Глава 34.
Кладезь Погибших Сюжетов

Я спала у Джоффи дома. То есть «спала» не совсем верное слово. Просто лежала, таращилась в отделанный изящной лепниной потолок и думала о Лондэне. Утром, когда над горизонтом стало подниматься солнце, я тихонько выбралась из дома викария, одолжила Джоффин «браф сьюпириэр» и поехала в Суиндон. Яркие лучи нового дня обычно вселяли в меня надежду, но в то утро я не могла думать ни о чем, кроме незаконченного дела и неопределенного будущего. Я проехала по пустым улицам мимо Коут и Мальборо-роуд к дому матери. Ей следовало сообщить об отце, какой бы ужасной ни была эта новость. Оставалось надеяться, что сознание его самоотверженности хотя бы немного утешит ее, как и меня. А там пойду в отделение и сдамся Скользому. В ТИПА-5, не исключено, поверят моему рассказу об Аорниде, а вот убедить ТИПА-1 в хронумпированности Лавуазье будет куда сложнее. «Голиаф» с дерьмо-братцами беспокоили сильно, но я рассчитывала как-нибудь стряхнуть их с хвоста. Все-таки мир вчера не погиб, а это уже большой плюс, и Скользому не удастся обвинить меня в «срыве попытки спасти планету по его собственному плану», даже если ему очень захочется.

На подъезде к перекрестку у маминого дома в глаза мне бросилась припаркованная напротив машина подозрительно голиафовского вида, так что я, не останавливаясь, сделала большой круг и, бросив мотоцикл в двух кварталах от цели, бесшумно прокралась домой по задворкам. Обойдя еще один большой синий голиафовский автомобиль, я перелезла через ограду маминого сада и проползла по огороду к кухонной двери. Она оказалась заперта, и мне пришлось протискиваться через откидную дверцу-клапан для дронтов. Я уже собралась зажечь свет, как в щеку мне ткнулось дуло пистолета. Я чуть не заорала от испуга.

– Не включай свет, – медленно, угрожающе произнес хрипловатый женский голос, – и не дергайся.

Я покорно застыла на месте. Меня обшарили и забрали пистолет Корделии. ДХ-82 мирно спал в своей корзинке. Стать злым сторожевым тасманским волком ему и в голову не приходило.

– Дай-ка на тебя взглянуть, – снова послышался голос.

Представшая моим глазам женщина выглядела явно старше своих лет. Пистолет у нее в руке заметно дрожал, лицо, обрамленное кое-как расчесанными и собранными в небрежный хвост волосами, было покрыто лихорадочным румянцем. Но при этом не возникало сомнений, что в свое время она была очень хороша собой: яркие блестящие глаза, изящно очерченный рот и горделивая осанка притягивали взгляд.

– Ты что тут делаешь? – спросила она.

– Это дом моей матери.

– А! – Женщина чуть улыбнулась и вскинула брови. – Так ты, наверное, Четверг.

Она убрала пистолет в набедренную кобуру под пышным парчовым платьем и принялась шарить в буфете.

– Не знаешь, где твоя мать держит выпивку?

– Может, вы для начала представитесь?

В поисках оружия мой взгляд уперся в подставку для ножей.

Женщина не ответила или, по крайней мере, ответила не на мой вопрос:

– Твой отец сказал мне, что Лавуазье устранил твоего мужа.

Я остановилась в полушаге от кухонных ножей.

– Так вы знакомы с моим отцом?

Удивление мое росло.

– Я тоже ненавижу словечко «устранить», – мрачно заявила она, безуспешно роясь среди консервированных фруктов в поисках чего-нибудь похожего на алкоголь. – Это убийство, Четверг, и ничего более. Они и моего мужа убили, хотя и с третьей попытки.

– Кто?

– Да Лавуазье с французскими ревизионистами.

Она стукнула кулаком по кухонному столу, давая выход своему гневу, и повернулась ко мне.

– Полагаю, у тебя сохранились воспоминания о муже?

– Да.

– И у меня о моем тоже, – вздохнула незнакомка. – Лучше бы мне его не помнить, но деваться некуда. Я помню события, не имевшие места в действительности, и те, которые только могли произойти. Сознание потери хуже всего.

