– Не оставляйте… не оставляйте меня с ними… – ныл Евгений Борисович, без сил лежа на диване, когда все уже ушли и дверь за ними закрылась. – Не оставляйте…

Евгений Борисович выглядел сейчас жалким и старым человеком. Он скулил и плакал, лежа сначала без движения, потом начал извиваться, пытаясь развязать мастерские узлы Артема. Но это оказалось бесполезным.

– Какие подонки… Какие подонки… – бормотал Евгений Борисович. – Я ведь все им рассказал!.. Всю правду… Они обманули меня…

И тут глаза его встретились с глазами Рамзэса. Изредка виляя хвостиком, пес глядел на беспомощного человека и слегка как бы сочувственно поскуливал; перед ним лежала стоптанная дамская туфля, которую он зачем-то поближе поднес к своему хозяину.

Евгений Борисович не смотрел на собаку, он смотрел на туфлю. Чтобы разглядеть ее, он даже прогнулся. Потом поглядел на Рамзэса и заискивающе улыбнулся:

– Рамзэсик, ты зачем принес ее, а? Она здесь не нужна… Унеси ее, Рамзэсик…

Тихонько стукая коготками по полу, виляя хвостиком, подошла Руна. В ее зубах была вторая туфля, она положила ее рядом с первой и уселась тут же, глядя на Евгения Борисовича.

– Руночка, ну зачем ты принесла ее, а? Отнеси на место, – умоляюще проговорил Евгений Борисович. – Ты же видишь… Вы же видите, что хозяин ваш связан, и я не могу… Не могу дать вам, чего вы хотите…

Он продолжал говорить без умолку. Скорее это походило на поток слов, не обремененных смыслом, но казалось, что собаки понимали, – они неотрывно смотрели на хозяина и не двигались с места. Потом Рамзэс сбегал к дивану, где лежал топор, и тоже принес его, положив рядом с дамскими туфельками.

Этот топор отчего-то ужаснул Евгения Борисовича, он замолчал и с новой силой вдруг яростно стал извиваться телом, стараясь высвободиться… Борясь с веревками, он упал на пол и там на полу истошно вдруг заорал, забарахтался, крутясь, вопя каким-то страшным, не человеческим – не звериным, криком. Что-то жуткое было в этом извивающемся, как червь, человеке… Собачки, отступив немного в сторону, стояли, глядя на хозяина бесстрастными глазками и повиливая хвостиками…

Первым подошел Рамзэс. Он обнюхал брючину внезапно застывшего Евгения Борисовича, лизнул ее языком и чуть прикусил материю, потом лизнул снова…

Евгений Борисович, изогнувшись всем телом, смотрел на эту собачью «ласку», с ужасом выпучив глаза, лицо его блестело от пота…

Потом подошла Руна…

Евгений Борисович не любил жену – она безумно раздражала его своим внешним видом и тем, что говорила… Он вообще не любил женщин. Женился он в молодости и всю жизнь не мог понять зачем.

Его научная деятельность закончилась с началом перестройки, когда стали распадаться институты и ученые оказались не нужны. Конечно, он мог бы уехать за рубеж – его давно приглашали туда, но не хотел, он лучше послал бы за рубеж свою жену.

Иногда она нарочно до такой степени расстройства доводила мужа, что он буквально свирепел, а она ходила мимо него и подзадоривала, улюлюкая и корча рожи.

Уж на что немолод был Евгений Борисович, но жена была старше его на двенадцать лет и выглядела уже мерзкой старухой. А он так не любил женщин, в особенности старух, что от одного ее вида делалось ему дурно. Когда хочет, к ней приходила сестра Татьяна Ивановна, тоже гнусная женщина, которая изобретала такие способы издевательства над Евгением Борисовичем, что позавидовал бы сам граф де Сад. Например, она однажды придавила дверью лапку Руне… Как она скулила и плакала, бедняжка, а Татьяна Ивановна сокрушалась, ссылаясь на плохое зрение и глухоту. Хотя и зрение у нее было хорошее, и слышала она дай бог каждому. Она просто не любила животных. А люди, которые не любили животных, особенно собак, и в особенности породы бультерьер, были ненавистны Евгению Борисовичу. Кроме всего прочего, она называла его Гогой, зная, что это ему не нравится. Поэтому и называла, стерва. Жена назло дала ей ключи от квартиры, и она приходила, когда хотела. Как к себе домой!

Это бы все ничего, если бы ненавистная жена постоянно не пилила его из-за собак, пугая Евгения Борисовича, что она в его отсутствие выгонит собачек на улицу, где они наверняка попадут под машину, или продаст на живодерню. Для издевательства над Евгением Борисовичем она купила книжку с ужасным названием «Живодерня» и читала ее при нем, и хихикала, и говорила ему, что книга написана настоящим живодером, и вся она про то, как истязать и убивать собачек. Это приводило Евгения Борисовича в бешенство…

Собственно, из-за нее, из-за этой книги, все и произошло.

Как-то Евгений Борисович собрался уходить по очень важному делу.

