Глава 9

Здание районной лечебницы ничем не отличалось от многих сотен подобных заведений, разбросанных по просторам Империи. Это было старое, значительно обветшавшее и давно не ремонтируемое трехэтажное строение, вмещавшее в себя хирургию, родильное и детское отделения, а также отделение общей практики, которое занималось всеми страждущими, которые не подходили ни под одну из вышеперечисленных категорий. Практически для большинства жителей этого северо-западного района эта лечебница была первой и последней медицинской инстанцией – здесь рождались, лечились и умирали подданные Рутении. Главный лекарь Браун выглянул из окна своего кабинета, на потолке которого уже весело играли апрельские солнечные зайчики, отражавшиеся в огромных весенних лужах на проезжей части главной улицы районного центра.

Главный лекарь Браун был потомственным медиком, представителем известной династии. Несколько поколений его предков занимались лечением больных, а его отец был известным ученым, преподававшим медицину в университете Петерштадта. Это позволило Брауну не столько выучиться, сколько вырасти врачом, с детских лет впитывавшим в себя то неуловимое, но в то же время исключительно важное, чему очень сложно научить и что практически невозможно навязать человеку; то, что вдыхается с воздухом, передается по каким-то невидимым каналам и в целом составляет некое состояние, которое в старинных книгах называлось «внутренней культурой». Это Нечто заставляло Брауна быть все время недовольным собой и результатами своей работы, хотя он и считался очень хорошим лекарем. Нельзя сказать, что эта самая «внутренняя культура» помогала ему в жизни, скорее даже наоборот: он значительно отставал в карьере и служебном росте не только от своих сверстников и однокашников по университету, но и от коллег моложе его, не обремененных этим качеством. Даже его должность главного лекаря была не столько признанием его профессиональных качеств, сколько констатацией того простого факта, что в этой глуши никто вообще не хотел работать.

В последние месяцы в душе у Брауна происходило что-то непонятное, что-то такое, что и сам он не смог бы объяснить, если бы кто-нибудь спросил его об этом. На занятиях по философии, обязательных для всех учившихся в университете, старенький забавный профессор как-то рассказывал о законе перехода количества в качество. Браун не очень хорошо помнил точную формулировку закона, но суть его состояла в том, что накапливающиеся неприятности, мелкие по своей природе, рано или поздно приводят к критическому, катастрофическому по своей сути обвалу. Здесь вполне уместна аналогия со снежной лавиной в горах – иногда для ее схождения хватает и одного снежка.

Несмотря на то что «Независимый Государственный Листок Новостей», регулярно доставляемый из столицы и в эту глубинку, и сообщал о значительном улучшении положения в больницах Империи (это была часть реализуемой Крон-Регентом программы улучшения здоровья населения), лечить страждущих с каждым днем становилось все труднее и труднее. Последние месяцы в лечебницу практически не поставляли марлю, бинты, в качестве перевязочного материала все чаще приходилось использовать сушеный мох. Кстати, нет худа без добра – сушеный мох оказался лучшим, чем марля, материалом – раны быстрее очищались и лучше заживали, о чем главный лекарь даже написал заметку в столичный «Медицинский вестник», которую, впрочем, не опубликовали, сочтя ее несвоевременной. В соответствии с программой укрепления национального здоровья значительные суммы денег уже были распределены между поставщиками, являвшимися родственниками гезундпрезидента, главы Департамента Здоровья, и замена марли на мох могла подорвать эту, с таким трудом достигнутую государственную гармонию.

Было бы неправильно думать, что такие трудности пугали Брауна, скорее даже наоборот: он родился и вырос в этой стране, и трудности подобного рода окружали его всегда. Приди Браун сегодня в клинику, где есть абсолютно все – от лекарственных трав и микстур до нового комплекта хирургического инструментария и свежего белья для больных, он, скорее всего, встал бы, посреди коридора в растерянности и не знал бы что делать. Всю свою жизнь он, для того чтобы вылечить больного, три четверти своего времени тратил на «организацию» и «доставание» чего-либо.

Нет, дело было в другом. День ото дня, месяц за месяцем в нем накапливалась какая-то неимоверная усталость, подобная усталости металлических несущих конструкций моста, которая абсолютно невидима со стороны и в то же время рано или поздно служит причиной его падения. Он не мог устать от своей непосредственной работы, потому что любил ее и предавался ей с той страстью, с которой нумизмат собирает редкие старинные монеты, а заядлый картежник садится за игровой стол. Он устал от чувства безысходности и постоянного ощущения безнадежности сложившегося положения. Все чаще и чаще Браун попадал в ситуацию, когда он знал, как помочь тому или иному больному, но не знал, чем ему помочь.

