На острове Таити Стандарт-Айленд должен сделать длительную остановку. Ежегодно, перед тем как продолжать свой путь к тропику Козерога, обитатели плавучего острова гостят обычно некоторое время в Папеэте. Приветливо принятые и французскими властями и туземцами, американцы выражают признательность, широко открывая перед посетителями свои двери, или, точнее, свои порты. Военное и гражданское население Папеэте толпами является на Стандарт-Айленд, гуляет по окрестным полям, парку, улицам, и, разумеется, никакие неприятные инциденты не нарушают установившихся прекрасных отношений.

Правда, полиции губернатора приходится следить за тем, чтобы население Стандарт-Айленда не возрастало путем незаконного вторжения каких-нибудь предприимчивых таитян, избравших без всякого разрешения своим местожительством плавучий остров.

В ответ на гостеприимство миллиардцев им предоставляется самая широкая возможность посещать все острова этой группы, когда коммодор Симкоо сделает остановку близ какого-нибудь из них.

Предвидя длительную стоянку на Таити, некоторые богатые семьи возымели намерение снять виллы в окрестностях Папеэте и заранее договорились об этом по телеграфу. Они собираются поселиться там со своими слугами и экипажами совсем так, как иные парижане селятся в окрестностях Парижа. Они желают пожить жизнью богатых помещиков, стать туристами, экскурсантами, даже охотниками, если кто-либо из них имеет вкус-к охоте. Словом, это будет дачная жизнь в исключительно здоровом климате, где почти круглый год температура колеблется между четырнадцатью и тридцатью градусами.

К числу именитых граждан, которые хотят сменить свои особняки на удобные загородные дома Таити, относятся Танкердоны и Коверли. Мистер и миссис Танкердон, их сыновья и дочери на другой же день перебираются в живописный домик, расположенный в возвышенной части мыса Татаа. Мистер и миссис Коверли, мисс Диана и ее сестры точно так же покидают свой дворец на Пятнадцатой авеню, чтобы поселиться в прелестной вилле, затерявшейся среди высоких деревьев мыса Венус. Эти два жилища разделены расстоянием в несколько миль, которое Уолтер Танкердон считает, пожалуй, чересчур большим. Однако не в его власти сблизить эти две точки таитянского побережья. Впрочем, удобные и хорошо содержащиеся дороги обеспечивают прямое сообщение с Папеэте.

Фрасколен обращает внимание Калистуса Мэнбара на тот факт, что оба семейства, покинув Стандарт-Айленд, не будут присутствовать на приеме губернатором французского военного комиссара.

— Что ж, тем лучше! — отвечает г-н директор, и в глазах его вспыхивает огонек дипломатического лукавства. — По крайней мере не произойдет никаких столкновений на почве самолюбия. Если бы представитель Франции явился сперва к Коверли, что сказал бы Танкердон, а если бы он сперва посетил Танкердона, что сказал бы Коверли? Сайрес Бикерстаф только порадуется их отъезду.

— Неужели нет надежды, что соперничество этих двух семей прекратится?..

— спрашивает Фрасколен.

— Как знать? — отвечает Калистус Мэнбар. — Может быть, это всецело зависит от милейшего Уолтера и очаровательной Дианы…

— Но до последнего времени этот наследник и эта наследница как будто не… — начал Ивернес.

— Ладно!.. Ладно!.. — перебивает его г-н директор. — Пусть только представится случай, а если он не возникнет сам собой, мы постараемся его подстроить… ради благополучия нашего чудесного острова.

И Калистус Мэнбар, повернувшись на каблуках, делает такой пируэт, который понравился бы Атаназу Доремюсу и от которого не отказался бы маркиз при дворе какого-нибудь из Людовиков.

Днем 20 октября французский комиссар и главные чиновники протектората вступают на набережную Штирборт-Харбора. Губернатор принимает их с подобающими их рангу почестями. С батарей Волнореза и Кормовой раздаются выстрелы. Электрические экипажи, украшенные флагами Франции и Миллиард-Сити, везут гостей в столицу, где парадные гостиные мэрии уже приготовлены для встречи. На всем пути население встречает их приветствиями, а у подъезда мэрии происходит обмен длинными официальными речами.

