Книга: Бастард: Сын короля Ричарда
Назад: ГЛАВА 14
Дальше: ГЛАВА 16

ГЛАВА 15

— Это ж надо, какое у рыцарей тяжелое вооружение. Чтоб я еще раз согласился таскать за тобой это чертово копье!
— Не чертыхайся.
— Буду, если захочу!
— Давно с Далханом не встречался? — Трагерн осекся, пожевал губами, отчего стал похож на собственного деда, и перешел к следующему пункту своих претензий:
— А этот щит? Да им убить можно!
— Это тарча.
— Да хоть что угодно! Самое главное — обслуживаю эту неблагодарную скотину, а он еще смеет обзывать меня болваном!
Дик загадочно улыбался.
— Да. Кстати, это еще не все. Запомни, до конца войны (а эта радость может продлиться лет пять) ты — мой оруженосец. И еще — я намерен начать учить тебя воинскому делу.
— Это еще зачем?
— Затем, чтоб тебя подольше не убили. Кто иначе будет таскать за мной лэнс и тарчу?
Трагерн посмотрел сердито и замолчал.
Второй день они плыли на корабле с претенциозным именем "Святая Анна" куда-то в сторону востока. Не в основной армаде, которая отправилась из Марселя и насчитывала порядка двухсот больших парусных судов, а в небольшой группе, сопровождавшей золоченый королевский барк Ричарда, который почему-то решил идти сперва в Италию, а затем на Сицилию отдельно от своих войск. Возможно, дело было в том, что его чересчур томило нетерпение, а груженые боевые корабли идут медленно. О делах правителя в Италии Дик не знал ничего, в Сицилии же его ждала необходимость разрешить конфликт между претендентами на трон.
Простой, не искушенный в политике обыватель, наверное, решил бы, что англичанину нет никакого дела до сицилийского трона, но в действительности все было не так. В конце концов, в какой-то степени это было дело семейное, так как покойный Вильгельм, потомок Роберта Гвискара, был женат на сестре нынешнего короля Английского — чем не повод вмешаться? Сыну Генриха казалось, что стоит ему лишь появиться в Мессине, и Танкред де Лечче, который хоть и сын покойного правителя, но незаконнорожденный, а значит, узурпатор, немедленно бежит, освобождая престол, Может, в чем-то здесь Ричард и мог считать себя правым, но его одного было явно недостаточно. Нужен был Ричард с армией.
От короля Английского ожидали, что он рванется на Сицилию сразу же, как только Танкред со всеми своими претензиями появился на сцене. Почему Ричард позволил незаконнорожденному отпрыску Вильгельма Гвискара не только заявить свои мнимые права, но и задержать при себе дочь Генриха, сестру правителя Англии, Иоанну? На этот раз практичность одержала верх над страстью кидаться в бой. Избавлять Иоанну и бороться за ее права он отправился тогда, когда ему это стало удобно.
Но что же странного, когда в этом мире политики всё — и родственные связи, и брачные отношения, выражения ярости или негодования — должно были и имело особое значение, служило целям государей и неизбежно заставляло чувство превращаться в заключения разума. Говоря строго, к сестре он испытывал не больше чувств, чем к любой другой едва знакомой женщине своего круга. Что и понятно: с Иоанной его ничто, кроме общих родителей, не связывало, он практически не общался с нею, не виделся и не интересовался, по привычке рассматривал лишь как воплощение неких политических возможностей.
Но хотя бы ради своей репутации следовало так ли иначе вмешаться в ситуацию. И не в интересах Иоанны, вдовы Вильгельма, не сумевшей родить сына, не ради Генриха VI, супруга Констанции, — единственного ребенка последнего Гвискара, за неимением брата формально унаследовавшей корону отца и передавшей ее мужу, — только исходя из собственных интересов. Да, кроме того, возможность положить руку на наследство сестры — разве не привлекательная цель?
Какие же еще могли быть у него интересы? Сделать ли Иоанну правящей королевой и выгодно выдать ее замуж? Создать ли особый союз с сыном Барбароссы, Генрихом VI, делая вид, что уступает с большим трудом? Или оказать поддержку Танкреду, и не просто так, разумеется. С выгодой для себя?
Решить следовало на месте.
