Глава 18
Наше прибытие постарались оставить в тайне, поэтому переодевшись в мундиры офицеров пехотного полка, мы со Стебловым, вахмистром Любкиным и с Николаевичем отправились провести рекогносцировку. В это же время к Царскому Селу срочно выдвигались несколько полков регулярной армии, которые должны были заменить гвардейцев на ближних подступах к захваченному дворцу. Линию оцепления отодвинули на целую версту и ввели максимально жесткий пропускной режим. Благодаря тому, что пока не было ни телефонов, ни мобильников, ни Интернета, сношение террористов с внешним миром могло происходить только посредством передачи письменных сообщений через своих людей. Я не сомневался, что среди зевак, слуг, офицеров, сановников, которые толпой приперлись ко дворцу, услышав про нападение, обязательно должны быть контролеры от руководства террористов. Поэтому появление линейных полков, офицеры которых были проинструктированы лично генералом Дубельтом в присутствии императора, стало неприятным сюрпризом для некоторых людей. Гвардейские офицеры, большинство из которых были готовы хоть с голыми руками идти освобождать наследника, начали роптать, но Николай I показал зубы и жестко отчитал делегацию командиров гвардейских полков, которые возмущались тем, что их использовали в качестве внешнего оцепления, а основные функции возложили на обычные пехотные части. Тут император был прав, реально гвардия профукала нападение: пропустить более сорока боевиков на территорию охраняемого объекта, это нужно постараться, и тут без предательства явно не обошлось.
Так же по всем кораблям Балтийского флота собирали лучших абордажников, способных мастерски владеть холодным и огнестрельным оружием, причем применительно к бою в условиях ограниченного пространства. Естественно, все это делалось втайне, но утечка информации о нападении поляков на наследника уже всколыхнула народ, который толпами повалил к Царскому Селу и пока сдерживался внешними кордонами из гвардейцев. Но, так или иначе, напряжение нарастало, и все ждали какого–то разрешения сложившейся ситуации.
В таких условиях нам, точнее мне, был предоставлен карт–бланш, и в мое распоряжение отдавались любые ресурсы. Это было много, это давало конкретный шанс упрочить свои позиции при дворе, и я дал самому себе слово, что не упущу такую возможность.
Под утро в гостиницу, которая временно стала чем–то вроде удаленного штаба операции, прибыли трое офицеров–гвардейцев, прекрасно ориентирующихся в захваченном здании и знающие расположение комнат, лестниц, проходов. Это были представители весьма известных фамилий, и они сразу попытались показать свое презрение к нам, офицерам Отдельного корпуса жандармов — так мы были им представлены. Еще их больше всего задевало, что разработку и исполнение операции поручили именно жандармам, а не им, опоре трона. Поэтому изначально как–то разговор не клеился. Конечно, всю необходимую информацию из них вытянули, но что–то мне не нравилось. Гвардейцы в принципе сразу просекли, что нас больше всего интересует, и сразу стали давать свои советы.
Мы со Стебловым их выслушали, приняли к сведению, но не более того. Присутствующий тут же генерал Дубельт, осуществляющий надзор за планированием операции, остававшийся при этом немым свидетелем разговора, хмурился, но помалкивал. В первое время гвардейцы на него косо посматривали, но сделав вывод, что после такого происшествия генерал попал в опалу, начали немного дерзить, а чуть позже и хамить. А на мое распоряжение, что они до окончания операции останутся здесь, в изоляции, просто начали качать права и наезжать. Младший из них, капитан Семушкин, стал разыгрывать спектакль и попытался вызвать меня на дуэль:
— Господин жандарм, полномочия, предоставленные вам по распоряжению его императорского величества, не дают вам права оскорблять недоверием гвардейских офицеров, верных слуг Отчизны. Да будет вам известно, что пятнадцать наших товарищей погибли, защищая наследника. И после этого вы смеете нас задерживать в подозрении, что мы выдадим ваши планы бандитам? Такое оскорбление можно смыть только…
И тут же замер на полуслове, уставившись в направленный ему в лоб пистолет Стечкина, который уже давно ждал этого момента. Сзади в затылок трындливого капитана уперся ствол ПМа — это Любкин подсуетился, увидев, что ситуация развивается весьма непредсказуемо. Вахмистр был на подъеме, поэтому не удержался и высказался:
— Ну, ваше благородие, может, еще что скажете? Его благородие, господин капитан прикажет — будете уток изображать, плавать в пруду и крякать…
Тут не выдержал полковник, старший в этой компании, ошарашенный таким поворотом событий и особенно ответной агрессией.
