Эпилог

– Вот так мы и сбежали, – подытожил Игорь.

Друзья помолчали.

– И с тех пор – ничего? – спросила Таня.

– Как видишь, – пожал плечами Игрек.

– А что Марина? – поинтересовалась Татьяна. В ее глазах зажглись лукавые огоньки.

– У нее все хорошо, – сухо ответил Игорь – словно поставил этой фразой невидимый, но непреодолимый барьер.

Это было в его стиле: никого, даже ближайших друзей, он не посвящал в свою личную жизнь.

Павел Синичкин молчал, прихлебывал кофе.

Они втроем сидели в кофейне «Зен кафе» в Камергерском переулке.

Прошло три дня со времени бурных событий двадцать пятого октября. Москва переварила происшедшее с той же невозмутимостью, с какой переваривала все перестройки, митинги, путчи, кризисы последнего десятилетия. Так же текли по Тверской авто, давали бродвейский мюзикл «Метро» в Театре оперетты с несравненной Тэкой в главной роли, затмившей многих звезд российской эстрады. Народ ломился на голливудскую премьеру – фильм «Матрица» в «Пушкинском» и «Кодаке-Киномире».

На следующее же утро после «черного понедельника», во вторник, двадцать шестого октября, президент неожиданно для всех (но не для Тани) прибыл в Кремль. Бодрый, здоровый, веселый, он появился в своем кабинете перед ошеломленными операторами, застывшими за телекамерами. Весомо, пристукивая ладонью по столу, проговорил:

– Я вам уже говорил. И повторяю еще раз. Ни в какую отставку я не уйду. Ваш президент будет на своем посту. До самых выборов. До передачи власти будущему президенту. Моему преемнику. И Россия была, есть и будет демократической страной. И никакие путчи у нас больше никогда не пройдут. Как бы того кому ни хотелось. Народ выбрал президента – и президент будет управлять страной!

– А как ваше здоровье, господин президент? – верноподданнически выкрикнул кто-то из корреспондентов.

– Здоровье мое хорошее. Вчера тут кто-то говорил, – Президент лукаво оглядел собравшуюся прессу, – что я еще простужусь на ваших похоронах. Так вот, – президент выдержал свою знаменитую паузу, которая сделала бы честь любому из мхатовских стариков. – Я на них – даже не простужусь!

В толпе журналистов и телеоператоров льстиво захохотали.

Через час стало известно: президент отправил в отставку премьер-министра. Он даже не захотел встречаться с ним – срочно прилетевшим из Сочи. Никаких объяснений, ни устных, ни письменных, которые пытался дать премьер – о чудовищной путанице, о предательстве мелкого чиновника из своего аппарата, о вечной и безграничной преданности – президент слушать не пожелал.

А Главного Банкира президент в тот день в своем кабинете принял. Долго тряс ему руку перед телекамерами.

Главный Банкир выглядел плоховато. Он вручил президенту и направил в Думу прошение о своей отставке «в связи с ухудшившимся состоянием здоровья».

На открывшихся в половине одиннадцатого утра во вторник очередных торгах на ММВБ доллар продолжал по инерции расти, но как-то вяло, без прежнего энтузиазма. За час торгов он поднялся на сорок одну копейку – до тридцати рублей сорока копеек. Стало ясно, что те, кто вчера днем на межбанковском рынке скупал американскую валюту по бешеной цене тридцать семь – сорок рублей, погорели, и сильно.

Последующие дни и новые торги только подтвердили это. Доллар бродил вокруг отметки тридцать с половиной рублей и выше взбираться не хотел. Аналитики биржи, Центрального банка и Министерства финансов в один голос уверяли, что такой курс значительно более справедлив, нежели прежний, который являлся явно заниженным. Почему они молчали все предыдущие недели и месяцы – для народа оставалось тайной.

Так что нынче, в пятницу, двадцать девятого октября, когда друзья собрались в «Зен кафе», все, кроме валютных спекулянтов, уже успели подзабыть о событиях, случившихся в начале недели. Но их непосредственным участникам происшедшее в понедельник еще будоражило кровь. Поэтому за столиком, который занимали Игрек, Таня и Паша, царило несколько неестественное возбуждение – можно было подумать, глядя со стороны, что троица изрядно навеселе, хотя, кроме кофе, они никаких горячительных напитков не употребляли.