Танкред был симпатичен английскому королю своей удивительной наглостью — надо же, бастард, а какой бойкий, набрался храбрости бросить миру вызов — и по той же причине вызывал его раздражение. Это ж надо, какой-то бастард, и посмел столь решительным образом заявить о себе! С апломбом любого законного наследника Ричард смотрел на бастардов свысока. И потому они, способные на что-то серьезное, вызывали одновременно и досаду, и уважение.
Дик оказался не на личном корабле короля, изукрашенном золотом и пурпурными тканями, а на втором, где, кстати, был и Джордж, что было Дику приятно. А на соседнем корабле шел граф Йоркский и его люди, что молодого воина совершенно не радовало. Взгляды графа, иногда при случае бросаемые в его сторону, настораживали. Что это графу на него поглядывать? Молодой рыцарь обратился к Трагерну, когда тот, закончив чистку коней и оттого до крайности обозленный, решил немного отыграться на корнуоллце и принялся учить его магии.
— Ты можешь прочесть чужие мысли?
—Чьи?
— Графа Йоркского.
— Это который?
— Вот тот, краснолицый. Крепкий такой, разодетый.
— В алом?
— Да.
— Нет, не могу.
— Почему это?
— Потому что вообще не умею читать мысли.
— Зачем тогда меня расспрашивал о графе?
— Так, интересно. Это у него красивая жена?
Дик смерил его холодным взглядом, призванным отрезвить собеседника и дать ему понять, что на эту тему лучше не говорить.
День сразу после отплытия и следующий прошли спокойно. Серпиана, на которую моряки косились недовольно, совершенно не обращала внимания на их взгляды. Сперва она с любопытством осмотрела корабль, поинтересовалась, что будет, если стихнет ветер, убедилась, что весел нет, развела руками, заметив, что это неосмотрительно, и села у борта с иглой и незаконченным платьем. В конце концов, даме мало одного платья, нужны другие, а в Лилле, где Дик смог превратить в золото часть своего вклада, он предоставил ей возможность тратить деньги как угодно. Девушка тогда накупила множество вещей, которые сочла нужными для себя, и теперь ей было чем заняться. В конце концов, разве во всем новом она не выглядела прелестно? Дик засматривался на нее и нисколько не жалел потраченных денег. И теперь, убедившись, что его конь накормлен, ухожен и ничего не боится, присел возле нее. Хотелось поговорить хоть о чем-нибудь, и молодой рыцарь быстро придумал тему для разговора.
— Расскажи мне о своем народе, — попросил он.
— Что?
— Например, как живут твои соотечественники. У вас король?
— Нет. Мы живем родами, большими семьями, и глава семьи правит той областью, которую занимает род. У него нет титула.
— Ясно. Вы живете в лесах?
— По-разному. Не только… — Она помолчала. — Земли, которые мы занимали, были покрыты лесами наполовину. Мы владели десятком городов и деревнями вокруг.
— По твоему описанию получается графство.
— Почти. — Она надолго замолчала.
— С твоей семьей случилось что-то неприятное? — осторожно спросил он. — Ты не хочешь возвращаться и…
— Что-то… — с горечью усмехнулась Серпиана. 'Поморщилась. — Наш род был разгромлен. Земли захвачены, так куда мне возвращаться?
— Ты осталась одна? Все погибли?
— Все — не все — не знаю. То, что мой отец и братья погибли, уверена, потому что видела. Нашего рода больше не существует.
Он коснулся ее руки, ласково погладил. Черты ее лица были спокойны, казались умиротворенными, только в глазах наблюдательный человек, может быть, заметил бы — что-то не так.
— Ты непременно хочешь знать, как именно обстояло дело? — спросила она не без вызова. — И в чем была причина?
— Только если ты сама захочешь рассказать.
— Могу рассказать. — Девушка нервно дернула плечом. — Почему нет… Наши земли граничили с землями лорда Мейдаля. Однажды сын лорда встретился со мной в лесу и захватил меня в плен. Через три недели я бежала. Ну, мои родные восприняли это плохо. По нашим традициям такой поступок наследка лорда — вызов.
— Думаешь, наши традиции различаются? На месте твоего отца я бы тоже взбеленился. И захотел отомстить.
— Не дело главы рода лично гоняться за врагами, ты понимаешь. Потому искать сына лорда отправились мои братья…
— Конечно, — согласился Дик, в представлении которого все именно так и должно было происходить.
— Виновного они не нашли, потому как он понял, что его развлечение может закончиться плохо, и бежал. Тогда братья расправились с дочерью лорда.
На лице корнуоллца впервые появилось недоумение, и он пожал плечами.