— Это как надо понимать, господин капитан? Уймите своего холопа!
— Вахмистр не холоп, а боевой соратник. Следите за языком…
— Это вам просто так с рук не сойдет…
Я не выдержал и начал в ответ хамить:
— И что? Пока не завершена операция, все наши действия направлены на спасение наследника и членов императорской фамилии. Любые поползновения, недовольство, наезды, типа нынешнего вызова на дуэль, будут расцениваться как саботаж нашей миссии с соответствующими выводами и незамедлительными решениями, вплоть до расстрела. У меня есть такие полномочия. Если я считаю, что вас нужно задержать на определенное время, так оно и будет. Попытка досрочно выйти, связаться со знакомыми, передать сообщение будет расцениваться как нарушение режима секретности. Хватит, господа гвардейцы! Просрали наследника, теперь дайте возможность за вами подтереть людям, которые в этом хоть что–то понимают. Всё, разговор закончен.
— Это возмутительно. Я так просто этого не оставлю.
— Да флаг в руки и барабан на шею…
Третий, молчавший до этого майор, коротко высказался:
— Когда это все закончится, вы не сможете уклониться от поединка. В нашем лице вы задели честь всей гвардии.
— И что? Мне сейчас рыдать от страха? Хрен вам, а не Сталинград. Вы можете говорить что хотите, поединка не будет. Я служу России и тратить время и рисковать жизнью ради расфуфыренных снобов не собираюсь. Можете это расценивать как трусость — ваше право. Вот только поле боя покажет, где трусость, а где настоящее воинское мастерство.
Тут голос подал генерал Дубельт, который вроде как и сам был из гвардии, но тем не менее занимал нейтральную позицию в этом споре.
— Я думаю, что в данной ситуации любые разговоры о дуэли могут расцениваться как государственная измена.
Это произвело эффект взорвавшейся бомбы. Дубельта тут побаивались, и когда он почти открытым текстом заявляет такое, то и дураку станет ясно, что лучше воздержаться от всякого рода конфронтации. Ребятишки заткнулись, но взгляды, бросаемые в мою сторону, ясно давали понять, что мне это еще припомнят.
После этого памятного разговора мы, переодевшись, отправились к Зубовскому флигелю на рекогносцировку. Осмотр здания, подходов к нему вызвал у меня уныние. Монументальный трехэтажный дворец, с высоченными потолками, просторными комнатами. Рядом ухоженный парк, где можно вполне спокойно разместить парочку снайперов.
Я рассматривал дворец через бинокль и расспрашивал стоящих рядом двух офицеров: жандарма и гвардейца, которые по заданию Дубельта уже продолжительное время наблюдают за террористами. Несмотря на обычную для этого времени вражду между гвардией и жандармерией, они, как ни странно, нашли общий язык и вполне квалифицированно рассказывали о режиме, который ввели террористы во дворце, об обстоятельствах захвата и о многих других моментах, которые хоть как–то могли прояснить ситуацию и помочь в освобождении наследника и его семьи.
Захват произошел днем, когда Александр Николаевич со всем своим выводком и беременной супругой собрались на обед, причем к ним в гости заглянула его сестра Мария Николаевна с дочкой Марией. Нападавших было человек сорок. Как они проникли на территорию охраняемого объекта, пока непонятно, но их целью был именно Зубовский флигель. Что как раз всех и удивляло — тут же рядом находился и император, который для поляков, из которых в основном и состоял отряд, был бы самой лучшей целью, но они захватили именно наследника с семьей. Стеблов многозначительно посмотрел на меня, он тоже понял расстановку сил: террористы оставили на свободе императора, взяв в заложники детей и внуков, только с одной целью — уничтожить некоего капитана Осташева. И только император мог мог в этом им помочь, больше никто.