Она открыла другую дверцу шкафчика, забитого все теми же консервированными фруктами.

– Я понимаю, твоему-то два года только-только исполнилось, а моему было сорок семь. Но не думай, от этого не легче, какое там. Мне дали разрешение на развод, и мы поженились летом после Трафальгара. Девять лет блеска, почета, роскоши, девять лет я прожила леди Нельсон, а потом как-то просыпаюсь утром в Кале пьяной, погрязшей в долгах шлюхой и понимаю, что мой возлюбленный погиб десять лет назад от пули снайпера на юте «Виктории».

– Я вас узнала, – прошептала я. – Вы – Эмма Гамильтон.

– Была Эммой Гамильтон. – В голосе ее звучала печаль. – А теперь я раздавленная жизнью, выпавшая из времени женщина с отвратительной репутацией, без мужа, и жажду промочить горло, как пустыня Гоби – дождя.

– Но ведь у вас все равно осталась дочь?

– Да, – простонала она, – но я так и не призналась ей, что я – ее мать.

– Посмотрите в последнем шкафчике.

Она прошла вдоль стола, еще немного порылась в шкафу и, достав предназначенную для выпечки бутыль шерри, плеснула себе порядочную порцию в мамину чайную чашку. Я смотрела на сломленную скорбью женщину и думала: «А вдруг и мне предстоит кончить так же?»

– Мы когда-нибудь доберемся до Лавуазье, – грустно прошептала леди Гамильтон, заглатывая шерри. – Не сомневайся.

– Мы?

Она взглянула на меня и налила себе еще нехилую, даже по меркам моей матери, дозу.

– Мы с твоим, отцом, конечно же.

Я вздохнула. Она явно ничего еще не знала.

– Как раз об этом я и хотела поговорить с матерью.

– О чем это ты хочешь со мной поговорить?

Мама. Она только что вышла на кухню, растрепанная, в клетчатом халатике. Для женщины, вечно ревновавшей к Эмме Гамильтон, она вела себя очень радушно и даже пожелала той доброго утра, хотя тут же убрала шерри подальше.

– Ах ты, ранняя пташка! – проворковала она. – У тебя не найдется минутки нынче утром свозить моего ДХ-82 к ветеринару? Ему снова надо нарыв вскрывать.

– Мам, у меня дело.

– О! – воскликнула она, осознав наконец серьезность моего тона. – А тот скандал в Скокки-Тауэрсе к тебе никаким боком не…

– Ну, отчасти. Я пришла сказать тебе…

– Да?

– Что папа… его… он…

Мама недоуменно смотрела на меня, и тут мой отец вошел в кухню, живой и невредимый.

– …папино поведение совсем сбило меня с толку.

– Привет, Душистый Горошек! – Отец выглядел значительно моложе, чем в последний раз. – Ты знакома с леди Гамильтон?

– Мы выпили вместе, – неуверенно сказала я. – Но ты… ты же… живой!

Папа поскреб подбородок и ответил:

– А разве мне не положено?

Я немного подумала и украдкой натянула рукав пониже, чтобы отец не увидел своего хронографа у меня на запястье.

– Нет… ну, то есть…

Но он уже понял меня.

– Не надо! Ничего знать не хочу!

Папа стоял рядом с мамой, обнимая ее за талию. Впервые за семнадцать лет я увидела их вместе.

– Но…

– Не будь такой прямолинейной, – сказал папа. – Хотя я и пытаюсь появляться только в вашем хронологическом порядке, иногда это невозможно.

Он помолчал.

– Я очень страдал?

– Нет, вовсе нет! – соврала я.

– Забавно, – сказал он, наливая воду в чайник, – я помню все вплоть до мельчайших деталей, хотя за десять минут до финального занавеса все как-то начинает расплываться. В воспоминаниях смутно встают прибрежные утесы и закат над спокойным океаном – и больше ничего. Я много в жизни повидал и сделал, но мой приход и уход навсегда останется тайной. Так лучше. Сознание тайны избавляет от страха и необходимости что-то менять в моих неожиданных появлениях.