– Расскажи Игорю, – сказала Таня частному детективу, – он ведь не знает, как ты на ушах стоял всю ночь с субботы на воскресенье. После того, как мы тогда в операционной догадались, в чем дело…

– Главное, – сказал Паша, – мне пришлось пол-Петровки разбудить, чтобы узнать, кто такой этот Валентин Николаевич и понять, что он такое…

– Ну-ну, расскажи, – поторопила Таня.

– Настоящая фамилия Валентина Николаевича – Варенцов… – начал Паша. – Все, что он тогда вам, Игорь, ночью рассказывал об истоках своего богатства: скупка ваучеров, акций, игра на фондовой бирже – было, как ни странно, правдой. Но только половиной правды… Другая половина оказалась, как вы и предполагали, значительно темнее…

– А именно? – спросила Таня.

– В начале девяностых годов, как вы знаете, в Москве стало происходить много преступлений из-за жилья. Махинации, исчезновения людей, убийства и прочее… Многие из преступлений даже не регистрировались – не то что расследовались… И были среди этих квартирных дел такие, что совершались с особым цинизмом. Очень, я бы сказал, изобретательно… Так сказать, творчески… Вот, к примеру… Роскошная коммуналка в центре Москвы. Десять комнат. Проживает в ней четыре семьи. Живут тихо и даже дружно. И вот в один прекрасный день – к ним звонок. Приходят работники санэпидстанции. В белых халатах. «Здравствуйте, мы из СЭС, идет проверка квартир на радиоактивную загрязненность… Разрешите?» – «Пожалуйста, пожалуйста!» – Проходят. В руках дозиметры. Обследуют квартиру. Потом в районе кухни – о, ужас! – дозиметр зашкаливает. Всем жильцам прибор этот взбесившийся демонстрируют. Начинается паника. «Спокойно, товарищи, не волнуйтесь! Сейчас мы вызываем дезактиваторов, а вас эвакуируем в безопасное место!» Работники санэпидстанции звонят по телефону, вызывают дезактиваторов и автобус. Жильцы собирают все самое ценное. Приезжают люди, чуть ли не в скафандрах. Жильцов грузят в микроавтобус… Н-да…

Паша сделал паузу.

– Ну, и?.. – поторопила его Таня.

– И жильцы вместе с автобусом – исчезают. И никто не может их найти. До сих пор. Ни их самих, ни трупы…

– Кошмар, – пробормотала Таня.

– А потом выясняется, – продолжил Паша, – что в одной из комнат этой квартиры прописана многодетная семья. Мать и шестеро, что ли, детей. Они все в момент «дезактивации» находятся, видите ли, на даче. И вся квартира, по закону, в итоге – переходит к ним. Через три года все остальные жильцы – опять-таки по закону – признаются умершими. А в десятикомнатной квартире уже сделан евроремонт, и она давно уже сдается – за три штуки баксов в месяц. А потом ее продают – за триста пятьдесят тысяч «зеленых»… Вот такая дезактивация…

– Лихо и жестоко, – заметил Игорь.

– Да… А вот еще случай. В пятикомнатной квартире на Тверской проживает одна-одинешенька вдова генерала. И вот она начинает жаловаться соседям: ее хотят убить. «С чего вы взяли?» – спрашивают ее. «Грозятся», – говорит она. Ночью ей голоса слышатся. «Мы тебя убьем, убьем…» В магазине ее толкают – и тоже: «Скоро мы с тобой покончим…» Даже по радио передают: «Коростылева, вдова генерала Коростылева, за измену Родине приговаривается к исключительной мере наказания!» Ну, соседи ей, конечно, не верят, думают: маразм – тем более что старушка уже состоит на учете в психдиспансере. А через пару дней старушка вешается у себя в туалете… А квартира пятикомнатная достается какой-то ее четвероюродной племяннице, которую никто из соседей отродясь не видел. А именно ей старушка за месяц до смерти почему-то завещала свои хоромы…

– Но, может, это просто совпадение, – заметил Игрек.

– Да, но дотошный участковый в ходе осмотра места происшествия обращает внимание, что в обыкновенный старушкин репродуктор зачем-то вмонтирован магнитофон!..

– И что, опять никого не нашли? – спросила Таня.

– Возбудили дело по статье «Доведение до самоубийства», но… Не такая это статья – и не такой человек старушка, даже генеральская вдова, – чтобы рыть землю. Дело тихонько свернули…

– Вот гады, – возмутилась Таня.

– Какая-то извращенная красота… – пробормотал про себя Игорь.