Во время боя нападавшие, пользуясь эффектом неожиданности и тем, что кое–кто «спал» в дневное время на постах, потеряли всего двенадцать человек, уничтожив при этом больше двадцати гвардейцев, забаррикадировали проходы из флигеля в основной Екатерининский дворец, разместив там несколько бочек с порохом, на случай попытки штурма. Такие же бочки были установлены на центральном входе флигеля. Я, опустив бинокль, сказал Стеблову:
— Игорь Генрихович, уточни, где тела всех погибших защитников, и обязательно проведите вскрытие, скорее всего, большая часть была отравлена.
— Я тоже так думаю, Александр Павлович. Я об этом телеграфировал генералу Дубельту, но тела были спешно погребены со всеми почестями.
Я многозначительно ухмыльнулся. Веселенькие у них тут делишки творятся.
— С этого момента питаемся только своими сухпаями, вода тоже своя. Еще не хватало, чтоб нас тут как крыс перетравили.
— Согласен.
Ну теперь поинтересуемся о заложниках.
— Как и где содержатся заложники?
— Их всех разместили на втором этаже в покоях Марии Александровны.
— Раздельно?
— Да. Мужчины отдельно, женщины отдельно.
— Как питаются, тоже отдельно?
— Нет, их сводят в одну комнату и там подают обед. Наверно, так их проще контролировать. Императорские внуки уж слишком непоседливые.
— Вот это как раз и неплохо. Как распределены террористы по зданию?
— На первом этаже человек десять, охраняют центральный вход, контролируют окна и лестницы на верхние этажи. На главном входе и на лестничных переходах из мебели сделаны баррикады. Заложников на втором этаже постоянно охраняют восемь человек, из них две женщины. Еще шестеро контролируют забаррикадированный проход в Екатерининский дворец из флигеля. Практически все вооружены ручными бомбами, в комнатах постоянно специально горят свечи, чтоб в случае чего сразу можно было поджечь фитили.
— А что происходит на третьем этаже?
— Там постоянно дежурят два человека.
— Как они питаются?
— Мы им приносим. Они сначала дают пищу заложникам и через некоторое время едят сами, убедившись, что нет ни яда, ни сонного зелья.
— Вполне разумно. Как ведутся переговоры?
— Ну, один из нас подходит, кричит и из окон второго этажа отвечает их главный. Вот и все. Если пытаемся без разрешения подойти ближе, то они сразу стреляют — пороха и пуль у них в достатке…
Я снова невольно усмехнулся.
— Они ждут смерти капитана Осташева?
— Да. Это основное их условие.
— Сколько времени осталось?
— До завтрашнего вечера, потом начнут по одному убивать заложников.
— Как это знакомо…
Я еще раз приложил к глазам бинокль и внимательно пробежался глазами по монументальным окнам дворца, в которых изредка мелькали вооруженные люди, наблюдающие за подходами к дворцу.
— Игорь Генрихович!
— Да, Александр Павлович.
— Организуйте парламентера к террористам с известием, что завтра капитан Осташев будет казнен у них на глазах.
Три пары глаз с удивлением уставились на меня.
— Александр Павлович, вы в своем уме?
— Не беспокойтесь насчет моего душевного состояния. Но, просьба перед тем как идти парламентеру, обязательно пару раз выстрелить в воздух, чтоб привлечь внимание.
— Есть идеи?
— Конечно. Давайте, а я понаблюдаю.
Картина получилась очень даже интересная. Какие бы они ни были террористы, но дисциплина явно хромала, и после пары выстрелов, для привлечения внимания, в окнах, особенно второго этажа, я срисовал сразу четыре морды, которые сначала с испугом, а потом интересом стали наблюдать за приходом парламентеров. Увидев все, что мне надо было, убрал в чехол бинокль и коротко бросил:
— Всё, на базу. Будем готовиться…
Было четыре часа утра, когда множество людей, молча и без шума, выдвигались на исходные позиции. Уже на выходе меня остановил Дубельт и проинформировал:
— Группа, которую вы отправили по ложному маршруту, попала в засаду и практически полностью уничтожена.
— Н–да. Весело. Будем разбираться.
Хотя, как ни странно, я не чувствовал угрызений совести. У этого мира были свои правила игры, и местное руководство само виновато, что у них тут утечка информации.
Задумавшись над таким поворотом судьбы, вышел на улицу, где меня ждала вся наша команда.