— Странно вмешивать в такие дела женщину.
— У тебя, видно, все еще снисходительно-высокомерное представление о женщинах. Дочь лорда получила военное образование, она прекрасно владела мечом и магией и, защищаясь, убила двоих моих братьев.
— Разве твоим братьям было все равно, кого убивать?
— На моей родине существует принцип родовой ответственности. Отвечает любой, кто способен биться.
— А, принцип кровной мести. Знаю. И?
— Они убили дочь лорда, и лорд не стал даже пытаться выяснить, в чем дело, — он напал. Поскольку у него были враги, а у нас — друзья, все это превратилось в войну.
Дик погладил ее по волосам, но лицо его было жестким и строгим, оно даже как-то заострилось и осунулось.
— Понимаю. Но, получается, раз у тебя нет родных мужского пола, я могу просить твоей руки у тебя же самой, я прав?
Серпиана подняла взгляд и долго, очень долго смотрела на него. Потом спросила:
— Ты понимаешь, что я три недели была в плену?
— Я слышал. — Он испытывал недоумение.
— Ты понимаешь, что там было?
— Я не ребенок. — Корнуоллец начал сердиться. — Зачем ты спрашиваешь?
— Чтоб в будущем не было недоразумений, — ответила девушка. — Ты мне тоже нравишься. Очень. Только я не понимаю, по какой традиции ты предлагаешь мне заключить брак?
— Венчаться в храме, конечно. Краем уха слышал, что мы плывем в Геную, а потом в Салерно. И там, и там должны быть храмы.
— Я не исповедую твою веру.
— Покреститься недолго.
— Я не привыкла давать обеты, не зная кому и не будучи уверенной в возможности соблюдать их.
Дик замолчал и долго изучал носки сапог.
— Ты не хочешь принимать крещение?
— Я не знаю, что такое крещение, и потому не могу его принять. Разве ты не понимаешь?
— Понимаю. Что ж… Я не проповедник, конечно, но… Попытаюсь. — И он начал рассказывать ей о Боге.
Девушка внимательно слушала, изредка задавала вопросы, и игла в ее пальцах едва-едва шевелилась, часто замирая вовсе. Образованный на зависть подавляющему большинству сверстников, молодой рыцарь хорошо помнил Ветхий Завет, в котором описаний битв было больше, Новый Завет задержался в его памяти хуже. В детстве, когда он учил обе эти книги, ему непонятна была цепь событий, излагаемых в Евангелии, — резоны Бога, которому неизвестно зачем понадобилась смерть Сына, резоны Сына, умершего не так, как подобает воину. Почему он предпочел казнь, почему не стал защищаться, почему не позволил ученикам вступить в бой — этого Дику было не понять. Но зато память его была прекрасной, и он решил, что, поднатужившись, сможет воспроизвести все самое главное.
Девушка внимательно слушала. Она, задумчивая и оттого немного грустная, оказалась, на его вкус, еще привлекательнее, чем веселая. Корнуоллец вряд ли понял, насколько это приятно, когда тебя внимательно слушают, но зато почувствовал, как ему приятно быть с нею рядом.
— Означает ли твое желание узнать нашу веру, что ты согласна? — спросил он с ласковой улыбкой.
— Это означает лишь, что я хочу узнать вашу веру. — Она тоже заулыбалась. — Ничего более.
— Разве ты мне не ответишь что-нибудь? Или для тебя я недостаточно знатен?
— Почему ты сразу обижаешься?
— Я не обижаюсь. Но раз ты принцесса, мы с тобой не равны по положению.
— Это как раз не имеет большого значения. Кроме того, за мной уже нет надзора. Но я должна подумать. Мои соотечественницы выходят замуж однажды и на всю жизнь. А живем мы долго… раз ты не согласен сочетаться браком по нашим законам, у меня есть время, пока я не решу креститься.
Дик нехотя покивал:
— Хорошо, подумай. Я понимаю… Хотя и не до конца.
Серпиана прыснула, нагнувшись над шитьем.
— А может, я хочу тебя помучить!
— Достойная цель.
Оба рассмеялись, наверное, с облегчением, что благополучно разрешился сложный клубок проблем в одном-единственном разговоре, и корнуоллец отправился заниматься делом.