– Ну что, собираешься уходить? – К нему подошла жена, в руке у нее была ненавистная книга. – Здесь вот все описано, подробно…

Глаза у нее были страшные и какие-то пустые, жутко вдруг сделалось Евгению Борисовичу, мимо, повиливая хвостиком, пробежал Рамзэс… А Евгений Борисович так и продолжал стоять перед женой, вдруг обессилев от ее вида, от ее пустых глаз… Он вдруг понял, что она не шутит и что говорит не просто так, чтобы позлить его. Не-ет, не просто!..

Он опустил глаза вниз и… О, ужас! Увидел в ее руке топор. Так, значит, действительно не шутит! Значит, она припасла его заранее и хочет… Готова… Евгения Борисовича вдруг охватила ни с чем не сравнимая ярость. Вот только сейчас он был слаб, но вдруг сила появилась в руках. Он, сам не ожидая того, выхватил топор из ее руки и, страшно выпучив глаза и открыв во всю ширину рот, поднял его над головой и обухом опустил на голову жены… Удар пришелся по лбу. Старуха ахнула и, выпучив глаза, словно бы несказанно удивилась, всплеснула руками, будто вот воскликнет: «Да что вы говорите! Ни за что бы не подумала», – и плашмя навзничь с грохотом рухнула на пол. Из проломленного черепа, как из опрокинутого сосуда, на паркет плеснуло кровью.

Евгений Борисович стоял над телом жены. Руки ее были разбросаны в стороны, рядом с ней лежала ненавистная книга. Он хотел сначала наклониться посмотреть, умерла ли она, но побоялся….

Что-то знакомое почудилось вдруг во всем этом, как будто он вот так стоял уже с топором перед мертвым телом… Когда? Где?.. Но это было лишь только на мгновение.

И тут через открытую дверь он услышал в прихожей чьи-то шаги. Бежать закрывать дверь было поздно, да он сейчас и не мог сделать этого, настолько он был опустошен. Он просто стоял с топором в руках и смотрел на дверь. И тут из прихожей в комнату вошла… Татьяна Ивановна, сестра его жены…

Она вошла и увидела… Она увидела мертвое тело с разбитой головой в луже крови, увидела Гогу с окровавленным топором в руках. Она увидела это все вдруг единым целым. И это целое как-то обессилило ее сразу. Она не закричала, не бросилась вон из квартиры. Хотя была на то возможность… Еще была.

Но Татьяна Ивановна не воспользовалась этой возможностью, не могла воспользоваться, силы оставили ее. Она сделала несколько шагов назад, как будто неосознанно – во сне, прижалась спиной к стене. В правой руке она держала сумку, она приподняла ее до живота и так замерла.

Евгений Борисович неторопливо подошел, держа топор двумя руками, замахнулся… Женщина не шелохнулась, следя только глазами за лезвием поднимающегося над ней топора.

Дальше для Евгения Борисовича все происходило как в замедленной съемке… Удар пришелся острием по темени, но настолько медленно, что, опуская топор, он видел, как седые волосы женщины вместе с острием погружаются в череп…

Евгений Борисович сделал шаг назад, давая телу упасть. Из прорубленного черепа плеснуло кровью на белые праздничные ботинки Евгения Борисовича.

Что-то знакомое опять почудилось Евгению Борисовичу во всей этой картине… Он огляделся растерянно.

«Господи! Да где я все это видеть-то мог?..» – стоя над зарубленной женщиной с топором, вдруг подумал он. Тут же время двинулось в своем обычном ритме.

Он обернулся, посмотрел на мертвую жену, на Татьяну Ивановну… Бросил топор на пол и вышел из комнаты. Он не мог больше видеть эти мертвые тела, его подташнивало, не хватало воздуха…

По пути он в рассеянности наступил на лапку Руне… Собачка жалобно взвизгнула, Евгений Борисович наклонился и, извиняясь за причиненную боль, погладил по голове. Собачка вильнула хвостиком и побежала в комнату.

Евгений Борисович растерянно постоял в прихожей, не зная, что делать, потом пошел в ванную, отмыл от крови белые ботинки и руки. Так и не заглядывая в комнату, оделся и вышел из квартиры.

Евгений Борисович сел в машину…

Через восемь часов он был в Новгороде. Снял номер в гостинице и заперся… Все это Евгений Борисович делал не осознавая реальность, как во сне. Он не знал, зачем приехал именно сюда, почему поселился в этой гостинице… Он не знал сейчас ничего.

Только через два дня шоковое состояние, вызванное двумя убийствами, прошло, и он что-то начал соображать.

Конечно, само убийство ужасало его, но еще больше ужасали дальнейшие действия. Почему он уехал, оставив все как есть? А не попробовал избавиться от трупов старух и скрыть следы?.. Этим он погубил свою жизнь. Трупы, конечно, найдут, если уже не нашли, объявят его во всесоюзный розыск и поймают… Обязательно поймают! А там суд, тюрьма… жизнь насмарку. И все это из-за двух мерзких и никому не нужных старух… Жаль! Как все-таки жаль!

От мыслей этих Евгения Борисовича охватывали ужас, паника… Он метался по номеру, плакал, не ел и почти не спал, не зная, что делать, как поступить… На пятый день он сел в машину и поехал домой.

