Глава 11
Коридоры менялись, но вот их антураж оставался прежним: те же голые стены, редкие и тускло мерцающие лампы аварийного освещения, толстые нити кабелей под теряющимся в полумраке потолком и закрытые двери-люки с намалеванными над ними краской буквенно-цифирными кодами.
Мы шли уже минут двадцать, когда Сергеич вдруг резко остановился. Я по инерции налетел на него и наткнулся на костлявую спину. Старик, не оборачиваясь, ловко и больно ткнул меня локтем в живот к тихо прошипел:
— Смотри куда прешь, раззява!
Сзади приглушенно фыркнул Игорь. Федор же промолчал и никак не отреагировал на происшедшее.
Сергеич поднял руку с лампой повыше и напряженно уставился куда-то в темноту. Я ничего не видел, но тоже честно пялился в том же направлении.
— Ну чего ты тормозишь, — недовольно произнес сзади Федор, — не видишь, что ли — сняли уже защиту, сняли! Проходи, давай!
— Не учи ученого! — огрызнулся Сергеич и уверенно скользнул к внезапно открывшейся двери. Я невольно зажмурился, когда яркий свет из-за нее ударил по моим привыкшим к полумраку глазам. Сзади меня кто-то подтолкнул, и я осторожно шагнул вперед. Нога больно врезалась в край высокого порога, и я тихонько выматерился от неожиданной боли.
— А вот это нехорошо! — произнес с явной укоризной незнакомый голос. — Такой с виду приличный молодой человек и так грязно ругается!
Я потихоньку приоткрыл еще слезящиеся глаза и осмотрелся. В небольшой комнате, где мы находились, ярко светило сразу несколько мощных ламп и все было видно как на ладони — без таинственных теней по углам.
Прямо передо мной стоял внушительною вида стол с расположившимся на краю массивным чернильным прибором в виде бронзового дракона и лампой с зеленым абажуром. Посередине стопка исписанных листов, перо и пара книг с многочисленными закладками. У стола небрежно отодвинутый в сторону стул с высокой резной спинкой, на которую наброшен офицерский китель без погон. Слева огромный напольный сейф с приоткрытой толстенной дверью. С правой стороны огромный кожаный диван, на котором сидел, закинув ногу на ногу мужчина в высоких сапогах, в синих галифе и белой рубашке. Бритая голова, широкое крестьянское лицо, нос картошкой, роскошные усы а-ля Семен Михайлович Буденный и устало прикрытые глаза. Человек сидел, откинувшись на спинку дивана и, как мне показалось, до нашего появления спокойно спал. Ну, извини, дядя, я не напрашивался к тебе в гости!
— Да, я знаю, — негромко произнес мужчина. Я вздрогнул от неожиданности: неужели я сказал это вслух?
— Да нет, — просто усмешечка у тебя такая глумливо-похабненькая была, словно ты радуешься, что меня разбудил, но при этом глаза виноватые и извиняющиеся, — спокойно ответил на мой невысказанный вопрос местный начальник.
Почему начальник? Ну — это просто! Не к мусорщику же какому-нибудь меня старички-боровички притащили, правда?
— Тоже верно, — легко согласился со мной мужчина, и я опять поперхнулся от неожиданности. — Можешь считать меня одним из руководителей Сопротивления. — Он открыл наконец глаза и упер в меня тяжелый, осязаемо давящий взгляд. — Впрочем, пожалуй, мы несколько торопим события. Я думаю, что у нас будет еще возможность прикоснуться к «самым страшным тайнам» этих мрачных подземелий!
Босс (или шеф — кто бы мне подсказал?) широко улыбнулся, да так обескураживающее, чисто и располагающе к себе, что я против воли тоже расплылся в ответ.
— Плужников. Виктор Павлович — представился мужчина. — Чаю не желаете?
— Желаю! — преисполнился я нахальства. — И поесть бы чего? — Эти слова подсказал мой изможденный желудок.
Плужников кивнул стоявшим у меня за спиной старичкам и Игорю и хлопнул легонько по дивану:
— Прошу вас, присаживайтесь!
Я послушно примостился рядом. Натруженные за день ноги заныли. Высокая спинка дивана предупредительно подставилась под спину, и я почувствовал себя совсем хорошо. Век бы так сидел! Если не забудут кормить, конечно.
Смутное чувство тревоги нахлынуло внезапно. Казалось, что в голове не просто зазвенели, а прямо-таки взвыли все сигнальные системы, которые только существуют в нашем сознании. Я взмыл в воздух и инстинктивно принял защитную стойку, разворачиваясь лицом к лицу к Плужникову.
Он с любопытством рассматривал меня, словно диковинное насекомое, не предпринимая ровным счетом никаких угрожающих действий. Вот только обстановка! Как бы это помягче?..
В общем, все вокруг изменилось до неузнаваемости! Да-да! Секунду назад я был (точно помню!) в бетонном бункере, а сейчас я стоял в небольшом гроте, примыкающем к гигантской пещере, подсвеченной крупными голубыми звездами, которые красиво отражались в воде огромного подземного озера. Стоп! Что за чушь — откуда здесь озеро? Но глаза упрямо твердили, что, мол, хочешь — верь, хочешь — не верь, а вода присутствует. Вон и дорожка лунная имеется.
Я потряс головой, стараясь отогнать дурацкое наваждение. Еще и луна! Так пойдет, скоро летающие тарелочки с зелеными человечками на огонек заглянут!
Блин! Во накаркал — у ног Плужникова, который, как оказалось, сидел вовсе не на диване, а на каменной скамье с массивными ножками, потихоньку разгорался небольшой костерок, не дающий, впрочем, никакого дыма.
Местный «голова» вновь пригласил меня жестом присаживаться рядом, и я испытал чувство легкого дежа-вю. Разве что приведшей меня на «разбор полетов» к руководству бравой троицы пока не наблюдалось…
Так, стоп! А когда я встать успел?
Плужников взирал на меня с легкой улыбкой.
— Может быть, вернуть все назад?
— А что, можно? — Я ухватился за это предложение, как утопающий цепляется за соломинку. А что еще оставалось — моя бедная крыша всерьез собиралась съехать от обилия нездоровых сенсаций.
— Так сделай это! — требовательно бросил Плужников. Лицо его затвердело, а взгляд стал жестким. Руководитель подпольщиков подобрался, словно хищный зверь перед прыжком, и подался вперед. Он ждал от меня каких-то действий, а я тупо смотрел на него, и в голове не было ровным счетом никаких конструктивных мыслей.
Плужников разочарованно вздохнул и откинулся обратно на высокую спинку… ДИВАНА?!!
Да-да — мы опять были в прежнем бункере! Но, черт побери, как?! Этот традиционный для доктора Ватсона вопрос появился в моем опустошенном мозге и принялся долбить черепушку.
Я глубоко вздохнул и попробовал сосредоточиться. Что-то ведь эдакое я краешком сознания все же зацепил, когда произошла «смена декораций». Но что? Эх, помог бы кто, что ли! — Я покосился на безмятежно попивающего пиво (во гад!) Плужникова. Нет — он точно не подскажет, что надо делать. Как всегда все придется делать самому!
Следующие десять минут я честно пытался разгадать механизм изменения реальности. В конце концов пришлось смириться с тем, что колдун, (или как это здесь называется?), из меня никудышный!
Я подошел к дивану и плюхнулся рядом с руководителем Сопротивления. А вот кстати, почему именно «Сопротивление»? Не могли придумать что-нибудь пооригинальнее — «Фронт освобождения призраков»? Или «Лига защиты духов»?
— Видите ли, термин «Сопротивление» был близок одному из основателей нашего движения — во время Второй мировой он воевал во Франции, — мягко сказал Плужников. Мои мысли были для него, похоже, открытой книгой.
— На чьей стороне? — нахально поинтересовался я.
— На правильной, — спокойно ответил подпольщик.
Так, вывести его из себя, похоже, не удастся — срочно требуется другой вариант.
— Скажите, Виктор…
— Павлович!
— Да, конечно, Павлович! Так вот, Виктор Павлович, а, собственно, сможете ли вы мне наконец объяснить, что здесь — я показал наверх, где по моему разумению должен был находиться Город, — у вас происходит? Люди, жующие медные монеты, призраки, которые в свою очередь жуют людей, гэбэшники, бегающие со странным оружием, сам Город, из которого нет выхода, детишки эти… недружелюбные?!
Плужников вздохнул и достал из воздуха коробку с полузабытой надписью «Герцеговина Флор». Затем он вынул одну папиросу и, затейливо сплющив мундштук, рассеянно прикурил. Сказать по правде, я думал, что он добудет огонь из пальца или выдохнет пламя изо рта, но все оказалось гораздо прозаичнее — Плужников просто достал из кармана брюк коробок спичек.
— Видите ли, Алексей, (я твердо решил не удивляться его всезнайству!), это очень сложные, я бы даже сказал, непростые вопросы. И чтобы дать вам более или менее вразумительную информацию, мне потребуется довольно много времени. Конечно, это при условии обычного общения!
Я задумался. Нет, конечно, после всего того, чему я уже успел стать свидетелем, вариант получения информации каким-нибудь неожиданным способом уже не мог стать чем-то из ряда вон выходящим. Но смущало, что Плужников как-то по-особому выделил этот самый факт необычности! И это навевало смутные подозрения! Вдруг для того чтобы передать мне ответы на вопросы, ему нужно, к примеру, отведать моей крови или вскрыть черепушку?!
— Пожалуй, я пока воздержусь от экспериментов!
— Хорошо, — неожиданно легко принял мой отказ Плужников, — тогда, быть может, отужинаете? Заодно и поговорим?
Хм, а что — мысль хорошая! После нервотрепки последних часов организм настойчиво требовал подпитки.
Приняв мое задумчивое молчание за знак согласия, Плужников легко поднялся с дивана и, подойдя к столу, снял трубку старомодного телефонного аппарата (когда он успел там появиться?!) и негромко отдал несколько распоряжений.
— Вы не будете возражать, Алексей, если к нам присоединятся мои помощники? — спросил он, закончив разговор с невидимым собеседником.
Я насторожился.
— Именно «помощники» или…
— Да помощники, помощники, — всплеснул руками Виктор Павлович, — что за манера подозревать всех и вся? Подумайте сами — если бы мне потребовалось совершить над вами, гм, ну, скажем, некое насильственное действие — неужели я не справился бы с этим самостоятельно? Уж поверьте — ваши способности пока мало сравнимы с тем, чем владею я. Хотя, не скрою, есть пара моментов, которые заставляют относиться к ним с должным уважением. Люблю, знаете ли, учиться! Ну так вот, я хотел бы пригласить своих помощников, чтобы они помогли мне разобраться как раз с этими… неясностями, что ли?
— Да понял, понял, — сконфуженно пробормотал я. — Зовите кого нужно — мне скрывать нечего.
— А вот это вы зря, — посерьезнел Плужников, — всем нам есть что скрывать. Вопрос в нашем случае исключительно в умении это делать!
В этот момент его прервало деликатное покашливание. На пороге стоял Игорь, который, заметив, что начальство обратило на него свое внимание, заговорил:
— Все готово, Виктор Палыч! Мы в соседней… то есть в соседнем отсеке накрыли.
Плужников кивнул ему и вновь повернулся ко мне:
— Пойдемте, Алексей.
Уже направляясь к выходу, поймал себя на мысли — а когда, собственно, я называл ему свое имя?
В бункере по соседству нас ждал стол со скромным ужином: старинная фарфоровая супница, доверху заполненная перловой кашей, щедро приправленной тушенкой. Рядом нарезанная буханка черного хлеба, а как украшение стола — миска с квашеной капустой! И как она умудрилась сохраниться за шестьдесят с лишним лет? Или они и капусту здесь умудряются выращивать? Из напитков было пиво и простая вода.
Возле стола о чем-то оживленно разговаривали уже знакомые мне старички. Игоря не было — видимо, позвав нас, он ушел по каким-то другим делам. Увидев нас, Сергеич и Федор оборвали свою беседу и, как мне показалось, вопросительно уставились на Плужникова. Но Виктор Павлович спокойно прошел во главу стола.
Мы чинно расселись. Я оказался рядом с Федором, а Сергеич расположился напротив. Некоторое время мы молча накладывали на тарелки кашу. Я осторожно попробовал — неплохо! Доисторическая крупа вкупе с доисторической тушенкой легко проскочила в мой желудок. Я на секунду сжался, ожидая реакции. Но все обошлось — желудок благодарно заурчал, начав процесс пищеварения. Я не замедлил подкинуть ему нового материала и вскоре очистил свою миску. Впрочем, от капусты я благоразумно отказался.
«Старички, похоже, тоже оголодали — ишь как трескают — даже по сторонам не смотрят! — благодушно подумал я, утолив первый голод. — Интересно, когда они надо мной эксперименты ставить начнут? A, ладно, нехай развлекаются!» Я налил в граненый стакан пива. Попробовал… То самое, что было утром! Свежее и чрезвычайно вкусное! Сейчас мне было хорошо, спокойно и сытно.
И лишь где-то на периферии сознания маячила какая-то мыслишка, мгновенно ускользавшая, как только я хотел ознакомиться с ней поближе…
Поискав без особого успеха в карманах сигареты (видать, где-то выронил — вот ведь невезуха!), я с надеждой посмотрел на Плужникова. Но он невозмутимо поглощал квашеную капусту, которая, скорее всего, была здесь нешуточным лакомством. На меня он не смотрел, погрузившись в свои мысли. Я перевёл взгляд на Сергеича. Старик, заметив это, понимающе улыбнулся и щелчком отправил ко мне через стол помятую пачку «беломора», в которой оказался пяток папирос, Гадость, конечно, но что делать — на безрыбье, как известно, и сало наркотик!
