31 декабря 200… года

Сегодня, в преддверии Нового года, произошла история, подтвердившая — да с лихвой! — наши с Лесей подозрения о том, что здесь происходит что-то неладное и, возможно, нас ожидают трагические события. Мы не были непосредственными свидетелями преступления, однако по рассказам и уликам смогли составить ясное представление о случившемся…

Но обо всем по порядку. Предновогодний день, опять же по указанию Вадима Сухарова, решили построить следующим образом: с утра — спорт на свежем воздухе, днем — баня (для желающих) и легкий перекус. Затем подготовка новогоднего стола и, наконец, ближе к полуночи — совместная новогодняя трапеза в нашем коттедже.

Мы с Лесей решили с утра отправиться по красной, то есть самой сложной лыжне за пятнадцать километров, на оленью ферму. Узнав об этом, Саня двусмысленно заржал и покровительственно похлопал меня по плечу. Плевать мне было на его намеки. Пока что между мной и студенткой-юристкой не возникло ровным счетом ничего романтического. Отношения складывались абсолютно дружеские. Меня это, видит бог, устраивало. Спутником и товарищем Леся выходила хорошим, а мои любовные потуги могли бы только все усложнить и испортить. Интуитивно я чувствовал, что торопить события не стоит. Может, когда сложится дружба, из нее прорастет нечто большее. А может, и не прорастет.

До фермы с олешками мы, в итоге, так и не дошли. С самого старта лыжня (по-фински ухоженная) все время тянулась в гору. Мне быстро надоело работать на этих тягунах. Кроме того, Вадим (а кто же еще!) объявил общий сбор — для помывки в бане и последующего перекуса — в шестнадцать ноль-ноль местного времени. Мы в дэд-лайн явно не укладывались, поэтому где-то на полдороге решили повернуть. Я почти все время шел чуть сзади от Леси. Мне нравилось наблюдать за ее упругим, размашистым шагом, за тем, как двигаются ее ноги и попа.

Зато назад мы катились под гору, словно по рельсам, со свистом рассекая морозный воздух, вдыхая его полной грудью. В итоге вернулись даже раньше намеченного времени. Мы думали, что коттеджи пусты, а вся компания — на горе. Однако нас встретила странная суета. Казалось, все участники экспедиции собрались в нашем коттедже. Проносились туда-сюда. Хлопали двери. Не успели мы снять лыжи и очистить их от снега, как к нам подбежала Светка и, округляя глаза, рассказала драматичнейшую историю.

Итак, утром горнолыжники разделились. Кто-то поехал на черную трассу, кто-то — на красную… И вот где-то в середине одной из красных горных трасс решили отдохнуть, перекурить двое: наш предводитель Вадим и жена его друга Женя Горелова. Трасса там проходила в довольно узком месте. С обеих сторон ее ограничивали сугробы, елки и кое-где валяющиеся валуны — получался своего рода туннель под открытым небом. Стены из снега, валунов и деревьев вздымались вверх на четыре-пять метров. Вадим и Женя, болтая, подкатили к одной из снежных стен. Мимо них изредка проносились горнолыжники. И вдруг… Один из громадных валунов, весом не менее полутонны, нависавший над головами наших туристов, сорвался со своего места и рухнул вниз, прямо на Вадима и Женю! Вадим заметил опасность, что есть сил оттолкнул спутницу, а сам бросился в противоположную сторону. Он спас и ее, и себя от неминуемой гибели — однако совсем уберечься не сумел. Валун ударил ему в ногу, а другой своей стороной проехался по лодыжке девушки.

Оба остались в сознании. Немедленно по мобильнику вызвали «Скорую помощь». Уже через пару минут на мотосанях явились санитары. Они зафиксировали поврежденные конечности обоих, усадили пострадавших на сани, быстро спустили к подножию и тут же на «Скорой помощи» переправили в больницу. Там их осмотрел врач, сделали рентген. Итог оказался невесел. Женя еще счастливо отделалась: сильнейшее растяжение, а может, даже разрыв связок и сотрясение мозга. Как минимум на неделю ей предписан полный покой и постельный режим. А вот Вадиму повезло меньше. Его лодыжка оказалась сломана. Мужику сделали обезболивающее и наложили гипс. Ясно, что горнолыжный сезон для него оказался закончен — не успев начаться.

Сухаров лежал в своей спальне. Мы с Лесей зашли к нему выразить свое сочувствие. У одра сидела супруга пострадавшего — Настя. Странно, но настроение Вадима оказалось скорее приподнятым. Сказывалось действие обезболивающего укола? А может, он подсознательно радовался, что увечье освободит его от добровольно взятой на себя обязанности командовать всеми и держать все под контролем — и теперь он сможет наконец расслабиться?

