— Бросай курить, вставай на лыжи. И вместо рака будет грыжа… Не лестница, а прямо какой-то тест на здоровый образ жизни, — бурча себе под нос, Кошка поднималась вверх.

Вверх, вверх и вверх… Узкая темная лестница казалась бесконечной. Кое-где ступеньки от времени начали разрушаться, и пару раз Кошка чуть не споткнулась. Сказывалась усталость. Сколько «этажей» она уже отмахала? Двадцать? Вполне возможно. Сбоку чернел провал лифтовой шахты, забранный толстой металлической сеткой. «Лифт был бы кстати», — подумала Кошка. Сколько килограммов она на себе тащит? Снаряга — верная пятерка. Бутылка воды — чуть больше полкило. Бумаги… Бумаги тяжелые. Самое важное — папки. Она их прихватила с собой, а еще до отказа набила бэг пробниками с Лаврентием Палычем в роли Ленина. Существует правило: не кидайся деньгами, если не хочешь, чтобы тебя приняли за психа. Но она не удержалась, просто не смогла оставить письма.

— Килограммов двенадцать, — посчитала Кошка, — неудивительно, что икры ноют.

До слез было жаль чемодана. Кошка понимала, что, развалив стену, она сама, своей рукой, выставила сокровище на всеобщее обозрение, и в следующий раз, когда она сюда вернется, этого мастодонта просто не будет. Упрут. Впятером придут и упрут. Но тут уж ничего не поделаешь, не родилась она першероном.

Лестница напоминала абстрактную модель бытия, того самого, которое определяет сознание. Вниз — во тьму, возможно, к смерти — как нечего делать. Вверх — к солнцу, к жизни — придется попотеть.

«Господи, вот ведь дурь в голову лезет… Это от усталости», — решила Кошка и, чтоб отвлечься от монотонности подъема, стала считать про себя по-французски. Начала с тысячи. На пятьсот тридцати семи замороченное сознание что-то мяукнуло, но Кошка по инерции продолжала считать, и только через несколько секунд сообразила, что ее насторожило. И впрямь, она устала больше, чем это допустимо. Звук, который с таким трудом протолкнулся сквозь французские числительные, показался тихим, на грани слышимости, стоном. Девушка замерла, вслушиваясь в тишину. Стон повторился. Он был таким слабым, что Кошка решила: кто бы там ни был, опасности он явно не таил. Уж скорее нуждался в помощи.

— Кто здесь? — позвала она. — Не бойтесь, я — ДРУГ.

Она сделала еще несколько осторожных шагов.

— Ко-о-ошка?! — удивленно прошелестела темнота.

Опаньки! Она чуть не села прямо на лестницу, и только четкое понимание того, что встать снова будет трудно, удержало ее на ногах.

— Кто! — свистящим шепотом выстрелила она и на всякий случай выдернула из бокового кармана рюкзака увесистый металлический брусок, сплющенный с одного конца.

— Я это, — ответили ей.

— Я? Очень информативно, — сквозь зубы прошипела девушка. — Я спросил у ясеня, а потом у тысеня… Имя у тебя есть, «я»?

— Лю… Люба. Ты поднимись, — посоветовал слабый, но внятный голос, — не бойся. Тут я одна… живая осталась.

Аккуратно, словно ступая по сырым яйцам, Кошка пошла на голос, и через несколько ступеней на площадке луч фонаря выхватил два тела, лежащих одно на другом. Под ними расплывалось пятно: большое, темное и мокрое. Колени как-то разом ослабли, и Кошка села.

— Вот так… не повезло, — в слабом голосе проскользнула что-то похожее на усмешку. Верхнее тело шевельнулось. Кошка разом опомнилась и, сбросив бэг, ставший почему-то дико тяжелым, втянула себя наверх.

— Что с тобой? — испуганно спросила она, пытаясь сообразить, откуда ей знакомы эти жесткие, плохо подстриженные патлы и большие, просто огромные глаза на осунувшемся, грязном лице.

— Меня ударили. Стамеской… Не трогай. Я рану зажала как могла…

— Сердце Мира, — все-таки узнала Кошка и призналась: — А я ведь про вас почти забыла. — Где рана?

— Не надо, — повторила Люба, — очень больно. Так — не чувствуется почти.

— Кто тебя? — с ужасом спросила Кошка.

— Черный. Его вдруг переклинило… Глаза красные, рожа сине-зеленая… кхм, ой… Как будто кто-то в него вселился.

— Вирус, — быстро сообразила Кошка, припомнив, что Черный сам ей и рассказал перед спуском про симптомы. — Когда ты его последний раз видела?

— Вчера… Или сегодня… Не знаю. Время тут какое-то странное. Так ты все-таки нашла? — вдруг оживилась Люба. — Если ты забыла про нас, значит, нашла?