Я закурил и тотчас закашлялся, глотнув с непривычки слишком глубоко ядреный дым. Отвлекшийся на это Плужников усмехнулся и, отправив в рот очередную порцию, отодвинул от себя миску и вытер руки салфеткой.
— Ладно, пора и честь знать, — сказал он и остро глянул на нас: — Рассказывайте, коллеги.
А вот сейчас не понял — к кому это он обращается? Ко мне? Вряд ли. Значит к старичкам-боровичкам. Так-так — давайте послушаем, что они поведают благородному собранию! Я чуть отодвинул стул назад и повернулся вполоборота, чтобы видеть обоих помощников Плужникова.
Они же некоторое время молчали. Видимо собирались с мыслями. Пару раз глянули друг на друга так, словно неслышно обменивались мыслями. Наконец, откашлявшись, заговорил Федор:
— Знаешь, Виктор (я механически отметил, что они с Плужниковым явно на короткой ноге) этот тип, — кивок на меня, — непростой парнишка, ох какой непростой! С одной стороны обучения явно не проходил, но вот использует кавыки энерговоздействия на реальность вполне на уровне. Самородок? Или «засланный казачок», который неумело притворяется? Времени для оценки его стиля работы с операндами у нас было немного, но лично я, — он проговорил последние слова с нажимом, — думаю, что мы столкнулись со стихийно проснувшимися способностями. Возможно, я подчеркиваю, возможно, наследственными!
— Ну, это ты загнул! — вскинулся Сергеич. — Подумаешь, наследственные способности! И что? Это же как алмаз без огранки — просто блеклый и невзрачный камешек. А вот сделать так, чтобы этот самый камушек засиял во всем своем великолепии — этого только мастер, а в нашем случае наставник сможет добиться.
— Да что ты несешь! — возмутился Федор. — Ты вспомни, как он временные слои продавливал — кто его мог учить так бестолково это делать? Чистой энергией долбить как дубиной! Это ж новичка первый признак, потому как он и не подозревает, что можно иначе операнд построить. Опять же: «кокон» он расплетал тупо, «в лоб», без каких-либо попыток воздействия на ключевые точки базового каркаса…
— Ага, а от сканирования твоего он ушел на другой уровень сознания с помощью «тибетского зеркала» тоже из-за случайно проснувшихся способностей? — с ядовитой ухмылкой перебил его Сергеич.
— Ну, разве что, — с неохотой признал босоногий старикан. — Хотя бывает: сделаешь что-нибудь и знать не знаешь, что это проявление высочайшего уровня Мастерства. Вот, хотя бы, вспомни, как ты сам в семьдесят четвертом, а?
Сергеич смущенно заерзал на стуле:
— Ты мне теперь до конца жизни, наверное, тот случай вспоминать будешь!
— А то! — ухмыльнулся его оппонент. — До сих пор без смеха не могу вспоминать, как ты сплел друг с другом две полярные сущности…
— Достаточно! — негромко, но с явным металлом в голосе прервал воспоминания своего помощника Плужников. — Мне, конечно, весьма приятно видеть, как «бойцы вспоминают минувшие дни», но дело есть дело! Я хочу услышать от вас конкретные выводы о нашем госте, а не дружескую перепалку. Подведите итог ваших наблюдений — коротко и по существу!
Старики умолкли и сидели теперь недвижимо, словно изваяния. Мне снова показалось, что они каким-то образом общаются друг с другом, но вот что это за способ — я уловить не смог. Телепатия? В голову сразу же почему-то полезла всякая чушь, вроде заголовков «желтых» газетенок: «Мальчик из Пензы левитирует на уроках ОБЖ», «Шестидесятитрехлетняя пенсионерка из Бирюлева усилием воли перехватывает во сне секретные переговоры пилотов американских самолетов-«невидимок» над Северной Кореей» и тому подобные «сенсации».
Но в ответ на эти скептические мыслишки немедленно возник из глубин сознания червячок сомнения, который ехидно напомнил, что еще сегодня утром (Бог мой — всего-навсего утром!) я так же недоверчиво слушал Подрывника, озирая окрестности Города.
Покаянно вздохнув, я поднял голову и натолкнулся на горящий взгляд Плужникова. Никак он за мной все это время наблюдал?
— Скажите, Алексей, — негромко, чуть растягивая слова, спросил Виктор Павлович, — а как ваша фамилия?
— Фамилия? — удивленно переспросил я. — А при чем здесь моя фамилия?
— Ты ответь лучше, милок, — ласково попросил Федор, — а решать, нужно это или нет, мы сами будем! Договорились?
Сергеич согласно кивнул и ожидающе уставился на меня. Под прицелом трех пар глаз я сразу почувствовал себя неуютно.
— Ну, Макаров, и что?
— То-то я смотрю! — изумленно ахнув, вскинулся было Федор, но тут же замолчал, повинуясь резкому взмаху руки своего начальника.
Наступила тишина. Плужников что-то напряженно обдумывал, кидая на меня время от времени быстрые, оценивающие взгляды. Старики опять превратились в безмолвных сфинксов. Хотя почему в сфинксов — скорее, в сторожевых псов, готовых по приказу хозяина броситься на чужака и вцепиться в его горло. И самое поганое, что этим чужаком сейчас был я!
Виктор Павлович пришел наконец к какому-то решению:
— Мне не нравятся такие совпадения, Алексей. Очень не нравятся! Умеющий работать с энергией человек с «Большой земли», который случайно натыкается на убежище оппозиции и, ко всему прочему, оказывается родственником самого Макарова! Чудеса какие-то! Вы ничего не хотите нам объяснить?!
— А что значит «самого Макарова»? — удивился я. — Чем так знаменит ваш Макаров? И с чего вы взяли, что я его родственник?
— Ты комедь нам тут не ломай! — взъярился на этот раз Сергеич. — Ишь, дурачком прикинуться решил — я не я, лошадь не моя! Отвечай, пока мы тебя наизнанку не вывернули!
— Да что отвечать? — стал закипать и я. — Откуда мне знать, что вас интересует?
— Правда, милок, и ничего кроме правды, — с прежней лаской сказал Федор.
— Вот, домотались! Еще раз повторяю — я не знаю, что вас интересует, понятно?!
— А ты не кричи, милок. Не кричи — это тебе не поможет! Лучше расскажи все как есть, и мы тебя убьем легко.
— Что?! Вы меня уже убивать собрались?! — Я аж задохнулся от возмущения. — Да вы… да вы… Психи вы здесь все!
— Достаточно Алексей, — неожиданно вклинился в перепалку Плужников, — никто вас убивать пока не собирается. А все, что я хотел узнать, я узнал.
— К-когда? — опешил я.
— Только что, — обезоруживающе улыбнулся Виктор Павлович. — Видите ли, в чем дело — когда человек возбужден, напуган или находится во власти каких-либо иных сильных эмоций, его разум для знающего оператора подобен открытой книге, и получить из нее необходимую информацию проще простого. Происходит же это потому, что во время стресса мало кто умеет поддерживать ментальную защиту и потому очень уязвим. Вот и сейчас: вы невольно открылись, и я смог быстро, аккуратно, а самое главное — безболезненно, получить ответы на все свои вопросы. А мои помощники мне всего-навсего умело подыграли.
Старики довольно ухмылялись. Я ошарашенно потер виски. Получить информацию прямо из мозга собеседника?! Бред! Стоп: опять хожу по кругу — пора уже свыкнуться с мыслью, что утром я жил в одном мире, а сейчас живу в совершенно ином. Блин горелый — да разве с этим можно свыкнуться?!
— Самое любопытное, что наш юный друг действительно говорил правду — он действительно не знает о своей родственной связи с нашим Макаровым и о том, что сам обладает некими навыками, — говорил тем временем Плужников помощникам. — Все же интересная штука — этот минерал. В который раз убеждаюсь, что все, кто так или иначе с ним соприкасается, получают, ну, незримую печать, что ли? И после этого уже один Бог или черт знают — как это отразится на дальнейшей жизни человека. Один испытывает все на своей шкуре, другой платит своими потомками… — Виктор Павлович говорил размеренно и негромко, задумчиво глядя в бетонный потолок бункера. Или не бункера, а той пещеры? Ладно, оставим это пока в стороне — сейчас мне тоже необходимо получить кое-какую информацию. Считывать ее напрямую из головы собеседника я не умею, а потому, не мудрствуя лукаво, просто зададим вопрос.
— Вы говорите о минерале, из которого местный завод делал боевые отравляющие вещества? — как можно более небрежно поинтересовался я. — И что: он обладал еще какими-то свойствами?
Плужников, явно недовольный тем, что я перебил его, нехотя ответил:
— Да-да, именно о нем я и говорил… Постойте-ка! А почему вы спрашиваете о минерале, а не интересуетесь тем, что за родственник отыскался у вас в Городе? — Он с вновь проснувшимся недоверием уставился на меня.
Ну, сейчас я тебе устрою, Мессинг хренов!
— Тоже мне загадка! Естественно речь о полковнике МГБ А Эм Макарове — руководителе проекта! — Я с победной улыбкой смотрел на вытянувшиеся лица подпольщиков.
Первым, как ни странно, пришел в себя не Плужников, а Сергеич. Он быстро хлопнул ладонью по столу, и в ту же секунду я почувствовал, что на руках у меня клацнули невидимые оковы, а горло больно перехватила петля, не позволяющая произнести ни звука.
— Так спокойнее будет, — хладнокровно объяснил он товарищам. — Слишком много с этим пареньком неясностей — пускай лучше так посидит, а мы покумекаем, что к чему.
Плужников едва заметно поморщился, но промолчал. Федор же согласно кивнул и возбужденно добавил:
— Вот это правильно! Чуток ты меня опередил, я уж и сам решил спеленать голубчика!
— Куда вы все время торопитесь?! — недовольно хмурясь, заговорил Виктор Павлович. — Ну блокировали гостя, а что дальше? Отвечать-то он нам каким образом станет? Давайте-давайте, прекращайте этот балаган! — решительно пресек он начавших было возмущаться помощников.
Сергеич насупился, но виртуальные кандалы убрал. Я послал ему полный «доброты и ласки» взгляд — совсем они в этом подземелье с катушек съехали! Растирая занемевшие запястья и старательно прокашливаясь, я обдумывал неожиданно пришедшую мысль: а на фига этим «колдунам» нужно со мной разговаривать, если они могут напрямую все из моей головы вытащить?.. Спросить, что ли? Или продолжать обижаться? Ладно, не будем мучаться неизвестностью — информация сейчас важнее неприязни.
— Так ведь не боги мы, — рассмеялся Федор, когда к задал свой вопрос. — Считать твой эмоциональный фон, отследить мимику, жесты, произвести на основании полученной информации блиц-прогноз твоего поведения, сопоставить его с теми операндами, которые совершались, совершаются или готовы к совершению в этот момент… Вот из этого, ну, может, еще через пару моментиков, мы и получаем необходимую информацию. И то, это все работает при условии, что «клиент» не закрылся от нас в ментальном плане, не сумасшедший, не под воздействием наркотиков, алкоголя или другой какой гадости… А прочитать чужие мысли… Нет, такое никому не под силу! — решительно сказал он.
Не могу сказать, что я безоговорочно поверил этому объяснению — вряд ли передо мной так вот сразу раскрыли бы все секреты. Но пока приходилось довольствоваться и этим. Что ж — завяжем узелочек на память и прибережем его до более подходящего случая. Тем более, что Виктор Павлович, слушая подчиненного, едва заметно улыбался краешками губ. Буквально чуть-чуть, но я заметил. И ухмылочка эта намекала, что все не так просто!
— Впрочем, паря, это только твое дело: верить мне или пытаться получить свой ответ на этот вопрос! — довольно неожиданно завершил свой монолог Федор. — В нашем деле ведь что самое главное? Правильно — все время идти вперед! Получил результат — не успокаивайся, ищи у него «второе дно». Нашел его — ищи третье! И дело даже не в том, чтобы узнать ВСЕ — вовсе нет! Просто Вселенная, что окружает тебя, тоже не стоит на месте и постоянно меняет свои свойства. Опоздал за этими изменениями, остановился — пиши, пропало! Ты к энергии с «протухшими» методами полез, а она в ответ из тебя шашлык сделала! Так что — ищи, думай и развивайся!
— Если живым отсюда уйдешь, — спокойно добавил Сергеич.
После этих слов, а главное, от того спокойствия, с которым они были произнесены, мне словно ушат ледяной воды за шиворот вылили. Дурак, нашел время уши развешивать! С чего я решил, что ко мне здесь кто-то дружелюбно настроен? Они ж в бегах, а значит, не верят никому из посторонних. А я, на свою беду, еще и сверхъестественными, (для меня — прежнего, разумеется), возможностями иногда щеголяю. Надо так понимать, что игрушки закончились… Если они вообще были… Значит надо собраться!
— Я думаю, что вы приняли абсолютно правильное решение, Алексей, — мягко произнес Плужников, который по-прежнему внимательно наблюдал за мной. — Ваше, гм, дальнейшее благополучие зависит от того, насколько искренни вы будете с нами. И сейчас меня интересует прежде всего то, что вам известно о минерале, проекте по его добыче, изучению и практическому применению и роли во всем этом Макарова-старшего… Да-да, не возражайте. Я понимаю, что это для вас необычно, но тем не менее — это непреложный факт!.. Да, и постарайтесь не закрывать сознание, угу?