На корабле он был как дома, он инстинктивно чувствовал движения палубы и, словно бывалый матрос, начинал ходить, раскачиваясь, приноравливаясь к ней, переваливающейся наподобие толстяка. Его никогда не мучила морская болезнь, он даже не знал, что это такое. Его не мутило, как Трагерна, от одной мысли, что под килем — больше полумили бездны. Ему казалось, что ветер, дующий в спину, превращает его в чайку, скользящую по верхушкам волн, и нет никакой угрозы под ногами, потому что его окружает равновеликая бездна, и она ему родственна. Придерживаясь за леер, он вдыхал терпкий йодистый воздух, и ему было спокойно и хорошо.
К полудню королевский корабль ушел вперед, за ним спешили остальные, а вот "Святая Анна" и тот корабль, что принадлежал графу Йоркскому (с простеньким именем "Перепел"), сблизились, с борта на борт перекинули трап. Моряки потащили бухту каната, потому что, как оказалось, на "Перепеле" лопнул какой-то из лееров, перетершись о крюк. Заодно обменялись и припасами, потому что на одном корабле лепешек было больше, чем удалось бы съесть, пока они не зачерствеют, на другом же имелась отличная копченая рыба.
Ощущение опасности схватило сердце корнуоллца в самый последний момент, когда предпринимать чтото оказалось уже поздно. Можно было лишь предполагать, что мысль сделать именно такой, а не иной ход, пришла в голову графу в тот миг, когда он углядел Серпиану, подошедшую близко-близко к фальшборту, чтоб получше рассмотреть позолоченную резьбу на кормовой рубке. Один из рыцарей графа, на этот без кольчуги и меча, уловив жест Йорка, кинулся доскам, перекинутым с борта на борт, и схватил девушку. Растерянная, она проделала несколько каких-то движений, и рыцарь отлетел в сторону, но ему на смену кинулся второй — с веревкой и ловко захлестал плечи Серпианы. Дернул на себя и, поймав в объятия, попытался вывернуть руки.
Вывернуть-то вывернул, но красавица почему-то вскрикнула и не замерла, боясь шевельнуться, а продолжила движение, хоть, по логике, это было не возможно. Треснуло по шву платье. Девушка просто выдернула свою тонкую ручку из хватки. И тогда, понимая, что все идет, кажется, не так, как надо, первый рыцарь, очень быстро поднявшийся и прыгнувший обратно к фальшборту, просто ударил ее по голове и поволок на "Перепел".
К тому моменту Дик уже был всего в паре шагов от трапа, добрался туда, прыгая через тюки и бухты канатов, но замер в тот момент, когда у горла его спутницы блеснул нож и державший ее гаркнул:
— Стой!
Замер почти у самых сходней, но не совсем. Бегать по палубе — сложное искусство, потому что качает, потому что проходы узки, потому что под догами постоянно оказываются люди. Да даже если у самого трапа, прыгать было бы слишком далеко. Не успеть.
Серпиану, находящуюся в полуобморочном состоянии, сноровисто опутали веревками, но нож не дрогнул ни на миг. У Дика побелели скулы, в остальном он выглядел таким же, как всегда, разве что более напряженным.
Глупо говорить что-то вроде: "Отпусти ее", потому что даже дурак поймет, что, если некто взял заложницу, он это сделал зачем-то, а не для того, чтоб просто немного подержать и отпустить по первому требованию. Поэтому корнуоллец не стал говорить ничего подобного и только спросил:
— Что тебе нужно?
— Я тебе отвечу, — сказал граф Йоркский, неторопливо подходя к фальшборту "Перепела".
Он смеялся, видя цель, к которой стремился так давно, смеялся и сам не понимал этого. Глаза сверкали ликованием, как у военачальника, одержавшего самую главную, самую блистательную в своей жизни победу, и смотрел на него было неприятно. Его вид не возбуждал ни страха, ни чувства собственной беззащитности, а лишь жалость, что цель эта столь непочтенна. И, понятно, презрение.
— Разумеется, мне нужен ты, — сказал он. — Так что ты сейчас перейдешь на мой корабль и дашь себя связать.
— Интересно, женщину-то зачем впутывать?
— Раз уж ты так быстро бегаешь… Как любой трус.
— А-а… Ну-ну. — Дик смерил Бальдера взглядом с ног до головы. — Хотелось бы знать, с графом Сомерсетом за то же самое ты собираешься проделать похожую штуку? Или это только мне такая честь?
Граф Йоркский побагровел. О связи жены с Сомерсетом он, конечно, знал, но поддерживал дружеское отношения с этим могущественным сеньором и не думал мстить ему. Это все равно было бы невозможно.
