Глава 8
Полет в Суиндон

Я села на двадцатиместный дирижабль до Суиндона. Он был заполнен лишь наполовину, а легкий попутный ветерок сделал наше путешествие особенно приятным. Поездом вышло бы дешевле, но, как и многим, мне нравилось летать дирижаблем. Когда я была маленькой, родители возили меня в Африку на огромном дирижабле класса «клипер». Мы медленно проплыли над Францией, над Эйфелевой башней, над Лионом, сделали остановку в Ницце, затем пересекли сверкающее Средиземное море; мы размахивали руками, приветствуя рыбаков и пассажиров океанских лайнеров, а те отвечали нам. Мы остановились в Каире после того, как с невероятной грацией облетели пирамиды: капитан умело маневрировал этим левиафаном, успешно справляясь с двенадцатью полноповоротными пропеллерами. Мы летели три дня вдоль Нила до Луксора, а там пересели на рейсовый корабль и вернулись в Англию через Гибралтарский пролив и Бискайский залив. Чего же удивляться, что я при любой возможности старалась вернуться к воспоминаниям детства!

– Журнал, мэм? – предложил стюард.

Я отказалась. Журналы на борту дирижаблей всегда тупые, а мне нравилось смотреть, как скользит внизу английский пейзаж. Был чудесный солнечный день, дирижабль с тихим гудением проплывал мимо маленьких пухлых облачков, рассыпанных по небу стадом небесных овечек.

Вот навстречу нам поднялись и исчезли за кормой Чилтернские холмы, мы миновали Уоллинг-форд, Дидкот и Уонтедж. Проплыла подо мной Уффингтонская Белая Лошадь, вызвав воспоминания о пикниках и веселом флирте. Мы с Лондэном тут часто бывали.

– Капрал Нонетот? – спросил знакомый голос.

Я обернулась и увидела в проходе человека средних лет с полуулыбкой на лице. Мы не виделись двенадцать лет, но узнала я его моментально.

– Майор! – воскликнула я, чуть напрягшись в присутствии бывшего командира.

Его звали Фелпс, он командовал нами в тот день, когда наша легкая танковая бригада по ошибке напоролась на русские пушки, которые как раз готовились отразить атаку на Балаклаву. Я служила водителем БМП. Паршивое было времечко.

Дирижабль начал медленно спускаться над Суиндоном.

– Как жизнь, Нонетот? – спросил он. Наши прошлые воспоминания диктовали стиль общения.

– Хорошо, сэр. А у вас?

– Не могу пожаловаться. – Он рассмеялся. – Ну, мог бы пожаловаться, но к чему? Эти идиоты произвели меня в полковники, представляешь!

– Поздравляю, – с легким беспокойством сказала я.

Стюард попросил нас пристегнуться. Фелпс сел рядом со мной, застегнул ремень и понизил голос:

– Меня тревожит Крым.

– А кого он не тревожит? – ответила я, подумывая, не сменил ли Фелпс с нашей последней встречи свои политические убеждения.

– Верно. Эти козлы из ООН суют свой нос туда, куда их не звали. Если мы отдадим Крым, то все жизни, которые мы там положили, пойдут псу под хвост.

Я вздохнула. Ничего не изменилось, а спорить я не собиралась. Я захотела, чтобы эта война кончилась, почти сразу же, как попала в Крым. То, что там творилось, не соответствовало моим представлениям о войне. Вышвырнуть нацистов из Европы – это было правильно. Но воевать за Крымский полуостров – ксенофобия, гордыня и кретинический патриотизм.

– Как рука? – спросила я.

Фелпс показал мне протез. Повращал кистью, согнул пальцы. Впечатляло.

– Отпад, правда? – сказал он. – Он воспринимает импульсы от такой сенсорной штуковины, которую приделали к мускулам плеча. Если бы я потерял руку выше локтя, получилась бы чисто жопа с ушами.

Он немного помолчал и вернулся к прежнему разговору:

– Мне не дает покоя, что весь этот хипеж может заставить правительство сдаться еще до наступления.

– Наступления?

Полковник Фелпс улыбнулся.

