Глава 7
Сводная рота, которой командовал мой новый знакомый и в которой я теперь числился кем-то вроде проводника, за пару часов до рассвета вышла из леса и двумя редкими цепями пересекла открытое трехкилометровое пространство и снова исчезла в лесном массиве. Мы осторожно и скрытно продвигались к сожженной деревне, когда вернулся боец из передового дозора и доложил, что в лесу они встретили группу красноармейцев, которые идут от переправы и должны атаковать в тыл успевший окопаться немецкий батальон перегородивший дорогу. Тот полковник, что решил организовать людей и попытаться с боем вывезти их к своим. Как вполне логическое решение, это организованно прорвать оборону немцев и открыть единственную дорогу, по которой в нынешних погодных условиях только и можно провести всю эту ораву, собравшуюся у моста, пока противник не успел сформировать непрерывную линию обороны.
Лекарства, которыми я накачался перед выходом, все еще действовали, но все увеличивающаяся боль в ноге и шум в голове, давали понять, что в ближайшее время меня ждет явное ухудшение состояния. Благодаря моим указанием рота, получившая пополнение вышла на исходные рубежи, когда на востоке забрезжил рассвет была дана команда на атаку.
Под присмотром двух бойцов, которых мне выделил капитан, примостился возле дерева на кромке леса и, достав СВУ, взял на прицел позицию пулеметчиков, которые реально могли осложнить жизнь красноармейцам. Один из них, седоусый дядька лет пятидесяти с черными артиллерийскими петлицами одобрительно засопел и повернувшись к нему, коротко спросил:
— Артиллерист?
— Так точно, товарищ капитан.
— Скорректировать огонь сможешь?
— Это как?
— Берешь бинокль, говоришь цель, ориентир, смещение. Кого выбирать знаешь?
В рассветных сумерках я увидел довольную улыбку.
— Так точно. Офицеров противника.
— Нет, сначала пулеметчиков, расчеты зенитных орудий, а потом и за офицеров приняться можно. Понятно.
Взяв протянутый бинокль, дядька согласно кивнул, и чуть повозившись с настройкой, шепотом ответил.
— Готов товарищ капитан. Ориентир отдельно стоящее дерево. Вправо пять, пулемет. Расчет два человека.
Поводив стволом, в сумерках увидев искомую цель, аккуратно довел маркер прицела на грудь бодрствующего немецкого пулеметчика. Все вокруг для меня стало серым и неинтересным, кроме этого гада каске, который потягивался и зевал и время от времени тер глаза.
Наши бойцы как тени вышли из леса и молча, без криков и матов, как это принято, рысцой пошли в атаку, все больше и больше набирая скорость, стараясь успеть преодолеть свободно простреливаемое пространство, где они были как на ладони у немецких пулеметчиков и расчетов скорострельных малокалиберных зенитных орудий.
Зевающий немец встрепенулся, увидев красноармейцев, что-то крикнул и, приложив к плечу приклад пулемета, стал целиться в бегущих по полю красноармейцев.
БУМ! Винтовка несильно ударила меня в плечо и немец, получив пулю, исчез из поля зрения, упав на дно окопа. Тут же возле пулемета нарисовался второй номер, удивленно рассматривающий поле с бегущими по нему русскими.
— Второй номер…
БУМ! Немец упал всем телом на пулемет и так остался лежать. Артиллерист азартно наблюдающий за моей стрельбой уже давал новое целеуказание.
— Группа грузовиков. Слева двадцать зенитная пушка, расчет готовится открыть огонь.