Перелом в его душе произошел три недели назад, когда в лечебницу привезли семилетнего ребенка, укушенного гадюкой. В это время года гадюки, как и все гюрзовые змеи, просыпаются от спячки, необычайно голодны, активны, агрессивны и особенно ядовиты. Ребенка привезли поздно вечером, с момента укуса прошло более двух часов, и вряд ли Браун, вызванный из дому дежурным подлекарем, смог бы ему помочь. В лечебнице на этот момент практически отсутствовали лекарства и перевязочный материал. Ребенок умирал долго и мучительно – последние часы своей жизни он бессвязно бредил, моча приобрела темно-бурый оттенок и практически не отделялась, из каждой царапины на его теле безостановочно сочилась кровь. Наблюдать за тем, как умирает ребенок, вообще очень тяжело, но чувства Брауна были значительно глубже. Он не просто наблюдал за его гибелью, он был высококлассным, прекрасно обученным специалистом, знавшим, что нужно делать в этом случае и лишенным возможности что-либо предпринять. Разум и профессиональный опыт подсказывали ему, что даже и при наличии полного изобилия лекарств ничего изменить было нельзя – случай исходно был слишком тяжелым, но это не утешало Брауна. Лекарства в данном случае нужны были не несчастному ребенку, а самому главному лекарю, нужны для того, чтобы заполнить время действием и очистить, таким образом, свою совесть. Именно этого-то и не случилось.

С этого дня в душе Брауна сломалась какая-то маленькая пружинка, и он уже не просто не мог работать, в сущности – он уже не мог жить дальше по-прежнему. Впрочем, повторимся и отметим, что внешне это практически никак не проявлялось. С раннего детства он был воспитан сдерживать свои чувства, никак не выплескивая их наружу, – это было скорее даже уже наследственное, родовое качество.

Браун продолжал смотреть на главную улицу этого провинциального городка, когда к подъезду его больницы подъехали и остановились две подводы, груженные сеном. С первой подводы соскочил бойкий, среднего роста молодой человек и направился прямо к дверям. В руках у него были какие-то бумаги, и это удивило главного лекаря – по всему это были поставщики, доставившие товар, но больница никогда не заказывала сено, потому что в нем не нуждалась. Вероятнее всего, это было какое-то недоразумение, одно из тех тысяч досадных и нелепых недоразумений, которыми полна наша жизнь и которые вроде бы и не причиняют нам никакого вреда, однако же крадут у нас уйму времени; времени, которого отпущено нам в жизни так мало, да и ко всему еще никто не знает – сколько именно. Браун недовольно поднялся из своего кресла и спустился на первый этаж по широкой старомодной лестнице, традиционно располагавшейся в центре лечебницы.

– Вы, что ли, главный лекарь? – нагловатым тоном, глядя на него безо всякого почтения, спросил молодой человек. – Подпишите акт приемки!

– Акт приемки чего? – вежливо и с оттенком иронии, с той ее долей, которая требуется воспитанному человеку, чтобы показать собеседнику, что он-то как раз человек невоспитанный, спросил Браун.

– Известно чего, – все так же нагло, не меняя тона, ответил молодой человек, – лекарственных трав на текущий год!

Браун не поверил своим ушам. Он вышел на улицу, подошел к подводам и даже зачем-то отщипнул пучок сена и поднес его к своему носу. Сено было несвежим, прелым, прошлогодним, с характерным удушливо-сладковатым запахом. Собственно, в апреле месяце другого сена в природе и существовать-то не могло. Он недоуменно посмотрел на возницу. Тот неприязненно наблюдал за всеми манипуляциями Брауна, затем достал из вороха несвежих и помятых бумажек одну и протянул ее главному лекарю.

– Вы, должно быть, человек грамотный, так читайте.

«…Полном соответствии с мудрыми указаниями Крон-Регента об укреплении национального здоровья по плану, утвержденному Департаментом Здоровья, приказываю доставить годовой запас лекарственных трав из хранилища торгового дома „Эскулап“…»

В конце бумаги стояла замысловатая, с большим количеством завитушек, подпись начальника районного отдела Департамента гезундмайора Шайзенштайна.

– Простите, но здесь говорится о лекарственных травах, а вы привезли сено… – неуверенно пробормотал Браун.