– Конечно. У меня есть друзья наверху, они говорят, что поставка новых плазменных винтовок – вопрос считанных дней. Думаешь, русские устоят перед «крутью»?

– Честно говоря, нет. Разве что у них есть своя версия.

– Ни шанса. «Голиаф» – самая передовая компания по производству вооружения в мире. Поверь, я, как и все, надеюсь, что нам не придется их использовать, но «круть» – это та переломная точка, которой мы все ждали.

Он порылся в портфеле и достал брошюрку.

– Я катаюсь по Англии и вдалбливаю им, что Крым отдавать нельзя. Думаю, ты должна мне помочь.

– Мне так не кажется, – начала было я, принимая книжечку.

– Чушь! – ответил полковник Фелпс и перешел на митинговый слог. – Твой долг как ветерана кампании, оставшегося в живых и ныне здравствующего, поднять голос в защиту тех, кто принес себя в жертву. Если мы отдадим полуостров, все их жизни будут потеряны зря.

– Я думаю, сэр, что они и так уже потеряны, и что бы мы ни решили, этого уже не изменить никак.

Он сделал вид, что не слышит меня, и я замолчала. Яростная поддержка военного конфликта позволяла полковнику как-то справляться со своим собственным отчаянным положением. Когда нам дали приказ наступать, мы готовились встретить «символическое сопротивление», а попали под кинжальный огонь русской артиллерии. Фелпс ехал на броне БМП, когда русские открыли огонь из всего, что у них было. Ему оторвало руку ниже локтя и искромсало спину шрапнелью. Мы сложили его и остальных в машину и отвезли к английским окопам гору стонущего человеческого мяса. Я вернулась в мясорубку, как и те немногие, кто мог это сделать, и поехала между пылающими разбитыми машинами, выискивая выживших. Семьдесят шесть БМП и легких танков послали в тот день под русские пушки. Вернулось две машины. Из пятисот тридцати четырех солдат выжили тридцать четыре, и только восемь не были ранены. Одним из убитых был Антон Нонетот, мой брат. Так что «отчаянное положение» полковника было бледной тенью подлинного отчаяния…

К счастью для меня, дирижабль вскоре причалил, и я сумела отделаться от полковника Фелпса в зале ожидания при аэродроме. Забрав из багажа чемодан, я спряталась в женском туалете и сидела там, пока не уверилась, что он уже ушел. Его брошюрку я разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.

В зале действительно было пусто. Он, кстати, был намного больше, чем нужно такому небольшому городку. Здание возвышалось над аэродромом, как желтовато-белый слон, символизируя великие надежды проектировщиков Суиндона. Площадь перед зданием была тоже совершенно пуста, если не считать двух студентов с антивоенным лозунгом. Они узнали о приезде Фелпса и надеялись, что смогут отговорить его вести провоенную агитацию. Шансов на это у них было два – слабый и вообще никакой.

Я быстро отвернулась. Если они знают, кто такой Фелпс, то и меня вполне могут знать в лицо. На условленном месте встречи тоже было пусто. Странно. Я созвонилась с Виктором Аналогиа, начальником Суиндонского отделения литтективов, и он предложил мне прислать за мной машину. И где же она? Было жарко, я сняла пиджак. Из динамика то и дело неслась заезженная запись, напоминавшая отсутствующим водителям о запрете парковать машины в пустой белой зоне. Усталый грузчик привез несколько пустых тележек. Я устроилась рядом с «Говорящим Уиллом» в дальнем конце зала – официально этот аппарат назывался «Торговым автоматом для распространения монологов Шекспира». Этот читал «Ричарда III». Это был простой ящик с полированным верхом, внутри – вполне приличный поясной манекен в соответствующем наряде. За десять пенсов аппарат выдавал короткий отрывок из Шекспира. Такие автоматы не производили с тридцатых годов, и они потихоньку становились раритетами. Бэконианский вандализм и недостаток квалифицированного обслуживания ускоряли их выход из строя.