БУМ! БУМ! БУМ! С небольшими интервалами я спокойно и как-то отстраненно отстреливал расчет зенитной пушки, из которой вредные немцы уже хотели открыть огонь по красноармейцам и даже сделали несколько выстрелов. Снаряды ушли выше и с грохотом взорвались в вершинах деревьев. Скрываться уже не было смысла, и вся орава дико заорала и раннее утро наполнилось воем "УРА!". До немецких позиций оставалось не более сотни метров, когда оттуда застучали несколько пулеметов и захлопали множество винтовок. Я как мог, поддерживал огнем, один за другим отстреливая самых активных немцев, но силы были не равными и жиденькая цепь советских солдат на глазах редела. До позиций противника добежали не более трех десятков и сходу ввязались в рукопашную схватку. С самого начала было понятно, что силы слишком не равны и атаковать ротой целый батальон весьма неразумно, но задача была поставлена, и солдаты шли в безнадежную атаку. Пока на этой стороне немцы успешно отражали атаку русских, с другой стороны на их позиции вломилась более многочисленная группа с переправы, и теперь уже противник оказался в тяжелом положении. Вокруг машин, многие из которых уже пылали, врукопашную сошлись несколько сотен русских и немцев. Отвлекаться на красочность такой картины не было времени, и расстреливая четвертый магазин, я коротко бросил одному из сопровождающих:
— Набивай…
Тот что-то неразборчиво пробурчал, но я снова приложился к прицелу и, наведя маркер на очередного противника, нажал спуск. Минут через двадцать бой стал стихать, и со стороны захваченной немецкой позиции в воздух взлетели две красные ракеты.
— Что будем делать, товарищ капитан?
Артиллерист-корректировщик опустив бинокль, вопросительно смотрел на меня. Его понять можно было — командир, который им дал задание лежит в поле метрах в двадцати от позиции пулеметного расчета, где я завалил первого немца.
— Уходим. У нас своя задача…
Снова лес, снова под ногами шелестит пожухлая листва под моими сапогами и солдатскими ботинками. Пришлось блуждать больше часа, пока смог найти место, где оставил раненного Ненашева. Картина конечно была почти идиллическая — капитан спал, обняв маленькую девочку, закутанную в спальник. Я так стоял над ними несколько минут, пока веки Ненашева не дрогнули и он непонимающе уставился на меня, пытаясь понять, кто я такой и где он находится. Ему понадобилось не меньше десяти секунд, чтоб осознать свое положение, и, посмотрев на спящую девочку, шепотом, но как-то грустно сказать.
— А это ты, майор…
Интересно, что я его прекрасно понял.
— Жизнь до войны снилась?
— Как догадался?
— Самому такие сны часто снятся.
Ненашев увидел стоящих сзади бойцов, уже осмысленно глянул на меня.
— Нашел помощь?
— Почти. Там попытались деблокировать группу возле переправы и сбили немецкий батальон, перекрывший дорогу. Но новости не очень. На аэродроме немцы.
— Что будем делать?
— Надо идти до линии фронта, и выходить на особый отдел какого-либо соединения, у которого есть прямая связь с Москвой.
Бойцы с интересом прислушивались к моему разговору и артиллерист, слышавший, что Ненашев назвал меня майором, неопределенно хмыкнул.
Оглянувшись, я понял, что надо что-то делать и порывшись в разгрузке и достав из потайного кармана свою НКВД-шную ксиву, повернулся к бойцам.
— Майор Кречетов, главное управление государственной безопасности. С этого момента поступаете в мое распоряжения для выполнения государственного задания особой важности. Понятно?
Оба как-то обреченно буркнули "Так точно" и стали ждать развития ситуации.
Через час, мы снова шли по лесу. Я нес на руках девочку, закутанную в спальник, все еще прижимающую к груди свою куклу, а сзади, на импровизированных носилках, сделанных из нарубленных в лесу относительно прямых жердин, солдаты несли потерявшего сознание Ненашева. Уже привычно, как нечто само собой разумеющееся явственно слышалась канонада, и наш маленький отряд целенаправленно шел на восток, к предполагаемой линии фронта. Снова поднялся ветер и лес, как вчера, наполнился шумом и после обеда как дополнение к картине всеобщего уныния пошел мокрый, неприятный снег. Остановившись на привал, разожгли небольшой костерок и, вскипятив немного воды, я заварил из пакетика чай, и мы немного согрелись, попивая ароматный напиток, который в таких условиях казался еще вкуснее. Бойцы, зная про мою ведомственную принадлежность, попивали горячий напиток, стараясь не задавать лишних вопросов, но, тем не менее, я ощущал на себе, точнее на моем снаряжении заинтересованные взгляды.
Держа обеими руками горячую кружку и смотря перед собой, я медленно и устало проговорил.
— Что-то хотите спросить, товарищ боец?
Мой спутник, артиллерист, немного смутившись, прокашлялся и, набравшись смелости, ответил, точнее спросил.
