Глава 11

Открыл глаза уже в госпитале. Во всяком случае место, где я лежал, идентифицировалось сразу и без проблем. Даже не по мягкости подушки и не по чистоте палаты, а по всепроникающему запаху карболки. Приподнявшись, огляделся. Палата была маленькая, на четырех человек. Две койки стояли пустыми, а еще на одной кто-то лежал, накрывшись с головой. Осторожно сев, я прислушался к себе. Не тошнит, голова не кружится… Попробовал пошевелить перевязанной рукой. Больно, но терпимо. Правда, когда начинаешь ее поднимать, то боль становится резкой. Ну да ладно, я не воробей, чтобы крыльями махать…

Увидев под койкой тапочки, надел их и шагнул к вешалке, на которой висели два коричневых больничных халата. Накинув один из них себе на плечи, вышел в коридор и сразу столкнулся с медсестрой, которая несла на подносе несколько шприцов. Увидев меня, девчонка ойкнула и, улыбнувшись, сказала:

– А я к вам как раз иду. Укольчики надо ставить. Так что пойдемте обратно, в палату.

Вдохнув, я повернулся назад и, укладываясь гузкой вверх, глядя, как она раскладывает блестящие причиндалы на тумбочке, шепотом спросил:

– Давно я здесь?

Сестричка, оглянувшись на спящего соседа, так же шепотом ответила:

– Вас вчера вечером привезли. У нас как раз окно было, поэтому сразу прооперировали. И пулю достали, и артерию зашили. А вы что, не помните? Ведь в сознании были, перед тем как вам наркоз начали делать.

Я покачал головой:

– Не помню…

– Такое тоже бывает.

С этими словами она вогнала мне первый укол. Я, ожидая гораздо большего, радостно сказал:

– А у вас рука легкая!

Девчонка, протирая спиртом другую ягодицу, кивнула:

– Все так говорят. Даже Григорий Иванович. – И тут же пояснила: – Это наш заведующий отделением.

Дождавшись, пока она введет лекарство, я задал наиболее интересующий меня вопрос:

– А как в Берлине? Что говорят?

– Наши вышли к Шпрее. Бои идут по всему периметру. Немцы массово сдаются в плен. А еще говорят, что Гитлер убит!

Я подпрыгнул:

– Да ну! По радио прямо так и заявили?!

– Нет, – сестренка, укладывая меня обратно, пояснила: – Это связисты рассказали из штаба армии. И я им – верю! Господи, неужели все закончится? Неужели…

Но договорить она не успела, так как в дверь в палату открылась и появился Гусев. Увидев меня, он хохотнул:

– Ага, очухался! И, конечно, сразу затребовал к себе самую красивую девушку госпиталя!

– Не ори, человека разбудишь!

Серега, глянув на вторую занятую койку, тут же сбавил тон и, извинившись, елейным голоском поинтересовался:

– А как зовут эту прекрасную незнакомку, которая своими восхитительно нежными руками делает укол?

Сестричка фыркнула и покраснела, а я ответил за нее:

– Старый ты козел! Дома две жены, три любовницы, пятеро детей, а все туда же!

Командир от возмущения не нашелся, что сказать, а медсестра, незаметно мне подмигнув, собрала шприцы и сказала:

– У вас капельница в семнадцать часов, так что можете пока прогуляться по внутреннему двору, только недолго, а то вам еще вредны нагрузки.

Гусев, глянул ей вслед и, подождав, когда за сестричкой закроется дверь, обиженно сказал:

– Сам ты – козел! А вдруг это моя судьба?

– Твоя судьба должна быть минимум лет на пять постарше! Ты лучше скажи, что это за слухи, будто Гитлера ухлопали? И вообще, что сейчас в Берлине творится?