Мы с Лесей сказали Вадиму подобающие случаю слова. А потом моя спутница вдруг спросила: «Как вы думаете, Вадим, камень упал на вас сам — или, может, ему кто-то помог упасть? Может, имело место покушение?» Тот нахмурился и задумался.

— Какое тут, в Финляндии, может быть покушение?! – воскликнула его жена.

— Подожди, женщина! — оборвал ее Вадим и задумчиво ответил Лесе: — Я даже не думал в эту сторону… А ведь верно… Кто-нибудь мог камень столкнуть…

— Ерунда! — безапелляционно отмахнулась Настя. — Кому это нужно?

Больной, откинувшись на подушках, со значением молвил, обращаясь к жене:

— Я ведь говорил тебе, кто это мог быть…

— Кто? — немедленно уцепилась Леся, и я подумал, что она, наверное, неплохая частная сыщица и впоследствии станет хорошим следователем. Вадим махнул рукой:

— Это наши внутренние дела, не хочу об этом распространяться.

— Но, может, вы что-то видели? Слышали? Вас что-то насторожило?

Сухаров задумался, а потом покачал головой.

— Да нет, ничего.

Студентка не стала настаивать. Пожелав Вадиму скорейшего выздоровления, мы удалились.

То ли происшествие само по себе внесло в компанию дезорганизованность, то ли сказалось отсутствие мощного руководящего начала в лице Вадима, но в коллективе начались разброд и шатания. Каждый сумбурно занимался своими делами. Хлопала дверь холодильника, на ходу перекусывали. Кто-то растапливал баню. Леся отправилась в свой коттедж переодеться.

Я тоже переоделся и вышел на кухню в надежде чего-нибудь погрызть. За окном совершенно стемнело. Потихоньку начиналась метель. Носились снежинки. В отдалении, за лесом, светилась молочным светом освещенная гора. Я налил себе кофе и сделал пару бутербродов с корейкой. Свежий воздух и физические упражнения пробуждали прямо-таки волчий аппетит.

Наступление Нового года совершенно не чувствовалось. По телевизору не веселились дежурные юмористы, не раздавались нервные звонки от знакомых с поздравлениями, никто в сумасшедшем темпе не кромсал картошку и колбасу для салатика оливье.

Скоро вернулась из своего коттеджа Леся. Она по-прежнему была одета по-спортивному, только сменила промокшие от снега брюки и зачем-то нацепила сноубордические ботинки.

— Можно тебя на два слова? — обратилась она ко мне.

Я накинул куртку, и мы вышли на улицу.

— Мне нужна твоя помощь, — с подкупающей простотой заявила Леся.

Не буду говорить за весь сильный пол, но подобные просьбы, исходящие от девушек, всегда вдохновляют меня на действия.

— Я готов, — безо всяких ужимок и предварительных условий ответствовал я.

— Начинается снег, — молвила студентка, — и я должна осмотреть место преступления. Пока все не занесло.

— Преступления?! – воскликнул я. — С чего ты решила, что случилось преступление?

— Валуны просто так на головы живым людям не падают, — лапидарно ответила девушка.

— Но зачем тебе это надо?! – удивился я.

— Знаешь, — с неожиданной прямотой проговорила Леся, — мне как-то не по себе от того, что рядом с нами — потенциальный убийца.

— По-моему, ты все усложняешь и преувеличиваешь, — я откровенно высказал свое мнение.

Леся не стала вступать в дискуссию, только пожала плечами.

— Если хочешь помочь, бери свой борд, и пошли, — сказала она.

— Куда?!

Девушка посмотрела на меня, как на умственно отсталого.

— На гору. Я узнала точно, где это случилось. Карта у меня с собой. Поможешь мне ориентироваться.

Никому не сказавши о своей экспедиции, мы взяли сноуборды и направились к горе. Метель разыгрывалась все сильнее. Вниз неслись целые хлопья. Девушка озабоченно посматривала в черное небо.

На горе царило обычное оживление. Про наступающий Новый год будто забыли. Двери в «летающей тарелке» не закрывались, народ входил-выходил. Мы купили по трехчасовому скипасу (девушка решительно отвергла мою попытку заплатить за нее) и поднялись на гондоле на гору. Отсюда к месту драмы надо было спускаться на бордах. Леся довольно неуклюже нацепила доску и неуверенно промолвила: «Поедем, что ли?» Я готов был поклясться, что девушка становится на сноуборд во второй, много — третий раз в своей жизни. Мы очень-очень медленно заскользили вниз.

— Если будешь терять равновесие, лучше сразу падай на бок, — предупредил я ее.

Леся двигалась крайне осторожно. Мимо нас время от времени проносились, нарезая зигзаги, лихие бордеры и лыжники.

Минут через семь мы достигли искомого места. Упавший валун лежал сбоку трассы, уже изрядно припорошенный снегом.

— Хорошо бы найти здесь паспорт, который обронил злоумышленник, — улыбнулся я.