— Вот смотрю на вас, товарищ майор…
— Капитан, — поправил его.
— Да, товарищ капитан, поражаюсь вашему спокойствию и тому, как вы лихо германцев отстреливали. Ведь человек пятьдесят положили, я сам в бинокль видел…
— И что тут такого? Все мы должны так врага уничтожать. Глядишь, каждый уничтожит по пятьдесят немцев, вроде как и некому будет по нашей земле разгуливать. Разве что удобрим поля первоклассным европейским навозом…
Сижу, грею руки о кружку с горячим чаем, говорю правильные, даже пафосные вещи, а вот мысли витают где-то далеко, в другом времени или даже в другом мире. Что делать с установками, как попасть в бункер, да еще с этими антарктическими сидельцами куча проблем и вообще, когда это все закончится. Иногда даже всплывала шальная мысль достать из кобуры "Глок" и вынести себе мозги, чтоб прекратить это хождение по мукам: как-то тяжело все идет в последнее время. С тоской вспоминалась довоенная жизнь, как ездил с семьей на море на своей навороченной иномарке, как работал в банке. Даже служба в морской пехоте, серость казарменных будней и неприятности при увольнении из рядов Збройных Сил Украины воспринимались как нечто далекое и хорошее. Как давно это все было. Мой спутник, артиллерист, которого звали рядовой Михайлов Илья Архипович, еще что-то спросил, но я пропустил мимо ушей и, встрепенувшись, удивленно посмотрел на него.
— Что?
— Да говорю, товарищ капитан, видно давно воюете.
— С чего взял?
Он добродушно усмехнулся.
— Я еще в империалистическую повоевал и в гражданскую… Много насмотрелся. Вы, вижу, успели хлебнуть.
— Илья Архипович, вы к чему клоните?
Он неопределенно пожал плечами и все-таки спросил.
— Да так, товарищ капитан, хотел узнать, что нас ждет впереди.
Его напарник, который все время больше отмалчивался и смотрел и на меня, и на Ненашева настороженно, прекратил жевать сухарь и тоже уставился на меня.
— Идем к линии фронта. Вариантов нет.
Учитывая мое настроение и тон, с которым я выдал свой короткий ответ, дальше меня расспрашивать ни у кого не было желания. Установилась неловкая пауза и ее сумела разрядить Тая, которая уже давно проснулась, и все еще будучи закутанной в спальный мешок, смотрела на костер, и с особым аппетитом, даже можно сказать с энтузиазмом грызла сладкую галету из пайкового рациона.
Я достал планшет и стал разглядывать карту района, пытаясь сориентироваться на местности и прикидывая наш дальнейший путь, давая понять таким образом, что дальше на неприятную тему нашего будущего, разговаривать не намерен.
Мы шли, избегая дорог, по которым могли двигаться немцы, и к вечеру встретили небольшую группу окруженцев в основном состоявшую из бойцов 164-й стрелковой дивизии 18-й армии. Теперь нас было около сорока человек, и я тут снова оказался самым старшим по званию, и пришлось взять на себя командование. Сразу навалилась куча насущных проблем — отсутствие боеприпасов, отсутствие продуктов, отсутствие медикаментов и главное отсутствие надежды. Люди были подавлены, деморализованы и уже не ждали от будущего ничего хорошего. Выслав вперед разведку, двинул наш отряд через лес в сторону аэродрома. Даже если там немцы, то судя по карте, там рядом достаточно немаленький лесной массив, и можно будет вполне спокойно пройти дальше на восток, минуя основные дороги, по которым сейчас должны двигаться немецкие войска.
Наступившая темнота заставила остановится на ночлег и уставшие бойцы как какие-то автоматы механически рубили лапник и строили некое подобие шалашей, в которых можно будет переночевать. Я смотрел на все это состояние уныния и руки сами собой сжимались в кулаки от собственного бессилия. Разместив бойцов, снова сверился с картой: где-то в пяти километрах была обозначена небольшая деревня и у меня было непреодолимое желание туда наведаться и попытаться немного разжиться продуктами, тем более там можно было, правда при большом везении, получить хоть какую-то информацию.
Под заинтересованными взглядами бойцов стал готовиться к выходу. Проверил оружие, попрыгал, и измазал тактической краской лицо и, повернувшись к бодрствующим, коротко сказал.