– А вот еще история из тех времен. Въезжает в большую – восьмикомнатную, кажется – коммуналку в центре новый жилец. Милый, любезный, обходительный… Всем проживающим он до того нравится! Со всеми ведет долгие беседы… Умиротворяет все конфликты… Словом, долго ли, коротко ли, а он всех взрослых жителей этой коммуналки, даже и с высшим образованием, вовлекает в некую секту. «Белые одежды», кажется. Он сам, этот жилец, становится у них вроде гуру. Уважают его и слушаются беспрекословно. И когда гуру заявляет, что «Города – это смердящее дерьмо» и «Спасется тот, кто лицом к природе добывает хлеб свой» – ему верят. И – все, хором! – съезжают из своей московской квартиры в деревенскую избу куда-то за сто первый километр… И знаете, чем это кончается? Они все, все десять человек, однажды – видимо, по приказу своего гуру – кончают с собой!..

– Уф, – содрогнулась Таня.

– Да… Я это к чему рассказываю: гуру этот, который отчего-то сам попытки суицида не предпринимает, был потому еще так своим последователям мил, что был он – без ножек. Передвигался в инвалидной коляске… И ему, инвалиду первой группы, достается в итоге огромная квартира… Совпадение? Но и за другими преступлениями, о которых я докладывал, проглядывала тень мужичка в колясочке… И еще – некоего бородача…

– Олег Олегович! – воскликнула Таня.

– Возможно. Во всяком случае, опера уже знали: как только в квартирном бизнесе совершается нечто особо изобретательное, наглое, циничное – ищи где-то рядом Инвалида… То он свидетель, то, как в последнем случае, «гуру»…

– Хорошенького же джинна я тогда из бутылки выпустил, – пробормотал Игрек.

– …Но ничегошеньки, – продолжил свою мысль Павел, – никому доказать не удалось… Дела разваливались… Может, тут руку приложил брат Варенцова, который в свое время работал на Петровке… Полковником был, между прочим… Связи – обширные… Но я это все к чему рассказываю?.. Верной была ваша, Игорь, догадка: совсем не агнец божий этот Валентин Николаевич…

– Так что правильно его Марина бутылкой по башке шандарахнула! – воскликнула Татьяна. – Могли бы и пулю не пожалеть. Заслужил!..

– Не мне его судить, – сказал Игрек.

– Ох, Игорь, прекрати свое интеллигентское самоедство! Толстовщина какая-то! – с жаром проговорила Таня. – Давай, Паша, продолжай!

– Я ведь, – сказал Паша, – детали биографии гражданина Варенцова узнавал тогда, в ночь с субботы на воскресенье, попутно… Интересовали-то меня сегодняшние дела Валентина Николаевича… К сожалению, у моих друзей с Петровки ничего особенного на него – за исключением, конечно, неуплаты налогов в особо крупных размерах – не было… Но у нас пол-России налоги не платит в особо крупных размерах… И что-то еще никого не посадили. Причем чем большие суммы не платят – тем меньше вероятность, что посадят… Так что с этой стороны ухватить его было никак невозможно… Тем более – быстро… И тут мне помогла твоя, Танечка, идея, что он может быть связан с банковским бизнесом… Это очень даже ускорило мою работу… А еще пошло на пользу то, что вы, Игорь, рассказали о его женщине там, в особняке, которую зовут Верой… Вот эти две линии расследования оказались очень плодотворными… В итоге к утру воскресенья я сумел выяснить, что формально гражданин Варенцов председатель правления небольшого банка под названием «Трансинвест-кредит». А еще, неформально, он контролирует банк под названием «Вера»… А контрольный пакет акций в этом банке принадлежит некоему Абрамову Петру Евгеньевичу.

– Мой Лысман! – радостно воскликнула Таня.

– Именно. Так что – спасибо вам, господа, за идеи. Я в данном случае проявил себя просто как ищейка, которая шла по заданному вами следу… И на сем мое участие в деле закончилась… Дальше со своей партией вступила Татьяна…