Ага, закрывать. Еще бы знать — как это делается!.. Вот черт! Попал как кур в ощип — что я могу рассказать?.. Родственничек еще этот выискался, будь он неладен — то-то мне тогда у Айше знакомой его подпись показалась!.. Интересно — с какой он стороны к нашей фамилии прилепился?.. Да, в такой ситуации остается разве что пожалеть о том, что всегда в пол-уха бабушку слушал, когда она мне про нашу родню рассказывала…
Собравшись с духом, я начал свою горькую повесть. И что интересно — всего сутки прошли, а столько событий они вместили! Я даже увлекся и невольно начал вспоминать даже те детали, которые ранее казались мне малозначащими.
Сложно было судить, какие чувства вызывал мой рассказ у подпольщиков. Плужников откинулся на высокую спинку стула и застыл, словно изваяние — лишь глаза, которые пристально следили за мной и, кажется, даже не моргали, выдавали его интерес к происходящему.
Два его пожилых помощника были более «оживленными»: они позволяли себе иногда обмениваться быстрыми, как молния, взглядами или ухмылками — понимающими или скептическими — в зависимости от отношения к моим словам, очевидно.
Когда я выдохся и беспомощно замолчал, переводя взгляд с одного из слушателей на другого, Плужников порывисто вскинулся и спросил:
— Это все?
— Все.
— Вот и замечательно! Поверьте, Алексей, теперь многое становится понятным и встает на свое место. Я хотел бы уточнить: тот майор… Наумов… он хотел, чтобы вы в Москве обратились в МГБ? Или же он дал вам какой-то другой адрес?.. Припомните, может, он называл какие-то фамилии?
Я задумался.
— Нет, вы знаете, по-моему, он никаких имен и фамилий назвать не успел.
— Жаль, — не скрывая разочарования, сказал Виктор Павлович.
— А какая разница — все равно вам из Города в Москву дороги нет?
— Да есть причины, — туманно ответил Плужников. — Кстати, скажите, а как Наумов планировал лично вас переправить в Москву? Ведь, насколько я могу судить, путь на «Большую землю» заказан для всех, кто обладает способностями работы с энергией?
Вот это удар так удар! На краткое мгновение я почувствовал, как пол уходит из-под ног, — неужели это правда?! Неужели путь домой для меня закрыт?! Нет, так не должно быть, я не хочу! Отпустите меня!!!..
В себя я пришел оттого, что Сергеич безжалостно хлестал меня по щекам и совал стакан:
— А ну, прекрати истерику, — рычал он, — не будь бабой! Вот, выпей и успокойся!
Я машинально взял стакан и поднес его к губам. Руки дрожали, и часть жидкости успешно перекочевала на мою одежду, но до этого ли сейчас? В голове отбойным молотком билась паническая мысль: «Неужели это правда и выхода нет?!» Я машинально глотнул и закашлялся — вредный старик подсунул мне водку. А может и не вредный… Это для меня сейчас как лекарство… Я сделал еще один большой глоток.
Сквозь накатившую горячую волну пробился удивленный голос Федора:
— Слушай, он что — действительно был не в курсе?
Ему ответил Виктор Павлович. Голос его был усталым и равнодушным:
— А чему ты удивляешься: учителя и у них, и у нас были одни и те же — главное — это результат, а на эмоции пешек… Ну, ты помнишь…
— Пешка — это, стало быть, я?! — лекарство подействовало — мне сейчас все было по барабану.
— Немного не так, — меланхолично поправил меня Плужников, — мы все!
Из жизни «красного мага»
…Витя Плужников родился в небольшом селе со смешным названием Малая Копышовка, расположенном в Симбирской губернии. Произошло сие знаменательное событие в 1920 году.
Молодую Советскую республику еще раздирали фронты братоубийственной Гражданской войны. Время было смутное, голодное и тревожное. Через города и веси прокатывались разношерстные вооруженные отряды, которые традиционно наплевательски относились к нуждам и чаяниям крестьянства, стремясь лишь выбить из него продовольствие или рекрутов под свои знамена.
Павла Плужникова забрали в Красную Армию, когда маленькому Вите было от роду шесть месяцев. Они никогда уже не встречались — пуля из обреза такого же крестьянина, как и он сам, настигла лихого бойца отряда ВЧК на Тамбовщине в 21-ом.
Мать Виктора, Таисия Васильевна, в 24-м перебралась в Симбирск, который после смерти Ленина стал именоваться Ульяновском. Вскоре она снова вышла замуж за Михаила Чернышева — бывшего сослуживца Павла. Работал отчим Вити в ОГПУ.
Мальчик рос таким же, как и все. Ходил в школу, гонял после уроков тряпичный мяч на пустыре, иногда дрался, иногда получал похвалу от учителей. Бегал за девчонками, тянул вместе со всеми руку на собраниях. В положенное время стал пионером, потом комсомольцем. Незадолго до окончания семилетки Витька, как и многие пацаны того времени, заболел небом и собрался поступать в летную школу.
Но вскоре у него состоялся серьезный разговор с отчимом. Тот уже носил на петлицах весьма серьезную геометрию, а на груди у него пламенели орден Красного Знамени и знак Почетного чекиста.
Чернышев предложил ему пойти в училище ОГПУ. Виктор долго колебался, в конце концов, дал свое согласие.
Помимо весьма жесткой медкомиссии всех будущих курсантов подвергли целому ряду дополнительных проверок. Юношей и девушек исследовали с помощью мудреных приборов, заставляли проходить заумные тесты и мучили долгими, непонятными беседами люди в белых халатах, под которыми были видны военные гимнастерки. По итогам всех этих испытаний большая часть молодых людей была направлена в училище, а вот меньшая часть…
Виктор, еще двое ребят и одна девушка были отправлены в Москву. Точнее, под Москву. Их привезли в бывшую дворянскую усадьбу, огражденную нынче по периметру высоким зеленым забором и охранявшуюся похлеще какой-нибудь воинской части.
Здесь новоприбывших вновь долго и нудно обследовали. Одного из ребят, с которыми Виктор уже успел сдружиться, отправили обратно в Ульяновск.
А потом началось обучение. Поначалу Виктор пребывал в растерянности: кем же он должен стать по задумке строгих преподавателей? Курсанты не изучали военного дела, не прыгали с парашютом, не занимались рукопашным боем — напротив, в их головы вдалбливали математику, химию, биологию. Затем последовал плавный переход к иностранным языкам: немецкий, латынь, старославянский. Практикумы по археологии и работе с летописями сменялись изучением новейших достижений в области физики.
Смущало, что ситуации в СССР и в мире уделялось сравнительно немного места в плане занятий. И это на фоне той истерии, что царила в стране! Газеты пестрели заголовками-цитатами из яростных обличительных речей государственных обвинителей в адрес «врагов народа», а в учебных аудиториях развешивались карты северных перелетов доблестных сталинских соколов. Наставники требовали проводить наиподробнейший анализ данных авиаразведки, заставляли разбирать до мельчайших подробностей каждую кочку на фотоснимках, сравнивать сведения из летописей и старинных рукописей с отчетами советских экспедиций. Особенно, почему-то, делался акцент на территории Кольского полуострова и прилегающих к нему районов.
Частыми гостями в аудиториях курсантов были непосредственные участники походов на Север. Так, например, один из спецкурсов читал у курсантов профессор Барченко, который долгие годы посвятил розыску легендарной Гипербореи. Исходя из расчетов своего друга, единомышленника и спутника Александра Кондиайна, он еще в 1922 году предпринял экспедицию в труднодоступные районы русской Лапландии. Его отряд побывал даже на берегах священного для местного населения Сейдозера. Энтузиаст своего дела, Барченко буквально заражал молодых людей верой в свои идеи. Ко всему прочему он владел уникальными методиками энерговоздействия на людей и животных. Постепенно Виктор понял, что и он, и его товарищи по спецшколе были отобраны в нее не просто так, а по итогам специальных тестов, которые выявили у них предрасположенность к работе с энергетическими сущностями.
В первый раз, когда юноша смог правильно составить формулу операнда, (так называлась в школе практика влияния на реальность), он был просто потрясен. И как искренне радовались его учителя!
Виктору вообще очень многое удавалось. Он постигал сложнейшие аспекты «красной магии» (такое название вызывало, правда, у наставников недовольное хмыканье — они предпочитали разъяснять все с точки зрения науки и только!) и резко выделялся на фоне сокурсников.
Не случайно, что в секретную экспедицию на Кольский полуостров в 1938 году его взяли даже несмотря на то, что он был лишь курсантом, а не преподавателем.
Началось все с того, что один из самолетов северной авиаразведки в результате неисправности был вынужден сесть на вынужденную посадку в одном из малоизученных районов. Срочно отправленная на его поиски партия во главе с опытнейшим проводником Федором Архиповым (сыном знаменитого Калины Архипова — лучшего знатока Чуна и Мончетундры) сумела обнаружить место аварии. Но из всего экипажа в живых к тому времени остался лишь радист Бурмистров, который к тому же находился на грани безумия. Он нес какую-то чушь о вышедших из-под земли призраках, которые якобы убили его товарищей. Спасатели попытались разыскать тела погибших и натолкнулись неподалеку на гигантский каменный лабиринт в виде спирали. Федор Архипов наотрез отказался идти внутрь, заявив, что «там живет смерть и ее нельзя тревожить». Но руководитель поисковой партии поднял его на смех и, взяв с собой еще двоих человек, отправился обследовать это загадочное место. Ждали их всю ночь, но на утро из лабиринта выполз лишь один из мужчин. Он был сильно изранен и обожжен. Попытки расспросить его ни к чему не привели — через несколько минут несчастный умер. Из раны на груди удалось извлечь обломок странного камня, представлявший собой кусок наконечника стрелы. Но это уже удалось выяснить в Москве известному археологу Нине Гуриной, а тогда все остальные члены спасательной экспедиции, бросив палатки и большую часть снаряжения, панически бросились прочь. Впоследствии они рассказывали, что на всех присутствующих обрушилась волна ужаса, которую невозможно было перенести.
Вот тогда-то и вспомнили, что во время экспедиции Барченко в 1922 году ее участники нашли таинственный вход в подземелья, куда не смогли проникнуть, потому что тоже, якобы, были охвачены внезапным приступом ужаса.
Но профессор Барченко наотрез отказался хоть как-то комментировать происходившие тогда события. Это и некоторые другие факторы привели к тому, что ученый был арестован и через некоторое время расстрелян. Уже в тюрьме он создал свой знаменитый труд «Введение в методику экспериментальных воздействий энергополя», который стал настоящим откровением для всех «красных магов». Вместе с профессором были репрессированы и многие его соратники и просто исследователи Севера: Куплетский, Алымов и многие другие. Под зачистку попали даже далекие, казалось бы, от науки люди — такие, например, как поэт Клюев, который имел несчастье интересоваться загадкой Гипербореи. У него, кстати, изъяли уникальную берестяную книгу «Перстень Иафета», где рассказывалось о черемисах — народе, вышедшем, якобы, из легендарной прародины человечества.
Спустя многие годы Виктор не раз задумывался над тем — повезло ему или, наоборот, стало проклятием участие в той экспедиции. С одной стороны, благодаря ей он оказался вовлеченным в головокружительные события, которые изменили всю его жизнь. С другой же стороны… А нужно ли это было ему?!
Но тогда молодой комсомолец был безумно счастлив тем, что на него обратили внимание. Он не понимал, что во многом выбор пал на него по той простой причине, что большая часть его наставников отказалась предоставить потаенные знания на «благо мировой революции» и заплатила за это своими жизнями. Не помогли даже сверхъестественные, по меркам обычного человека, навыки — на службе Страны Советов были уже свои заботливо выращенные рерихи и барченко. «Идеологически правильно» воспитанная, молодежь и раньше с известным подозрением относилась к «старорежимным» наставникам. А ну, как учат неправильно или не всему?! И потом, неужто они — передовой отряд революционного пролетариата, которому доверили идти в авангарде самого мощного из боевых формирований могучей Красной Армии, сделают что-нибудь хуже, чем эти… «бывшие»? Да только разрешите нам проявить себя, и мы заставим содрогнуться весь мир ради величия революции! Так что когда старшекурсников тайно собрали в актовом зале и объяснили всю гнусность поведения некоторых представителей преподавательского состава, то эти слова упали на благодатную почву! И рванулись юные колдуны, словно свора охотничьих псов, спущенная с поводка.
И вот уже растерянно щурит близорукие глаза добрейшая Анна Владимировна Белоусова, не понимая, как ее питомцы, в которых вкладывала она всю душу, могут так безжалостно и бесцеремонно ломать волю наставницы с помощью ею же показанных формул преобразования психической энергии. Разве думала она — одна из учениц самой Блаватской, что эти величайшие знания вместо помощи человечеству могут быть столь страшным оружием?
Наивная…
И зло сплевывал кровь из разбитой «воздушным молотом» губы Сергей Виноградов, обстоятельный и неспешный исследователь перемещения живой материи на дальние расстояния, загнанный в маленькую беседку посреди усадебного парка. Он не собирался дешево продавать свою жизнь и отвечал ударом на удар также четко и аккуратно, как проводил свои эксперименты.