Я нашла десятипенсовик и сунула его в щель. Послышалось тихое жужжание и щелчок, словно заводилась автомашина. Когда я была маленькой, на углу Коммершл-роуд стоял аппарат, читавший «Гамлета». Мы с братом изводили маму, выпрашивая у нее мелочь, и слушали потом, как манекен рассказывает о том, чего мы до конца не понимали. Он говорил о «безвестном крае». Мой брат, в детской своей наивности, заявил, что хотел бы туда попасть, – так оно и случилось семнадцать лет спустя, во время сумасшедшей атаки в шестнадцати сотнях миль от дома, под рев моторов и грохот русской артиллерии.

– «Кто и когда так добывал жену? – спросил манекен, бешено вращая глазами, затем воздел к небу перст и закачался из стороны в сторону. – Кто и когда так сватался забавно?»

Он выдержал эффектную паузу.

– «Возьму ее, хотя и ненадолго».

– Извините?

Я подняла взгляд. Один из студентов подошел ко мне и тронул меня за плечо. На лацкане болтался «пацифик», на крупном носу парня с трудом держалось пенсне.

– Нонетот, правда?

– В каком смысле?

– Капрал Нонетот, легкая танковая бригада.

Я потерла лоб.

– Я не с полковником. Мы случайно пересеклись.

– Я не верю в совпадения.

– И я тоже. Вот совпадение-то, а?

Студент посмотрел на меня диковато. Подтянулась его подружка. Он просветил ее насчет моей личности.

– Вы – одна из тех, кто вернулся, – изумилась она, словно я была редким попугайчиком в клетке. – Но вы же нарушили прямой приказ! Вас собирались отдать под суд!

– Ну, не отдали, и что?

– Только потому, что о вас рассказала «Воскресная Сова»! Я читала ваши показания. Вы против войны!

Студенты переглянулись, явно не веря выпавшей на их долю удаче.

– Нам нужно, чтобы кто-то выступил на митинге, который собирает полковник Фелпс, – сказал носатый юноша. – Кто-то со стороны оппозиции. Кто-то, кто был там. Кто-то влиятельный. Вы сделаете это для нас?

– Нет.

– Но почему?

Я огляделась – вдруг случится чудо и приедет моя машина. Но вокруг было пусто.

– «Которого три месяца назад, – не успокаивался манекен, – я в Тьюксбери убил в припадке гнева!»

– Послушайте, ребята, мне бы очень хотелось помочь вам, но я не могу. Я двенадцать лет стараюсь обо всем забыть. Поговорите с другим ветераном. Нас тысячи.

– Но не таких, как вы, мисс Нонетот. Вы выжили в той атаке. Вы вернулись, чтобы вывезти убитых товарищей. Единственная из пятидесяти одного человека. Вы просто обязаны выступить от имени тех, кто не может этого сделать.

– Вот дерьмо! Все мои обязательства – только перед собой. Я пережила ту атаку, и с тех пор она остается со мной каждый божий день. А каждую ночь я спрашиваю себя почему я? Почему я жива, а другие, и мой брат с ними, погибли? На этот вопрос не существует ответа. Вот что такое настоящая боль. Я не могу вам помочь.

– Вам не обязательно говорить об этом, – настаивала девушка, – но лучше уж растравить одну старую рану, чем открыть тысячи новых.

– Не смей мне мораль читать, засранка! – вскипела я.

Вот это подействовало. Девица сунула мне в руку брошюрку, схватила своего парня за руку, и они убрались к черту.

Я закрыла глаза. Сердце гремело, как русская полевая артиллерия. Я даже не услышала, как возле меня остановилась радиофицированная полицейская машина.

– Офицер Нонетот? – спросил веселый голос. Я обернулась, благодарно кивнула и подхватила чемодан. Офицер в машине улыбался. В глаза бросились длиннющие волосы, стянутые в хвост, и огромные темные очки. Мундир у горла был расстегнут – непозволительная вольность для ТИПА-офицера, а этот еще понавешал на себя уйму украшений, что было строго запрещено внутренней политикой Сети.

– Добро пожаловать в Суиндон, офицер! В город, где может случиться все, что угодно!

Он широко улыбнулся и показал большим пальцем себе за спину.

– Багажник открыт.

В багажнике лежала груда железных кольев, несколько молотков, большой крест, кирка и лопата. Попахивало плесенью, сыростью и мертвечиной. Я торопливо добавила туда чемодан и захлопнула крышку. Подошла к двери со стороны пассажирского кресла, открыла ее и сунулась было внутрь.