– Ладно, Паша, не скромничай, – сказала Таня. – Ты ж понимаешь: без тебя мы бы ничего не добились… Этот «Трансвестит-кредит», тьфу, «Трансинвест-кредит» и этот банчок «Вера» – известия о них оказались драгоценней, чем алмаз… Я сразу же, как только узнала о них, позвонила Ване Коломийцеву – ну, тому молодому банкиру. В восемь утра в воскресенье и позвонила… И он меня тоже очень выручил… К двенадцати часам он сообщил, что банки «Трансинвест-кредит» и «Вера», которые сроду на валютных торгах больше ста тысяч долларов за один раз не продавали, вдруг, как сговорившись, задепонировали на понедельник, двадцать пятое октября, продажу пятидесяти миллионов «зеленых» каждый!.. Тогда все мои догадки стали уверенностью. Я поняла к тому же, что и вправду времени почти не остается и все случится уже назавтра… А уж когда я про эти сто заявленных миллионов сказала магнату Шеляринскому, он аж чуть не подпрыгнул…

– Ты, Татьяна, не спеши, – строго сказал Игорь. – Рассказывай по порядку. Что за магнат, откуда магнат?

– Я и рассказываю. Мы тогда, в Переделкине, договорились встретиться с Кругляевым через час. Но он-то на «мерсе» в Москву ехал. А я – на «пятерке»-раздолбайке. У меня еще ремень вентилятора полетел в дороге. В общем, переодеваться уже некогда было. Я так в форме посыльного к нему в офис и заявилась.

– Странно, что Кругляев вообще тебя слушать стал, – усмехнулся Игрек. – Тебе еще повезло, что он тогда в Переделкине не один был, а с подружкой…

– А что? – поинтересовалась Татьяна.

– Мог бы и фонарь под глазом засветить, – серьезно сказал Игорь. – Слышала бы ты, как он ругался, когда в особняке Олегов принес ему расчет его долга. Кричал, что мир полон подлецов. И самые страшные подлецы – коварные красотки вроде тебя.

– Он мне примерно то же самое сказал. Когда мы наконец встретились в его офисе. Ну, а я что… Я ему рассказала, как на духу, что знала: и про «Трансинвест-кредит», и про «Веру», и про наш с Игорем долг Варенцову, и про то, как мы этот долг «отрабатывали»… Сказала про Кухианидзе… Когда я про грузина упомянула, он переспросил: «Кто-кто?» Я говорю: «Кухианидзе, врач из Склифа. Завотделением». А он как закричит: «Это же личный врач Главного Банкира!»

А потом Кругляев всерьез задумался. И говорит: «Ты за базар, как говорится, отвечаешь?.. Ведь если что, убивать-то не тебя будут – меня». Я – ему: «Отвечаю». Он – за телефон.

Магнат, на которого он работал, его, видать, крепко приложил за то, что по воскресеньям дергают. Кругляев трубку положил – и сидит такой грустный-грустный… Я встаю: «Ну, что, я пошла?» А он говорит: «Придется тебе ехать. Он нас ждет через час. Обоих».

– И ты поехала в форме посыльного? – дотошно полюбопытствовал Павел.

– Не-ет, – возразила Таня. – Я его уговорила в магазин заскочить. Заверила, что я не капризная и в состоянии выбрать себе полный гардероб за десять минут… Но не в том суть… В общем, к олигарху в Барвиху мы приехали вовремя…

– Ну, и как он? – поинтересовался Паша.

– Мужик как мужик, – пожала плечами Таня. – Маленький, полненький, лицо круглое. Но голова – лучше любого компьютера. Я только начала ему объяснять, что к чему, а он меня обрывает: «Без деталей». Все схватил мгновенно, самую суть. Смотрит на меня, не отрываясь, и спрашивает: «Как его фамилия?»

Я не сразу поняла – чья. Честное слово: просто не успевала мыслить в том же темпе, что он. Кругляев – он рядом сидел – шепчет одними губами, подсказывает мне: «Хозяина». Я отвечаю: «Валентин Николаевич Варенцов». И вдруг магнат засмеялся. Честное слово! Никогда бы не поверила, что он умеет смеяться. В «ящике» – всегда такой серьезный. Спрашивает Валентина: «Значит, ты меня Варенцову проиграл?» Тот весь аж позеленел.

Потом магнат говорит: «Значит, Варенцов хочет рубль уронить. Это нам на руку. И здесь мы его задумку поддерживаем и, как говорится, одобряем…»

– Это ему выгодно, – перебил Паша, – потому что у магната – куча нефтяных и газовых компаний. Нефть и газ идут на экспорт. Так что для него чем доллар дороже стоит – тем лучше.

– Я примерно так и подумала, – сказала Таня. – А потом Шеляринский говорит: «Но затем этот Варенцов хочет доллар назад уронить. А вот это нам не нужно. И тут мы его поправим». И сразу берется за телефон. Маленький желтый аппарат без диска…

– «Кремлевка»? – спросил Павел.