Но противников так много…
И торопливо бросал в огонь листки с самыми важными расчетами профессор Надельсон: смешной добродушный толстячок — один из лучших специалистов по работе с энергией воды. Он понял все, когда случайно поймал злой, прицельный взгляд своего ассистента. Профессор знал, что отмолчаться не получится — это только в ура-патриотических кинолентах доблестные революционеры смеются в лицо своим палачам. В жизни же все страшнее и проще — на Лубянке говорят, если надо, даже трупы. И лучше надеяться на свой старческий склероз, чем на непрофессионализм следователей.
Правильно, кстати, думал…
И торжествующе ревели в том же актовом зале после успешного завершения операции молодые, но уже попробовавшие крови врагов, «красные маги». Судьба забросила их на самую вершину и теперь они, именно они стали не учениками, но наставниками, которым партия доверила свою величайшую тайну.
Но обо всем этом, как и о многом другом, Виктор задумался гораздо позже, когда попал в число посвященных в «малыя и большие тайны», а тогда он с энтузиазмом исследовал загадочный лабиринт, стараясь проникнуть в его тайны. И именно ему удалось это сделать: в один из дней юноша сумел нащупать слабое место в каркасе защитного операнда и разрушить охранный полог.
В самом сердце лабиринта открылось место, которое для простоты было названо «капищем». Именно в нем участники экспедиции обнаружили ключ к тайне исчезновения гиперборейцев. Оказалось, что легендарный народ ушел в некое место вне этого мира. А самым поразительным было то, что «стартовая площадка» находилась в Москве, под Боровицким холмом!
Результаты экспедиции были доложены лично товарищу Сталину. Вождь народов немедленно приказал начать поисковые работы в столице. Тем более, что весьма удачно совпало с этим ведущееся в Москве строительство метрополитена. А уж то, что для успешного проведения изысканий понадобились (Виктор, помнится, тогда впервые в жизни напился до невменяемого состояния!) человеческие жертвоприношения, и подавно нисколько не остановило вождя. «Пусть "враги народа" смертью искупят хоть малую часть своей вины перед советским народом!» — мрачно изрек он, посасывая трубку.
В принципе много жертв не требовалось, но нарком Ежов, упиваясь своей властью и стараясь угодить Сталину, срочно «перенацелил» успешно действовавший к тому времени конвейер смерти в новом направлении.
Нет, сначала участники исследования были даже рады тому, что не знают нужды в человеческом материале. Некоторые из наставников, которые были причастны в свое время к «Российскому евгеническому обществу» даже попытались, было, восстановить под шумок часть из своих прежних, прикрытых сейчас программ, но были безжалостно остановлены и быстро пополнили собой ряды жертвенных баранов.
А вот дальше начались заминки: молодежь, оказавшаяся теперь во главе эксперимента, переоценила свои силы. Все-таки крепкой, фундаментальной базы получить она не успела и нахваталась лишь азов.
Пытаясь исправить положение, молодые «маги» пошли на массовые жертвоприношения, стремясь проломить стену меж мирами голой энергией, словно тараном. Не удалось… «Работы» зашли в тупик.
И вот тогда пробил звездный час Вити Плужникова! Проведя не один день в тиши секретных библиотек и лабораторий, он сумел создать качественно иной механизм работы со временем и пространством. Для этого понадобилось свести воедино весь имеющийся опыт тибетских колдунов, сохранившиеся обрывки знаний гиперборейцев, результаты исследований своих сгинувших в расстрельных камерах и на жертвенном алтаре учителей и наложить данные иностранных «колдунов» (пришлось даже выпросить у Сталина разрешение на тайный контакт с графом Вронским — личным астрологом Гесса!).
Результат превзошел все ожидания — экспедиция сумела открыть дорогу в Город! Нет, Городом-то эта «новая реальность» стала гораздо позже — тогда перед первопроходцами предстала безлюдная и безжизненная местность с бесформенными руинами давно разрушенных строений, покрытая пеплом и белыми, «питерскими» ночами-днями.
…А воспоминания о том, что для достижения цели понадобились жизни не одного десятка ребятишек, Виктор старательно прогнал прочь — в конце концов, их родители ведь были врагами народа, верно?..
…Сначала была построена небольшая научная станция, подобная тем, что дрейфовали со льдами возле Полюса. Она, конечно, никуда не плыла, да и климат был гораздо более мягким.
Дальше был первый серьезный успех — исследователи обнаружили минерал. Именно из него был сделан тот самый наконечник стрелы, что оборвал жизнь незадачливого спасателя внутри лабиринта. Виктор, кстати, так и не смог разгадать эту загадку: кто убил дерзнувших войти в капище и куда затем этот таинственный кто-то делся? Пришлось ограничиться мыслью, что таким образом сработали оставленные гиперборейцами, перед исходом из нашего мира, сторожевые механизмы — ловушки. В анклаве же из этого минерала были в свое время построены все сооружения, которые сейчас обратились в руины. Встречался он и в паре заброшенных шахт.
Проблема изучения свойств загадочного минерала поглотила всех с головой. Тем более, что довольно быстро выяснилось — переработанный до состояния порошка, он является страшнейшим и невиданным до сих пор по своим свойствам отравляющим веществом. Товарищ Сталин, когда узнал об этом, немедленно подписал секретный указ о начале строительства на территории анклава добывающего и перерабатывающего предприятия. И хотя «маги» возражали против обширного переселения людей на эту территорию до полного выяснения всех обстоятельств, связанных с исчезновением отсюда гиперборейцев, а также с изучением всех свойств новой реальности, работы начались — СССР готовился к большой войне, и требовалось новое, не имеющее аналогов в большом мире, оружие.
В этот момент и произошла первая встреча с существами, которых в дальнейшем стали называть «призраками».
Началось все с того, что в городке стали находить по утрам людей (как правило, из числа строителей), имевших весьма и весьма отдаленное сходство с человеком. Скорее уж их можно было бы назвать «зомби» — разум, воля и энергия живого человека у них отсутствовали напрочь. Правда, следует отметить, что в отличие от персонажей имевшихся уже тогда западных кинематографических фильмов ужаса, вреда окружающим эти несчастные не наносили. Скорее, их можно было сравнить с получившими возможность двигаться растениями — настолько они были вялые и апатично-равнодушные ко всему.
Первыми тревогу забили обеспечивающие режим секретности чекисты. Им и так приходилось из кожи вон лезть, чтобы обеспечивать доставку на строительство достаточного количества надежных людей, а здесь такое! Они даже заподозрили во вредительстве молодых ученых — из них то, мол, никто не пострадал. Но спешно проведенное следствие не смогло установить вины «красных магов», а выбивать из них признания под пытками запретил лично Берия, сменивший к тому времени на посту главы НКВД ставшего ненужным Ежова.
Лаврентий Павлович вообще очень живо интересовался ходом и работ, и исследований. Виктор даже проводил с ним своего рода блиц — уроки, на которых передавал все те знания, которыми владел сам. По некоторым признакам он был склонен думать, что Берия, в свою очередь, транслирует полученные навыки непосредственно вождю, но выяснять это точно Плужников счел небезопасным.
Тем не менее, случаи превращения людей в зомби продолжались, и руководители проекта не собирались с этим мириться. Ими, в свою очередь, был предпринят ряд мер, которые должны были установить подлинные причины этих загадочных явлений.
В частности на всей территории станции были организованы ночные дежурства, с обязательным привлечением в состав патруля кого-нибудь из обладающих навыками психоэнергетического воздействия на реальность.
Первая встреча с призраками стала подлинным кошмаром. Патрульные погибли, а Читающий, который был с ними, едва не сошел с ума. Когда утром его нашли возле трупов товарищей, он сидел на земле, обхватив голову руками, и монотонно бормотал формулы Высшей защиты. Ведущим «магам» с трудом удалось пробиться через установленные им барьеры. Пришлось даже аккуратно погасить его сознание и погрузить несчастного в состояние искусственного летаргического сна.
Лучшие из специалистов, умеющих сканировать психоматрицу человека, несколько дней работали с ним, стремясь выудить в искаженном ужасом сознании необходимые сведения. В конце концов, это удалось сделать.
Сначала мысль о том, что какие-то нематериальные субстанции способны откачивать жизненную энергию человека, вызвала панику. Правда, Довольно быстро установили, что посвященные в тайны Мастерства вполне способны противостоять призракам. Но как обеспечить безопасность обычных людей, привлеченных к проекту? «Магов» было не очень много, да и нужны они были отнюдь не в качестве охранников.
Дело зашло в тупик — продолжать строительство дальше было невозможно, а найти управу на все более наглеющих призраков (они стали нападать на людей уже и посреди бела дня) пока не удавалось. Скрепя сердце высшие руководители партии, курировавшие проект отдали распоряжение эвакуировать всех, не обладающих навыками защиты людей, из Города. На территории анклава осталась лишь горстка «магов», которая лихорадочно пыталась найти средство для прекращения агрессии со стороны коренных обитателей этого мира
Кстати, одно время велась довольно бурная дискуссия по поводу того, стоит ли считать призраков аборигенами этих мест или же это некие охранники данной реальности. Приглашали даже специально группу археологов, которые проводили в руинах научные изыскания, пытаясь найти какие-нибудь источники информации, которые позволили бы пролить свет на историю анклава. Но все их усилия оказались тщетны — среди оплывших, словно от воздействия высочайших температур, остатков загадочных сооружений (археологи элементарно не смогли установить, что это были за здания — дома, крепости или нечто другое) не удалось найти ни одного документа, рисунка или какого-нибудь другого информационного памятника от исчезнувших неведомо куда прежних обитателей. Также не нашлось никаких указаний на то, какая судьба постигла ушедших этой дорогой гиперборейцев. А ведь «красные маги» точно знали, что их путь пролегал через этот мир. Правда, были обнаружены огромные подземелья, явно выстроенные не человеческими руками, но на их исследования уже не хватило ни ресурсов, ни специалистов — призраки развязали настоящую бойню, и люди вынуждены были уйти в глухую защиту.
Волей-неволей работы пришлось свернуть. Немногочисленные исследователи-наблюдатели продолжали попытки войти в контакт с призраками или научиться закрывать от них обычных людей. Некоторым «магам» удавалось войти в кратковременный ментальный контакт с агрессорами, и возникла было надежда, что удастся как-то с ними договориться, а дальше, чем черт не шутит, даже поставить их на службу советскому народу. Но… это так и осталось лишь мечтами — проклятые создания буквально дышали злобой и ненавистью ко всему живому, а отдельные успехи были скорее исключениями, подтверждавшими общее правило — мирное соседство с «призраками» пока невозможно.
Попутно изучали и таинственный минерал. Виктор, отвечавший в то время за поддержание устойчивого канала связи Города с внешним миром, не был в курсе всех результатов научных экспериментов, но через некоторых из своих прежних однокашников знал, что и в этой области «маги» столкнулись с определенными трудностями. В частности, неприятным сюрпризом для всех явился тот факт, что в первозданном виде минерал не удавалось переместить через границы реальности. Даже малая его часть при попытке перемещения распадалась и превращалась в обычный, никому не интересный песок (Плужников мог лишь восхищаться умениями гиперборейцев, которые как-то решили эту проблему). Соответственно, перерабатывать его для нужд наркомата вооружений можно было лишь на территории анклава, а в нем мешались враждебно настроенные призраки, которые не давали закончить строительство перерабатывающего завода. Получался замкнутый круг…
А потом грянула война, и всем стало не до загадок замкнутого мирка. Большая часть «магов» была призвана на военную службу, и штат научно-исследовательской станции сократился вообще до мизера.
Виктор оказался в составе специального подразделения НКВД, которое занималось разведывательно-диверсионной деятельностью в тылу гитлеровских войск. Все, что он успел сделать для Города на тот момент, так это обучить в спешном порядке одного из желторотых мальчишек, досрочно выпущенных из спецшколы, способам поддержки канала доступа в анклав через секретную ветку метро. Да-да, еще в конце тридцать девятого года Плужников сумел разработать и внедрить в жизнь операнд, который придавал магические свойства обычной железной дороге, берущей свое начало под Боровицким холмом, с места «старта» гиперборейцев, и заканчивающейся прямо на территории Города. В свое время это явилось весьма серьезным успехом и позволило перебрасывать в анклав значительное число людей без соблюдения сложных ритуалов и жертвоприношений. Плужников даже был удостоен за эту разработку ордена «Знак Почета».
Воевал Виктор честно. Дважды был ранен, получил несколько правительственных наград. О Городе и его загадках вспоминал редко — не до того было. К тому же в сорок четвертом году его группа столкнулась на Украине с представителями «Ананэрбе», проводившими там некие секретные изыскания, и противодействие им потребовало напряжения всех сил — и физических, и умственных, и магических. В этой тайной войне полегло немало друзей Виктора.
Потом были головокружительные акции на территории Германии, лихие рейды по старинным немецким замкам в поисках архивов тайных немецких обществ, незаметные для широкой общественности «обмены любезностями» с секретными подразделениями англо-американских сил особого назначения (на память о них Плужников получил ветвистый шрам на грудь и орден Ленина… Но каков был тот колдун-негр с лычками штаб-сержанта!) и многое — многое другое, о чем свидетельствовали лишь сухие строки рапортов и донесений, надежно скрытых в бронированных сейфах спецхранов.
День Победы Плужников встретил подполковником, командиром группы, что подчинялась непосредственно Берия. Вот тут-то вновь всплыл полузабытый уже за эти годы Виктором Город. Когда советская военная разведка получила окончательные данные об американском атомном оружии, перед советским руководством встал вопрос о необходимости надежного убежища на случай военного конфликта со вчерашними союзниками, вооруженными ядерной дубиной. И кто-то сообразил, что анклав, с его уникальным месторасположением является сверхзащищенным убежищем!