– Блин! – воскликнула я, внезапно заметив на заднем сиденье, за прочным пуленепробиваемым стеклом, здоровенного сибирского волка.

Офицер громко рассмеялся.

– Не обращайте внимания на щеночка, мэм! Офицер Нонетот, познакомьтесь с мистером Кротки. Мистер Кротки, это офицер Нонетот.

Представьте себе, он говорил о волке! Я уставилась на зверюгу, а та уставилась на меня, причем таким же внимательным взглядом. Мне стало здорово не по себе. Офицер отхохотался и, скрипнув шинами, рванул с места. Да уж, я успела забыть, каким странным может быть Суиндон.

Когда мы тронулись, Уилл как раз дочитывал финал монолога уже для самого себя:

Щелчок, жужжание, и манекен замер в ожидании очередной монетки.

– Прекрасный день, – сказала я, когда мы пустились в путь.

– Каждый день прекрасен, мисс Нонетот. Меня зовут Стокер…

Он свернул в переулок Страттон.

– ТИПА-17: истребление вампиров и вервольфов. Сосунки и кусаки. Так нас называют. Мой приятель зовет меня Кол. И вы, – он широко улыбнулся, – можете называть меня Кол.

Чтобы стало понятнее, он похлопал по молотку и колу, прикрепленным к бардачку.

– А вас как называть, мисс Нонетот?

– Четверг.

– Рад познакомиться, Четверг.

Он протянул огромную руку, и я радостно пожала ее. Парень мне сразу понравился. Он отклонился к открытому окну, к потоку свежего воздуха, и побарабанил пальцами по баранке. На шее у него чуть сочилась присохшая ранка.

– У вас кровь, – сказала я.

Кол стер ее ладонью.

– Фигня. Пришлось с ним повозиться…

Он снова покосился на заднее сиденье. Волк чесал задней лапой за ухом.

– …но у меня иммунитет против ликантропии. Мистер Кротки просто лечиться не хочет. Правда, мистер Кротки?

Волк насторожил уши, узнав свое имя остатками человеческой сущности. По жаре он очень тяжело дышал.

– Соседи позвонили. По соседству пропали все кошки. Я нашел его за «Смеющимся бургером» – в помойных ящиках рылся. Его подлечат, вернут снова в человеческий облик и отпустят к пятнице. У него права есть, так мне говорят. А вы тут зачем?

– Я? Хм. Буду работать в ТИПА-27.

Кол снова расхохотался.

– Литтектив! Всегда приятно встретиться с кем-то столь же недокормленным в финансовом смысле, как я сам. Ваш шеф – Виктор Аналогиа. Не обманывайтесь его сединой: разум остер, как нож. Остальные – рядовые оперативники. Малость бюрократы и малость умноваты, на мой вкус, но это вам с ними разбираться. Куда вас доставить?

– В отель «Finis».

– Вы впервые в Суиндоне?

– Увы, нет, – ответила я. – Это мой родной город. Я ушла в армию в семьдесят пятом. А вы?

– Уэльская пограничная стража, десять лет. Я вляпался в одно темное дельце в Освестри в семьдесят девятом и обнаружил, что имею талант вот к этому дерьму. Когда оба подразделения слились, переехал сюда из Оксфорда. Я – единственный работник кола и молотка к югу от Лидса. У меня отдельный офис, но там уж очень одиноко. Может, знаете кого, кто хорошо владеет молотком?

– Боюсь, нет, – ответила я, удивляясь, как может человек в здравом уме сражаться с высшими силами тьмы за рядовое ТИПА-жалованье. – Но если я кого найду, я вам дам знать. А что случилось с Чеснеем? Когда я была здесь в последний раз, отделом руководил он.

По лицу Кола прошла тень, и он тяжело вздохнул.

– Он был хорошим другом, но поддался тени. Стал слугой Темного. Мне самому пришлось охотиться за ним. Вогнать кол и отрубить голову – это еще ладно. Куда тяжелее было рассказывать обо всем его жене. Она не слишком-то обрадовалась.