– Наверно… Так вот, Шеляринский снимает трубку, говорит: «Извините, что беспокою, но надо срочно увидеться». Ему что-то в ответ. Он трубку кладет, осматривает нас и говорит: «Поехали!» Мы встаем, а он Кругляеву: «А ты оставайся».

Вышли мы с магнатом. Сели в его бронированный «мерин». Сзади – охрана на двух джипах. Поехали. По лесам, по каким-то второстепенным дорогам. Ни одной машины вокруг, а сами дороги отменные. Ровные, леса вокруг чистые, прозрачные… Олигарх молчал всю дорогу. Глаза прикрыл, только губами пожевывал. Думал.

Ехали не больше десяти минут. Потом приезжаем. Ограда, охрана. Мужики в форме. Отдают честь… Опять по лесу едем. Потом особняк. Домик двухэтажный. Меньше, чем у олигарха. И тем более чем у Варенцова.

Входим. Охрана нас провожает. Шеляринский открывает дверь. Большая комната. Ковры, камин горит. У камина в кресле сидит человек. Читает книгу. «Опыты» Монтеня. Я смотрю на него…

Татьяна сделала эффектную паузу.

– …а это – президент!

– Да ты что!.. – невольно вырвалось у Паши.

Игорь, даром что игрок, сохранил полную невозмутимость, только чуть усмехнулся.

– Гадой буду, президент!

– Ну, и как он? – спросил Павел. – Классный мужик! Живой, веселый. Здоровенный, как медведь…Сидит в спортивном костюме и, что интересно, в домашних тапочках. С помпончиками! – Татьяна не могла сдержать смеха при воспоминании. – Честное слово, с помпончиками!

– Зачем же Шеляринский тебя с собой к нему привез? – недоверчиво спросил Паша.

– Не знаю! Как свидетеля, наверно… А может, – кокетливо улыбнулась Таня, – я ему понравилась?..

– Ну, и что дальше? – нетерпеливо спросил Павел.

– Президент оглядел нас, а потом говорит: «Чаю хотите?» Представляете: «Чаю хотите?»!.. – Таня опять прыснула. – Ну, олигарх, к сожалению, отказался – а мне неудобно было настаивать. А то, представляете, могла бы рассказывать, что чаи с президентом гоняла…

– Ну, зато про помпончики рассказывать можешь… – усмехнулся Игорь.

Таня опять залилась смехом. Отсмеявшись, сказала:

– Врать не буду, я президенту больше двух слов не сказала. Всю ситуацию ему доложил Шеляринский. Очень сжато, четко… Я бы так не смогла… Президент, как мне показалось, понял его на лету. «Что предлагаешь?» – спрашивает. Ну, магнат и изложил свой план. Все в точности, как потом было: объявляют об отречении президента, паника, а потом, на следующий же день, он возвращается… «Зачем?» – коротко спрашивает президент. «Во-первых, – четко и очень, видно, продуманно отвечает магнат, – курс доллара сейчас занижен. Чем опускать рубль постепенно, выгоднее его сбросить рывком… Во-вторых, премьер, по моим данным, начал свою игру. У него за последнюю неделю в Сочах слишком много людей побывало». Назвал фамилии, известные какие-то, я их не запомнила. «А еще, – говорит магнат, – для ваших работников это хорошая проверка. Кто к премьеру сразу кинется – тот, значит, не наш человек».

Президент подумал минуту. Потом говорит: «Хочешь, значит, из меня Ивана Четвертого в Александровской слободе представить?.. Или Бориску Годунова, которого народ на царство зовет?..» Магнат пришипился. А президент: «Что ж, красивый ход… Сталин его пользовал. И Брежнев тож… Интересно, а что по этому поводу народ скажет?» – Олигарх плечиком дернул, типа: а кто его, этот народ спрашивает? А президент говорит – мне: «Ну, а вы что, прекрасная барышня, по этому поводу думаете? Вы ведь – народ? Частица, так сказать, нашего электората?..»

Таня единым глотком прикончила вторую за вечер чашку кофе. Она наслаждалась произведенным на друзей эффектом. Те, как говорится, обратились в слух.