Шестеренки сложнейшего механизма государственного управления неслышно провернулись, и довоенный проект обрел второе дыхание. К этому времени был найден довольно эффективный способ защиты от смертельно опасных для обычных людей призраков. Одна из сотрудниц исследовательской станции, которая находилась на территории анклава, Гульнара Филатова, сумела сопоставить деятельность энергетических вампиров со свойствами того самого минерала, который ранее считался лишь сырьем для боевого отравляющего вещества. Оказалось, что при специальной его обработке можно получить стекло, позволяющее видеть эти нематериальные субстанции. Это приспособление было названо «устройство обнаружения сублимированной эманации» (Устройство ОСЭ). Но Гульнара на этом не успокоилась и продолжила исследования. В короткий срок она, совместно со своим мужем Дмитрием, отвечавшим за безопасность станции, разработала оружие и спецбоеприпасы, позволявшие уничтожать «призраков». Это оружие было основано на эффекте световой вспышки. При попытках фотографирования призраков было замечено, что «объекты» весьма «болезненно» реагируют на фотовспышку. Путем подбора соответствующей смеси удалось добиться полного уничтожения призрака световым пучком. Под новый боеприпас срочно переделали пистолеты-пулеметы Судаева. Для обычных же людей теперь изготовлялись (в небольшом правда количестве) особые защитные амулеты, которые закрывали их обладателей от внимания атакующих энерговампиров.
Интересно, что при появлении этих средств наметился определенный перелом в поведении призраков. Нет, большая их часть по-прежнему старалась всеми силами уничтожить пришельцев, но некоторые из них ни много ни мало сами начали пробовать установить контакт с «магами» и даже с обычными людьми! Причем, что самое интересное, особый интерес у призраков вызывали дети — с ними они пытались общаться с наибольшим стремлением. Филатовы испытали настоящий шок, когда их маленький сын пришел однажды домой вместе с переливающимися всеми красками радуги облаком. Дмитрий схватился, было за спецавтомат, но Ванюшка отчаянно заревел и бросился на защиту нового «друга».
В последствие было совершенно точно установлено, что дети могут не только общаться с призраками, но и, в определенной степени, даже отдавать им команды. Уже к концу войны Город стал потихоньку расти, а на его территории была создана особая детская школа. Большого размаха до поры, до времени, все это не имело — шла война, и ресурсы страны шли на снабжение сражавшихся армий. К тому же образовался жуткий кадровый дефицит наставников, ведь большая часть «магов» воевала. Они гибли в боях, умирали от ран, пропадали без вести, как и обычные советские люди (так, например, страшным ударом в критические дни 41-го стала гибель спецшколы — курсанты и преподаватели в неразберихе и суматохе тех дней были брошены в бой, словно обычная воинская часть, и полегли почти все, защищая столицу). И отсиживаться в тылу многие из них считали просто недопустимым. Потребовалось даже особое указание Сталина, который уже мыслил категориями послевоенного времени, чтобы отозвать часть посвященных из действующей армии и возобновить исследования анклава.
Виктор появился в Городе в начале сорок шестого года. Поначалу, окунувшись в давнишнюю, но столь памятную по воспоминаниям молодости атмосферу, он с огромным энтузиазмом включился в работу. Но постепенно верх в нем стали брать неудовлетворенные амбиции. В самом деле, с какой стати он — герой войны, кавалер многочисленных орденов, доверенное лицо самого Берии должен проводить уроки для сопливой ребятни или вычерчивать схемы подземных лабиринтов наравне с молодыми «магами»? Ко всему прочему, Плужников отнюдь не всегда назначался на ведущие роли — он не владел в полном объеме информацией по текущему положению дел в Городе и поэтому вынужден был терпеливо сносить указания какого-нибудь желторотика, который всю войну просидел в этом мире.
Сыграл свою роль и тот факт, что прежний «патрон» Плужникова — Лаврентий Берия — занимался теперь проблемами создания атомного оружия и в дела анклава вникал постольку, поскольку они касались его нынешней сферы интересов. Виктор, который попробовал было обратиться к нему с просьбой о переводе, получив весьма чувствительный разнос («…Работать надо там, где ты поставлен!»), пришел в ярость и затаил обиду на бывшего начальника. Конечно, меряться с ним силами в открытую было форменным самоубийством, но вот улучить момент и вцепиться в горло… А ждать Плужников научился очень хорошо. Тем более, что он прекрасно понимал: вождь народов, увы, не молодеет и уже сейчас начинается пока еще мало заметное, хм, «шебуршание», что ли, в среде потенциальных преемников. Значит, надо было уловить нужный момент и примкнуть к той стороне, которая имела бы больше шансов на победу.
Определившись, таким образом, с долгосрочными планами, Виктор начал выстраивать и претворять в жизнь планы ближайшие. Осторожные беседы с сослуживцами, прикидки на предмет использования уникальных особенностей анклава в грядущей внутрипартийной борьбе, проталкивание на ведущие роли «своих» людей и т. д. и т. п.
В это время, не афишируя своей деятельности, Плужников стал активно готовить в изучаемых его группой подземельях своего рода секретную базу. Собственно, делал он это исключительно впрок, на всякий пожарный, прекрасно осознавая, что события могут пойти самым неожиданным путем и лучше быть готовым ко всему. Тем более, что сделать нечто большее он все равно был пока не в состоянии — проект был по-прежнему сверхсекретным и частые путешествия из Города в Москву не разрешались.
Со временем Плужникову удалось собрать вокруг себя группку таких же недовольных своим нынешним положением, как и он сам. Это были и «маги», и обычные люди, работающие на строительстве и его обслуживании. Виктор, прошедший жесткую разведывательную выучку во время войны прекрасно знал, что информации мало не бывает.
Сам он, правда, предпочитал действовать в большинстве случаев через доверенных лиц, вполне резонно опасаясь возможности засветить себя перед органами негласного контроля МГБ. Особенно опасным он считал полковника Макарова, который, по сути, был главной фигурой среди надзирающих за реализацией проекта. Подчинялся он непосредственно генералу Сазыкину, который «вел» операцию в целом.
И здесь Виктору повезло! В Город с семьей был переведен подполковник Айвазов, назначенный одним из заместителей Макарова. Рефат Маметович отвечал за организацию и проведение практических испытаний боевых отравляющих веществ, созданных на основе минерала.
Все бы ничего, но Макаров весьма активно стал ухаживать за женой Айвазова, ничуть не смущаясь присутствием мужа и маленького ребенка. Банальная, в общем-то, история, но от этого она не теряла свою остроту. Виктор же, смекнув, что на конфликте можно получить определенную выгоду для своих планов, предпринял ряд шагов по сближению с Айвазовым. Скоро они стали просто-таки закадычными друзьями. И теперь Плужников имел доступ практически ко всем данным о ходе работ и исследований в анклаве.
Мешал, правда, тот факт, что Рефат Маметович, как всякий восточный человек, весьма бурно реагировал на поведение Макарова. Виктору с трудом удавалось сдерживать его — Айвазов буквально рвался разобраться с обидчиком и готов был пойти для этого на что угодно. Пару раз дело едва не дошло до стрельбы. Плужникову даже пришлось применить кое-какие из своих паранормальных навыков для того, чтобы урегулировать ситуацию.
А потом умер Сталин… Виктор, который был в курсе ряда совершенно закрытых для обычных людей тем, знал, что вождь всерьез был озабочен проблемами бессмертия (и институт геронтологии академика Богомольца был лишь ширмой для этих работ). Но знал он также, что девяносто девять процентов из того, что докладывали вождю, было «пустышкой». А вот тот самый один процент, который реально мог бы помочь, находился в руках именно у Плужникова, и он им ни с кем делиться вовсе не собирался!
…Дело было вот в чем: работая в подземельях анклава, Виктор обратил внимание на то, что, поднимаясь на поверхность, он испытывает приступы головокружения, тошноты и ослабления магических способностей. Со временем они, конечно, проходили, но при этом он отмечал какой-то неестественный скачок в старении организма: резко появлялись морщины, седели волосы и так далее.
Как и любой человек в таком положении, Плужников испугался. К тому же врачи, к которым он обратился, лишь бормотали нечто невразумительное и стыдливо пожимали плечами. Лишь один из них, занимавшийся изучением последствий воздействия ОВ на основе минерала на человеческий организм неуверенно отметил некоторые параллели. Но в ответ на попытку Виктора узнать об этом более подробно, он моментально замкнулся, сослался на действующий режим секретности и быстро свернул разговор, предложив напоследок обратиться к Макарову.
Полковник же, в ответ на жалобу, лишь отмахнулся от него, словно от назойливой мухи:
— Тебе что, делать нечего? — раздраженно спросил он у Виктора. — Ишь, благородная девица выискалась — пара морщинок у него новых появилась! Да у меня от вашего нытья их уже полным полно, и я не жалуюсь!.. Руки-ноги целы? Вот идите и работайте!
Плужников ушел, но в незримый счет, который он намеревался когда-нибудь выставить Макарову, была вписана еще одна строка.
Не желая сидеть сложа руки и дожидаться горького конца, Виктор с головой ушел в решение этой проблемы. Он постарался припомнить все, что узнал в спецшколе, поднял собственные наработки, исподволь расспрашивал коллег, сутками пропадал под землей.
Все же он был талантливым человеком — спустя некоторое время ему удалось добиться успеха: Виктор сумел выяснить, что в подземельях, расположенных под Городом концентрация минерала в виде вкраплений в стенах, полах и потолках пещер весьма и весьма значительна. Промышленная добыча его здесь была невыгодна — слишком малы были размеры кристаллов и потому при первом обследовании на них не обратили особого внимания.
Плужников же обнаружил, что во всех пещерах и гротах минерал складывается в узор, представляющий из себя право— или левостороннюю спирали! В силу гигантских размеров подземных сооружений сразу это в глаза не бросалось, а вот при более подробном изучении предстало перед Виктором ошеломляющей, завораживающей картиной. Причем, что любопытно, Плужников не мог не отметить тот факт, что спирали эти как две капли воды были похожи своей формой на ту, которую обнаружили в тридцатые годы на Кольском полуострове. Собственно, ведь и для него самого с нее началось путешествие в Город.
А дальше пошло еще интереснее. Проведя ряд экспериментов с «добровольцами», (в роли которых были использованы немецкие военнопленные, участвовавшие в строительстве), «маг» установил, что в пещерах с правосторонней спиралью состояние человека улучшается, а организм словно консервируется. Нет, конечно, и здесь требовались и вода, и питание, и сон, но внешне наблюдаемый никак не менялся!
Был, правда, и отрицательный момент. Точнее, два: во-первых, это срабатывало только при постоянном нахождении подопытного в соответствующей пещере или гроте, и второе — длительное пребывание в помещении с закрученной в противоположном направлении спиралью неизменно приводило к катастрофически быстрому старению всего организма и смерти:
Как было не вспомнить о том, что еще при разработке методик прорыва в иную реальность «маги» столкнулись с необходимостью получения огромного количества жизненной энергии. Решена была эта проблема весьма остроумно: в схему строительства метрополитена заложили принцип гигантского кольца с противоположными друг другу направлениями движений поездов — по внутреннему в правую сторону (если посмотреть сверху), а по внешнему — в левую. Классические «солнцеворот» и «посолонь», которые удачно совпали с месторасположением и застройкой Москвы.
Тысячи москвичей и гостей столицы и не подозревали, что им отведена роль «живых аккумуляторов», которые должны, по задумке «магов», помочь в достижении великой цели. В анклав-то удалось пробиться, ограничившись многочисленными жертвоприношениями, но вот дальше…
А дальше все застопорилось. Невзирая на гневные окрики из Кремля у «магов» ну никак не получалось открыть дорогу в иные реальности. Но ведь они же явно имелись — следов долгого пребывания гиперборейцев в анклаве так и не сумели найти? Значит, они или ушли дальше или вообще никогда не были в этом «кармане» реальности, а сразу перешли из нашего в качественно иной слой реальностей.
Сложно было сказать, почему «красных магов» преследовали неудачи. Скорее всего, как думал Плужников, в их распоряжении были лишь жалкие отрывки тех великих и грозных знаний, которыми обладали гиперборейцы. Все-таки человечество ушло в своем развитии по иной дороге, отбросив по пути то, что сочло лишним. В принципе, ведь и деятельность Виктора и его коллег тоже нельзя было в полной мере счесть чистым оккультизмом или магией. В своей «работе» они старались использовать новейшие достижения науки, а там, где это сделать не удавалось, хотя бы в названиях подчеркнуть свою принадлежность к новой эпохе и противопоставить себя «мракобесию и шарлатанству». Именно поэтому вместо «маг» говорили «оператор энергетического поля» (правда, большее распространение получило все же энигматор — от латинского «энигма» — тайна, здесь — обладатель тайных знаний); отсюда — не «заклинание», а «операнд» и, соответственно, «построить операнд»; не Сила, а энергия и т. п.
Но, страшась обвинения в «колдовстве», они, похоже, отбрасывали вместе с этим какую-то важную часть наследия предков. И эта самая часть мстительно ставила шлагбаум на пути к достижению всеобъемлющих знаний.
Впрочем, сам Виктор никогда не боялся обращаться к копиям древнейших летописей, записям фольклорных экспедиций (звучит смешно, но благодаря одной малоизвестной легенде-сказке ему удалось вырваться из немецкого окружения в 42-ом, на Кавказе) и пухлым средневековым трактатам по магии и алхимии. Возможно, во многом именно из-за этого ему и улыбалась чаще, чем другим ветреная проказница Удача?