Все, даже Стеблов и Маша, были облачены в камуфляжи, в бронежилеты, каски, тактические очки, наколенники, налокотники, снабжены радиостанциями и вооружены оружием из будущего. Маша держала в руках мой карабин «Форт–202», с накрученным на ствол глушителем и оптическим прицелом Bushnell на жестком кронштейне. Николаевич вооружился обычным АК–74 с подствольным гранатометом и «Мухой» за спиной. Стеблов держал уже привычный ему «Форт–201», гражданскую переделку АКМС, стреляющую, как и мой карабин, только одиночным огнем. Мы с вахмистром Любкиным вооружились гладкостволами, снаряженными картечными боеприпасами, как раз лучше всего подходящими для боя на коротких дистанциях. Гришке достался мой «Ремингтон–870» с коротким стволом, а сам прихватил «Сайгу–12К» в тактическом исполнении с восьмизарядным магазином. Для точечной работы в набедренной кобуре примостился АПС (автоматический пистолет Стечкина), личный подарок Димки Березина, причем в комплекте с глушителем.
Воинство выглядело грозно для людей девятнадцатого века, а вот мне это напоминало команду страйкбольщиков, направляющихся на очередную реконструкцию. Но тем не менее мне с этими людьми через несколько часов идти в бой, поэтому попытался перестроиться на серьезный лад. Я не стал говорить красивых и пафосных речей, а провел последний инструктаж и сказал:
— Господа и товарищи, сегодня все решается. Давайте все сделаем нормально и качественно…
Вчера всю вторую половину дня и весь вечер проводили первые и последние учения перед реальной операцией по освобождению заложников. Приданных бойцов, офицеров и матросов и около пятидесяти казаков–пластунов дрессировали несколько часов подряд. Всю эту разношерстную компанию разделили на несколько отрядов: две штурмовые группы под командованием подполковника Стеблова и Николаевича, медицинскую группу, под руководством Наташи Станкевич, группу обеспечения и группу эвакуации. На тренировках лично присутствовал император, и после двух часов наблюдения он что–то сказал Дубельту, находящемуся тут же, повернулся и уехал. И судя по его виду, человек, глава державы, отец, дед, остался вполне доволен увиденным.
Уже под вечер, во время перерыва, когда все потные и умотанные прыжками, беготней и стрельбой холостыми зарядами люди расположились вокруг баков с питьевой водой, я подошел к Дубельту и поинтересовался мнением Николая Первого. Тот, потирая красные от недосыпа глаза, усмехнулся:
— Все хорошо, Александр Павлович, судя по всему, император остался доволен и вашим подходом к делу, и всем увиденным…
Несмотря на обстоятельства, я чувствовал себя великолепно, и боевой азарт не давал унывать. Через полчаса мы уже были в Екатерининском дворце, который был уже давно очищен от слуг, а гвардейцев, блокировавших террористов, сменили матросы и офицеры Балтийского флота, спешно присланные из Кронштадта. Когда уже начало светать, мы с Гришей Любкиным и тремя вооруженными до зубов моряками пробрались на чердак Зубовского флигеля и замерли, ожидая смены караула на третьем этаже, которая проходила обычно в шесть утра.
В конюшне, расположенной недалеко от флигеля, собрались более шестидесяти человек, разделенных на отряды, и каждый уже прекрасно знал, что он должен делать в той или иной ситуации. В зарослях парка Маша организовала себе снайперскую лежку, а приданный ей корректировщик с биноклем уже вовсю рассматривал окна здания, фиксируя появления террористов. С других направлений еще пятеро наблюдателей, ждали момента, когда на третьем этаже произойдет смена караула и всех заложников переместят в большую комнату, используемую в качестве столовой.
Казалось, что напряжение, в котором находились сотни людей, передавалось по воздуху, и даже деревья и трава в парке затихли в ожидании кровопролития. Через полчаса лежания на чердаке на связь вышел Дубельт, осуществляющий общую координацию:
— Крот, это База.
Я усмехнулся, — как быстро он освоил радиостанцию, и шепотом ответил:
— На связи.
— На третьем этаже прошла смена караула.
— Вас понял. Выдвигаемся и ждем завтрака.