— Бывают и такие случаи, — серьезно кивнула девушка.

Место, откуда свалился валун, зияло над нами, словно выбитый зуб в щербатом рту. До него было метра три крутой, засыпанной снегом стены.

Леся решительно отстегнула свою доску.

— Ты меня подсадишь, — скомандовала она.

Я не понимал, зачем взбираться туда, откуда сверзился валун. «Господи, к чему этот сыск? — подумал я. — Ведь никто Лесе за ее усердие не заплатит. Чисто детское любопытство. Или она на меня впечатление производит?»

Я тоже отцепил свой борд. Подошел к Лесе, стоявшей рядом со снежно-булыжной стеной. Подставил девушке колено и сложенные в замок руки. Мимо изредка проезжали лыжники. Кое-кто на нас с удивлением взглядывал. Снег почти прекратился. Леся схватилась руками за мои плечи, наступила на подставленное мною колено — горнолыжный ботинок оказался тверд, и я невольно поморщился. «Прости», — прошептала она. От ее тела, оказавшегося так близко, пахло морозцем и свежестью. Девушка, с негромким причитанием «извини-извини-извини», быстро поставила левую ногу в мои руки, сложенные в замок, оттолкнулась, оперлась другой ногой о плечо — весом она оказалась невелика, словно синичка. Затем схватилась за верхнюю кромку стены, попыталась подтянуться на руках, а я за ноги подтолкнул ее вверх. Р-раз, и вот она уже лежит животом на стене. Упражнение мы выполнили без сучка без задоринки, словно неоднократно тренировались, — или как давно знакомая парочка понимает друг друга без слов.

Леся поднялась на ноги и отряхнула живот и колени от снега. А потом стала бродить, что-то высматривая. Возбужденно крикнула:

— А ведь здесь есть следы!

А потом, спустя минуту:

— Кинь мне сюда спички!

— Где я их тебе возьму? — усмехнулся я.

— Ну, тогда зажигалку.

Я достал из кармана зажигалку и бросил наверх. Она поймала с первого раза. Потом опустилась на колени и стала что-то высматривать в снегу. Затем вынула телефон и начала фотографировать нечто, находящееся у ее ног. Лыжники, неторопливо проезжавшие мимо, поглядывали на нее с изумлением. «Вот неугомонная», — подумал я.

На снежной стене, где сидела Леся, еще пару раз полыхнула вспышка телефонного фотоаппарата. «Ну что, злоумышленник изобличен?» — крикнул я насмешливо.

Леся не ответила.

Она провозилась наверху минут пятнадцать — я уже начал подмерзать. Наконец подошла назад к краю. Крикнула: «Лови меня!» Я приготовился. Она смело обрушилась мне в объятия.

Я не сразу отпустил ее. Напротив, придержал и постарался прижать к себе. Леся засмеялась: «Но-но!» — и высвободилась.

Через пять минут мы уже нацепили свои доски и не спеша заскользили вниз по красной трассе.

…Когда мы подходили к коттеджу, совершенно стемнело. Навстречу нам из бани выскочил красный, распаренный и совершенно голый Саня. С бессмысленным криком: «Ешкина медь, финский облом!» — он обрушился всем телом в сугроб и зарычал. Леся прыснула.

Мы вошли в дом. С кухни доносились соблазнительные запахи русской праздничной трапезы: оливье, селедки под шубой, сырно-чесночного салатика. За столом хлопотала команда, возглавляемая, разумеется, кулинаркой Стеллой. Светка крошила яйца, невыразительная супруга бухгалтера раскатывала тесто. И даже травмированная Горелова оказалась здесь. Сидя на лавке и уложив в кресло забинтованную ногу, она, рыдая, резала лук. «Где ты ходишь, Олеся Засранковна! — обрушилась гиперэмоциональная Светка на мою спутницу. — Давай подключайся! — А ты, — перенесла она свое внимание на меня, — в баню иди, там все мужики. Кроме, — она понизила голос, — инвалида Сухарова».

Наверно, я совсем некомпанейский человек, но банная тусовка меня не прельщала. Самым ярким и приятным впечатлением сегодняшнего дня было, как мы с Лесей — кажется, одни на целом свете, — не торопясь съезжаем на бордах рядом по «туннельной» трассе и перебрасываемся короткими репликами о результатах ее импровизированного расследования. И сейчас я постарался тихонечко ускользнуть в нашу с Саней комнату — с тем, чтобы зафиксировать в своем ноутбуке ее выводы.

Итак, наверху, на каменно-снежном барьере, она обнаружила следы. Злоумышленник, видимо, поджидал какое-то время. Затем внизу остановились Вадим и Женя Горелова. Он, возможно, подслушивал, о чем они говорили. И, наконец, обрушил на парочку валун.

Лесе удалось сфотографировать отпечаток ноги преступника.

— Размер обуви сорок третий — сорок пятый, — сообщила она мне важно.