Серега, посмотрев на моего соседа, предложил прогуляться и, после того как мы вышли на утопающий в зелени двор, ответил:

– Информация насчет фюрера пока не подтверждена, но весьма правдоподобна, так как сегодня утром к нашему командованию обратились люди, назвавшие себя новым правительством нацистской Германии. Обратились с просьбой о перемирии, аргументируя свою просьбу тем, что фюрер мертв, и им необходимо время для решения организационных вопросов. Мы, разумеется, отказали, пояснив, что в данном случае приемлема только безоговорочная капитуляция. А антифашисты со своей стороны утверждают, что в рейхсканцелярию они смогли пронести бомбу, которая и убила Гитлера и Геббельса.

Обалдев от подобных известий, я решил оставить на потом вопрос по поводу нового правительства и спросил:

– Так, а теперь подробнее – что за антифашисты и откуда они там взялись? Понятно, что к этому «царская морда» руку приложила, но Гельмут без поддержки военных ничего бы не сделал. Так кто там за главного у этих повстанцев сейчас? Роммель?

М-да, хотел блеснуть своим логическим мышлением, поразив командира потрясающей дедукцией, но из этого ничего не вышло, так как Серега, усмехнувшись, ответил:

– Роммель на подхвате был. А начал восстание генерал Ридель.

– Епрст! А это кто такой?

– Командующий ПВО Берлина. Там ведь зенитчиков до хрена и больше окопалось. Вот их командир и соблазнился нашим предложением… А так как, в отличие от СС, солдатам частей ПВО никакие особые репрессии не грозили, они в большинстве своем пошли за командиром. Поэтому, когда Ридель отдал приказ блокировать четыре основных склада с боеприпасами и никого к ним не подпускать, это приказание было выполнено.

– Ого! И что, пэвэошников оттуда не выбили? Да эсэсовцы бы по ним прошлись и не заметили!

– Не успели. Наши очень быстро продвигались. И ты учти, что восставшие ведь тоже не сразу начали стрелять куда попало. Захватив склады, они просто заворачивали транспорт, пришедший за боеприпасами, назад. Говорили, что у них есть какой-то свой приказ относительно очередности отгрузки. Водилы, вернувшись обратно на пустых машинах, докладывали об этом начальству. Начальство начинало разбираться, чей это был приказ и как его отменить. Да ты как будто сам этого армейского бардака не знаешь? В общем, пока суть да дело, склады отошли под наш контроль, благо еще они на окраине располагались. Так что обороняющийся гарнизон сейчас на голодном пайке. Но самое главное, что две из трех зенитных башен тоже подчинились приказу Риделя. А это, знаешь, какие узлы обороны!

– Знаю, я аэрофотоснимки видел…

– Вот, поэтому и объяснять не надо, как много крови они могли нам попортить.

Закурив предложенную Серегой папиросу, я спросил:

– И когда, думаешь, фрицев в городе дожмут?

Тот, как будто ожидая этого вопроса, уверенно ответил:

– Два дня – максимум. А потом все – капут войне! И вильгельмсхафенскую группировку штурмовать не придется, а то они там так в землю зарылись, что не выковыряешь.

– А вдруг к ним кто-нибудь из немецкого руководства попадет, кто на себя власть примет? Тогда ведь придется ковырять?

– Так в Германии сейчас новое правительство, которое только и думает, как бы поизящнее сдаться! А все остальные более-менее значимые фигуры заняты исключительно спасением своей жизни. Да! Ты же не в курсе, кого вы захватили! Там среди пленных один себя за рядового Грубера выдавал, а оказался бригаденфюрером Отто Каммлером!

Несколько секунд я вспоминал, кто это такой, а вспомнив, удивился:

– Фигассе! Зам Гиммлера, курирующий вопросы «оружия возмездия»?

– Он самый! Каммлер, еще когда наши войска только приступили к блокаде города, быстренько выправил себе документы и рванул из Берлина. Вот и смотри, если уж люди такого ранга бегут, то о чем можно говорить… А вообще – готовьте дырочки! Я за этого Каммлера уже представление на всех написал!