– Так какое ж это сено, когда в накладной ясно сказано – лекарственные травы! – раздраженно ответил молодой человек. – Вот вам полный их перечень.

– «…Наперстянка пурпурная, ромашка аптечная, ландыш, корень солодки…» – пробежал глазами по списку Браун. – Но этого же ничего здесь фактически нет!

– Послушайте вы, шибко умный лекарь, – уже с оттенком угрозы в голосе заговорил молодой человек, – прекратите морочить мне мозги! Этот список утвержден и принят вашим непосредственным начальником, господином гезундмайором, так что от вас требуется только подписать его, всего и делов, а вы у меня отнимаете кучу времени! Подписывайте и показывайте, куда разгрузить товар!

– Я не буду подписывать этот список, – неожиданно для самого себя твердым и спокойным голосом сказал Браун, – и я этого так не оставлю, а сено вы можете отвезти обратно на склад вашего этого торгового дома, как он там называется?

– Наш торговый дом называется «Эскулап» и занимается поставками лекарств и материалов для лечебниц, – спокойно, теперь уже со своим, новым оттенком иронии заговорил молодой человек, – а главным учредителем этого дома является сам господин Шайзенштайн, так что если вы хотите сохранить свою должность и продолжить работу в районном центре…

– Убирайтесь вон! – четко и громко произнес Браун и, развернувшись, пошел обратно в лечебницу.

– Вы долго будете жалеть об этом, – ядовито бросил ему вслед поставщик лекарственных трав.

Браун сел в кресло и попытался как-то успокоиться. Его трясло от бессильной ярости, это была мощнейшая, разрушительная энергия, которая, если не дать ей выхода, разрывает человека на куски. Некоторые люди, не умеющие в совершенстве владеть собой, в подобной ситуации могут бить посуду, крушить мебель или наброситься на какого-нибудь непричастного к делу человека с кулаками. С точки зрения окружающих их поведение абсолютно безумно, однако не каждому дано удержать в себе энергию бессильной ненависти. Браун понимал как врач, что те малокультурные люди, которые позволяют этой энергии выплескиваться наружу, ведут, в сущности, более здоровый образ жизни. Их разрушительная энергия выплескивается на окружающих, не причиняя их собственному здоровью существенного вреда. Такой роскоши Браун позволить себе не мог в силу своего воспитания, хотя порой он очень завидовал этим простым людям.

Он надел свой парадный сюртук и застегнул его на все пуговицы, посмотрел на себя в зеркало. Он не оставит этого просто так. Он сейчас же пойдет к гезундмайору, и если тот не примет мер и не обеспечит его лечебницу всем необходимым, что же, он имперский служащий и имеет право обратиться непосредственно в Департамент Здоровья. В конце концов он поедет в Рутенбург, дойдет хоть до самого господина гезундпрезидента, но добьется справедливости. Он вышел из кабинета и закрыл за собою дверь. В приемной, перед своим кабинетом, он увидел посетителя, подошедшего, по-видимому, минут пять назад и терпеливо его ждущего. Это был молодой человек лет тридцати двух – тридцати пяти, с чуть вьющимися каштановыми волосами и серо-голубыми глазами. Смотрел он на главного лекаря мягко и проницательно, при этом чуть улыбаясь, так что по краям его рта образовывались маленькие ямочки.

– Вы ко мне? – спросил его Браун, вероятно чуть резче, чем следовало.

– К вам, герр главный лекарь, – ответил незнакомец, – но если вы заняты, то я могу подождать.

– Будьте так любезны, зайдите через час, – ответил Браун. – Я и впрямь сейчас очень занят.

Явившись в здание городской управы, Браун подошел к кабинету начальника Городской Службы Здоровья и постучался. Ему не ответили, и он открыл дверь кабинета.

Хозяин кабинета недовольно поморщился.

«Все-таки насколько же тяжело в этой глухой провинции работать с такими вот штатскими подчиненными», – подумал Шайзенштайн. Это было абсолютной правдой. У штатских людей, он это знал абсолютно точно, ибо весь его жизненный опыт был тому подтверждением, вообще отсутствовала какая-либо культура. В частности – культура штабная. Вот и сейчас этот идиот, который наверняка в глубине души кичится своим университетским образованием, этот главный лекарь (как его, Грау, кажется), ничуть не смущаясь, взял и ворвался к нему без доклада! И это в то время, когда он, Шайзенштайн, был занят важными размышлениями о сохранении здоровья доверенного ему населения.