Потом — посещение церкви св. Марии, обсерватории, обеих электростанций, обоих портов, парка и, наконец, поездка на электрических поездах вдоль побережья. По возвращении в большом зале казино подается завтрак. В шесть часов вечера комиссар и его свита возвращаются в Папеэте под гром пушек Стандарт-Айленда, унося с собой самые лучшие воспоминания об этой встрече.

На следующее утро 21 октября четверо парижан снова появляются в Папеэте. Они никого не пригласили с собой, даже учителя грации и хороших манер, у которого просто сил не хватает для продолжительных прогулок. Они свободны, как ветер, и счастливы от того, что у них под ногами настоящий камень и настоящая земля.

Прежде всего надо осмотреть Папеэте. Столица архипелага — в самом деле очень красивый город. Члены квартета наслаждаются возможностью поглазеть по сторонам, побродить вдоль берега под прекрасными деревьями, осеняющими жилые дома, склады и торговые предприятия, расположенные в глубине порта. Затем, поднявшись по одной из улиц, выходящих на набережную, где проходит железная дорога американского типа, наши артисты направляются в глубь города.

Среди пышной, свежей зелени садов здесь проложены по шнуру и угломеру улицы, такие же широкие и ровные, как авеню в Миллиард-Сити. Даже в этот ранний час по улицам непрерывно снуют европейцы и туземцы, и это оживление, которое особенно увеличится после восьми часов вечера, будет продолжаться всю ночь. Ведь ночи под тропиками, и особенно таитянские ночи, не для того существуют, чтобы проводить их в постели, хотя кровати в Папеэте состоят из веревочной сетки, сплетенной из волокон кокосового ореха, подстилки из листьев банана, матраса, набитого кисточками сырного дерева, да кисейного полога, который защищает спящего от докучливых москитов.

Что касается жилищ, то дома европейцев легко отличить от таитянских. Первые почти все выстроены из дерева и установлены на невысоком каменном фундаменте и ничего не оставляют желать в отношении комфорта. Вторые, довольно редко попадающиеся в городе, причудливо разбросаны под деревьями, сколочены из бамбуковых стволов и внутри обиты циновками, благодаря чему они отличаются чистотой, обилием воздуха, и в них очень приятно жить.

Что же представляют собой туземцы?

— Здесь, как и на Сандвичевых островах, — говорит своим товарищам Фрасколен, — мы не найдем тех славных дикарей, которые до завоевания охотно съедали котлетку из вражьего мяса, а своим королям отдавали, как самый лакомый кусок, глаза какого-нибудь побежденного воина, зажаренные по рецепту таитянской кухни.

— Так, значит, в Океании нет больше людоедов! — восклицает Пэншина. — Проделали тысячи миль, и так и не встретили ни одного людоеда!

— Терпение! — отвечает виолончелист, вздымая правую руку, как Родольф в «Парижских тайнах». — Терпение! Мы можем еще встретить их в гораздо большем количестве, чем нужно для удовлетворения твоего глупого любопытства.

Он и не подозревал, что его слова окажутся пророческими!

Таитяне, по всей вероятности, малайского происхождения и принадлежат к расе, которую они называют маори. Два острова из группы Подветренных — Раиатеа и Святой остров — были, говорят, колыбелью таитянских королей, очаровательной колыбелью, омываемой прозрачными водами Тихого океана.

До появления миссионеров таитянское общество разделялось на три класса: владык — то есть привилегированных лиц, за которыми признавали дар творить чудеса, вождей, или владельцев земли, которые не слишком почитались и были в подчинении у первых, наконец — простого народа, который никакой собственности не имел, обладая лишь правом арендовать свою собственную землю.

Все это изменилось после завоевания, и даже еще до него, под влиянием англиканских и католических миссионеров. Но что не изменилось, так это ум туземцев, их живая речь, их веселый характер, их непоколебимое мужество, их красота. Парижане восхищались ими и в городе и в селах.

— Черт побери, красивые парни! — говорил один.