Он положил немного кофе в кофеварку. Как хорошо, что мне довелось стать очевидцем всего лишь папиной смерти, а не конца его жизни. Ведь эти два понятия, насколько я поняла, не имеют друг к другу практически никакого отношения.

– Кстати, как дела? – спросил папа.

– Ну, – протянула я, не зная, с чего и начать, – мир вот вчера не погиб.

Он посмотрел на низкое зимнее солнце, сияющее сквозь кухонные окна.

– Сам вижу. Хорошая работа. Армагеддон прямо сейчас нам ни к чему. Ты завтракала?

– Ни к чему? Глобальная катастрофа – и просто ни к чему?

– Определенно. Скучно бы стало, и все тут, – задумчиво ответил папа. – Конец света определенно сорвал бы мне все планы. Кстати, ты достала билет на вчерашний концерт «Сестер Нолан»?

Я быстро прикинула в уме.

– Ну… нет, пап. Все оказались распроданы.

Снова повисла пауза. Мама ткнула мужа в бок, а тот как-то странно взглянул на нее. Впечатление создавалось такое, словно она что-то хочет ему сказать.

– Четверг, – начала она, оставив надежду добиться мужниной поддержки посредством намеков. – Мы с папой думаем, что тебе надо уйти в отпуск, пока не появится на свет наш первый внук. Пожить где-нибудь в безопасном месте. Не здесь.

– О да! – встрепенулся папа. – Тут у тебя на хвосте сидят «Голиаф», Аорнида и Лавуазье. Наш мир сейчас не самое лучшее место.

– Я буду осторожна.

– Я тоже так думала, – проворчала леди Гамильтон, пожирая взглядом шкафчик с шерри.

– Я верну Лондэна, – решительно ответила я.

– Может быть, сейчас ты физически и способна на это, но как повернется дело через полгода? Тебе нужна передышка, Четверг, и не откладывая. Конечно, драться тебе придется, но драться надо только на равных.

– Мам?

– Это разумно, дорогая.

Я потерла лоб и опустилась на один из кухонных стульев. Похоже, идея и впрямь не лишена смысла.

– И что вы хотите предложить?

Мама с папой переглянулись.

– Я мог бы отправить тебя в семнадцатый век или еще куда-нибудь, но там плохо с медицинским обслуживанием. Вперед в будущее – опасно, кроме того, ТИПА-12 быстро тебя там отыщет. Нет уж, если куда и отправляться, так это в параллельное время.

Папа сел рядом.

– Хеншо из ТИПА-3 – мой должник. На пару мы сумеем переправить тебя в мир, где Лондэн не утонул двух лет от роду.

– Ты можешь это сделать? – подскочила я.

– Конечно. Только не нервничай. Там многое будет… по-другому.

Моя эйфория продлилась недолго. Волосы у меня на голове зашевелились.

– Что, совсем по-другому?

– Совсем-совсем. Ты не будешь служить в ТИПА-27. На самом деле там вообще не будет ТИПА-Сети. Вторая мировая война закончится в тысяча девятьсот сорок пятом году, а Крымская не протянется дольше тысяча восемьсот пятьдесят четвертого.

– Понятно. Нет Крымской войны? Значит, Антон там будет жив?

– Выходит, что так.

– Давай же, перенеси меня туда, папа!

Он положил руку мне на плечо и сжал его.

– Есть еще кое-что. Если ты принимаешь решение, то должна точно знать, на что идешь. Там исчезнет все. Все, что ты сделала и сделаешь. Не будет ни дронтов, ни неандертальцев, ни «Говорящих Уиллов», ни гравиметро…

– Гравиметро не будет? Но как же там люди путешествуют вокруг света?

– На реактивных лайнерах, таких больших пассажирских воздушных транспортных средствах, которые летают на высоте в семь миль со скоростью в три четверти звуковой, а то и больше.

Этот новый мир был просто нелеп, и я так ему и сказала.

– Я знаю, это странно, Душистый мой Горошек, но ты не почувствуешь разницы. В том мире гравиметро станет тебе казаться столь же диким, как здесь – самолеты.

– А мамонты?

– Мамонтов там нет. Но зато там есть утки.

– А «Голиаф»?

– Под другим названием.

Я помолчала немного.

– А «Джен Эйр» там будет?