«Только бы не нашли тела… – билось в мозгу всю дорогу. – Только бы не нашли тела…»

Он решил попробовать вывезти их ночью, хотя совершенно не представлял, как в одиночку будет таскать мертвых старух.

Вот он уже у дома. На лифте доехал до своего этажа, приложив ухо к двери, послушал. В квартире стояла тишина. И тут, только вот сейчас, стоя у двери, Евгений Борисович вспомнил о собаках. Ведь они, наверное, умерли. Как он мог!? Как посмел забыть о них?! Боже! Какой ужас!!..

Он торопливо задрожавшими вдруг руками открыл замок, вошел в квартиру… Запах здесь был ужасный… И вдруг к нему со всех ног, весело виляя хвостиками, выскочили его четвероногие друзья. Какое счастье, они живы!..

Евгений Борисович опустился на колени, обнял собачек, признаваясь им в любви, заплакал, извиняясь за то, что оставил их одних… обещая, что никогда, никогда не будет больше так делать. Потом поднялся и, морща нос от неприятного запаха и особенно от того, что ожидало его, вошел в комнату… И на пороге остановился.

Трупов в комнате не было. Это в первый миг ужаснуло и испугало Евгения Борисовича. Кто мог в его отсутствие вывезти трупы? Но, приглядевшись, он увидел… Да, это были кости, обглоданные почти начисто, они валялись по всей комнате… Евгений Борисович поднял первую подвернувшуюся под руку кость, рассмотрел ее…

– Бог ты мой! Это же берцовая кость… – растерянно проговорил он вполголоса, кое-где на ней сохранились кусочки мяса. – Что же это?..

Радостные собачки ходили вокруг, повиливая хвостиками. Он бросил кость, поднял другую. И эта была начисто обглодана. Нашел он и объеденные головы; крови нигде не было – собачьи язычки вылизали ее тщательно…

– Так это вы?! – посмотрел он на собак.

Он пока не верил своим глазам. За несколько дней съесть двух мертвых старух… Он был спасен!

Четвероногие друзья спасли его… Не зря он любил их больше всего на свете. Теперь они спасли его от тюрьмы или даже смерти… Ах вы, маленькие!

Теперь все было очень просто: оставшиеся после жены и ее сестры кости он сложил в две сумки и без труда, даже посвистывая при этом, отнес в багажник автомобиля. Все было чистенько, ни крови, ни грязи. Друзей он тоже взял с собой… Теперь, пожалуй, они были больше чем друзья. Теперь он обязан им жизнью…

Довезя сумочки с останками до Финского залива, Евгений Борисович сел в катер, отъехал подальше в залив и вытряхнул содержимое сумок в воду. Вот и все. Вот где окончили жизнь две не любившие собак старухи. Ведь Евгений Борисович терпеть не мог людей, которые не любят животных, особенно собак, в особенности породы бультерьер…

Ну а дальше они зажили втроем славно: Рамзэс, Руна и Евгений Борисович. Никогда он не жалел о случившемся, никогда.

Топор и туфли жены Евгений Борисович не выбросил – уж больно они понравились Руне и Рамзэсу. И когда им очень хотелось человечинки, собачки приносили туфли и топор… Они были все ж таки смышленые песики. И тогда Евгений Борисович приводил к себе в гости какую-нибудь женщину или подвыпившего бомжа… Недоеденные остатки он хранил в двух больших холодильниках. Сначала он считал съеденных собачками, но потом бросил – надоело.

Бывало так, что собачки сами выбирали свою жертву. Они ластились к ней, и Евгений Борисович вынужден был, усыпив, выкрадывать человека, а уж привезя к себе домой… Иногда приходилось следить за такой жертвой неделями, а потом увозить к себе…

А книга, та книга, которой покойная жена мучила его целый месяц и из-за которой Евгений Борисович ее прикончил, оказалась совсем не о том. Сначала он хотел выбросить ее вместе с костями женщин в залив, но случайно заглянул в нее и, прочитав страничку, понял, что книга не про животных. Евгений Борисович увлекся и прочел ее одним духом.

…Вслед за Рамзэсом к связанному Евгению Борисовичу подошла Руна, лизнула его ступню… Евгений Борисович поджал ноги. – Отойдите, отойдите от меня… ведь вы любите, любите меня!.. Ведь вы не станете есть своего хозяина!.. – бормотал он, стараясь уползти от собак подальше. Но они нагоняли его и уже пожевывали материю на брюках. Они недовольно рычали, оттого что еда их шевелится и уползает. Они вновь догоняли ее и сердито уже трепали брючину… пока Рамзэс – он всегда был посмелее своей сестренки – не укусил Евгения Борисовича за икру ноги, и тут уже, почувствовав на языке вкус теплой, такой упоительно приятной человеческой крови, вцепился в икру зубами, только тогда уже к нему присоединилась Руна. Мощные челюсти псов-людоедов рвали живое человеческое тело. И это был великий пир, и радостный визг и чавканье покрывал жуткий человеческий… Нет, нечеловеческий вопль лютой муки…