— А женщины-то какие красавицы! — подхватывал другой.

Это верно: у таитян рост выше среднего, медный цвет кожи, в которой словно сгустился жар их крови, формы тела правильные, как у античных статуй, и мягкое, приветливое выражение лиц. Они действительно великолепны, эти маори, с их большими живыми глазами и несколько полными, но изящно очерченными губами. В настоящее время вместе с междоусобными войнами исчезает обычай военной татуировки.

Конечно, наиболее зажиточные островитяне одеваются по-европейски и имеют важный вид даже в этих костюмах: сорочка с большим вырезом, пиджак из бледно-розовой материи, длинные брюки, штиблеты. Но они не привлекают внимания квартета. Нет, штанам современного покроя наши туристы предпочитают парео, то есть кусок яркой цветистой ткани, в которую таитяне завертываются от пояса до лодыжек, а цилиндру или даже панаме — непокрытую голову и общую для мужчин и женщин прическу — хеи, в которую вплетены листья и цветы.

Туземные женщины — это все те же таитянки, описанные Бугенвилем, — изящные и поэтичные; свои черные косы, спускающиеся на плечи, они украшают белыми цветами тиаре (разновидность гардении) или покрывают голову легкой шапочкой, сделанной из зеленой кожуры кокосового ореха. Ивернес изысканно говорит о такой шапочке, что «одно ее сладостное название „рэварэва“ кажется порождением грезы». Этому очаровательному наряду, в котором краски, словно в калейдоскопе, переливаются при малейшем движении, соответствует изящная походка, нежная улыбка, глубокий взор, гармоничный звучный голос, и легко понять, почему, когда один из артистов замечает: «Черт побери, красивые парни!», другие хором подхватывают: «А женщины-то какие красавицы!»

Такие совершенные образцы рода человеческого создатель позаботился поместить в достойную их рамку. Невозможно вообразить что-либо прекраснее таитянского пейзажа. Где еще увидишь такую роскошную растительность, орошаемую быстрыми водами рек и изобильной ночной росой?

Совершая прогулки по острову, парижане все время восхищаются чудесами растительного царства. Оставив позади побережье с плантациями лимонных, апельсиновых и кофейных деревьев, хлопка, аррорута, сахарного тростника, маниока, индиго, сорго, табака, артисты блуждают среди густых зарослей средней части острова, у подножья гор, вершины которых выступают над зеленым куполом лесов. Повсюду изящные кокосовые пальмы, миро, или розовые деревья, казуарины, то есть железные деревья, тиаири, то есть древовидные молочайники, пурау, тамана, ахи, то есть сандаловые деревья, гуайявы, манговые деревья, такки со съедобными корнями, а также великолепные хлебные деревья с высоким гладким белым стволом, с широкими темно-зелеными листьями, между которыми сидят крупные, словно с резной кожурой драгоценные плоды. Их белая мякоть составляет основную пищу туземцев.

Наряду с кокосовой пальмой наиболее распространенным деревом является гуайява, произрастающая повсюду, чуть ли не до самых горных вершин; по-таитянски она называется туава. Гуайявы образуют густые леса, а заросли деревьев пурау представляют собой дремучие чащи, из которых очень трудно выбраться, если по неосторожности заберешься в их непроходимые дебри.

Однако хищных животных нет. Единственное туземное четвероногое похоже на кабана, по размерам это нечто среднее между свиньей и вепрем. Лошади же и быки завезены на остров, где хорошо размножаются также овцы и козы. Таким образом, фауна гораздо беднее флоры даже в отношении пернатых. Имеются голуби и саланганы, как на Сандвичевых. Никаких гадов, кроме стоножек и скорпионов. Из насекомых — осы и москиты.

С острова Таити вывозят хлопок и сахарный тростник, культура которого в настоящее время вытесняет табак и кофейное дерево; вывозят также кокосовое масло и апельсины, а кроме того, перламутр и жемчуг.

Всего этого достаточно, чтобы поддерживать оживленную торговлю с Америкой, Австралией, Новой Зеландией, Китаем, Францией и Англией.

