают ему переносной ком, а оттуда рык на всю палубу…
— Да, я как раз рядом сидел, когда Штадт его «строил». Вовремя мы нашего «батьку» поймали. Придумал же, не отлежавшись опять гору дел взвалить на себя… Хотя, нас выводят на днях, не доглядит, и все через одно место организуют.
— Вот-вот… И это чучело на трибуне как светофор — то белый, то зеленый, то красный… Потом так твои бумаги в сторонку сдвинул и давай дальше вызывать.
Медаль мне сунули на бегу, когда спешно грузили «осчастливленных» обратно на борт авиетки, завернув в мятый приказ. Я затолкал коробку в карман и потом бросил, не глядя, на дно вещмешка. Пришлось еще пару вечеров отбиваться от наших зубоскалов, поминавших «чирейный» подвиг на разные лады.
А через два дня я сумел договориться с операционной уже на летной базе, и мы восстановили поврежденные лицевые нервы у миловидного сержанта. И искренняя улыбка Дженни Лэрой стала для меня куда как большей наградой, чем все официальные жестянки, щедрой рукой сброшенные с военного Олимпа…
Назад: 16. Свой-чужой
Дальше: 18. Отпуск