Так или иначе, но претворить блестяще задуманный план в жизнь не удалось. Сначала вмешалась война, и о строительстве метро пришлось забыть до лучших времен. А после ее окончания, когда работы возобновились, в силу все того же жесточайшего кадрового голода, который испытывали энигматоры, придание каждой станции свойств аккумулирования и передачи изъятой у москвичей жизненной энергии шло чрезвычайно медленно. Ленинградские партийные бонзы пробовали было перехватить пальму первенства у столицы, обещая Сталину организовать все значительно быстрее, но вождь усмотрел в этом попытку вырваться из-под его власти и устроил для всех посвященных в правила игры показательную «порку». Высшие партчиновники Северной Пальмиры либо скоропостижно умерли, либо сгинули в лагерях, а рядовые исполнители получили жесточайший разнос. Виктор, помнится, с сочувствием читал настоящие материалы по так называемому «ленинградскому делу» в секретном бюллетене. С одной стороны, ему было жалко коллег, с другой — на кой хрен они вообще высунулись? А уж тем более потянули за собой людей совершенно случайных и виноватых лишь в том, что они где-то случайно прикоснулись к запретной области знаний или просто оказались знакомы не с тем, с кем было нужно?..
Результаты исследований подземелий поставили Виктора перед выбором — оставить все как есть или уйти вниз, обосноваться в тайно подготовленном убежище и значительно продлить срок своей жизни. Насколько значительно? Да он и сам не знал, а проведенные эксперименты не давали, к сожалению, ответа на этот вопрос.
И тот, и другой вариант развития событий имели как плюсы, так и минусы. С одной стороны, на кону было практически бессмертие, а с другой — своего рода «жизнь джинна в лампе» — ведь чем дольше человек пребывал в загадочных пещерах, тем больше был размер «отката». То есть стоило ему подняться, скажем, через год, наверх, и он мог превратиться в иссохший скелет за считанные мгновения.
Плужников мучился сомнениями. Его деятальной, честолюбивой натуре вовсе не улыбалось провести остаток длинной (очень длинной!) жизни в добровольном заточении — ему хотелось признания, славы, а самое главное — власти! А какая, посудите сами, может быть власть у скрытого в темноте подземных гротов человека? Нет, разумеется, если бы Виктор поделился результатами своих наблюдений с начальством и они попали бы на стол к товарищу Сталину… Только с тем же успехом можно было вместо благодарности получить пулю в лоб, во избежание утечки информации! Сыграла свою роль и обида Плужникова на своих прежних руководителей — он промолчал.
В рапорте, поданном им полковнику Макарову, Виктор представил дело исключительно в негативном плане. Он настаивал на отказе от дальнейших посещений подземелий, аргументируя свои выводы примерами многочисленных смертельных исходов среди подопытных немецких военнопленных. То, что это взаимосвязано с направлением вкраплений минерала на стенах, а уж тем более, вопрос о «консервации» организма, осталось за кадром.
Пришлось, правда, устроить паре-тройке своих помощников несчастные случаи и, чтобы ситуация с лабиринтами не получила должного освещения, добиться перевода за пределы анклава нескольких участвовавших в опытах ученых.
Монополию же на бессмертие Виктор решил пока приберечь и воспользоваться ей лишь в крайнем случае (а таковым он решил считать прямую угрозу для своей жизни)…
После смерти вождя потаенная борьба за власть усилилась. Во всех эшелонах власти страны происходили события, которые свидетельствовали о том, что именно в это время решается вопрос о том направлении, в котором продолжит свое развитие СССР.
Еще вчера казавшиеся сплоченными коллективы рассыпались на группы и группки, которые отчаянно враждовали, интриговали, заключали союзы и тут же их нарушали, боролись вместе со всеми и против всех. Руководители всех уровней словно бы стремились реализовать весь свой потенциал какой-то животной, звериной борьбой за власть; возможность которой у них отсутствовала при Сталине. Ведь тогда речь шла в большей степени об элементарном выживании, а не об удовлетворении амбиций.
В этой ситуации Плужников оказался в своей стихии. Он некоторое время выжидал, составляя собственное мнение о том, к какой из группировок следует примкнуть. Ему было что предложить, и он хотел получить за свой товар максимальную цену.
Берия и его окружение отпали сразу — чувство обиды продолжало жить в душе Виктора. Да и видел он, что положение внешне несокрушимого и грозного министра на самом деле отнюдь не столь прочное, как могло показаться со стороны. Значительная часть партаппаратчиков ненавидела его и мечтала втоптать в грязь. До поры до времени они вынуждены были терпеть Берию, собираясь с силами и перегруппировывая свои ряды.
Нельзя сказать, что они слишком импонировали Виктору, но, по здравому размышлению, он пришел к выводу, что ему придется встать под их знамена — еще какой-то значимой силы он не увидел.
Старательно маскируя все свои действия, Плужников через одного из своих доверенных людей вышел на Микояна. Хитроумный Анастас Иванович, про которого говорили, что он может пройти в самый сильный дождь по двору меж водяных струй и остаться сухим, сразу оценил, какой воистину царский подарок делает ему невзрачный подполковник.
Но Микоян не был бы Микояном, если бы решил сам извлечь выгоду из данной ситуации. Он немедленно связался с Хрущевым и изложил перед ним открывающиеся перспективы. Сначала Никита Сергеевич никак не мог вникнуть в объяснения Плужникова: все эти «байки рыночных шутов», как он сгоряча обозвал энигматоров, казались ему бредом. Сталин в свое время не подпускал его к деятельности этого сверхсекретного направления советской науки и теперь в общем-то уже пожилому человеку было весьма сложно поверить в чудеса. Пришлось устроить ему тайную поездку в Город и продемонстрировать кое-какие эффектные штучки из арсенала «красной магии».
Хрущев был потрясен. А слегка отойдя от увиденного, он буквально засыпал Виктора вопросами, ответы на которые должны были помочь ему вскарабкаться на самую вершину политического Олимпа.
Плужников по мере сил удовлетворил его любопытство. Более того, он предоставил в распоряжение Никиты Сергеевича нескольких офицеров, владеющих энигматорикой и ранее входивших в состав его фронтового спецподразделения. В свое время Виктору пришлось затратить колоссальные усилия, чтобы обосновать необходимость возвращения части бывших подчиненных под свое командование, но зато теперь у него была небольшая гвардия преданных ему лично людей, которые прошли огонь и воду.
Сказать по правде, Хрущева больше всего волновал только один вопрос — смогут ли энигматоры нейтрализовать Берию? Теперь, когда перед ним открылась неизвестная доселе сторона жизни Советского Союза, Никита Сергеевич всерьез начал волноваться за исход задуманного им переворота: а ну как Лаврентий применит что-нибудь «эдакое»?!
И его опасения были не напрасны — один из офицеров группы Плужникова — капитан Фомин — случайно встретился с бывшим сослуживцем, который ныне состоял при Берии. В приватном разговоре «за рюмкой чая» он похвастался, что скоро его шеф получит в руки такую власть, что вся страна, а то и весь мир станут плясать под его дудку. Сотрудник Виктора осторожно задал несколько наводящих вопросов и выяснил, что речь идет ни много ни мало о том, что в исследованиях, связанных с детьми-сканерами произошел настоящий прорыв — им удалось, якобы, установить контакт с «призраками» и о чем-то договориться. О чем конкретно, капитан спрашивать не рискнул, справедливо опасаясь вызвать ненужные подозрения.
Плужников, получив это известие, заволновался. Он не очень хорошо был осведомлен о том, чем занимаются дети в спецшколах Города. Все его контакты с ними сводились лишь к тому, что он читал им лекции о методиках прорыва через реальности. Даже к ведению семинаров его не привлекали — на это были поставлены особые преподаватели.
В связи с этим все осторожные попытки Виктора получить хоть какую-то информацию самостоятельно или через сеть информаторов оказались тщетными. Хрущев, которому он сдуру доложил о вновь открывшихся обстоятельствах дела, впал в истерику: он почти час орал на Плужникова, требуя «немедленно узнать и доложить!».
Осторожные попытки успокоить его наталкивались на еще большее усиление ярости Никиты Сергеевича, за которой Виктор без особого труда мог видеть страх и растерянность. Хрущев откровенно боялся того, что Берия может оказаться обладателем какого-то грозного оружия, от которого не спасет ни самонадеянный Жуков с его хвастливыми заверениями, что армия-де в любую секунду разнесет все и вся на мелкие кусочки, ни Плужников с его малопонятной «магией».
Виктор едва-едва утихомирил Никиту Сергеевича, заверив, что у него все под контролем. На самом деле такой уверенности, конечно, не было, но Плужникову, откровенно говоря, надоела истерика высокого чиновника — пытливый ум работал над решением очередной головоломки, которую подбросила ему жизнь, а здесь какие-то идиотские требования, угрозы… Эх, если бы он не был так заинтересован в этом сотрудничестве! Но разве можно было рассчитывать скромному подполковнику (даже из подразделения с приставкой «спец») на то, что сильные мира сего по достоинству оценят его немалые таланты?! Нет, им надо было преподнести себя так, чтобы они считали его незаменимым и по-настоящему нужным человеком, а не очередной декоративной фигурой из многочисленной обслуги.
А ситуация тем временем неожиданно накалилась: по возвращении в Город Плужников зашел к Айвазовым, рассчитывая обсудить создавшееся положение с Рефатом Маметовичем. Кто ж знал, что тот в результате коварного плана Макарова убыл на полигон, а сам полковник заявился к Эль-мире Нуриевне, желая сломить наконец сопротивление гордой красавицы.
Виктору пришлось заступиться за честь дамы. Он рассчитывал легко справиться с Макаровым, который (он это знал доподлинно) не владел энигматорикой. В принципе было достаточно слегка пройтись по сознанию сластолюбца внушающим операндом.
Но не тут-то было! Адъютант (он же телохранитель) Макарова — незаметный старлей, который тихо сидел до поры до времени на кухне, — внезапно ударил по выстроенным Плужниковым формулам подавления воли и чувств мощнейшим контроперандом. Виктор даже не думал, что кто-нибудь из известных ему энигматоров способен на работу с энергиями столь высокого уровня. Лейтенант не только уничтожил все попытки внешнего воздействия со стороны подполковника, но, в полном смысле этого слова, принялся выворачивать наизнанку саму психоматрицу Плужникова, снося безжалостно все лихорадочно выстраиваемые им защитные барьеры.
Даже сейчас, когда прошло уже немало лет, Виктор со стыдом вспоминал, как позорно он тогда бежал. В тот момент ему было глубоко наплевать и на жену приятеля, и на собственную репутацию. В голове пульсировала лишь одна мысль, подавлявшая все остальные: «ЖИТЬ!! Любой ценой, но жить!»
Очухался он лишь в пещере. Неяркий свет причудливых узоров на стенах успокаивал, восстанавливал утраченное душевное равновесие, подзаряжал энергией истощенный чужой ментальной атакой разум.
Немного погодя Плужников привел себя в порядок и сумел трезво оценить происшедшее. Он проанализировал технику работы с операндами неизвестного старлея, саму их базисную структуру. Вывод получился неутешительный: Виктор столкнулся с проявлением неизвестных прежде методик. И это свидетельствовало о том, что полученные ранее сведения о том, что Берия и его люди вышли на качественно новый уровень энигматорики имеют веские основания.
Дальнейший план действий напрашивался сам собой: нужно было форсировать переворот! Тем более, что на руку заговорщикам играло то, что сейчас сам Лаврентий Павлович находился в ГДР. Плужников, правда, немного опасался того, что министр может вернуться оттуда в ранге обладателя еще более грозных навыков, чем прежде: по Управлению ходили смутные слухи, что в Германии обнаружена секретная лаборатория «Ананэрбе» и Берия-де решил сам лично ознакомиться с найденными в ней материалами непосредственно на месте.
Но, как говорится, пан или пропал! Плужников спешно отправился в Москву и добился приема у Хрущева. Виктор умело подвел импульсивного чиновника к вспышке гнева и, слегка поманипулировав его волей, добился принятия нужного решения — заговор вступил в активную фазу.
К Москве начали спешно перебрасываться армейские части. Некоторые горячие головы из числа заговорщиков стали даже требовать, чтобы поддержку им оказала дивизия реактивных бомбардировщиков, на что командир этой дивизии обложил всех матом и объяснил, что если его соколы нанесут ракетно-бомбовый удар по центру столицы, то Москва превратится в оплавленные руины. Хрущев, закусивший удила и все больше подминавший под себя явно растерявшегося Маленкова, заявил, правда, самодовольно ухмыляясь, что у него есть сверхнадежное убежище на этот случай, но все же оставил летчиков в покое.
Для Плужникова и его подчиненных это было горячее время: в стиле немецких диверсантов из знаменитого полка «Бранденбург», энигматоры-ренегаты начали наносить опережающие удары по своим вчерашним коллегам, которые на свою беду находились в тот момент в Москве и ее пригородах.
Лидеры готовящегося переворота очень боялись, что часть «красных магов» может пойти за популярным среди профессионалов спецслужб Берией. И поэтому «своим» энигматорам были отданы весьма четкие распоряжения: исключить даже вероятность развития событий в этом направлении. На практике это означало физическую ликвидацию не примкнувших к заговору «магов» — ведь обработанных Плужниковым модификаторов было сравнительно немного, и у них не было возможности отвлекаться на охрану пленных, которые могли пустить в ход свои неординарные способности.