Во время одной прогулки квартет добирается до полуострова Табарату. Там в портовой таверне, которую содержит колонист, Фрасколен раскошеливается на угощение. Туземцам из соседних селений и здешнему мутои подают французское вино, которое за хорошую плату ставит на стол хозяин заведения. Жители округи в свою очередь потчуют гостей местными блюдами — так называемыми бананами фей красивого желтого цвета, вкусно приготовленными клубнями ямса майоре, то есть плодами хлебного дерева, запеченными в яме, наполненной раскаленными камнями, и, наконец, особым сортом варенья, кисловатого на вкус, которое делается из тертого кокосового ореха и под названием тайеро хранится в высоких стаканах из бамбука.

Завтрак проходит очень весело. Сотрапезники выкурили неисчислимое количество сигарет, свернутых из целого табачного листа, высушенного над огнем и обернутого листом пандануса. Только, вместо того чтобы подражать таитянам и таитянкам, которые, затянувшись, передают сигарету по кругу, французы довольствовались тем, что курили на французский манер. И когда мутои предлагает свою сигарету Пэншина, тот только благодарит его, произнося: «Меа майтай» — то есть «очень хорошо», — и с такой забавной интонацией, что все присутствующие смеются.

Во время этих прогулок участники их, конечно, не могли каждый вечер возвращаться в Папеэте или на плавучий остров. Впрочем, повсюду — и в селениях и в одиноко стоящих хижинах, у колонистов и у туземцев, они встречали радушный прием, и всюду их старались устроить как можно удобнее.

Седьмого ноября парижане решают побывать на мысе Венус, — от этой прогулки не может отказаться ни один порядочный турист.

Выступают на рассвете, легким, бодрым шагом. Переходят по мосту через красивую речку Фантахуа и идут вверх по долине до шумного водопада, который хоть и не так широк, как Ниагара, но в два раза выше. Он с величественным грохотом низвергается с семидесятипятиметровой высоты. Затем по склону холма Тахарахи спускаются к морскому берегу у высокого мыса, которому Кук дал название «мыс Дерева», так как в то время здесь росло одинокое дерево, теперь уже засохшее от старости. Широкая тенистая аллея ведет от деревни Тахарахи к маяку, возвышающемуся на крайней точке острова.

В этом-то месте, на склоне зеленеющего холма, поселилось семейство Коверли. Вилла Танкердона находится далеко отсюда, очень далеко, по ту сторону Папеэте, поэтому у Уолтера Танкердона нет ни малейших оснований прогуливаться вблизи мыса Венус. Однако парижане обнаружили его здесь. Молодой человек добрался верхом почти до самого коттеджа Коверли. Он поздоровался с музыкантами и спросил, собираются ли они вернуться нынче вечером в Папеэте.

— Нет, господин Танкердон, — ответил фрасколен. — Мы получили приглашение от миссис Коверли и, вероятно, проведем вечер на вилле.

— Тогда, господа, я с вами прощаюсь.

И друзьям показалось, будто лицо молодого человека омрачилось, хотя в этот момент ни одно облачко не заслоняло солнца. Пришпоривая коня, он бросил последний взгляд в сторону коттеджа, белевшего среди деревьев. Увы, зачем в миллиардере Танкердоне пробудился прежний коммерсант? Зачем решился он посеять раздор среди населения плавучего острова, совсем не созданного для докучных забот?

— Знаете, — сказал Пэншина, — наверное, милый всадник был бы не прочь сопровождать нас…

— Да, — добавил Фрасколен, — и похоже, что друг Мэнбар совершенно прав! Смотрите, он уезжает удрученный тем, что не повстречал мисс Коверли.

— Вот и доказательство того, что не в миллиардах счастье! — подхватил наш великий философ Ивернес.

Остаток дня и вечер музыканты проводят в коттедже Коверли. Здесь квартет встречает такой же прием, как и в отеле на Пятнадцатой авеню. Во время этой дружеской встречи, ко всеобщему удовольствию, много внимания уделяется искусству. Миссис Коверли хорошо играет на рояле и легко разбирает новые партитуры. Мисс Ди поет, как настоящая артистка, а Ивернес, обладающий приятным голосом, присоединяет свой тенор к ее девическому сопрано.