— Значит, злодей мужчина, — сделал вывод я.

— Или женщина, — возразила юная следовательша.

— Где ты видела женщину с сорок пятым размером ноги?

— Да, ножка великовата, — хихикнула она и возразила серьезно: — Но почему бы ей не надеть мужской ботинок?

Пока наши действия напоминали мне не настоящее следствие, а род игры в детективов. Я участвовал в этом, честно говоря, только ради того, чтобы, под видом посильной помощи Олесе, быть поближе к ней. А вот зачем ей понадобилось изображать из себя сыщицу? Действовала сила инерции, и даже на отдыхе девушка не могла остановиться? Или она выбрала такой способ самоутверждения? Я вот ведь тоже, даже на отдыхе, все пишу и пишу свой дневник…

Я занес в ноутбук реплику, которую самодеятельная сыщица выдала, когда мы уже снимали сноуборды у подножия горы:

— И все-таки я не понимаю, что произошло. В голове не укладывается.

— Что именно никак не уложится в твоей прекрасной головке? — спросил я, помогая Лесе встать. И товарищеская помощь (подал руку, поддержал), и комплиментики обычно действуют даже на самую равнодушную женщину. Дай только срок — и она привыкнет к твоим знакам внимания, как к наркотику, и уже не сможет без них обходиться (даже порой не отдавая себе отчета: с чего ее ломает? А ломать ее будет оттого, что рядом нет тебя и твоей ненавязчивой заботы).

Олеся принимала мою помощь и комплименты как должное.

— На курорте почти сто километров разнообразных трасс, — озабоченно проговорила она, отряхая попу от снега. — Откуда преступник знал, что Горелова и Вадим остановятся именно в том месте?

Я важно кивнул:

— Вероятность случайного совпадения, скажу тебе, как человек с высшим техническим образованием, примерно одна к ста тысячам. То есть пренебрежимо мала.

— Значит, можно сделать вывод, — молвила Леся, взваливая на плечо свою снежную доску, — что злоумышленник следил за ними.

— Обычно за своими женами следят ревнивые мужья, — бросил я, словно невзначай.

— Намекаешь на Петра Горелова?

— Нет, просто сообщаю.

— А ревнивые жены следят за мужьями.

— Намекаешь на Настю Сухарову.

— Просто сообщаю, — засмеялась Леся.

Мы с ней хорошо понимали друг друга.

— Но наверху ты увидела мужской след, — возразил я.

— Или след женщины, надевшей мужской ботинок, — не сдавалась сыщица-любитель.

— Значит, ты подозреваешь Настю?

— Да, Настю. Или, может быть, ты прав, — Петра.

— Скорее, все-таки замешан Петр, — заметил я. — Ты ведь еще не знаешь, на что способны оскорбленные мужья! А если он вдруг увидел, как они там, внизу, целуются? Признаются в любви друг другу?

— И одною пулей он убил обоих… — с улыбкой пропела Леся и с серьезной важностью добавила: — Да, практика показывает, что ревность — достаточно распространенный мотив для бытовых преступлений.

Дальнейшее наше возвращение к дому проходило в молчании, и только когда коттедж уже показался за деревьями, Олеся вдруг сказала:

— А может, преступник просто знал, что они тормознут именно в том месте. И ждал их… А из этого следует — что?..

— Что? — как попугай повторил я. Мои мысли витали совсем не вокруг покушения. Я думал в тот момент о том, как мне все-таки взломать оборону Леси, по-прежнему равнодушной ко мне как к мужчине.

— Из этого следует, — вдохновенно проговорила она, — что злоумышленник был в сговоре с кем-то из тех, кто стал жертвой: с Вадимом или с Гореловой.

Я возразил:

— Ну да, они сговорились. Жертва сказала преступнику: я буду ждать внизу, а ты, пожалуйста, сбрось мне сверху на тыковку камень.

Леся усмехнулась:

— А если они договаривались не об этом? И преступник нарушил условия договора?

— Для того чтобы делать выводы, пока что мало данных…

— Да, мало… — согласилась девушка, а тут мы и подошли к моему коттеджу, и голый, распаренный Сашка выскочил из бани и с нечеловеческими криками рухнул в снег…

…Мне никогда не спится после галдежа, кутежа и выпивки. И вот я достал ноутбук и решил записать, чем закончилась новогодняя ночь. Может, я законченный графоман, раз спать не могу, пока не напишу чего-нибудь… Даже в новогоднюю ночь… Что ж — пусть. Ведь это никому не мешает.