– Я подумала секунд десять, – продолжила Таня, – а потом сказала ему честно, что мне этот план нравится, так как он позволит мне расквитаться с гадом Варенцовым – раз, и расплатиться с долгом, которого я не должна, – два. Так что лично я – за. А народ вообще… Народ вообще, говорю, безмолвствует … Президент на меня внимательно так, устало посмотрел… Как мне кажется, понял, что я имела в виду… Подумал… Потом рукой махнул и олигарху: «Ладно, – говорит, – Ивашка (так и сказал: „Ивашка“!), черт с тобой, – говорит, – устраивай!..»

И снова – за книгу. Тот сразу ему поклонился, бросился руку жать. Президент ему руку подал, а потом я к нему подошла – и он мне ручку поцеловал!

– Ты, наверное, руку-то с тех пор не мыла? – попытался сострить Паша.

– Почему? – обиделась Татьяна.

Она, как всякая женщина, болезненно относилась к любым – косвенным, завуалированным или даже вовсе мнимым – насмешкам по своему поводу.

– Ладно-ладно, я пошутил, – примирительно сказал Паша. – Что дальше-то было?

– А ничего! Мы вышли. Олигарх спросил, куда меня везти. Я сказала: «Домой!». Меня посадили в джипарь и отвезли к дому. А часа через три – уже темно было – позвонил Кругляев и сказал: «Можешь бежать покупать «зеленые». Ну я тогда тебе, Пашенька, сразу и позвонила…

Вот и все. Так прошло у меня воскресенье, двадцать четвертое… А что было дальше, вы знаете.

– Стремительно и дерзко, – скупо похвалил Игрек. – В твоем, Таня, стиле.

Таня даже зарделась от похвалы великого игрока.

– А мне что сказать? – молвил Паша Синичкин. – Спасибо тебе, родная, что тогда, в воскресенье, позвонила… Теперь я, господа, скоро приглашу вас на новоселье…

– Неужели? Вот здорово!

– Да, господа, однокомнатная квартира. Попробую, каково это: пожить отдельно от соседей. Причем не где-нибудь в Марьино или Алтуфьево, а здесь, в центре, на Сретенском бульваре!

– Поздравляю! – закричала Таня.

– Примите и мои поздравления, Паша, – сказал Игорь.

– Скачки доллара, – продолжил Павел, – оказали на мой бюджет самое благотворное воздействие. Благодаря тому слову, – он поклонился в сторону Тани, – которое шепнули мне вы, мадам.

– Надо же было хоть как-то отблагодарить тебя.

– Отблагодарила ты, как всегда, по-царски.

– Не по-царски, а по-президентски, – поправил его Игрек.

Троица опять расхохоталась на все кафе.

Таня распрощалась с друзьями и покинула «Зен кафе». На душе было легко. Ей предстоит веселый вечер.

Разумеется, она рассказала Игорю и Паше не все. Если у Игрека могут быть секреты – о его Марине хотя бы! – то почему тайн не может быть у Тани?

Пешеходным Камергерским переулком Татьяна пошла к Тверской. Парадная Москва – Москва иномарок, бутиков и ресторанов – струилась вокруг нее. Всего полгода не была она в здешних местах – а появились новые витрины, афишы, фонари… На углу напротив МХАТа поставили бронзового сутулого Чехова, более похожего на иллюстрацию к учебнику о чахотке…

Таня вышла на угол Камергерского и Тверской. Автомобили в шесть рядов поднимались к Пушкинской. Шесть рядов текло навстречу – вниз, к Манежу. Табло под глобусом на здании Центрального телеграфа показывало 19.02. Таня прибавила шаг. Не любила опаздывать.

Ванечку она увидела издалека. Он стоял, облокотившись на гранит подземного перехода, и просматривал сложенную вчетверо газету. Иван Коломийцев выглядел, как должен выглядеть сотрудник банка: опрятным, внушающим доверие и дорогим. Ботинки тонкой кожи были начищены так, что в них отражались все огни Тверской. На парапете рядом с ним стоял щегольской портфель коричневой кожи, а также лежал огромный букет белых хризантем.

Иван Коломийцев поднял голову. Улыбнулся. Для начальника валютного департамента банка у него была, решила Таня, чересчур открытая улыбка. Но эта – чуть-чуть беззащитная – улыбка Татьяне чертовски нравилась. И, пожалуй, именно из-за нее она встречалась сегодня с ним.

Таня подошла и чмокнула Ивана в щеку. Он протянул ей букет. Она окунула нос в хризантемы, почувствовала исходящий от цветов знобкий аромат осени и проговорила: «Спасибо».