— Иду в соседнюю деревню на разведку. Нужны трое добровольцев.
К моему удивлению добровольцев нашлось больше чем нужно, видимо всем была охота сгонять в ближайший населенный пункт за продуктами: голод часто толкает людей на весьма отчаянные поступки. Поэтому выбрав троих, включая моего знакомого артиллериста, который старался держаться поближе, дал команду на выдвижение.
Через полтора часа, постоянно сверяясь с компасом, и в душе мечтая о простом спутниковом навигаторе, умудрился вывести нашу небольшую группу к кромке леса. В стороне, в полукилометре от нас расположился небольшой поселок дворов так на двадцать. Света нигде не было, поэтому понаблюдав минут двадцать в прибор ночного видения, я дал команду на выдвижение, при этом остановив Михайлова.
— Илья Архипович, останешься здесь.
Он удивленно уставился на меня.
— Почему, товарищ капитан?
— Илья Архипович, только на тебя могу надеяться. Если со мной что-то случится, позаботься о Тае и вынеси капитана Ненашева. Обязательно. В любой особый отдел не ниже дивизионного уровня. Пусть свяжутся с Москвой и сделают запрос о капитане Ненашеве, члене особой группы майора Зимина. Запомнил? Повтори.
— Капитан Ненашев. Особая группа майора Зимина. Москва.
— Молодец. Жди.
Оставив Михайлова, пошел вперед догонять двух бойцов, которые как кони учуявшие воду, уже неслись вперед к деревне, опередив меня метров на семьдесят, где их должна ждать еда и тепло. Но меня постоянно терзали какие-то нехорошие предчувствия, поэтому подходя к деревне, старался постоянно держаться возле естественных укрытий и старался рассмотреть через ночник присутствие противника. Ветер был с нашей стороны, поэтому учуять хоть какие-то запахи было не возможно, и это добавляло определенной нервозности.
Уже достаточно приблизившись к деревне, я не услышал никакого собачьего лая, что не могло не настораживать и теперь мы очень осторожно пробирались к крайнему дому. Уже перебравшись через импровизированный забор, где начинались огороды, я замер, увидев в приборе ночного видения какое-то движение между домом и амбаром. Присев, взяв наизготовку ПП-2000 с глушителем, стал внимательно присматриваться, пытаясь разглядеть, кто же там все-таки шастает у нас перед носом. Бойцы, примостившиеся рядом, ждали от меня команды, хотя учитывая какие запахи тепла и свежеиспеченного хлеба доносились до нас, пауза давалась нам нелегко. Я только совсем недавно покинул базу и вроде как не голодал — пайковые рационы закончились только вчера вечером, и то, от этих запахов закружилась голова, а что могли испытывать бойцы, который нормально не ели уже несколько недель, мог только догадываться.
Бойцы уже примерно представляющие, что такое прибор ночного видения сидели тихо, а я тщательно рассматривал окрестности, стараясь понять, что же мне так не нравится в этой картине.
— Ну шо там, товарищ капитан?
Один не выдержал и зашептал так, что наверно и на другом конце села было слышен его украинский говор.
— Тихо ты — зашипел в ответ второй.
Я все наблюдал и, не выдержав, тихо скомандовал.
— По одному к дому, прикрывая друг друга. Только осторожно, вроде там кто-то ходит.
Мы короткими перебежками добрались до сарая и я услышал шум возни и приглушенный разговор, прерванный вскриком и потом кто-то тихо зашипел и раздался звук, похожий на хлопки в ладоши, сопровождающиеся тихими вскриками. Мой натренированный, точнее испорченный, западными фильмами менталитет сразу нарисовал картину интересную, волнующую картину. И видимо не только у меня одного. Мы замерли возле деревянной стены, прислушиваясь к этим странным звукам, которые были прерваны каким-то рычанием и вскриком. На лицах моих спутников мелькнули улыбки. Хотя странно все это. Скрипнула дверь сарая, мы замерли, услышав шаги, и спустя несколько мгновений перед нами остановился самый натуральный немец, без головного убора, с подвешенным на шею ремнем с подсумками и спокойно, даже как-то вальяжно спускающий штаны.