– Мне кажется, что я бы тоже расстроилась.

– Короче, – продолжал Кол, почти сразу же вернувшись в доброе расположение духа, – вы мне только лапшу на уши не вешайте, но какого хрена такому симпатичному сотруднику идти в суиндонские литтективы?

– У меня были неприятности в Лондоне.

– А, – понимающе ответил Кол.

– И я кое-кого ищу.

– Кого?

Я посмотрела на него и решилась. Если уж кому я верить, так Колу.

– Аида.

– Ахерона? Напрасно, сестренка. Поджарился, как отбивная. Разбился в машине и сгорел на джей-двенадцать.

– Он все подстроил. Так что, если что-то услышите…

– Уже договорились, Четверг.

– Только между нами?

Он улыбнулся:

– После заколачивания колов я лучше всего умею хранить секреты.

– Тормозните-ка…

Я мельком заметила яркие спортивные машины на стоянке по другую сторону дороги. Кол затормозил.

– Что такое?

– Я… мне нужна машина. Можете высадить меня здесь?

Кол, наплевав на знаки, тут же развернулся (а следовавшая за ним машина яростно взвизгнула тормозами) и пересек дорогу. Водитель начал было ругаться, но сообразил, что это черно-белая машина ТИПА-Сети, благоразумно заткнулся и уехал. Я взяла из багажника сумку.

– Спасибо, что подбросили. Я найду вас.

– Нет, я первый! – сказал Кол. – Посмотрю, что мне удастся откопать насчет вашего пропавшего приятеля.

– Спасибо за услугу. Счастливо. До встречи.

– Покедова, – послышался робкий голосок с заднего сиденья.

Мы оба обернулись. Мистер Кротки вернулся в человеческое обличье. Теперь на заднем сиденье сидел худой и, пожалуй, трогательный человек. Он был совершенно гол, очень грязен и скромно прикрывал срам руками.

– Мистер Кротки! Добро пожаловать к людям! – широко улыбнулся Кол и суровым тоном добавил: – Значит, таблетки не пьем. А?!

Мистер Кротки жалко покачал головой.

Я еще раз поблагодарила Кола. Он тронулся с места, и я увидела, как мистер Кротки с довольно глупым видом машет мне через заднее стекло. Кол снова развернулся, заставив еще одну машину резко затормозить, и был таков.

Я смотрела на спортивную машину в первом ряду под вывеской «Распродажа». Ошибки быть не могло. Вот машина, появившаяся передо мной в больничной палате. И за рулем сидела я. Это я сама велела себе вернуться в Суиндон. Это я сказала себе, что Ахерон жив. Не вернись я в Суиндон, я не увидела бы машины и не купила бы ее. Вывод совершенно бессмысленный, но я знала только одно: машина должна быть моей.

– Чем могу помочь, мадам? – спросил угодливый продавец, возникший почти из ниоткуда, нервно потирая ручонки и обильно потея на жаре.

– Как давно у вас эта машина?

– «Спидстер-356»? Около полугода.

– Она за это время не попадала в Лондон?

– В Лондон? – повторил продавец, слегка озадаченный вопросом. – Точно нет. А что?

– Ничего. Я ее беру.

Продавец был несколько ошарашен.

– Вы уверены? Может, вам лучше купить что-нибудь более практичное? У меня хороший выбор «бьюиков», только что поступили. Экс-голиафовские, но с малым пробегом, понимаете…

– Эту, – твердо сказала я.

Продавец нервно улыбнулся. Машина явно стоила запредельно, и они уж и не надеялись заработать на ней. Он что-то невыразительно пробормотал себе под нос и побежал за ключами.

Я села за руль. Интерьер оказался до крайности спартанским. Я никогда не интересовалась машинами, но эта была совершенно особенной. Она зверски бросалась в глаза, замысловато расписанная красным, синим и зеленым, но понравилась мне с первого взгляда. Продавец вернулся с ключами, она завелась со второй попытки. Мы оформили все бумаги, и через полчаса я выехала на дорогу. Машина быстро разгонялась, рыча выхлопной трубой. Через пару сотен ярдов мы с ней были уже неразлучны.