…Первый раз ей подарили цветы еще в школе. В седьмом классе, кажется. Грозный хулиган Юрик подкараулил Таню в школьном дворе и робко протянул ей три белые хризантемы.

С тех пор Тане дарили и скромные гвоздички, и роскошные корзины с орхидеями. Она привыкла принимать в подарок букеты. Но сегодня почему-то смутилась, как тогда, у школы…

– Пойдем в машину? – предложил Ваня.

– Пойдем.

Таня внутренне напряглась, ожидая увидеть Ванечкину «шестерку» – или что там у него? Однако Коломийцев подвел ее к блестящему всеми боками лимузину. Щелкнул центральным замком. Авто отозвалось коротким писком. Иван распахнул перед Таней переднюю пассажирскую дверцу. Она с достоинством села. Сиденья еще были в полиэтилене. Иван обогнул машину и уселся за руль.

– Нравится? – спросил он, не в силах скрыть свою гордость новой игрушкой.

– Да, – искренне проговорила Таня. – Это что за марка?

– «Рено-Меган». Движок два литра. «Пежо» твое сделает в два счета.

«Настоящий мальчишка, – подумала Таня. – Все мужики, как дети, ей-богу. Все!»

Она вдруг вспомнила, как звонила в ночь на двадцать пятое Тому. Таня решилась тогда на то, чтобы набрать номер его ранчо. Решилась не из любви, ревности или досады, а скорее по привычке доводить все дела до конца и во всех отношениях ставить точки над «и». К тому же в воскресенье вечером, после визита к самому президенту ей и сам черт уже не брат. У нее был такой кураж, что она не то что Тому на его монтанское ранчо – Клинтону в Белый дом позвонила бы.

Том, отделенный от нее десятью часовыми поясами, взял трубку мгновенно. И его голос звучал, как у мальчишки – сорокалетнего мальчишки, слопавшего банку варенья.

– Танья, прости меня… Мне очень жаль… – бормотал новый классик американской литературы, кандидат в лауреаты Пулитцера.

– Ты сошелся с Маршей? – впрямую бухнула Таня.

В ответ мистер Харвуд разразился длиннейшей речью, из которой следовало:

– У него, во-первых, нет, не было и, он надеется, никогда не будет жены по имени Марша. Нет, не было и не будет у него также подружки с таким именем. Равно как нет у него в настоящее время girlfriend с другим, каким бы то ни было, кроме как Таня, именем. И, он надеется, никогда не будет. И он только одну ее, Таню, любит, ждет и верен ей.

На прямой вопрос, откуда же тогда взялся весьма довольный голос Марши в трубке третьего дня, Том разразился не менее красноречивой и по-русски мазохистской тирадой, из коей следовало, что:

К нему давеча прибыл целый полк гостей; в течение нескольких дней он вместе с этими гостями пил, смешивая ирландский задор и русскую удаль, шотландское виски и мексиканскую текилу; при этом они сдабривали возлияния – к чему лукавить! – немалым количеством «грасса». (К слову, Тане всегда была отвратительна нездоровая американская привычка предлагать гостям в так называемых «хороших домах», наравне с кубинскими сигарами, еще и анашу, героин или даже ЛСД.) Таким образом, загул на ранчо продолжался несколько дней. Разумеется, среди гостей было – для разбавления компании – немало женщин. Кому из них пришла в голову дикая мысль вообразить себя Маршей и еще более безумная идея заявить, что она воссоединяется с хозяином, он, Томас Джордж Харвуд, не представляет.

Итак, прозвучало традиционное мужское покаяние, американский вариант – которое, надо признать, не слишком отличалось от аналогичного покаяния «а-ля рюс». Таня и верила, и не верила Тому. Верить заставляло, в частности, то, что роман господина Харвуда, разошедшийся тиражом восемьсот тысяч экземпляров, был документальным.

А имелась ли на самом деле Марша (или Кэйт, или Джейн) – какая, в сущности, разница? В конце концов, они с мистером Харвудом не давали друг другу клятвы верности – на Библии или как-то еще. Главное – недоразумение разрешилось. Татьяна выдернула из души мучившую ее занозу.

К тому же во время межокеанского диалога Таней овладела новая идея.

– Том, ты не можешь мне дать взаймы?

– Sure! – проорал Том, обрадованный, что неприятный разговор, кажется, завершился. – How mush?

– Fifteen million.

– Fifteen??! Million??!

– Yes. For a couple of a week. But I need the money today.