Немая сцена. Немец уже почти вывалил свое хозяйство, когда в темноте рассмотрел трех русских, которые с интересом смотрели на его действия. Он попытался закричать, когда я, находящийся к нему ближе всего ударил стволом автомата, удлиненного глушителем, как штыком прямо в горло и готовящийся крик превратился в какое-то бульканье. Схватив его левой рукой за грудки, резко дернул на себя, прямо в руки к стоящему за мной бойцу, который тут же быстро сориентировался и пробил немцу грудь тонким штыком от трехлинейки.
Тут же за углом раздался крик "Хельмут!" и из-за угла появился второй немец с карабином в руках. Автомат у меня в руке дернулся короткой очередью. Хлопс-с-с. Хлопс-с-с. Хлопс-с-с. БАМ! Немец, падая на спину, успел нажать на спусковой крючок, и карабин с грохотом нарушил тишину погруженного в темноту поселка.
Тут же с разных сторон раздались крики и между домами показались бегущие человек пять немцев, вооруженных карабинами. Стоящий рядом боец крикнул "Ложись!" и зашвырнул в сторону бегущих немцев гранату. Темноту ночи нарушила вспышка пламени и чей-то дикий крик. В ответ по нам из темноты захлопали несколько карабинов, и деревянная обшивка сарая загудела от частых попаданий. У меня было преимущество и, разглядев в ночнике силуэты противников, открыл огонь короткими очередями. Ни характерного звука выстрелов, ни вспышек, по которым меня можно было вычислить, мое оружие не давало, поэтому вполне комфортно успел завалить четверых, когда автомат тихо щелкнул, давая понять, что магазин пуст. Я отскочил за угол и начал шарить по разгрузке, спешно вытаскивая магазин к автомату. Приняв мои действия за команду действовать, стоящий рядом боец, встав на колено, выглянул из-за угла и выстрелил в темноту, и тут же дернувшись всем телом, упал на бок.
— Твою мать!
Схватив упавшего бойца за шиворот, утянул его за угол, и закричал.
— Быстро бери его и уходи. Я прикрою.
Стоящий рядом боец подхватил раненного товарища под руки, потащил его в сторону, а я, выглянув за угол, увидел крадущихся немцев, выхватил из разгрузки гранату и кинул ее им прямо под ноги. Заметили, и кто-то успел предостерегающе закричать, но тут же грохнуло. БАМ!
Выглянув из-за угла, дал пару коротких очередей и что есть мочи побежал вслед за ушедшим бойцом. Где-то слева раздались крики и топот ног. Еще одна граната в ту сторону и деру. В небо взлетели несколько осветительных ракет, и с левого фланга из-за соседнего дома застучал пулемет, и захлопали карабины. Через ночник было видно, как бегущий впереди меня боец, путающийся в полах длинной шинели, несущий на плече раненного задергался, получив несколько пуль, упал на колени, вздрогнул еще пару раз от попаданий и повалился набок, прямо на бездыханное тело своего товарища.
— Твою мать!
Выглянув из-за угла увидел пять силуэтов с винтовками, которые приближались к телам убитых советских бойцов. Теперь через поле не уйдешь: подсветят и расстреляют как в тире. Наверно просто из природной вредности кинул в сторону приближающихся немцев оборонительную эфку, и переждав взрыв, снова выглянул, оценить свои шансы на прорыв к лесу. А шансы были не очень: взрыв зацепил пару человек, которые так и остались лежать на земле среди каких-то растений, один катался по земле и кричал, а вот двое других не просто остались целыми, но и весьма профессионально попрятались, и пытались вычислить, откуда к ним прилетела граната. Ничего зато я все прекрасно вижу. Специально подсвеченный маркер коллиматорного прицела, остановился на фигуре ближайшего немца, и автомат дернулся короткой очередью у меня в руках. На фоне криков и лязга бронетранспортера, который двигался где-то за домами в нашу сторону, звук выстрела автомата с тактическим глушителем был почти не слышен, но последний немец услышал и навскидку пальнул в мою сторону. Очень необычно себя чувствуешь, когда пуля с неприятным звуком пробивает рядом с лицом доску. Инстинктивно я дернулся обратно, но пересилив себя, снова выглянул и поймал последнего немца в прицеле и нажал на спуск. Мой противник с достойной уважения скоростью успел щелкнуть затвором, перезарядив карабин, и более качественно прицелиться, но я выстрелил чуть раньше. Получив две пули в грудь, немец начал заваливаться на бок и нажал на спуск, привлекая еще одним выстрелом внимание. Из-за соседнего дома прямо в огород, натужно урча двигателем, и ярко свеча фарами, вылез бронетранспортер. А вот это аргумент, против которого не попрешь. Пришлось снова спрятаться и панически искать выход из сложившейся ситуации. Тем более деревня уже наполнилась криками и топотом множества вооруженных людей, и со всеми воевать как-то было не интересно. Тут даже преимущество в приборе ночного видения не поможет.