Оперативные группы боевиков из подразделения Плужникова нападали на ничего не подозревавших «магов» и безжалостно убивали их. Виктор подгонял своих головорезов, повторяя снова и снова: «Нам некогда сейчас цацкаться с ними! Нам некогда переманивать их на свою сторону: дорога каждая секунда! И поэтому — убивайте, убивайте и еще раз убивайте — после разберемся: кто был правым, кто виноватым». (Был похожий случай в истории, когда некий священник сказал: «Убивайте всех. Бог на небе узнает своих!», но Плужников не знал об этом.)
Кровь полилась ручьями, которые неспешно, но вполне уверенно превращались в небольшую (пока!) речушку. И Виктор уверенно и спокойно помогал набираться сил этой страшной реке. В те дни в ею мозгу часто всплывали строки известного в свое время стихотворения Михаила Светлова:
…Пей, товарищ Орлов,
Председатель Чека.
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, —
Эти звезды разбиты
Ударом штыка,
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя…
…В кармане Плужникова, правда, лежало удостоверение, в котором красовалась подпись не какого-то там мифического товарища Орлова, а самого Маленкова. А в придачу к этому весьма и весьма неслабому документу был и еще один — от Жукова. Согласно ему Виктору должны были оказывать любую необходимую помощь все представители командования частей Советской Армии к Флота…
…Пей, товарищ Орлов!
Пей за новый поход!
Скоро выпрыгнут кони
Отчаянных дней.
Приговор прозвучал,
Мандолина поет,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней…
И труба действительно прозвучала, и приговор. Приговор всем, кто не с нами!..
…Он чуть-чуть захмелел —
Командир в пиджаке:
Потолком, подоконником
Тучи плывут,
Не чернила, а кровь
Запеклась на штыке.
Пулемет застучал —
Боевой «ундервуд»…
…На самом деле оформлять бумаги в тот момент было просто некогда: если переворот пройдет успешно, то это можно будет сделать и попозже, если же нет, то… А вот хмель действительно бродил в головах — хмель упоительной, всеобъемлющей власти, которой никто не мог сопротивляться. Виктор потом часто задумывался — наверное, таков удел всех, кто оказывается на самой вершине. Неважно — на короткое мгновение или на всю жизнь, но за возможность испытать ни с чем не сравнимое чувство абсолютной свободы от всех тех условностей, которые сковывают нас в повседневной жизни, от норм морали, законов, можно было отдать все!..
…Вдохновенные годы
Знамена несли,
Десять красных пожаров
Горят позади,
Десять лет — десять бомб
Разорвалась вдали,
Десять грузных осколков
Застряли в груди…
…Да, осколки их тоже настигали. В переносном, конечно, значении этого слова — почти никто из энигматоров, за которыми приходили головорезы из спецгруппы, не оказывал (или не успевал оказать) должного сопротивления. Прошедшие жестокую школу войны, обученные убивать врага качественно и спокойно, подчиненные Виктора получали иногда раны моральные! Ведь одно дело схчестнуться с такими же профи из охраны секретных баз общества «Туле», а совсем другое хладнокровно полоснуть по горлу молоденькую девчушку-модификатора в темном парадном. Девчушку, на голубенькой блузке у которой кровавой капелькой мерцает такой же, как и у тебя, комсомольский значок. И ладно бы ты знал, что она враг. Но ведь ты в курсе, что ее надо зарезать так… на всякий случай!
Вот потому-то и льется после очередной «операции» в горло неразбавленный спирт, словно обычная водица… И во рту гадко от незнамо какой по счету папиросы… А из-за шкафа тебе гаденько ухмыляется и корчит глумливо рожи похабный чертяка… А потом в груди становится очень горячо и тяжело, и ты падаешь ничком на продавленную койку и тебя сотрясают беззвучные рыдания… И друг тихонько трясет тебя за плечо и неуверенно говорит: «Колька, да что с тобой? На, выпей лучше и забудь обо всем!»
А ты отталкиваешь его и выбегаешь в темный коридор. И вот там, сидя на широком подоконнике и глядя бездумно на холодно сверкающие в вышине равнодушные звезды, ты спокойно достаешь из кобуры наградной «вальтер» и, на мгновение заглянув в зрачок его черного дула, тонешь в яркой вспышке выстрела…
…Ты прошел сквозь огонь —
Полководец огня,
Дождь тушил
Воспаленные щеки твои…
Расскажи мне, как падали
Тучи, звеня
О штыки,
О колеса,
О шпоры твои…
…Плужников в глубине души понимал и (неслыханное дело!) даже где-то жалел тех из своих ребят, которые не сумели выдержать этой сумасшедшей гонки. Ему и самому приходилось неимоверно тяжело, и бывали моменты, когда даже мощный наркотик под названием «власть» заканчивался, и на душе становилось пусто и мерзко. И тогда не надолго он вдруг видел со стороны себя прежнего — молодого, задорного, веселого… Но звучала резкая трель телефона, или в кабинет стучался кто-нибудь из подчиненных, и он привычно натягивал на себя незримую броню равнодушия и деловитости…
Да, шальные были денечки! Оглядываясь назад, Виктор иногда даже не мог поверить, что они тогда сделали это. За неполных десять дней были «нейтрализованы» все мало-мальски значимые энигматоры Москвы и Подмосковья. И Плужников с законным чувством гордости доложил Хрущеву о том, что «можно!».
А дальше произошло то, чего Виктор ну никак не ожидал — он, во главе своих отборных людей, отправился, согласно плану, в Город и в назначенный день и час приготовился брать штурмом Управление МГБ. И вот, когда он и его бойцы уже выдвинулись на исходные позиции и приготовились к атаке…
…Виктор в третий раз за последние несколько минут нервно глянул на часы. Стрелки, казалось, застыли на месте. Ожидание выводило из себя — даже на фронте он чувствовал себя перед очередной операцией гораздо более уверенней и спокойней. Но это было объяснимо — там Плужников знал, что «его дело правое», а сейчас внутри беспокойно копошился червячок сомнения — а ну как все задуманное пойдет кувырком, и он в одно мгновение из офицера элитного подразделения Советской Армии превратится в изгоя и предателя, на которого будет объявлена охота. Не радовало и ни капельки не льстило его самолюбию даже понимание того, что он окажется в случае провала в одной камере (смертников, разумеется!) вместе с известными деятелями партии и правительства, замешанными в заговоре.
Нет, Плужников, естественно, прекрасно понимал, что обратной дороги уже нет — слишком много за ним накопилось всего. Но вместо того чтобы отринуть лишние эмоции и собраться, он сейчас изнывал в мучительном ожидании какой-то непоправимой беды. Черт его знает, откуда взялось это чувство, но было оно настолько реальным, что хотелось плюнуть на все, забиться в самый дальний угол самой глубокой подземной пещеры и там затаиться, моля всех известных богов, чтобы о нем никто не вспомнил.
Когда до назначенного времени оставалась всего пара минут, со стороны станции донесся странный рев, а следом за ним, низкий и тяжелый хлопок мощного взрыва. Он был настолько силен, что сама земля качнулась под ногами у людей. Мощная воздушная волна прокатилась по Городу, сбивая с ног пешеходов, разбивая оконные стекла и ломая хрупкие предметы.
Виктор поднялся с земли и очумело потряс головой. Фуражка куда-то бесследно исчезла, из носа шла кровь, а перед глазами все плыло и качалось. Кто-то из его бойцов дергал Плужникова за рукав и видимо что-то кричал, но Виктор не слышал его — в уши словно ваты натолкали. «Как на фронте… после контузии», — пришло в голову. А офицер не унимался и все пытался объяснить Плужникову нечто важное: он все время оглядывался на что-то и показывал в ту сторону рукой. Виктор проследил взглядом это направление и содрогнулся: огромная черная туча, закрывающая своими рваными краями-крыльями значительную часть горизонта, неотвратимо наползала на Город со стороны станции. Причем двигалась она вроде бы и неспешно… но это только на первый взгляд — на самом деле чернильная темнота, в глубине которой можно было различить мириады сверкающих багрово-красных искр, обладала скоростью хорошо раскочегаренного локомотива. Какой-то первобытный страх пронзал всех, кто смотрел на эту зловещую «тучу». Плужников буквально всем своим естеством ощущал, что в недрах этой тьмы клубится первородный хаос, грозящий уничтожить любое живое существо, которое осмелится встать на его пути — неважно — вольно или невольно.
— Бежим! — заорал Виктор, не слыша самого себя. Oн искренне надеялся, что его бойцы правильно оценят ситуацию и последуют за ним. Додумывал он эту мысль уже на бегу, пытаясь из последних сил остаться на ногах и не упасть. А сделать это было тяжело еще и потому, что землю стали сотрясать пока еще несильные толчки, словно легионы некрупных, но чрезвычайно напористых тварей вдруг решили найти себе дорогу из неведомых глубин на поверхность.
Плужников и сам не помнил, как добежал до входа в подземелья С чего вдруг он решил укрыться именно там? Должно быть сработал фронтовой навык — забиться в случае опасности как можно глубже в какую-нибудь щель. В Городе же таким естественным укрытием являлись как раз построенные неизвестными существами лабиринты.
Наряд солдат, охранявших вход в пещеры, хоть и пострадал от непонятного явления, но попытался все же задержать его. Плужников, не останавливаясь, взмахнул на бегу рукой, и они полетели в разные стороны, сметенные невидимым ударом.
Виктор по-прежнему ничего не слышал. Может и к лучшему: он помнил крики, которые издавали те «фрицы», которые попали под удар «ладони Будды» во время скоротечной схватки под Винницей в 44-м…
Но сейчас корчились от боли и судорожно вопили солдаты, одетые в ту же форму, что и сам Плужников и слышать их он не хотел! Он пролетел, не останавливаясь, по бетонным переходам «шлюзовых камер», которые были сооружены еще в конце тридцатых для того, чтобы предотвратить несанкционированный доступ в подземелья. Виктор пребывал в каком-то сумеречном состоянии: краешком сознания он фиксировал попытки охраны задержать его и также вскользь отмечал свое применение жесточайших боевых операндов.
Остановился Плужников лишь в том, «заветном», гроте, в котором консервировалось само время и материя.
Виктор, вместе с уцелевшими офицерами из своего подразделения, провел здесь несколько дней. Проблем с водой у них не было — в пещере было небольшое пресное озеро, а значительное количество армейских сухих пайков переправили в убежище заранее. Все это время Плужников мучительно раздумывал над тем, что же произошло в Городе. Анализируя свои ощущения, он пришел к выводу, что, видимо, «рванул» портал, соединявший анклав с Москвой. Но почему это произошло? Оставалось предположить, что в столице что-то пошло не так, как рассчитывали заговорщики.
Гораздо позже ренегаты пришли к выводу, что Лаврентий Берия после смерти Сталина «замкнул» на себя управление переходом. Зачем он это сделал, выяснить не удалось — то ли опасался своих «друзей-соратников» по Политбюро и хотел иметь надежный вариант убежища, то ли просто хотел монополизировать весь проект… Кто теперь узнает?
Через трое суток Виктор ночью осторожно выбрался на поверхность. Охраны на входе не было. Он тайком шел по пустынным улицам, с содроганием отмечая, сколь огромны оказались разрушения, которые вызвала, по всей видимости, волна энергоотдачи от схлопнувшегося портала. Многие дома обрушились, были серьезно повреждены линии электропередач — в окнах были видны лишь слабые всполохи свечей.
Плужников зашёл по нескольким адресам верных ему людей. Кое-где ему никто не открыл, но в паре-тройке мест подполковнику удалось встретиться со своими единомышленниками. Они-то и рассказали ему, что местная Госбезопасность каким-то образом сумела сориентироваться в разразившейся панике быстрее всех и начала железной рукой наводить в Городе порядок.
Подразделения МГБ взяли под свой контроль все важнейшие объекты Города: электростанцию, водокачку, системы регенерации воздуха… Повсюду были расставлены усиленные патрули, а специальные отряды гэбистов, совместно с детьми-сканерами проводили тотальную проверку всех обитателей по известной лишь им системе. Виктору оставалось разве что молча скрипеть зубами — руководство ГБ явно переиграло ренегатов — по всей видимости у него был четкий план действий в кризисных ситуациях. Плужников подозревал, что к этому приложили руку те энигматоры, которые работали под непосредственным руководством Берии.
Что ж — надо было попробовать достойно перенести этот удар и собрать силы для достойного ответа. Очень рассчитывал Виктор на то, что в Москве все прошло так, как замышляли заговорщики, и скоро они получат помощь из большого мира.
Но надежды оказались тщетными: шли дни, недели, быстротечно протекали месяцы, а портал в Москву восстановить не удавалось. Госбезопасность, во главе с полковником Макаровым, окончательно взяла власть в свои руки, более или менее привела в порядок Город. Была нормализована подача электроэнергии, тепла, света. Сотрудники лабораторий вновь склонились над своими пробирками, на полигоне вновь застучали орудия, опять закричали погибающие в агонии военнопленные немцы… В общем, все вернулось на круги своя, за одним исключением — в Городе началась тайная война!
Заговорщики также сумели привести себя в порядок и попытались перехватить рычаги управления анклавом у «Макарова и K0» Тем, естественно, это не понравилось — и понеслось!