На другом конце провода повисла долгая, долларов этак на шесть, пауза.

– Но… – отчаянно пробормотал Том.

А затем быстро перечислил причины, по которым ему будет чрезвычайно тяжело найти столь большую сумму. Тем паче – прямо сегодня. Во-первых, у него лично таких средств просто нет. Во-вторых, сегодня – конец уик-энда. Все отдыхают. Банки закрыты…

Однако… Однако нет такой крепости, которую не смог бы взять мужик, который, во-первых, провинился перед любимой женщиной, а, во-вторых, что-то ей пообещал.

Как Том сделал это, Таню во всех подробностях не интересовало. В конце концов, это, как любят говорить американцы, были его проблемы… Кажется, честному слову Т. Дж. Харвуда поверили его старые добрые друзья, работающие в одной из крупнейших японских корпораций – зря он, что ли, отмотал полжизни по журналистским командировкам!.. Поверили – и дали взаймы, без контракта, но под стандартный процент пятнадцать миллионов долларов. А что касается выходного дня… Когда старина Харвуд начал заниматься этим делом, в России стояла глубокая ночь с воскресенья на понедельник, в монтановщине подходило к концу воскресенье, зато в Стране восходящего солнца уже шел понедельник, и тамошние банки вовсю работали…. Так что к московским девяти утра двадцать пятого октября на личный счет Ивана Коломийцева в «Банке Москвы» было переведено из Японии ровнехонько пятнадцать миллионов долларов.

Иван сумел с толком распорядиться этими средствами.

О сем, в частности, недвусмысленно свидетельствовала новехонькая «Рено-Меган».

– Надо обмыть покупку? – неуверенно спросил Ваня.

– Я не против, – пожала плечами Таня.

– Поехали ко мне? Мама сегодня в ночную… Ты не подумай ничего такого, – торопливо проговорил Иван, – просто я подумал, что с такой суммой тебе не захочется таскаться…

– А какая, кстати, сумма? – вроде бы между делом поинтересовалась Таня.

– Твоя доля – пятьсот три тысячи американских долларов. Наличными, как ты просила.

– Вычитаем пятьсот тысяч, которые я отдала тогда в Сиэтле Лысману… Получается три тысячи долларов… Значит, я на этом все-таки заработала. Неплохо! – весело проговорила Таня. – А что – Том?

– Томасу Дж. Харвуду я его треть, тоже пятьсот три тысячи, перевел на его счет в BoNY. Опять же – как ты просила…

Иван с превеликой осторожностью стал сдавать назад с парковки.

Молчание Татьяны по поводу сегодняшнего маршрута он, видать, воспринял как знак согласия.

– Сложно было? – спросила Таня.

– Да нет. Ты же меня предупредила, что именно и в каком порядке произойдет в «черный понедельник» – двадцать пятого… Все так и случилось… И деньги ты добыла… Так что чего уж тут сложного… Я просто все время играл поперек твоего Валентина Николаевича. Когда он покупал рубли – я их продавал. Когда он брал доллары – я их сливал… Дело техники!.. И вот я выиграл – а он проиграл! – весело заключил Иван.

– Ну, не скромничай, пожалуйста. Если б не твой финансовый гений, мы б ничего не добились.

Иван от комплимента аж зарделся, а непривычная машина, дернувшись, заглохла. Иван снова запустил мотор и наконец выехал со стоянки. Теперь надо было влиться в поток, поднимающийся от Манежа к Долгорукому.

– А ты со своей долей что будешь делать? – поинтересовалась Таня.

– Ну, машину я уже купил… – проговорил Иван, оглядываясь на поток авто. – А на остальное – акции куплю.

– Акции?! На полмиллиона долларов – или сколько там у тебя осталось – ты купишь акции?!

– А что тут такого? Самый верный способ заработать.

– Или проиграть.

– Всякое бывает, – спокойно ответил Иван.

Он никак не мог вклиниться в поток машин, густо идущих по пятничной вечерней Тверской, но ничуть не нервничал.

– Может, лучше, чем акции покупать, поедем эти твои деньги в казино проиграем? – уязвила Татьяна.

– Ну, – усмехнулся Ваня, – в обычных казино таких высоких ставок не бывает…

– А казино Валентина Николаевича уже закрыто, – в тон ему добавила Татьяна.

В толчее машин появился просвет, Иван резко дал газ, ловко вклинился в поток, и «Рено», увозившее их с Татьяной, рванул вверх по Тверской.