Я рассмеялся.

– Опять Иван Петрович будет говорить, что мы орденские документы выправляем еще перед тем, как «языка» взять! – И тут вспомнив вопрос, забытый из-за Берлина, Гитлера и выяснения личности антифашистов, поинтересовался: – А с семьей Кравцовых что? Я ведь, когда мы к штабу армии подъезжали, сомлел окончательно… У них все нормально?

Гусев кивнул:

– Более чем. Сегодня утром по личному распоряжению Тверитина их спецрейсом в Москву отправили. Они все твоим здоровьем перед отлетом интересовались, но я сказал, что операция прошла нормально и через пару недель ты как новенький будешь.

– Жалко, попрощаться не успел…

Серега пихнул меня в здоровое плечо:

– Да какие твои годы! В Москве и увидитесь. – И, видя вопрос в моих глазах, пояснил: – Тебя после лечения тоже приказано в столицу откомандировать. В Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).

Понятно… Стас все-таки выполнил свою угрозу и выцыганил меня у Колычева. Интересно только, чего же он не прямо сейчас отправки затребовал, я ведь вполне транспортабельный? Но почти сразу до меня дошло, почему Тверитин оставил Лисова в Германии еще на несколько дней. Ну надо же, запомнил, выходит, мои слова о старинной мечте…

Тут Гусев, глядя на меня обеспокоенно, сказал:

– Что-то ты, Илья, весь взбледнувший стал. Давай-ка обратно в палату провожу.

Опять чувствуя подкатившее головокружение, я согласился, и мы побрели в корпус. По пути расспрашивал, что это за новое правительство и с какой стати его возглавил адмирал Дениц? Серега ответил, что Гитлер, хоть и отбыл в мир иной исключительно скоропостижно, но преемника, судя по всему, назначил заранее, так как никакой свары за место фюрера не было. Но с другой стороны, о какой борьбе может идти речь, когда этому правительству работать от силы несколько дней придется. И войдет оно в историю исключительно потому, что самым значимым действием нового руководства Германии станет подписание акта о безоговорочной капитуляции? Поэтому все нацистские бонзы думают сейчас не о министерских портфелях, а о том, как бы побыстрее «лечь на дно».

Ну, в принципе, объяснение вполне логичное, не хуже любого другого, поэтому я с ним согласился. А потом командир, оставив меня в палате, ушел по делам. После чего мы с соседом по палате, который оказался подполковником-танкистом, получившим пулю в плечо от снайпера, отведали принесенных Гусевым гостинцев, и я опять уснул. Потом были процедуры, потом концерт самодеятельности, потом опять уколы. В общем день прошел насыщенно. Второй день был как две капли воды похож на первый…

Да и утро 12 сентября тоже началось с того, что мне опять влепили укол в филейную часть и вежливо пригласили на завтрак. Сестричка помогла нам с танкистом надеть халаты и умотала по своим делам, а я, так как сосед после завтрака снова уснул, пошел в больничный парк. Там пообщался с другими ходячими ранеными, которые в пять минут расстреляли всю пачку привезенных Гусевым папирос, а потом просто сидел на лавочке, наслаждаясь бездельем и отсутствием постоянной боли в руке.

Вот на этой лавочке меня и нашли мои пацаны. Гек с Жаном сначала искали командира в палате, но потом, следуя вводным медсестры, принялись обшаривать парк. И хоть я сидел в стороне от главной аллеи, много времени на поиски не затратили. Ребята притащили целый вещмешок вкусняшек и несколько пачек французских сигарет, оказавшихся очень кстати, а то я уже подумывал, где бы раздобыть курево. Потом пацаны объяснили причину своего появления. Оказывается, еще вчера они думали заслать ко мне Северова, так как готовились к выходу, но потом все переигралось, и Марат со Змеем и Фаустом поехали решать координационные вопросы в штаб полка НКВД, а их отпустили проведать раненого.