— И как насчет принца Иоанна? — задал корнуоллец следующий провокационный вопрос. — Насчет шашней графини Йоркской с одним из двух неофициальных наследников престола он не был уверен. Но об этом говорили, хоть и шепотом.
— Ты, ублюдок! — рявкнул Бальдер. — Хватит болтать! — И махнул рукой.
Головорез, державший Серпиану, уколол ее ножом. Показалась кровь. Девушка вздрогнула, но не издала ни звука. Она уже вполне пришла в себя и смотрела на своего мужчину с напряжением. А потом едва заметным, очень гибким движением увернулась от острия ножа, словно хотела дать Дику понять, что все не так опасно.
— Стой спокойно!
Слуга графа Бальдера, больше похожий на профессионального разбойника, слегка тряхнул заложницу, но теперь уже он косился на нее с опаской. Если девчонка так ловка, то сможет, должно быть, уйти от ножа в самый нужный момент. А приказ надо выполнять, и головорезу пришло в голову, что стоило бы изыскать какой-нибудь другой способ угрожать корнуоллцу, понадежнее.
Он поколебался и подволок девушку к борту. Нагнул, словно собрался толкать вниз.
— Эй, сдавайся, парень, а то девица полетит в море. Прямо к рыбам! — весело крикнул он, радуясь, что нашел выход.
Дик смотрел на нее, а она, подняв голову, взглянула на него. Спокойно. Едва заметно кивнула.
Он выдернул меч и прыгнул на перекинутый между бортами трап. Слуга графа, державший Серпиану, сперва опешил, но потом предупредительно рявкнул:
— Бросаю! — И толкнул девушку пониже спины. Она, связанная, полетела в воду.
Этот головорез умер мгновенно — Дик со злости располосовал его от плеча до середины грудной клетки. Любой меч застрял бы в кости, но не меч лорда Мейдаля. Он лишь вздрогнул слегка в руке хозяина и вернулся к нему. В какой-то момент корнуоллцу показалось, что клинок, обрадованный возможностью, действует сам, вполне обходясь без его вмешательства, и тогда счел возможным скосить глаза на море — глупо думать, что судьба невесты его нисколько не волновала.
Разум подсказывал, что она знала, на что соглашалась своим кивком, чувства же не знакомы с логическими выкладками, и беспокойство томило его — а вдруг! Ни девушки, ни светлого платья было не видно, но Дик знал, как смотреть, — меж волн в какой-то момент мелькнула влажная черная чешуя… Или ему показалось? Что еще успокаивало волнение — на гребни в обрывках пены плавно поднималась, а потом опускалась веревка.
Дик рубился с яростью человека, у которого отобрали самое важное, самое дорогое для него. Один из Йоркских рыцарей налетел на него сзади, размахивая выдернутым из ножен мечом, но молодой рыцарь увернулся, парируя. Выпад йоркца был силен, но стоило лишь увести его в сторону, и владелец оружия позволил ему врубиться в дерево и увязнуть в нем. Противник корнуоллца отпрыгнул, но меч лорда Мейдаля его все-таки догнал — слегка царапнул то груди. Будь это обычный меч, все окончилось бы легкой раной, но Дик сильно разозлился, а клинок застоялся в ножнах и соскучился. В мгновение ока металл, взвыв, впитал в себя изрядную толику жизненных сил раненого, и у того согнулись колени, словно рана была смертельной. Удивление в глазах рыцаря, больше похожего на бандита с большой дороги, было ни с чем не сравнимо.
Молодой воин подставил меч и в движении отпарировал удар сбоку. Тот, кто его нанес, владел оружием из рук вон плохо, за что и поплатился, зато следующий противник корнуоллца обрушил на него булаву, причем не какую-нибудь турнирную, облегченную, а настоящую. Пришлось уворачиваться. Булава врезалась в фальшборт, и дерево пошло трещинами. Щепки брызнули в стороны, как вода, горсть которой разбита о стену. Не дожидаясь, пока снова придется отшатываться, молодой рыцарь сильно ткнул мечом под грудину йоркца и тут же перехватил его правую руку. Нетрудно оказалось сдержать того, кто был ранен мечом Мейдаля, а вот не попасть под его падающее оружие было сложно. Но не невозможно.