Посмотрев на часы, убедился, что до момента, когда заложников сгонят на завтрак, около получаса, повернулся к своим спутникам и невольно залюбовался картиной. Рядом со мной лежал Любкин, в такой же форме, как и у меня, все лицо измазано тактической краской, за спиной в чехле приторочен семизарядный «Ремингтон–870», в руке ПМ с глушителем, на рукавах тонкие белые повязки. Меня больше позабавило, что я сам выглядел также, и от нереальности и глупости ситуации хотелось рассмеяться. Матросы, выбранные для этой миссии, выглядели не менее колоритно. Это были не пацаны, но и не пожилые дядьки, народ подобрался весьма толковый и при этом имел одно неоспоримое достоинство — все они служили на парусном флоте и, напрыгавшись по вантам в любую погоду, как никто другой лучше всего подходили для наших целей. Лица тоже были измазаны тактической краской, и для идентификации у них на рукавах привязаны белые ленточки.
Я поднял руку. Все ожидающе уставились на меня.
— Внимание!
Мы с Любкиным стали осторожно ковырять люк, ведущий на третий этаж флигеля, каждый раз замирая при любом шуме.
Еще через минут десять Гришка тихо прошептал:
— Есть, ваше благородие.
— Тихо. Чуть–чуть приоткрой.
В щель я просунул прикрученную к жесткому проводу маленькую камеру от миниатюрного видеорегистратора, которые обычно маскировали под пульты управления, подключил к маленькому автомобильному жидкокристаллическому телевизору, запитанному от двенадцативольтового аккумулятора.
— Так, осторожненько…
Сам себе отдавая команды, я с интересом рассматривал обстановку и охреневал. Прямо под камерой стояло тело и с интересом рассматривало девайс, вылезший из щели в потолке, при этом его рожа была практически во весь экран, и даже были видны оспинки и шрам на брови.
— Люк!
Любкин, увидев на экране небритую польскую рожу, выбивает люк и отскакивает. Поляк не успел среагировать, когда ему в голову уставился толстый ствол глушителя. Хлоп. Забрызгав стену коридора мозгами, тело, обронив архаичное ружье, грохнулось на пол.
— Вперед!
Схватившись за привязанную к стропилам веревку, я слетел вниз и прижался к стене. За мной тут же спустился Любкин, и чуть позже в коридоре замерли еще двое матросов. Один для подстраховки остался на чердаке. Я жестами показал матросам, чтоб убрали тело куда подальше. Они сноровисто его привязали к веревке и быстренько утянули наверх. «Очень гуд», — прошептал я про себя. В коридоре послышались шаги, и кто–то начал звать пропавшего. Не дождавшись ответа, еще одно тело, облаченное в гвардейскую форму, появилось перед нами и замерло, уставившись на людей в пятнистой форме, с измазанными зеленой тактической краской лицами. Он попытался закричать, но сноровистые руки людей, привыкших вязать канаты и скакать по вантам парусных кораблей, ему закрыли рот и, ударив в живот, быстро скрутили. Я коротко бросил:
— Не убивать. Он и второй мне живыми нужны.
Дождавшись кивка старшего матроса, мы с Любкиным двинулись прочесывать этаж в поисках третьего часового. Тот как ни в чем бывало сидел в кресле перед открытым окном и курил трубку, с наслаждением пуская густые клубы дыма. Тут уже я с наслаждением со всей пролетарской ненавистью залепил ногой, обутой в тяжелый армейский ботинок, ему в голову, пока он не начал кричать. Раздался смачный хруст, и поляк вывалился из кресла. Любкин, идущий за мной, присел возле него, пробежался пальцами по лицу и прокомментировал:
— Хороший удар, ваше благородие. Вот только челюсть вы ему сломали, говорить не сможет.
— Ну и ладно. В коридор его и кончай по–тихому. Одного хватит. Возьми двух человек и проверь комнаты, чтоб сюрпризов не было. Выходы на лестницу заблокируй, чтоб никто не пролез сюда, а потом пообщаемся с нашим польским товарищем. Есть у меня к нему парочка вопросиков.
— Будет сделано, Александр Павлович.
Прихватив ПМ с глушителем, как я, двумя руками, он, взяв с собой двух матросов, осторожно двинулся прочесывать комнаты.
Со мной остался старший из матросов, кондуктор Палкин, которому я приказал вязать веревки как раз над окнами комнаты, где будут завтракать заложники, и готовиться к операции, а сам связался с Дубельтом:
— База, это Крот.