Разговор у нас только начался, как вдруг вдалеке послышалась стрельба. Интенсивная. Очень интенсивная. Как будто батальон в прорыв пошел. И эта стрельба все нарастала и нарастала, охватывая нас со всех сторон. Жан, настороженно крутя головой, удивленно ругнулся и спросил:

– Что это?

Пучков тоже весь извертелся, держа оружие на изготовку и пытаясь понять, откуда может грозить опасность. А у меня вдруг ослабли ноги и защекотало в носу от внезапного понимания, ИЗ-ЗА ЧЕГО ИМЕННО поднялась канонада. Секунд десять я, скрывая выступившие слезы, молча смотрел на еле видимые в свете солнечного дня осветительные ракеты, взлетающие то тут, то там, а потом, встав, попросил у Лешки:

– Ну-ка дай мне автомат…

И, взяв у удивленного Гека «калашников», выпустил в небо весь магазин. Потом уронил ствол на гравий дорожки и, обнимая друга здоровой рукой, проорал, срывая горло:

– Победа!! Мужики, ПОБЕДА!!!

– Ты куда поехал, нам в другую сторону надо!

– Ничего подобного, вон надпись, специально для тупых!

– Сам дурак! Эти надписи тут на каждом доме намалеваны!

– Отставить базар!

Гусев начальственным рыком прекратил разборку между Геком и Змеем, а потом, сверившись с картой города, приказал молча сидевшему за рулем Марату:

– Налево поворачивай.

Командир, как обычно, не ошибся, и поэтому буквально через пять минут наш «УльЗиС» выехал на большую, заваленную обломками строительного мусора и подбитой техникой площадь, по которой активно перемещались целые толпы народа в военной форме. А всю противоположную сторону этой площади занимала до сих пор дымящаяся громада рейхстага. Подъехать ближе было невозможно, поэтому мы вышли из джипа и пошли дальше пешком. Шли, сопровождаемые песней, льющейся из репродукторов агитационной машины, стоявшей тут же. Только что закончился «Синий платочек», и вдруг, после непродолжительного шипа, заиграла настолько знакомая мелодия, что я даже споткнулся от неожиданности. Ух ты! А я думал, что «Как, скажи, тебя зовут?» впервые прозвучит только на параде в Москве. Но видно, Верховный решил кое-что переиграть. Скорее всего потому, что песня «День Победы» очень понравилась ему при первом же прослушивании, а эта, как гораздо менее официозная, уже не вызвала такого всплеска эмоций. Вот он и разрешил ее запуск «в люди» досрочно. Но мне звучащая сейчас мелодия почему-то была гораздо ближе утвержденного лично Иосифом Виссарионовичем марша московского парада, коим и должен стать «День Победы». Может быть, как раз своей меньшей пафосностью и большей лиричностью. Наверное, поэтому и я и мои друзья, не сговариваясь остановились, вслушиваясь в эти слова:

А когда щипающий за душу марш сменился на разудалую «Ехал я из Берлина», то так же, не сговариваясь, пошли дальше. Только сразу к рейхстагу подойти не удалось, из-за того что нам постоянно преграждали дорогу… Поэтому мы пили сначала с какими-то танкистами, потом с целой толпой военных корреспондентов, которых сменили непонятно откуда взявшиеся мореманы. После этого пьяная и развеселая пехтура, с которой тоже пришлось вмазать, долго и упоенно качала Гусева.

Но минут через сорок мы все-таки дошли. Одна рука у меня была на перевязи, зато во второй я крепко сжимал банку с краской. Потом мы долго выбирали подходящую колонну, потом искали лестницу, но в конце концов все было готово, и я, зажав в зубах кисточку, полез наверх. А когда долез, повесил банку на гвоздь и, макая кисточку в ярко-белую краску, стал выводить на закопченной колонне:

И подписи – Гек, Шах, Змей, Колдун, Фауст, Гамаюн, Жан. Осназ СВГК СССР.