Гезундмайор родился на глухом хуторе около границы с Верхнеземельем, что на всю жизнь обеспечило его характерным южным говором и неутолимой жаждой материального приумножения. Закончив срочную службу в инфантерии, куда он, как и все молодые люди, был призван на три года, он понял, что армия – это неисчерпаемый источник материального, по крайней мере, для того, кто умеет этим источником пользоваться. Он подал прошение и был зачислен как отличный пехотинец в интендантскую академию. Потом были двадцать лет тревожной и опасной службы – тревожной проверками и опасной ревизиями. Уйдя в отставку в относительно молодом возрасте, он был направлен в Академию Государственного Правления на переподготовку для того, чтобы и дальше приносить пользу Империи. К сожалению, отсутствие родственных связей не позволило ему осесть в столице, и по окончании этой, второй в его жизни академии он был направлен сюда. Эта мысль его очень огорчала.

– Ну что там у вас еще? – усталым голосом человека, десять часов без перерыва добывавшего уголь в шурфе, спросил он Брауна.

– Я по поводу лекарственных трав, – сказал главный лекарь. – Они не соответствуют нашей заявке, собственно, они никакой заявке соответствовать не могут, ибо это простое сено. Необходимо срочно закупить настоящие лекарственные средства!

Шайзенштайн отвернулся от собеседника и скучающим взглядом посмотрел в окно. На улице апрельское солнце играло в огромных лужах, образовавшихся в выбоинах и ямах проезжей части. Было пустынно и тоскливо.

«Правильно учили в Академии Государственного Правления», – подумал гезундмайор. Он вспомнил изречение кого-то из великих правителей прошлого, кажется – самого Максимуса IV, которое их на лекции заставляли записывать под диктовку. Оно гласило: «Успех государственного дела или начинания полностью и всецело зависит от правильного выбора и расстановки кадров». Кажется так, по крайней мере, смысл был таков. «Абсолютно верно! – подумал Шайзенштайн. – Ну как вот прикажете работать с такими кадрами. По всем законам руководить лечебницей должен был человек, имеющий звание гезундлейтенанта, не ниже. И уж гезундлейтенант, вы поверьте, не стал бы вот так врываться в кабинет майора и беспокоить его по пустякам».

– В сущности, мы выдали вам то, что гарантировала администрация, а если вы хотите приобретать дополнительные снадобья для своих страждущих – что же, изыщите средства сами, я совершенно не против. Единственное, что требует от вас закон – это производить все закупки через торговый дом «Эскулап», так как он выиграл конкурс на снабжение медикаментами больниц нашего района.

– Значит, вы отказываете нашей больнице в снабжении? – взволнованным голосом переспросил его Браун.

«Какие же все они придурки, эти штатские, – устало подумал Шайзенштайн. – Впрочем, чего можно хотеть от людей, не получивших воспитания в военной академии, – им просто неоткуда было взять культуру».

Ему стало даже немного жаль этого растерянного главного лекаря.

– Я вас более не задерживаю, вы можете быть свободны, – сказал он Брауну.

– Что ж, – ответил ему Браун суровым официальным тоном, – тогда я прошу вас предоставить мне двухмесячный отпуск в соответствии с Законом об отпусках.

Ага, он хочет ехать в департамент и жаловаться на него, на Шайзенштайна, своего начальника! – тотчас же, проявляя качества истинного стратега, разгадал замысел противника гезундмайор – получишь ты у меня отпуск, как же!

– Главный лекарь, несомненно, вы имеете право на подобный отпуск. Для этого, как вам известно, закон требует, чтобы вы нашли себе замену на эти два месяца, лекаря или при его отсутствии – подлекаря. Найдите его и отдыхайте, я тоже вижу, что вы переутомились.

«Попробуй найти в этой глуши лекаря или подлекаря себе на замену!» – мстительно подумал начальник службы здоровья.

Браун, опустошенный и подавленный, возвращался к себе в лечебницу. Не то чтобы он очень рассчитывал на помощь гезундмайора – своего начальника он знал давно и не питал в отношении его никаких иллюзий. Его удручала полная безысходность, в трясину которой год от года затягивало и его самого, и дело, которому он служил. В приемной около своего кабинета он вновь увидел молодого человека.

– Извините, что заставил себя ждать, – сказал ему Браун. – Кто вы и по какому вопросу?

– Якоб Шабес, подлекарь, – представился молодой человек…