Неизвестно зачем, может быть даже умышленно, Пэншина вскользь упоминает о том, что он и его товарищи видели Уолтера Танкердона, который катался верхом недалеко от виллы. Хорошо ли он поступил, не лучше ли было промолчать?.. Трудно сказать. Во всяком случае, если бы директор был здесь, он несомненно одобрил бы поступок «Его высочества». Легкая, почти незаметная улыбка скользнула по губам мисс Ди, ее красивые глаза внезапно вспыхнули, и когда она снова принялась петь, голос ее зазвучал как-то особенно проникновенно.

Миссис Коверли окинула ее беглым взглядом и, заметив нахмуренные брови мужа, ограничилась вопросом:

— Ты не устала, детка?

— Нет, мама.

— А вы, господин Ивернес?

— Нисколько, сударыня. До своего рождения я, верно, пел в раю в хоре мальчиков.

Вечер заканчивается. Уже около полуночи, и мистер Коверли находит, что пора идти ко сну.

На следующий день, довольные этим простым и сердечным приемом, музыканты возвращаются в Папеэте.

Стоянка на Таити будет теперь продолжаться всего одну неделю. Следуя заранее разработанному маршруту, Стандарт-Айленд вновь пустится в плаванье на северо-запад. И эта последняя неделя, когда четверо туристов старались осмотреть все, что заслуживало внимания, не была бы отмечена ничем особенным, если бы 11 ноября не произошло одно знаменательнейшее событие.

Семафор на холме, возвышающемся позади Папеэте, сигнализировал рано утром о появлении отряда французской тихоокеанской эскадры.

В одиннадцать часов крейсер первого класса «Париж», эскортируемый двумя крейсерами второго класса и одним катером, останавливается на рейде.

Происходит положенный обмен салютами, и контр-адмирал вместе с офицерами сходит с флагмана «Париж» на берег.

После официальных орудийных выстрелов, которым вторит сочувственный грохот батарей Волнореза и Кормы, контр-адмирал и командующий-комиссар островов Общества наносят друг другу визиты.

Кораблям отряда, офицерам и матросам сильно повезло, что они прибыли на рейд Папеэте в то время, когда там еще находился Стандарт-Айленд: новый повод для приемов и празднеств. «Жемчужина Тихого океана» открыта для французских моряков, которые торопятся осмотреть ее чудеса. В течение двух суток матросские форменки и офицерские кителя нашего флота все время мелькают в толпе разодетых миллиардцев.

Сайрес Бикерстаф показывает гостям обсерваторию, г-н директор управления по делам искусств — казино и другие учреждения, находящиеся в его ведении.

Именно при этих обстоятельствах удивительному Калистуту Мэнбару пришла в голову некая поистине гениальная идея, осуществление которой оставит по себе неизгладимую память. Замысел свой он сообщает губернатору, а тот, обсудив его на совете именитых граждан, дает свое согласие.

Пятнадцатого ноября на острове должно состояться празднество. В программу его входит парадный обед и бал в залах мэрии. К тому времени миллиардцы, снявшие себе виллы на Таити, уже возвратятся на Стандарт-Айленд, так как еще через два дня он снова выходит в море.

Виднейшие из жителей обеих частей города смогут таким образом присутствовать на этом празднестве в честь королевы Помаре VI, таитян европейского и туземного происхождения и французской эскадры.

Организовать празднество поручено Калистусу Мэнбару, и на его изобретательность, равно как и на его рвение, вполне можно положиться. Квартет отдает себя в его распоряжение, и решено, что в числе самых интересных номеров программы будет концерт.

Разослать приглашения — миссия, выпадающая на долю губернатора.

Прежде всего Сайрес Бикерстаф лично отправляется просить королеву Помаре, принцев и принцесс, составляющих ее двор, присутствовать на торжестве. Королева удостаивает принять приглашение. Принимает его с благодарностью также командующий-комиссар и высшие французские чиновники, контр-адмирал и его офицеры: все они явно тронуты этой любезностью.