— Слушаю вас, Крот.
— Третий этаж очищен, ждем продолжения банкета.
— Вас вижу. Все идет установленным порядком. Завтрак доставлен. Уже начали собирать заложников в комнате над вами.
— Ждем сигнала.
Вытащив магазин из пистолета, я добавил в него патрон, вставил обратно и стал наблюдать за улицей. А там начали разворачиваться интересные события. Через пять минут, когда всех заложников собрали в столовой, в парк прибыл конный отряд, в котором явно просматривался человек в камуфляже. Спешившись, его в сопровождении двух драгун и офицера повели прямо к центральному входу флигеля.
— База, это Крот, начинаем вторую фазу. Сколько людей охраняют заложников?
— Мы насчитали шестерых.
— Хорошо.
И тут же вызвал Машу:
— Княжна.
— На связи.
— Сигнал, твоя стрельба. Валишь тех, кто в окнах второго этажа. Попытайся кого–нибудь достать внутри.
— Вас поняла, Крот.
И не утерпела и добавила:
— Саша, поосторожней, пожалуйста.
— Обещаю. Не подведи. Отбой.
Не доходя двадцати метров, офицер–драгун, два конвоира и вроде как я, если судить по камуфляжу, остановились и стали вызывать главаря террористов. Для нас это было сигналом. Используя альпинистское снаряжение, мы с вахмистром, каждый у своего окна, вылезли наружу и стали осторожно спускаться, чтоб не быть замеченными из окон второго этажа:
С первого этажа им в ответ закричали:
— Стоять. Это кого вы привели?
Офицер им ответил:
— Это капитан Осташев, которого вы хотели. У вас есть человек, который должен его опознать, спросите его!
И все затаили дыхание. Это был ключевой момент.
И тут с первого этажа я услышал короткую фразу, произнесенную с сильным английским акцентом:
— Это он.
Главарь террористов засмеялся и прокричал:
— Мы требовали голову этого москаля. Вот голову нам и предоставьте!
Офицер что–то скомандовал солдатам. Те отошли чуть назад, вскинули короткие кавалерийские карабины и синхронно выстрели в спину человеку в камуфляже. Даже мне отсюда было видно, как из его груди, разорвав камуфляж, вылетели два фонтана крови. Человек дернулся, упал на землю, и под ним стала расплываться лужа крови. Все это выглядело настолько реалистично, что и я бы поверил, если бы не сам несколько часов назад подкладывал этому человеку — моему двойнику, пакетики с кровью и маленькие вышибные зарядики, как в кино. Народ тут еще не избалован спецэффектами, по результату — Голливуд отдыхает.
Из окон Зубовского флигеля раздались радостные крики поляков, ставших свидетелями того, как русский император пошел на попятную и готов платить жизнями своих преданных офицеров за жизни своих детишек. Это были даже не крики, а рев удовольствия, а чуть позже они начали горланить какую–то свою песню. Вот этого мы и ждали.
Щелк. Стоящий прямо подо мной в окне поляк захлебнулся песней и исчез. Щелк. Еще один, но уже под Любкиным, также пропал из поля зрения. Теперь время пошло на секунды. Дернув карабин, я опустился на два метра, зависнув перед окном, пользуясь заминкой, запрыгнул на широкий подоконник. Руки трясло от адреналина, но тем не менее ствол АПСа с глушителем уже искал террористов в комнате. Так же, как и на вчерашних тренировках, где мы с Любкиным сожгли по полсотни патронов, уже автоматически стал стрелять.
Хлоп. Стоящий возле стола поляк, получив пулю в грудь, упал. Третий. Хлоп. Девушка в мужском костюме с пистолетом на поясе куклой отлетела к стене и начала сползать, оставляя за собой кровавый след. Хлоп. Это уже Любкин подключился. Хлоп. Хлоп. Вам! Это уже в ответ. Последний поляк, видимо не так сильно раненный, успел разрядить пистолет в вахмистра. Пуля, попав в бронежилет, вынесла казака из окна, и он повис на веревке. Хлоп. Последний недобиток затих.
В комнате уже стоял визг. Стараясь, чтоб меня услышали, я закричал во все горло:
— Все на пол! Быстро под стол!