– Да, – вздохнул отец. – «Джен Эйр» будет всегда.

– И Тернер? Он и там напишет «Последний рейс корабля „Отважный“»?

– Да, и Караваддджжжо там будет, только его имя будет писаться попроще.

– Тогда чего мы ждем?

Мой отец немного помолчал.

– Есть одна закавыка.

– Какая еще закавыка?

Он вздохнул.

– Лондэн там выживет, но окажется, что вы с ним никогда не встречались. В том мире Лондэн с тобой даже не познакомится.

– Но я-то его узнаю. Я могу познакомиться с ним, правда?

– Четверг, ты не из того мира. Ты извне. Ты по-прежнему будешь ждать ребенка от Лондэна, даже не осознавая, что живешь в параллельном времени. У тебя не останется воспоминаний о прежней жизни. Если хочешь попасть в параллельное время, чтобы его увидеть Лондэна, тебе придется обзавестись новым прошлым и новым будущим. Как бы странно это ни звучало, но, чтобы увидеть его, ты должна совсем забыть о нем, а он о тебе.

– Так вот в чем закавыка, – протянула я.

– Да, не лучший вариант, – согласился папа.

Я немного подумала.

– И я не буду в него влюблена?

– Боюсь, нет. У тебя сохранятся некоторые остаточные воспоминания, какое-то безотчетное чувство к тому, кого ты никогда не встречала.

– Значит, меня ждет душевное смятение?

– Да.

Он очень серьезно смотрел на меня. Все они на меня смотрели. Леди Гамильтон, которая крадучись подбиралась к выпивке, остановилась и тоже уставилась на меня. Понятно, исчезнуть мне надо. Но утратить все воспоминания о Лондэне? Тут и думать нечего.

– Нет, пап. Спасибо, не надо.

– Ты не понимаешь, – начал папа отеческим наставительным тоном. – Через год ты сможешь вернуться, и все будет как…

– Нет. Я и так почти потеряла Лондэна.

И тут меня осенило.

– Кроме того, мне есть где спрятаться.

– Где? – удивился отец. – Где ты можешь спрятаться от Лавуазье? В нашем распоряжении только прошлое, будущее, параллельное и другое время!

Я улыбнулась.

– Ошибаешься, папочка. Есть еще одно место. Там меня не найдет никто – даже ты.

– Горошек! – взмолился он. – Отнесись к этому серьезно! Куда ты отправишься?

– Просто, – медленно проговорила я, – затеряюсь в хорошей книге.

Несмотря на все уговоры, я попрощалась с папой, мамой и леди Гамильтон, тихонько выбралась из дому и на Джоффином мотоцикле помчалась к себе. Затормозив прямо у дверей, нахально проигнорировав по-прежнему карауливших меня голиафовцев и ТИПА-оперативников, я неторопливо вошла в дом. Они еще минут двадцать потратят на рапорты в штаб, подъем по лестнице и высаживание двери, а собрать мне надо совсем немного. Воспоминания о Лондэне не потускнели, они послужат мне опорой, пока я его не верну. И я непременно добьюсь своего, но мне нужно время, чтобы отдохнуть, прийти в себя и спокойно, без помех и суеты произвести на свет нашего ребенка. В большой саквояж уместились четыре банки кошачьего корма, два пакетика ментоловых конфет, большая банка маргарина «Мармайт» и два десятка батареек, немного сменной одежды, фотографии моей семьи и «Джен Эйр» с застрявшей в обложке пулей. Поверх всего я сунула сонную и растерянную Пиквик вместе с яйцом и застегнула саквояж на молнию так, чтобы торчала только ее голова. Затем уселась в кресло перед дверью, раскрыла на коленях «Большие надежды» и стала ждать. Врожденный талант книгостранника мне не достался, и, поскольку Путеводитель у меня отобрали, для преодоления границ вымышленного мира мне необходимо было почувствовать страх и знать, что меня могут схватить.

Я начала читать, когда в дверь осторожно постучали, продолжала под крики и приказы немедленно открыть, под глухие удары и треск ломаемого дерева, и наконец, когда дверь рухнула, перенеслась в пыльную комнату Сатис-Хауса в «Больших надеждах».

