Глава сорок третья
Выхода он так и не нашел.
И болтаться по Мэри-лэйн больше не стал.
Ни к чему вызывать подозрения тех, кто может пасти тут настырных незнакомцев…
Пришлось снова явиться сюда на следующий день, пройти мимо дома четырнадцать.
И тут биосканер в кармане пискнул.
Сердце у Осетра ухнуло в самый низ живота и с большим трудом вернулось на место.
Боже, она все-таки здесь. Разведка не ошиблась, мерканцы держат маму тут. Маму… Мою маму!
Он покатал на языке эти два слова.
Моя мама…
Они ему нравились. От них в душе стало тепло, как после зимних холодов на апрельском солнышке.
Да ради одного этого тепла стоило высаживаться на Саммерсити! Что бы там ни думал господин Засекин-Сонцев, ржавый болт ему в котловину!
Ругательство рядом со словами «моя мама» казалось чем-то инородным. Как снеговые шапки на цветущих деревьях…
Сегодня болтаться рядом с домой было не менее опасно, чем вчера. И Осетр с большим трудом заставил себя прошагать мимо. Ему хотелось подняться по ступенькам, распахнуть дверь и сказать: «Здравствуй, мама! Наконец-то я отыскал тебя!»
И угодить в засаду, если это ловушка.
Он-то, наверное, отбился бы. Разве что маму стерегут там мерканские морские пехотинцы в количестве не менее четырех человек… Но при схватке, да еще случись огневой контакт, она бы вполне могла пострадать. Нет, так не годится!
Где твои мозги, «росомаха»?.. Соберись немедленно! Надо придумывать что-то более хитрое. К тому же она скорее всего и не узнает сына. Разве обнаружишь в бородатом молодом мужчине того Миркина, которого она спасала когда-то на Медвежьем Броде?
И он миновал вражескую крепость.
А когда, добравшись до перекрестка, развернулся и отправился в обратную сторону, увидел, как из дома четырнадцать вышла женщина.
Сердце его снова сорвалось со своего места — это была она, графиня Елена Шувалова, его мама. Он сразу ее узнал, потому что она, казалось, совершенно не изменилась по сравнению с той, кого он помнил. Все такая же худенькая, в коричневом платье, обтягивающем изящную фигуру.
Вот на этих коленях он сидел. А к этой груди прижимался. А эти руки гладили его по макушке.
Боже, какое счастье, что я тебя нашел! И я буду не «росомаха», если не отыщу теперь способ, как вырвать тебя из рук твоих и моих врагов!
Он был «росомаха», и в нем тут же родилась «росомашья» тревога.
Постояв возле витрины хозяйственного магазинчика, заполненной аляповато раскрашенной посудой, он отпустил маму подальше, потом перешел через улицу и двинулся следом. Теперь его главной задачей стало — выявить людей, наблюдающих за нею.
Выявлял он их на протяжении четырех кварталов. Но, как ни старался, так никого и не заметил.
Впрочем, это ни о чем не говорило. Вполне возможно, что за нею следил ИскИн, расположившийся внутри сателлита, висящего на стационарной орбите… В конце концов, зачем сторожам ходить за женщиной по пятам?.. С другой стороны, присутствие сателлита над головой вряд ли породило бы тревогу в душе…
Мама и в самом деле шла в местный зал, где показывают фильмы. За очередным перекрестком она подошла к разукрашенным триконкам-афишам и нырнула внутрь здания.
Осетр заходить туда не стал, лишь постоял рядом.
На красочной триконке сияла белозубыми улыбками смазливая парочка — усатый толстощекий кавалер совершенно пижонского вида и блондинистая дамочка пышных форм в розовом платье с большим декольте, из которого едва не вываливалось загорелое содержимое. Сопровождалась эта картинка светящимися словами «Our big lov».
Фильм с таким названием мог быть только мелодрамой. А пойти одинокому мужику на мелодраму — значило непременно привлечь к себе внимание. По крайней мере, зрительниц. Кто ведает — может, среди них находились и защитники вражеской крепости?..
Поэтому Осетр, поглазев минутку на пышную дамочку и громко пощелкав языком, отправился дальше.
Главное на сегодняшний день он совершил — обнаружил ее. Теперь надо было провести заключительную часть операции — эвакуировать маму с планеты.
И тут он понял, что сие будет не слишком просто. Не скажешь же ей: «Мама, это я! Пойдем со мной. Я пришел спасти тебя!»
Надо было придумать что-то иное.
Он раздумывал над проблемой до вечера. И наконец за ужином понял, что надо делать.