Наследник, уже понявший, кто к ним пожаловал, схватил свою супругу и утянул ее под стол и тут же гаркнул на своих детей:
— Под стол!
Я перехватил из–за спины «Сайгу», снял ее с предохранителя и приготовился отражать нападение. С кряхтением на подоконнике снова нарисовался Любкин и, чуть качаясь и морщась от боли, вытащил из чехла «Ремингтон» и приготовился оборонять комнату, и главное — вовремя. Здание тряхнуло от взрыва. На улице и в доме грохотали выстрелы. Отчетливо тарахтел АК–74 — это Николаевич со своими уже пошел на штурм. Тут же хлопал одиночными АКМС Стеблова.
Двери в комнату резко открылись и прямо под наши стволы влетели трое поляков. БАМС! БАМС! БАМС! Даже в такой просторной комнате выстрелы двенадцатого калибра оглушили всех. Крупная картечь, каждая из которых по энергетике сопоставима с пулей пистолета Макарова, изорвала тела нападающих и дала нам определенное преимущество в бою. Не задумываясь, выхватив из разгрузки наступательную РГДшку, сорвав кольцо, зашвырнул ее в открытые двери и закричал «Бойся!» Бух! В коридоре кто–то пронзительно закричал. Время уходило, поэтому вышел на связь:
— База, это Крот. Груз получен. Нужна эвакуация!
— Готовьтесь!
Как раз в это время по нашим веревкам в комнату проникли три матроса и, вооруженные пистолетами, замерли возле дверей, ожидая попытки отбить заложников. Из коридора пару раз выстрелили, но сквозь клубы порохового дыма было мало что видно, в ответ хлопнули пистолеты матросов, да и Любкин пару раз пальнул из «Ремингтона».
— Крот, группы поддержки и эвакуации на месте.
— Вас понял, начинаем.
Повернувшись к матросам, закричал:
— Эвакуация!
Те, прекрасно поняв, что это такое, начали действовать. Кондуктор Палкин, грубо вытащив за ногу из–под стола внука императора, подхватил его, вскочил на подоконник и, не раздумывая, сиганул вниз, где несколько человек уже натянули парусину и стали ловить вываливающихся из окна второго этажа людей. У выпавшего матроса ребенка тут же выхватили бойцы группы эвакуации и, закрывая своими телами, со всех ног бросились в сторону конюшни, где уже другая группа принимала заложников и увозила в медицинский пункт. Там они обязательно должны были пройти медицинский осмотр у Наташи Станкевич.
Генерал Дубельт одобрительно смотрел, как в конюшню принесли сначала внуков императора, потом двое матросов, сложив руки, как на кресле, несли Марию Николаевну, а третий, прижимая к груди, нес маленькую Марию, вот только что–то наследник не появлялся…
Александр, это тот, который наследник, отказался прыгать и оставлять свою беременную супругу, которую никак нельзя было выкидывать из окон и главное, уперся как козел и всё. А тут еще польские братишки, поняв, что за них взялись всерьез, попытались прорваться к заложникам и хоть кого–то порешить. Через коридор к нам зашвырнули даже гранату местного пошиба, но ее пнули обратно, но тем не менее и нам немного досталось. Хорошо успели стол перевернуть и защититься от осколков.
— Твою мать!
Положение идиотское. А тут уже и Дубельт дергать начал:
— Крот, где наследник?
— База, да не хочет он! Уперся и всё. Не хочет жену бросать.
— Ваши действия?
— Ударим в тыл полякам, они не сильно трепыхаются. Наследника оставим под охраной.
— Понял. Действуйте.
Ага. Придется. В коридоре опять шевеление. Любкин бахнул картечью. Опять вой. Я присоединился, пару раз грохнув «Сайгой», потом зашвырнул гранату и после грохота разрыва рванулся вперед. Н–да. Ну и настругали польской говядинки. Бамс! Я оглянулся — это Любкин добил подранка, прислонился к стене и деловито набивает в подствольный магазин патроны.
— Гриша, к наследнику, головой отвечаешь, а я тут пошалю.
Он не стал спорить. Понимает. А я двинулся вперед. Недалеко от лестницы, возле стены, на боку лежала вторая девушка, входившая в этот отряд. Перевернув ее ногой, увидел остекленевший взгляд. Блин, а ведь симпатичная, какого хрена лезла? Рядом раздалась очередь, и в проеме нарисовалась фигура в броннике, каске и с автоматом в руках. Мы синхронно вскинули оружие, но тут же опустили — узнали друг друга.