Итак, если подходить формально, здесь мне следовало поставить новое число: 01 января, однако фактически для меня все еще продолжается старый день, получившийся приятно длинным. Поэтому я лишь сделаю пометку: «НАСТУПИЛ НОВЫЙ ГОД» — и конспективно (потому что спать все ж таки хочется) изложу, что случилось вчера после того, как я, вернувшись с Лесей с горы, внес в свой лэп-топ события первой половины дня…

…Часы показывали шесть вечера. Я вышел в гостиную, соединенную с кухней. Девушки стряпали. По тому, как они немедленно смолкли при моем появлении, я понял, что обсуждали кого-то из отсутствующих. Возможно, меня; возможно, других парней. Но я готов был поставить картофельную шелуху против пирожка с картошкой, что они перемывали косточки Насте — она одна не присоединилась к готовке. К тому же, по моим наблюдениям, вряд ли даже шестеро мужиков, взятых вместе, столь же вдохновляют женщин на сплетни, как одна-единственная дама. Я утащил со стола пирожок с грибами (вопли возмущения были мне наградой) и бросился в сторону бани. Париться тридцать первого декабря еще со времен старой «Иронии судьбы» стало традицией. Один из немногих приятных советских обычаев. А когда не надо ехать в дорогущие Сандуны и баня рядом — сам бог велел смыть с себя всю лажу и муть старого года… Впрочем, я начинаю забалтываться, а глаза уже слипаются, а я еще должен написать о многих событиях, происшедших вчера, 31 декабря…

Итак, я пришел в баню, когда разжаренные Петр Горелов, бухгалтер Иннокентий и странный, подозрительный человек Родион уже объявили мораторий на походы в парилку и теперь в предбаннике, обернутые в простыни, приканчивали вторую пластмассовую бутылку «Очакова». (Знать бы, кто из них оказался до такой степени извращенцем, чтобы тащить из Москвы за две тысячи километров столь отвратительное пойло!) Я разделся и отправился в парную. Друг мой Саня, хоть и покрылся уже апоплексической краской, решил составить мне компанию. Мы пропарились по системе «двойной утюг»: парная — снег — снова парная (Сашка, человек без комплексов, по-прежнему бросался в белоледяной покров нагишом; я прикрывал причинные места полотенцем и обтирал снежком не все тело, а лишь лицо и плечи.) Наши голые красные тела на улице курились паром. Девчонки с кухни, я видел, посматривали на нас, и потому решительно не хотел предстать перед их очами в чем мать родила. К тому же на холоде все предметы обычно сжимаются — ну, вы меня понимаете… Когда мы вытерлись и снова зашли в парилку, всю кожу стало словно гладить изнутри пупырчатым, пузырчатым утюжком. Божественное ощущение…

Когда мы с Саней в изнеможении вышли в предбанник, оказалось, что Петя с Иннокентием и Родионом уже ушли. Мой друг подмигнул мне и вытащил из холодильника банку пива «Кофф». Мы закайфовали. Первое время даже говорить не хотелось. А потом я все-таки задал приятелю вопрос, который вертелся у меня на языке все время после покушения:

— А что, между Вадимом Сухаровым и Женей Гореловой есть какие-то отношения?

Саня прикончил банку, смял ее в кулаке и важно ответствовал:

— Сам я, как ты понимаешь, свечу над ними не держал — но очень может быть… А у Петьки Горелова, в свою очередь, что-то есть с Настей Сухаровой… Дружеское перекрестное опыление. Начальственный группен-секс.

— Да? — переспросил я. — А почему ты так решил?

— А ты сам посуди, — изрек мой дружбан важно, вскрывая новую банку пива. — Сухаров с Гореловым дружат еще с института. Фирму свою организовали семь лет назад. Все эти годы работают бок о бок. Вадим — таран и организатор, а Петька — мозг, креатив. До сих пор не разругались, не разделились. Можно сказать, неразлейвода. На работе целый день вместе. Казалось бы, за год надоедают друг другу — ан нет. Они и отдыхают друг с дружкой. Путешествуют. И что самое прикольное, почти всегда вместе с женами. Вчетвером. И в Таиланд двумя сладкими парочками ездили, и в Амстердам, и на Кубу… Мы-то — и я, и Большов, и его супруга — только сейчас удостоились влиться к ним в компанию. А до того они дружным квартетом тусовались. И Новые года встречали, и на пароходе по Волге плавали, и в Норвегию на одной машине ездили… Ну, скажи мне: если б Вадиму не нравилась Женька, а Петьке, в свой черед, — Настя, продержались бы они столько лет вместе?

Саня меня не убедил.

— Бог его знает, — пожал я плечами. — Может, дружат просто люди. Безо всякого там, как ты говоришь, перекрестного опыления. Что, не бывает?

Мой френд глумливо усмехнулся:

— Да какая может быть между мужчиной и женщиной дружба без доброго секса?

— И все-таки это косвенные улики, — продолжал упорствовать я. — Может, ты видал чего-нибудь конкретное? Ну, например, как Петр с Настей целуются в углу на корпоративке? Или как Женя утром на работу Вадима подвозит?