Ответ только один: обратно и попытаться спрятаться. Вряд ли немцы успели подсчитать, сколько нас было, поэтому рванул обратно, держа автомат у плеча. Подбежал к тому самому злополучному сараю, перепрыгнув через тело заколотого штыком немца, выглянул из-за угла, дал две короткие очереди в бегущих мне навстречу противников, которые тут же попадали на землю. Думал бежать вперед, но со всех сторон слышались крики немцев, поэтому панически повертев головой, решился и, скрипнув дверью, заскочил в сарай и тупо остановился. Причина для этого была весомой: на сене лежало тело, судя по картинке, которую давал ночник, молодой девушки, но вот положение явно говорило о том, что ее насиловали и, сделав шаг вперед, осторожно дотронулся до шеи и тут же одернул руку, почувствовав как испачкался в чем-то теплом, мокром и тягучем. Девушка была еще теплой, но вот жизни в ней уже не было. Свежая и явно профессионально нанесенная рана на шее пояснила о том, что последний вскрик был криком смерти. Странно, я такого вдоволь насмотрелся и в своем времени, но все равно каждый раз чувствую себя мерзко. Молодые девушки, будущие матери, которые должны испытывать счастье материнства и дарить свою любовь гибли…
Звуки снаружи привлекли мое внимание и я не нашел ничего лучшего, как спрятаться в сене, прикрывшись трупом девушки. Странное чувство испытывал лежа в этом положении. Через некоторое время почувствовал, как на лицо капнуло что-то тяжелое, вязкое, потекло по щеке и стало затекать на шею. Я понял, что это такое и в душе начала разгораться ненависть, дикая ненависть, как в другом мире, когда увидел вырезанный бандитами лагерь красного креста.
Лежа в сене, и чувствуя, как по лицу течет кровь изнасилованной и убитой немцами девушки, я не боялся. Странно, ведь сейчас немцы будут зачищать строения поселка, в поиске оставшихся русских, которые сумели положить не меньше десятка солдат Вермахта. Хотя если посчитать, то вроде как положил десятка полтора, такое не может не разозлить. А я вот не боюсь. Автомат под рукой и ствол направлен в сторону двери и при необходимости смогу вальнуть всех, кто попытается устроить тут более основательный обыск и реально найдет мое израненное тело.
Время шло, на улице слышались крики и выстрелы. Топот ног, шум двигателя и даже лязг гусениц. Наконец-то скрипнула дверь и на пороге нарисовались два немца с карабинами. Один из них подошел поближе, осветив фонариком полуголую девушку, ткнул ее стволом карабина и что-то зло высказал. В его фразе, явно содержавшей много мата, и в ней прослеживалась связь с заколотым штыком Хельмутом. Второй закричал и в помещение вошел офицер. В свете фонариков, он немного постоял, рассматривая девушку, потом что-то коротко буркнул, как на параде развернулся и вышел, чуть пригнувшись, чтоб не задеть фуражкой низкий проем двери сарая.
Немецкие солдаты, немного постояв, вышли из сарая, закрыв за собой дверь. Я лежал и ждал развития ситуации, но на улице все еще слышались крики, разговоры, команды, топот ног и шумы двигателей. Так прошло не менее двух часов, и когда через щели в стенках сарая уже стало видно начало рассвета, я к своему удивлению услышал характерный звук льющейся жидкости и почувствовал характерный запах бензина. Еще мгновение и стены сарая запылали, заполняя все внутри тяжелым тягучим дымом, от которого я сразу стал задыхаться.