Скрываясь от рейдов спецпатрулей гэбэшников в глубинах подземелий, ренегаты в ответ наносили чувствительные удары по приверженцам Макарова. Благо, что в составе сторонников Плужникова было несколько офицеров, прошедших во время войны через лабиринты Аджимушкая. Они великолепно владели кавыками ведения боевых действий из-под земли. Впрочем, на противоположной стороне хватало и своих специалистов, обладавших сходными качествами. «Бериевцы» попытались завалить все входы-выходы, но в кровавой сшибке заговорщикам удалось отбить этот натиск и поставить прочную защитную энергозавесу оставив, таким образом, себе возможность пробираться тайком в Город.
Макаров в ответ приказал начать патрулирование вблизи подземелий специальному подразделению, которое располагало людьми-мутантами, практически невосприимчивыми к воздействию посредством боевых операндов.
Об этом Плужникову сообщил его оставшийся на поверхности друг — подполковник Айвазов, который не смог из-за семьи уйти под землю. Макарову пришлось из-за нехватки специалистов пойти на компромисс с горячим татарином и воспользоваться его знаниями. Рефат Маметович проводил все важнейшие исследования с минералом и попутно искал возможность восстановления дороги в Москву. Он даже принял участие в экспедиции, которая попробовала достичь столицы на автомашинах, но закончилась крахом — все ее обстоятельства были засекречены, немногие выжившие участники подписали обязательство молчать, а Город обнесли колючей проволокой и в ключевых точках установили вооруженные посты.
Даже Плужникову Айвазов не стал рассказывать о том, что же он видел за пределами Города.
— Это ад! — бросил он однажды и больше не сказал на эту тему ни слова, как ни расспрашивал его Виктор.
Шли годы…
Жизнь Города устоялась и вошла в некое привычное русло — его наземные обитатели работали по планам, подписанным еще незабвенным Лаврентий Палычем, подземные же всячески пытались им в этом помешать и взять власть в свои руки. Обе стороны несли потери, но и получали подкрепления в виде подраставшей молодежи. Причем поскольку подготовка в школах Города отличалась, мягко говоря, от той, что получали дети в большом мире, то к выпуску подходили юноши и девушки, владевшие приемами влияния на реальность, время и человека. Соответственно, схватки между «бериевцами» и ренегатами проходили с применением обеими враждующими сторонами мощнейших операндов.
Плужников постепенно стал главой всех укрывшихся в подземных лабиринтах отступников. Он не покидал своей заветной пещеры, и время лишь бессильно скрипело зубами за ее порогом на своенравного человечка.
Его сподвижникам повезло меньше — им пришлось стать руками, ногами и глазами своего руководителя. Иногда Виктору приходило в голову, что он похож на паука, засевшего в центре тщательно сплетенной им паутины и дергающего за ниточки.
В один не самый удачный день Плужников узнал о смерти Айвазова. Рефат Маметович все-таки не смог сдержать свой горячий восточный нрав и сцепился с Макаровым. Причиной, как и прежде, отнюдь не желая этого, послужила его красавица жена — полковник в очередной раз попробовал добиться ее расположения и…
Обставили в итоге дело так, что у Айвазова якобы случился сердечный приступ…
Эльмира Нуриевна, не желая слышать лицемерных речей убийцы мужа над его гробом, сумела вывезти тайком тело Айвазова из морга. С помощью людей Плужникова она переправила его в подземелье.
Виктору было, конечно, искренне жаль отважного татарина, но еще больше он сожалел о том, что лишился сверхценного источника информации из самого сердца Госбезопасности Города.
Вдова попросила Плужникова поместить тело мужа во временный саркофаг, надеясь, что скоро все-таки восстановят дорогу в Москву, и она сможет переправить его для захоронения на родовом кладбище в Крыму. Виктор охотно согласился.
Со временем, когда стало ясно, что наладить портал в большой мир не удается, над гробом возвели небольшой мавзолей — Эльмира Нуриевна по-прежнему не желала даже слышать о том, чтобы похоронить мужа в Городе. Сама она осталась жить на поверхности, уделяя почти все свое время воспитанию дочери. Макарову же она прилюдно пообещала перегрызть горло, если он еще когда-нибудь попробует приблизиться к ней. Видимо «доводы» были настолько убедительными, что полковник счел за лучшее оставить ее в покое.
Вялотекущая борьба Макарова с укрывшимися в подземельях ренегатами продолжалась до нынешнего времени. Плужников неоднократно задумывался над тем, каким образом его противнику удается продолжать свое существование — полковник, подобно ему, давно уже не показывался на людях, но ведь на поверхности не было сооружений, в которых капсулировалось бы время, а энигматором Макаров не был.
Впрочем, этот факт не стал самым значимым для Виктора. Все его помыслы, также как и у Госбезопасности Города, были связаны с установлением дороги в Москву. Вот что занимало Плужникова. Действительно, сидеть в анклаве всю жизнь, лишаясь возможности получить заслуженную награду от новых властителей Кремля, и с ужасом осознавать, что каждый проведенный в пещере день отдаляет его от этого — ведь теперь стоило ему выйти, как организм скачком преодолел бы все «отложенные» годы жизни?! Но подняться наверх и предложить гэбэшникам перемирие тоже было нельзя — они просто расстреляли бы его на месте.
Последнюю, самую мощную попытку прорваться заговорщики предприняли в восьмидесятом. Тяжелейшие два с лишним десятилетия, проведенные в кровавых схватках, горестях и лишениях позволили создать под землей своеобразный концлагерь — для проведения всех ритуалов, как и прежде, требовались человеческие жертвы. Появились под землей и свои дешифраторы и модификаторы реальности, которые провели подготовительную работу к операции.
В «День-Х» на границы анклава обрушилась освобожденная в ходе обрядов волна психической энергии. Но… тщетно! Все, чего добились ренегаты, так это того, что призраки, до поры до времени пребывающие за барьерами защитных энергопологов, получили возможность свободного доступа в Город. В страшнейшей «психорезне» огромное число жителей превратилось в тупых зомби, лишенных разума. Гэбэшники, совместно со сканерами едва смогли сдержать этот напор «оголодавших» субстанций из иного мира. Сунувшиеся было наверх заговорщики невольно оказались втянутыми в эту бойню и тоже понесли колоссальные потери. Обе стороны были буквально обескровлены и не могли теперь помышлять о достижении решающего превосходства над противником.
В принципе Виктору было уже все равно — нехитрые вычисления четко показали, что шанс подняться на поверхность и дожить хоть какое-то время (пусть даже дряхлым стариком) был утрачен еще лет десять назад. Так что действовал он исключительно в силу любознательности, присущей многим исследователям. Опять же… впрочем, пока закончим на этом!.. Вы слышите меня, Алексей?..
…Это можно было сравнить с теми ощущениями, которые испытывает человек, когда слишком резко выныривает из-под воды: судорожный вдох, потеря на короткий миг ориентации, невозможность раскрыть глаза и оглядеться, шум в ушах…
— Где я?!
— Да успокойтесь, Алексей, все там же и все с теми же, — Виктор Павлович меланхолично прихлебывал из высокого стакана с ажурным подстаканником нечто парящее, по всей видимости, чай.
Мучительный спазм в животе заставил меня согнуться. Было такое ощущение, что я по меньшей мере пару-тройку дней ничего не ел, а теперь вдруг одним махом об этом узнал.
Алюминиевая миска с кашей очутилась прямо перед моим носом, и я набросился на еду с рычанием дикого зверя, забыв обо всем на свете.
Следующие несколько минут начисто выпали из моего сознания. Повторное обретение рассудка и способности воспринимать окружающую действительность пришлись на стакан с чаем. Причем на третий!
— Эк его! — сочувственно произнес, кажется, Федор. — Форменный зверь, ты, Виктор Палыч! Ведь едва не угробил парнишку-то!
— Ну… да, грешен, — с некоторым смущением в голосе произнес Плужников, — переоценил его возможности — думал, что он сможет усвоить весь объем информации, а пришлось в сжатом виде, конспективно, так сказать.
Ни хрена себе конспективно! Я аж задохнулся от возмущения — это ж надо — без меня меня женили, называется!
— Вы же говорили, что не можете перекинуть мне свою память?! — набросился я на бывшего подполковника.
— Немного не так, — мягко поправил меня он, — я сказал это, чтобы вы не ждали ничего необычного и не смогли неосознанно закрыться от моего воздействия.
Вот и верь после этого людям! А, ладно — где наша не пропадала? На полюсе не пропадала, в джунглях тоже — авось и в подземельях не пропаду!
Я решил пока не устраивать скандала. Тем более, что после еды моим измученным телом завладела сытая расслабленность. Ухватив из коробки Плужникова папиросу, я прикурил ее от услужливо протянутой Федором бензиновой зажигалки и откинулся на спинку дивана. Итак, подведем некоторые итоги: картина с историей Города и той чертовщиной, что в нем происходит, стала более или менее понятной. Вопрос в том, как мне теперь отсюда выбраться? Да и Подрывник… При этой мысли стало особенно паскудно — неужели он и в самом деле?!.
— Виктор Павлович, а есть какая-то надежда, что мой друг… ну, вы понимаете?..
Плужников задумчиво уставился куда-то поверх моей головы. Обдумывал вопрос он минут пять, после чего встряхнулся всем телом, словно вылезший из воды огромный пес, и широко улыбнулся:
— Знаете, Алексей, а ведь я не чувствую эманаций смерти на поверхности. Точнее, признаков гибели человека!
Во мне вспыхнула надежда:
— То есть Андрюха жив?!
Подполковник опять ненадолго ушел в себя, а затем с сожалением сказал:
— Я не могу точно ответить на ваш вопрос, но определенные шансы, как мне кажется, есть. Впрочем, уж поверьте мне на слово, это сейчас не самое важное, что должно занимать вас.
Я насторожился:
— А что меня сейчас должно беспокоить больше, чем судьба друга?
Сергеич засмеялся мелким, дробным смехом:
— Смешной пацан! Ему о судьбе целого мира рассказывают, а он из-за какого-то там дружка переживает!
Федор с Плужниковым тоже заулыбались. Ну-ну — лыбьтесь, «дети подземелья», лыбьтесь! Я все равно выберусь из этого проклятого Города! Эх, еще бы Андрюха по-глупому не попал бы в переделку!
Виктор Павлович тем временем что-то начал говорить, и я сосредоточился на его словах, задвинув на время свои переживания подальше.
— Понимаете, Алексей, ситуация складывается таким образом, что нам, — неопределенный жест в сторону двери бункера, — так же, как и руководству местной ГБ, крайне важно, чтобы вы смогли попасть обратно в Москву. Вопрос в том, что сделать это чрезвычайно сложно. Я, конечно, постараюсь сделать все, что от меня зависит, но… — Плужников виновато улыбнулся: — Я же не Господь Бог.
— Погодите-ка, — я потер лоб, стараясь привести свои мысли в порядок, — с чекистами вашими мне понятно — они связь с «братьями по оружию» хотят восстановить, а вы-то чего добиваетесь — Хрущева давно нет в живых, КПСС в прежнем смысле тоже — «подвига» вашего (я постарался чтобы эти слова не звучали совсем уж издевательски!) и оценить-то некому?
— А вот это уже не твоего ума дело, сынок! — вскинулся Сергеич. — Мы тебе предлагаем билет домой за пустяковую услугу, а он еще выкобенивается!
Федор согласно кивнул, соглашаясь с приятелем, а Плужников недовольно поджал губы.
— Мне кажется, что сейчас не самое лучшее время для того, чтобы острить, Алексей, — произнес он осуждающе. — Мы можем быть друг другу весьма полезны, и это самое главное! А свою иронию приберегите для более благодарной аудитории.
Я почувствовал, что краснею. Действительно, чего это я раздухарился, они же мне помощь предлагают, а то, что хотят извлечь какую-то выгоду и для себя, так это вполне нормально — альтруисты нынче не в моде, пускай даже в параллельном мире!
— Ладно, извиняюсь, — буркнул я, (ненавижу признавать свою неправоту!), — что делать-то надо?
— Вот это другое дело, — спокойно сказал Плужников. — Для начала необходимо, чтобы вы приняли участие в одном, гм, обследовании. Мне нужно настроить параметры вашего организма таким образом, чтобы они вновь вошли в противофазу с энергополем анклава.
— Стоп, сдаюсь! — я поднял руки. — Можно чуть попроще?
— Попроще? — задумался подполковник. — Мне нужно добиться того, чтобы этот мир «вытолкнул» бы вас, словно инородное тело. Сейчас, к сожалению, вы помечены им как часть собственной структуры, и расставаться с этой частью он не намерен.
— Погодите, — удивился я. — когда это меня пометить успели?!
— Мы используем термин «нанести крап», или «крапить» — энигматор, который занимался данным вопросом, был заядлым картежником и в шутку предложил такое название, — встрял в нашу беседу Сергеич. Для меня стало понятно, почему меня называли крапленым. Непонятным оставалось, когда же произошло сие знаменательное событие.
— Да в момент пересечения условной границы между Москвой и Городом, — ответил на мой вопрос Плужников. — По неясным до конца причинам некоторые люди становятся для анклава «своими» и дорога назад для них заказана. А поскольку согласия человека этот мир не спрашивает, то в какой-то степени ведет он себя действительно по-шулерски. Вот и надо попытаться сделать так, чтобы эта «метка» исчезла.
Я поежился. Перспектива вырисовывалась невеселая — или поверить «Плужникову и К°», или…
А, ладно, где наша не пропадала!
— Я согласен! — Хм, мне показалось, или окружавшие меня «дети подземелья» облегченно выдохнули?