В общем, разослано не менее тысячи приглашений. Разумеется, не вся тысяча гостей сядет за стол в мэрии. Нет, всего около сотни: члены королевской семьи, офицеры эскадры, власти протектората, старшие служащие, члены совета именитых граждан и высшие духовные лица Стандарт-Айленда. Но в парке будут накрыты столы, устроены игры и фейерверк для прочего населения.

Само собою разумеется, что король и королева Малекарлии тоже не были забыты. Но их величества, противники всяких церемоний, уединенно живущие в своем скромном домике на Тридцать второй авеню, благодарят губернатора за приглашение и выражают сожаление, что не смогут его принять.

— Бедные величества! — говорит Ивернес.

Великий день наступил. Стандарт-Айленд расцвечен французскими и таитянскими флагами, которые развеваются по ветру вместе с флагами острова.

Королева Помаре и ее двор в нарядных туалетах прибывают в Штирборт-Харбор, где им устраивают торжественную встречу. Обе батареи производят салют, на который отвечают орудия Папеэте и военных кораблей.

Около шести часов вечера, после прогулки по парку, все это блестящее общество направилось в роскошно убранную ратушу.

Какое великолепное зрелище являет главная лестница мэрии: недаром каждая ступенька ее стоила не менее десяти тысяч франков, подобно ступеням лестницы особняка Вандербилтов в Нью-Йорке! А в роскошно отделанной столовой для приглашенных уже накрыты столы к ужину.

Правила размещения гостей в соответствии с их рангом были соблюдены губернатором с безупречным тактом. Никакого повода для конфликта между соперничающими знатными фамилиями обеих частей города не возникнет. Каждый доволен отведенным ему местом — в частности, мисс Ди Коверли, сидящая как раз напротив Уолтера Танкердона. Молодому человеку и девушке этого вполне достаточно, больше сближать их и не следовало.

Незачем говорить, что французским музыкантам жаловаться тоже не на что. Их поместили за главный стол и тем самым лишний раз засвидетельствовали уважение к их таланту и к ним самим.

Что касается меню этой трапезы, изученного, обдуманного, выработанного самим господином директором, то оно доказывает, что даже в отношении кулинарии Миллиард-Сити может не завидовать старушке Европе.

Судите сами — вот содержание этого меню, напечатанного золотыми буквами на веленевой бумаге тщанием Калистуса Мэнбара.

Суп а ля д'Орлеан, Тертый суп Контес, Форель а ля Морнэ, Говяжье филе по-неаполитански, Фрикадельки из дичи по-венски, Мусс из гусиной печенки а ля Тревиз, Шербеты, Жареные перепелки с гренками, Салат под соусом провансаль, Зеленый горошек по-английски, Мороженое, маседуан, фрукты, Пирожные, Печенье с пармезаном.

Вина: Шато-икем, шато-марго, шамбертен, шампанское.

Ликеры.

Придумывались ли лучшие сочетания блюд для парадных обедов за столом английской королевы, русского императора, германского императора или президента Французской республики, и могли ли приготовить что-нибудь лучше искусные повара самых знаменитых кухонь обоих материков?

В девять часов гости направились в залы казино, где состоялся концерт. В программе всего четыре — но зато действительно выдающихся — произведения:

Этим концертом парижские артисты стяжали новые лавры. Что бы ни говорил упрямый виолончелист, какая удача, что они очутились на борту Стандарт-Айленда!

Для европейцев и туземцев в парке организованы разнообразные игры. На лужайках устраивают танцы, и — ничего в этом нет зазорного! — все пляшут под звуки аккордеонов, которые пользуются большим успехом у коренного населения островов Общества. К тому же французские матросы тоже питают слабость к этому духовому инструменту, и так как уволенные на берег с «Парижа» и других кораблей в большом количестве прибыли на Стандарт-Айленд, оркестров хоть отбавляй, и аккордеоны неистовствуют. Человеческие голоса тоже дают себя знать, и матросские песни перекликаются с химерре, любимыми народными песнями океанийцев.