— Ты как бабка! — воскликнул Саня. — «А из зала кричат, давай подробности!..» Я тебе об общей атмосфере талдычу, а тебе конкретику подавай! А ведь дух, общее настроение важней деталей, это тебе любой художник скажет, техническая ты душонка!..

— Много ты о художниках знаешь, финансист несчастный!

— Побольше твоего, я с художниками, дизайнерами, креативщиками три года работаю!.. Ладно, чем сексуально-коммерческие тайны о нашей фирме выведывать, пошли, я тебя за твое занудство веником по заднице отхлестаю!.. Только не надо мою дружескую помощь воспринимать как свидетельство чего-нибудь там…

— Не дай бог! — содрогнулся я.

Однако насладиться банным садомазо мы не успели. Прямо в парную заявилась Светка — я еле успел полотенцем прикрыться — и разворчалась: «Давайте, освобождайте помещение, девчонки тоже хотят попариться!» Голый Сашка принялся хватать ее за руки, стаскивать свитер: «Да зачем нам девчонки, нам тебя одной хватит, раздевайся!» — Девушка ржала и била его кулачками в грудь… В итоге, конечно, из бани нас выгнали, женщины (за исключением подраненной Жени) пошли париться. Сашка задержался на кухне выпить, как он сказал, «послебанный дижестивчик» — а я отправился в нашу комнату. И увидел там — здравствуйте, приехали! — лысого бухгалтера Иннокентия.

— Что вы здесь делаете?! – воскликнул я, от неожиданности переходя на «вы».

Он забормотал, явно растерянный:

— Да у меня сигареты кончились… — Глаза у него бегали. — Я знаю, вы курите… Зашел стрельнуть… Сигареты кончились… Простите…

Тут я глянул на мой ноутбук, лежащий на прикроватной тумбочке. Мне показалось, что он сдвинут с места. Я дотронулся до его крышки: точно, горячая! Значит, эта лысая сволочь рылась в моих файлах!! Я кинулся к Иннокентию:

— Это что еще за новости?! Что вам нужно в моем компьютере?!

Бухгалтер немедленно как-то съежился и, бормоча извинения, вылетел за дверь.

ЧТО ОН ИСКАЛ ЗДЕСЬ? А ведь я, прекраснодушный дурак, не поставил на свой лэп-топ даже пароль! И никаких новомодных примочек типа включения по отпечатку пальца в нем тоже нет! Значит, Иннокентий Большов запросто мог прочитать мои записи — например, дневник!

Я просмотрел, какие за последнее время открывались файлы. И верно! Данные статистики показали, что пятнадцать минут назад, пока я еще был в бане, кто-то открывал текст моего дневника. Ну, Кеша-бухгалтер!.. Ну, сволочь!

Вопрос: для чего ему понадобился мой журнал? Довольно глупо, но мне почему-то сразу представилось, что товарищ хочет узнать, как далеко зашли мои отношения с Лесей. Но зачем? Я тут же отбросил эту мысль как бредовую.

А может, его интересовали результаты нашего с Лесей осмотра места происшествия? Однако о своем походе мы никому не докладывали. Как Иннокентий узнал о нашем частном следствии? И почему оно ему интересно? Значит, он замешан в происшедшем?

Чтобы ни ему, ни кому бы то еще неповадно было, я немедленно запаролил — сложным двенадцатизначным кодом — вход в свой ноутбук.

Что за мерзавец! Я долго кипел, а потом стал раздумывать: не устроить ли мне (с помощью моего друга Саньки в качестве силовой поддержки) допрос бухгалтера с пристрастием? Два вопроса ему точно можно задать: что ему понадобилось в моем компьютере? А главное, какова его роль в сегодняшнем происшествии — обрушении валуна на Вадима и Женю?

Только моя послебанная и предновогодняя расслабленность спасли Иннокентия от жестокой расправы. Я решил не портить себе настроение в преддверии боя курантов и отложить терку-разборку на будущий год.

…Около десяти вечера по местному времени все, принаряженные, собрались за столом в нашем коттедже. Женю Горелову принесли на руках из соседнего домика Петя и Родион. Приковылял из своей комнаты Вадим. Он по-хозяйски занял место во главе стола. Рядом притулилась его Настя — а одесную от него вдруг оказалась Стелла, которая немедленно стала оказывать Сухарову знаки внимания: подкладывала салатики, подливала напитки. Поведение девушки не слишком, видимо, нравилось Вадимовой супруге, однако та, как истинная леди, умело скрывала свои чувства. Зато Родиону, импозантному Стеллиному мужу, поведение благоверной было абсолютно по фигу. Он даже не смотрел в ее сторону и за все время торжественного ужина не сказал ей ни слова.