Дик ногой отшвырнул упавшую рядом булаву, бросил подхваченную бухту каната в лицо молодому парню, поднявшему было маленький арбалет, подскочил и ударил его ногой в живот. Следующему раскроил голову мечом, и остальные отхлынули, как волны во время отлива. Слишком силен и умел оказался противник, никому не хотелось знакомиться с его клинком. Только это соображение порой спасает решительных и отчаянных одиночек от целой толпы врагов. В конце концов, раз граф хотел разобраться с обидчиком, вот пусть он сам с ним и разбирается.
На лице Бальдера появилась растерянность. Он сделал шаг назад, но корнуоллец был уже рядом. Граф схватился за меч.
Поздно. Кончик клинка мелькнул перед глазами Йоркского сеньора и дрогнул у его горла. Бальдер непроизвольно глотнул. Он видел бледное лицо Дика, его ходящие ходуном плечи и даже капли пота, выступившие на коже. В глаза неудавшейся жертве он смотреть избегал.
Клинок медлил, не жалил, а потом и вовсе опустился. Йоркский сеньор не поднимал взгляда — не было сил ни видеть, ни чувствовать чужое презрение или триумф победы.
Корнуоллец шумно вздохнул и резким жестом убрал оружие в ножны.
— Не хочется ссориться с королем, — медленно сказал он. — Но в другой раз подумай трижды, прежде чем напасть. В следующий раз обещаю — не удержусь, — и перепрыгнул на "Святую Анну".
Моряки, которые, конечно, не могли упустить ракое редкостное и увлекательное зрелище, как драка одного против многих, встретили его появление громкими приветственными криками.
А у второго борта уже вытягивали Серпиану, уцепившуюся за какой-то свисающий канат. Она выглядела совершенно спокойной, будто бы все произошедшее вертелось в рамке обыденной жизни — накупалась, и вот вылезает. Ей тоже поаплодировали в знак приветствия, а прошедший мимо Дика старый лоцман (его прихватили с собой прямо в Марселе, и он должен был провести корабль меж итальянских и сицилийских островов и рифов) хлопнул го по плечу:
— Молодец! Бабу за борт бросить — это ты правильно.
— Я ее не бросал.
— Ну, не стал дергаться, когда бросал другой. Молодец! Баба-то выплывет. А если не выплывет, значит, плохая баба. Что за жена для рыцаря Креста, которая плавать не умеет?
— Или для моряка? — усмехнулся корнуоллец.
— А то! Ну, правда, и баба молодец — ишь как ловко из веревок вывернулась! — И, покачивая головой, пошел дальше.
Судя по лицам моряков, они всецело разделяли мнение своего собрата.
В мокром и рваном платье Серпиана выглядела не жалко, а настолько соблазнительно, что молодой рыцарь немедленно сдернул с плеч куртку и завернул ее, чтоб оберечь от чужих взглядов. Он гладил ее по плечам, а на самом деле ему хотелось прижать ее к себе как можно крепче, чтоб всем телом ощутить, что она здесь, никуда не делась, что все в порядке.
— Как ты? — спросил он, и голос его прозвучал так нежно, как он сам от себя не ожидал.
— Мокро, — ответила она. Помолчала. — Ты испугался?
— Я очень испугался. — Он обнял ее и повел на корму — туда, где можно было поговорить без посторонних.
— Не надо за меня бояться. Такую, как я, сложно убить, утопить же невозможно.
— Я рассчитывал, что ты превратишься в змейку.
— Да, змейки неплохо плавают. Правильно рассчитывал.
Дик вынул из сумки широкий плащ и накинул на леер, так, чтоб он заслонял уголок от чужих глаз. Подвинул Серпиане сумку, где, аккуратно свернутые, лежали ее платья.
— Кажется, там есть еще одна рубашка.
— Этот болван превратил мою одежду в лохмотья. Выскользнув из порванного одеяния, она расстроенно рассматривала его. Стоя обнаженной спиной к молодому воину, она ощупывала края разорвавшейся материи, а он любовался ее спиной, прямой и гибкой, изящно сужающейся к талии, а затем расширяющейся к бедрам.
— Не огорчайся, — ласково произнес корнуоллец. — Куплю тебе еще ткани. Я добьюсь, чтоб ты ходила в шелках.
— Но шить-то придется мне!
Прижав к себе, он поцеловал девушку в мокрый затылок, пахнущий морской водой.
Корабль, набирая скорость, несся по Средиземному морю вслед за золоченым барком короля Ричарда.
Назад: ГЛАВА 14
Дальше: ГЛАВА 16