— Командир, ну как вы?
— Нормально. У вас безопасный коридор готов?
— Да. Почистили.
— Выводим наследника с жинкой и чистим здание. А где Генрихович?
— Да нет его.
Мы быстрым шагом в сопровождении бойцов с белыми повязками двигались в сторону комнаты, где Любкин охранял наследника с беременной супругой.
— Как это нет?
— А вот так. Пулю прямо в горло словил в самом начале боя.
— Твою мать.
Николаевич невесело ухмыльнулся.
— Бывает и так.
Наследник уже стоял, держа в руках саблю и пистолет, охраняя жену. Увидев меня и еще одного человека в камуфляже, он облегченно вздохнул. Я распорядился:
— Двое — осторожно несете цесаревну…
Но Александр, оказалось, имел свое мнение. Подхватив на руки жену, не доверяя никому, он кивнул, мол, идем.
Дубельт, напрягая глаза, следил в бинокль за зданием и с облегчением увидел, как на крыльце появились два бойца в касках и камуфляже с оружием на изготовку, за ними могучая фигура наследника, несущего на руках беременную жену, и за ним, замыкая колонну и охраняя тыл, шел еще один пятнистый. Причем все это выглядело настолько деловито и спокойно, что он не выдержал и закричал от радости, удивляя всех своих подчиненных, стоявших рядом, привыкших к его сдержанному характеру…
Передав наследника с супругой с рук на руки жандармским офицерам, обеспечивающим теперь его охрану, мы вернулись во флигель, заканчивать дела. Бой уже затих. Озверевшие матросы и казаки перебили практически всех террористов, и нам стоило больших трудов выдернуть у них трех пленных, которых оставили для суда. Тело Стеблова уже вынесли на улицу и положили возле крыльца. Тут же нарисовалась Маша. Видок у нее был тот еще, хотя она была молодец — троих точно завалила. Пройдясь по разгромленным комнатам, я наконец–то нашел того, кого искал, — тело контролера от заказчиков. Это был тот же англичанин, помощник Алекса Махерсона.
— Маша, узнаешь?
— Англичанин?
— Он самый. Надо искать его хозяина. Он должен быть где–то рядом. Любкин!
— Я, ваше благородие.
— Делай что хочешь, отрезай яйца, ломай ноги и руки, но узнай у подранков, где хозяин вот этого уродца.
Я демонстративно пнул ногой тело англичанина с раскроенным прикладом головой.
— Мне нужно знать, где засел Алекс Махерсон, эта падаль точно где–то рядом. Надо по Генриховичу тризну справить.
— Сделаем.
И исчез выполнять задание. А у меня теперь не менее интересное занятие — собрать все гильзы от нашего оружия, еще не хватало, чтобы их на сувениры растащили. Если копнуть поглубже, просто хотелось найти какое–то серьезное занятие, чтобы отвлечься от смерти Стеблова. Все–таки Игорь Генрихович был хорошим человеком, и жаль, что такие рано уходят из жизни. Правда, карьерист был еще тот, но с другой стороны плох тот солдат, что не носит в ранце жезл маршала.
Ища гильзы, пришлось помаяться, особенно после Николаевича, который успел четыре автоматных магазина разрядить в супостатов. Собрав все, что можно, мы отошли в сторону и, высыпав на плащ–палатку собранные гильзы, стали их пересчитывать, сравнивая с тем, что реально было и что осталось.
Пока Маша, которую я специально нагрузил работой, чтоб девчонка не ушла в шок после побоища, отмечала в блокноте все затраты по боеприпасам, мы с Любкиным и Николаевичем осторожно положили тело Стеблова на парусину, которая осталась после спасательной операции. Потом деловито стали снимать с него всю сбрую из будущего, ощупывая карманы на предмет артефактов, оставив на нем только залитый кровью камуфляж и ботинки. Потом, когда его будут хоронить, все это снимут и облачат Игоря Генриховича в парадный мундир, но это будет позже, а оставлять погибшего боевого товарища в неглиже как–то не по–человечески.
За этим занятием нас и застал подошедший император в сопровождении наследника и генерала Дубельта…