Однако я заметил, что Стелла совсем небезразлична лысому бухгалтеру Кеше. Он украдкой метал в ее сторону взоры, в коих можно было разглядеть и страсть, и мольбу. Сии взоры видела, разумеется, и супружница Иннокентия — Валентина. Она сидела вся вытянутая, презлющая, постоянно дергала супруга, противным голосом отдавая команды: «Положи мне то, налей мне это». Но в какой-то момент, похоже, решила переменить тактику и стала вдруг оказывать знаки внимания… мне! С милой улыбкой (похожей на гримасу зубной боли) она затеяла со мной непринужденный тейбл-ток: давно ли я вожу машину, как долго знаком с Александром и нравится ли мне страна Суоми. Игривости в Валентине было не более, чем в мороженой путассу, и я отвечал ей односложно, предпочитая, разумеется, общество сидящей рядом со мной Леси. Зато Иннокентий, помимо знаков внимания Стелле, исподволь бросал на меня взгляды, преисполненные самой настоящей ненависти, — и мне оставалось только гадать, чем я ее заслужил: только ли тем, что поддерживаю разговор с его вдруг воспылавшей ко мне женой?

Словом, злых, завистливых и ревнивых косяков за столом хватало, и я вдруг подумал, что если бы наша вечеринка происходила в романе Агаты Кристи, то сегодня здесь произошло бы убийство. Кто-нибудь кому-нибудь влил бы в стакан добрую порцию цианида — и уж вряд ли убийцей оказался дворецкий, потому как не имелось в нашем коллективе никаких дворецких и прочей прислуги…

Вадим Сухаров, несмотря на то что сидел во главе стола, в отличие от предыдущих наших парти больше помалкивал. Казалось, он взял отпуск по болезни. Стол вел его заместитель Петя. Он был оживлен, шутил, провозглашал тосты. Притом я заметил, что сам он не пьет ни капли спиртного, даже шампанского. Но Горелов и без выпивки был в ударе. Создавалось впечатление, будто он вырвался из-под гнета своего старшего друга и спешил радостно блеснуть, пока его опять не задвинули на второе место. Заговорили, к примеру, о продолжении «Иронии судьбы» — и Петя принялся импровизировать на тему сиквела «Семнадцати мгновений весны». Он говорил, что фильм, разумеется, должен называться «Восемнадцатое мгновение» и начинаться после того, как Штирлиц, двадцать минут поспав в машине, просыпается и едет в Берлин. А там, в Берлине, уже каким-то фантастическим образом прошло шестьдесят лет, и легендарный разведчик, в компании с нашими молодыми агентами, срывает сепаратные переговоры НАТО с Белоруссией… Горелов вдохновенно импровизировал, нагромождая в своей буффонаде одну забавную чушь на другую. Получалась пародия на шпионский боевик — все смеялись, а Женя, Настя и даже сам Вадим посматривали на него ласково и любовно.

В какой-то момент Петя умолк, чтобы поддержать свои силы соком и салатом оливье, и в разговор вдруг вклинилась самая молодая в компании — Леся. Неожиданно она начала рассказывать, что мы с ней побывали сегодня на месте сегодняшнего преступления (она так и выразилась: «преступления»). Все разговоры стихли. Ее слушали с напряженным вниманием.

Леся на голубом глазу рассказала об обнаруженном нами отпечатке ноги в ботинке сорок третьего — сорок пятого размера. Я внимательно следил за реакцией собравшихся на ее слова. Особое внимание обратил на слишком уж веселого сегодня Горелова. Но ни он, ни кто другой не дрогнули, не переменились в лице. Все слушали молодую сыщицу с выражением искренней заинтересованности — но не больше. И тут вдруг подал голос странный человек Родион, промолчавший до того весь вечер.

— Смотрите, Леся, — со смехом сказал он, — в детективных романах после подобных заявлений, сделанных во всеуслышание, обычно убивают.

— Убивать меня нет смысла, — светски улыбнулась в его сторону девушка. — Я уже сняла следы на свой телефон. А Иван, — кивнула она в мою сторону, — перенес снимки в компьютер. (Это было чистой неправдой, и я готов был поклясться, что в этот момент на нас с Лесей изумленно глянул бухгалтер Иннокентий.) Больше того, — продолжила она, — Иван разместил их в Интернете в своем «живом журнале». Ну, а за ту тайну, которая стала известна всему свету, не убивают.

Тут наступило одиннадцать — Новый год по московскому времени. Откупорили шампанское. Ни российского телевидения, ни радио в коттедже не было, и ориентировались все на наручные часы — конечно же, Вадима. Пока чокались и поздравляли друг друга, Горелов и его раненая супруга изображали — «бом! бом!» — бой кремлевских курантов. Было в высшей степени прикольно и освежающе праздновать Новый год столь нетрадиционно.