Вообще туземцы Таити, и мужчины и женщины, очень любят и пение и танцы, которыми они славятся. В этот вечер они неоднократно исполняют все фигуры репауипы, которая может считаться национальной пляской. Она сопровождается барабанным боем, отмечающим ее ритм. А затем с увлечением выступают танцоры любого происхождения — и туземцы и иностранцы, — возбужденные всевозможными напитками — угощением муниципалитета.

В то же время в гостиных городской ратуши на балу более изысканного стиля, где в качестве распорядителя выступает Атаназ Доремюс, собрались все знатные семьи города. Дамы — миллиардки и таитянки — разодеты в свои самые роскошные наряды. Нет ничего удивительного, если первые, верные клиентки парижских портных, без труда затмевают даже самых элегантных европеянок колонии. Их головы, плечи, грудь просто залиты бриллиантами, и лишь соперничество между ними самими может представлять хоть какой-то интерес. Но найдется ли человек, который взял бы на себя смелость решить, кто блистательнее — миссис Коверли или миссис Танкердон? Во всяком случае, это будет не Сайрес Бикерстаф, неизменно заботящийся о том, чтобы между обеими частями острова поддерживалось должное равновесие.

В почетной кадрили выступает королева Таити со своим августейшим супругом, Сайрес Бикерстаф с миссис Коверли, контр-адмирал с миссис Танкердон, коммодор Симкоо с первой статс-дамой королевы. Одновременно образуются и другие кадрили, где пары смешиваются в зависимости лишь от своих вкусов и симпатий. Все вместе представляет чарующее зрелище. И, однако, Себастьен Цорн стоит в стороне, и вся поза его выражает если не негодование, то во всяком случае презрение, как у двух сердитых римлян на знаменитой картине «Упадок Рима». Ивернес, Пэншина и Фрасколен усердно танцуют вальс, польку, мазурку с самыми хорошенькими таитянками и с самыми очаровательными барышнями Стандарт-Айленда. И кто знает, может быть, в конце этого бала решилась судьба многих пар, что несомненно заставило служащих, регистрирующих браки, потрудиться сверхурочно. Ко всеобщему изумлению, по странной случайности в одной из кадрилей кавалером мисс Коверли оказывается Уолтер Танкердон! Но впрямь ли это случай, не подстроила ли его дипломатическая изобретательность г-на директора управления искусств? Это событие во всяком случае удивительное, и оно чревато самыми важными последствиями, потому что может явиться первым шагом к примирению между двумя могущественными семьями.

После фейерверка, пущенного с обширной лужайки парка, снова начались танцы, продолжавшиеся всю ночь.

Таков был этот знаменательный праздник, и память о нем сохранится на протяжении всех долгих и счастливых лет, которые грядущее — надо надеяться — уготовило Стандарт-Айленду.

Через день стоянка заканчивается, и на рассвете коммодор Симкоо дает приказ об отплытии. Пушечные залпы отмечают уход плавучего острова, так же как раньше отмечали его прибытие, а он любезно отвечает таитянам салютом на салют.

Стандарт-Айленд направляется на северо-запад, чтобы хоть бегло осмотреть другие острова архипелага, после Наветренных островов — группу Подветренных. И они проплывают вдоль живописных берегов Муреа — словно ощетинившихся горными пиками, из которых центральный имеет сквозное отверстие, мимо Раиатеа — священного острова, колыбели туземных королей, мимо Борабора, над которым вздымается тысячеметровая вершина, затем мимо островков Мату-Ити, Мопелиа, Тубуаи, Ману, — все это звенья таитянской цепи, протянувшейся через эти места.

Девятнадцатого ноября, в час, когда солнце скрывается за горизонтом, исчезают и последние вершины архипелага.

Тогда Стандарт-Айленд поворачивает на юго-запад, — это новое направление телеграфные аппараты отмечают на картах, выставленных в витринах казино.

Того, кто в эту минуту наблюдал бы за капитаном Саролем, поразил бы его мрачный пламенный взгляд и свирепое выражение лица, когда угрожающим жестом он указал своим малайцам путь на Новые Гебриды, расположенные в тысяче двухстах лье к западу!