Мисс Хэвишем была просто в шоке, когда я объяснила ей, что мне требуется, – оно и понятно. Еще большее потрясение испытала она при виде Пиквик, но все же согласилась исполнить мою просьбу и уладила вопрос с Глашатаем при условии, что я продолжу обучение. Меня поспешно включили в Программу по обмену персонажами и определили на второстепенную роль в неопубликованном романе где-то в самых недрах Кладезя Погибших Сюжетов. Одна из героинь книги давно мечтала пройти курс драмы в Театральной академии в Рединге, и моя кандидатура подходила ей как нельзя лучше. Спускаясь на шестой цокольный с направлением Программы обмена за подписью некоего Бриггса, я впервые за последние недели испытывала облегчение. Нужная книга, зажатая между первым наброском каких-то приключений в Тасмановом море и неоконченной комедией о гранатометчиках, отыскалась без труда. Я отнесла ее на рабочий стол и спокойно вчиталась в свой новый дом.

Я очутилась на берегу водохранилища в одном из центральных графств. Стояло лето, и в воздухе разливалось сладостное тепло, особенно приятное после зимнего ненастья дома. У деревянного причала, натягивая крепежные канаты, чуть покачивался от ветра большой, неисправный на вид гидросамолет. Из неприметной дверцы в крутобоком корпусе выпорхнула молодая женщина с чемоданчиком в руке.

– Привет! – крикнула она, подбегая ко мне и протягивая руку. – Я Мэри. А вы, наверное, Четверг. Господи! Это еще кто?

– Это дронт. Ее зовут Пиквик.

– А я думала, дронты вымерли.

– У нас дома от них проходу нет. Мне предстоит жить здесь? – с сомнением показала я на дряхлый гидросамолет.

– Понимаю, о чем вы, – гордо улыбнулась Мэри. – Разве он не самое прекрасное создание в мире? Это укороченный «сандерленд», построен в тысяча девятьсот сорок третьем году, а в воздух последний раз поднимался в пятьдесят четвертом. Я уже наполовину переделала его в плавучий дом, но не стану возражать, если вы поможете. Просто не забывайте откачивать воду из трюма, а если сможете раз в месяц запускать третий мотор, я буду очень вам благодарна.

– Ну… ладно, – проблеяла я.

– Вот и хорошо. Краткое содержание романа приклеено скотчем к дверце холодильника, но вы не особенно беспокойтесь: нас ведь не опубликовали, так что можете делать практически все, что угодно. Возникнут проблемы – обращайтесь к капитану Немо, он живет в своем «Наутилусе» через две лодки от нас. И не бойтесь: Джек поначалу может показаться грубоватым, но сердце у него золотое. Если он попросит вас сесть за руль его «остина аллегро», то, прежде чем переключить скорости, полностью выжмите сцепление. Глашатай снабдил вас всеми необходимыми документами и поддельным удостоверением?

Я похлопала себя по карману, и она передала мне клочок бумаги и связку ключей.

– Хорошо. Это номер моего комментофона на всякий пожарный, это ключи от гидросамолета и моего БМВ. Если позвонит идиот по имени Арнольд, велите ему убираться к соответствующей матери. Вопросы есть?

– Какие уж тут вопросы.

Она улыбнулась.

– Тогда все. Вам тут понравится. Встретимся примерно через годик. Пока!

Она весело помахала мне рукой и зашагала прочь по пыльной дорожке. Я окинула взглядом водную гладь и скользившие по ней прогулочные лодки, понаблюдала за парой лебедей, которые отчаянно били крыльями и шлепали лапами по воде, пытаясь взлететь. Затем присела на шаткую деревянную скамеечку и вытряхнула Пиквик из сумки. Конечно, это вам не дома, но в целом тут неплохо. Возвращение Лондэна пока еще оставалось делом неопределенного будущего, равно как и ответная взбучка Аорниде с «Голиафом», однако всему свое время. Мне будет не хватать мамы, папы, Джоффи, Безотказэна, Виктора и, может быть, даже Корделии. Но не все так скверно: по крайней мере, вести «Четверг Нонетот: Видеокурс выживания в книге» мне точно не придется.

Как говорил папа, жизнь порой оборачивается забавно.