А к часу ночи по московскому времени мы отправились в горнолыжный поселок, что находился от нас в трех километрах, — встречать Новый год по-местному. Поехали на двух машинах. В свой «Лендровер» за руль сел не пивший ни капли Петя Горелов. Я оседлал любимую «Хонду» — ведь, кроме новогоднего шампанского, не выпил в ту ночь ничего, а подобную дозу алкоголя в крови (до 0,5 промиле) финские законы позволяют.

В каждую из машин набилось по пять человек. Рядом со мной, к моему удовольствию, уселась Леся, сзади разместились Саня со Светкой и почему-то Вадимова жена Настя. Остальные заняли «Лендровер». Нетранспортабельные Сухаров и Женя Горелова остались в домике.

Горнолыжный городок бушевал. Казалось, все жители и туристы высыпали на променад, откуда начинался склон. Во все стороны летели петарды. Мы с трудом нашли место для парковки и вывалились из лимузинов. Толпы ходили, размахивая бутылками шампанского. То там, то здесь группки разливали шипучку в пластиковые стаканчики. Отовсюду слышалась русская речь. Местные пожарные величественно и с соблюдением всех мер безопасности запускали фейерверк. Со склона катались на ледянках. Подъемники, разумеется, не работали, и люди тащились в гору с санками, как муравьи. Кое-кто добирался даже до третьей, четвертой мачты освещения. Потом катальщики летели вниз, как торпеды, вздымая облака снежной пыли.

Наша компания разбрелась в разные стороны, договорившись встретиться через полчаса у машин. Я как-то сразу потерял всех, включая, увы, и Лесю. А потом… Потом вдруг углядел в толпе интересную парочку. Она не спеша шла по улице, посматривая на творящееся вокруг со снисходительным любопытством. Одним был наш импозантный Родион. Второй — типичный иностранец (причем не тот, с кем я заметил Родиона в баре гостиницы в Оулу, и не Панайот, с которым тот беседовал вчера у «летающей тарелки»). Иностранец был одет в такую же неформальную спортивную одежду, что и все вокруг, однако в нем чувствовалась выправка и лоск богатого человека — как минимум, менеджера высшего звена. Двое негромко переговаривались. Лица у обоих были пресерьезные. Они явно обсуждали что-то важное. Воистину, зачем приехал в Финляндию Родион? По каким таким делам? Я готов был заподозрить все, что угодно.

Вспомнив Лесю и то, как она проследила за Вадимом, я последовал за Родионом и его спутником. Однако кругом взрывались петарды, шумела и толкалась толпа, и ровным счетом ни слова из их разговора я расслышать не смог. К тому же мне показалось, что они опять-таки говорят по-фински.

Вдруг петарда бабахнула особенно громко. Что-то черное пронеслось буквально у моего виска. Мне подумалось — второй раз за сегодняшнюю ночь, — что нынешний антураж до чрезвычайности способствует убийству. Раздается негромкий хлопок, тише петарды, и человек вдруг оседает на снег… Кто знает, может, поскользнулся, а может, просто выпил лишку… А когда обнаружат, что он мертв, убийца десять раз успеет скрыться в толпе. Я потряс головой, отгоняя наваждение. Странно, почему мне сегодня с такой настойчивостью приходят мысли об убийстве?

Загадочного Родиона с его спутником я из вида потерял. Толпа пошумела еще немного, а уже в половине первого по финскому времени стала сматывать удочки. Взревели моторы, одна за другой машины стали выруливать со стоянки — и через десять минут улицы городка и подножие горы опустели, остались лишь компании русских — шумные и совсем нетрезвые.

Мы тоже погрузились в автомобили и отправились по домам.

Наши инвалиды, Вадим Сухаров с Женей Гореловой, пребывали в прекрасном настроении. Оба раскрасневшиеся, довольные. Я готов был поклясться, что в этот час между ними что-то происходило: может, просто поцелуйчики, а может, и нечто более серьезное. То, как они сейчас выглядели, убедило меня в том, что между ними что-то есть, гораздо больше, чем неопределенные рассказы Сани. Я увидел, как при виде довольных супругов закаменели лица Петра и Насти.

Мне даже пришла в голову дурацкая мысль: может, они двое, Вадим и Женя, специально устроили покушение на самих себя — с тем, чтобы иметь больше законных возможностей проводить время наедине, причем не на снежных трассах, а в доме, в тепле и комфорте? Правда, потом я счел, что это чистая паранойя. Если они действительно любовники, уж как-нибудь смогли бы найти возможность встречаться, не сбрасывая себе на головы камни и не ломая самим себе ноги.

…Потом все выпили еще по паре рюмок и отправились спать. А я вот, как дурак, засиделся в гостиной с ноутбуком, все описывая события сегодняшнего дня. Сейчас я размещу этот пост в своем «живом журнале» и пойду спать. Завтра хочется быть свеженьким — и потому, что мы с Лесей снова побежим на лыжах, и потому, что, мне кажется, нас еще ждут некие таинственные события…

С Новым годом вас, друзья!