— Что нашла? — насторожилась Кошка.

— Чемодан, — просто ответила Люба. — Черный сказал, что если кто и может его найти, то только ты. Джампер не хотел делиться, но мы сами найти не смогли. А ты, выходит, нашла. Здорово…

— Это он? — спросила Кошка, показывая газами на второе, полностью неподвижное тело с неестественно вывернутой головой. — Джампер? Он жив?

— Нет. Уже давно. Он — сразу… — Люба закашлялась, сморщилась и выругалась сквозь зубы таким словом, какого Кошка даже не слышала.

— Болит? — всполошилась она, — слушай, это не дело. Давай я попытаюсь тугую повязку…

— Отвяжись, — беззлобно буркнула Люба, — надо было раньше. Слишком долго ты сюда добиралась, вот что.

— Ерунду говоришь, — в панике Кошка охлопала себя, соображая, что можно использовать в качестве перевязочного материала, — надо же что-то делать, и быстро. Куда он тебя ткнул?

— В печень, — спокойно сказала Люба, — так что все, Кошка. Уйду я к Ероол-Гую. Не трогай меня! — прошипела она, пресекая попытку Кошки все же оказать первую помощь. — Больно мне, понимаешь? А когда так лежу — вроде ничего.

— Что мне делать? — смирилась Кошка.

Люба сразу успокоилась. Даже черты худого лица, искаженные почти нестерпимой болью, немного расслабились.

— Чемодан, — требовательно просипела она, — ты в самом деле его нашла?

— Нашла, — кивнула Кошка.

— Папки… тоже нашла? Обе?

Кошка снова кивнула, два раза, как китайский болванчик.

— Они с тобой? Это хорошо. Черный говорил, что ты умная.

— Откуда вы знали о чемодане? — перебила Кошка.

— Мой друг, Алексей, — разговор давался Любе тяжело, ее лоб был покрыт крупными каплями пота, — он уже очень старый… Когда это все началось, он позвонил мне и спросил, правда ли, что я под землей хожу. Он сказал, что знает, откуда все это.

— Вирус? — сообразила Кошка.

— И вирус тоже. Он химик. Очень умный. Его во времена холодной войны в Штаты не выпустили…

— А сейчас-то он что тут делает, — хмыкнула Кошка, — если такой умный? Холодная война уже давно кончилась.

— Он говорит, ничего не кончилось. Пока не обезврежена последняя мина.

— Это понятно, — сквозь зубы прошипела Кошка. — Философ-пацифист. А дальше-то что? Он знает, как эту штуку ущемушить?

— Знает, — уверенно ответила девушка, — он нас за этим и послал.

— Он в Питере?

— Питере… Адрес… Запоминай. Звездная, дом шестнадцать… квартира сорок. Повтори.

— Улица Звездная, шестнадцать, сорок, — старательно повторила Кошка и замерла, не зная, что делать дальше.

— Ждешь-то чего? — прошипела Люба.

— Не могу же я тебя так бросить!

Девушка качнула головой. Или, скорее, обозначила движение.

— Ты меня не вытащишь. Сил не хватит.

— Хватит! Если рюкзак брошу.

— Нет! — испугалась Люба и даже привстала. Это движение стоило ей дорого. Она взвыла, закусила губу и упала на тело невезучего Джампера. Кошка заметила, как из-под ее худой, почти прозрачной ладони толчками выходит густая кровь, и ужаснулась, как ее много. Люба, похоже, лишилась сознания. Кошка сняла футболку, критически осмотрела ее, признала почти чистой, сложила в несколько частей и, осторожно отняв безвольно повисшую руку девушки, прижала футболку к ране. Ткань немедленно намокла. Отстегнув одну лямку у бэга, Кошка просунула ее под тощее, почти невесомое тело и как могла стянула. В этот момент девушка снова очнулась и принялась с шипением обкладывать Кошку и по матери, и по бабушке. Та с облегчением рассмеялась.

— Никогда не думала, что буду так радоваться, слушая, как ты меня материшь, — сказала она.

— Не утащишь, — проговорила Люба, — я маленькая, но тяжелая. И рана плохая. Кровью истеку. Ты мне водички оставь и мотыляй наверх. А как выбросишься, пошли кого-нибудь: врачей, полицию… да хоть пожарных. Но главное — папки донеси Алексею. И поторопись. Черный где-то тут бродит и он… не человек уже. Встретит — убьет.

Кошка в нерешительности замерла. То, что говорила Люба, было вполне логичным. Но оставить ее тут, истекающую кровью…

— Иди, — неожиданно мягко улыбнулась Люба.

— Ты… не вздумай помереть тут, хорошо? — сказала Кошка, поднимаясь, и вскидывая на плечо бэг.

— Слово скаута, — усмехнулась Люба.

— Удачи!

— Удачи, — эхом отозвалась Сердце Мира.