Глава 2
Он же, топаз, сиял у Садовниковой на пальце, когда она субботней ночью возвращалась домой. На работу Таня камень надевать не рискнула. Начнутся расспросы или как минимум ехидные взгляды.
Совсем другое дело отчим – ветеран разведки Валерий Петрович Ходасевич. От него у Тани секретов не было. Ну, или почти не было.
Вот и в ту субботу, отправившись к отчиму в гости, она топаз надела. Накормив падчерицу до отвала разными вкусностями собственного приготовления – фетуччини с морепродуктами, шарлотка, капучино, – Ходасевич спросил:
– Камушек поклонник подарил?
– Ты не поверишь, Валерочка, нашла.
– На улице?
– Нет! За подкладкой собственного пиджака.
И она поведала полковнику все то странное, что творилось с нею в последние недели, – и про телеграмму, намекавшую на обрушение курса, и про мэйл, упреждающий об арестах, и про синий листок в поликлинике.
Валерий Петрович закурил свой любимый болгарский «Опал». Наполнил малогабаритную кухню вонючим дымом. Молвил:
– Странная история… – Спросил: – У кого-нибудь имеются ключи от твоей квартиры?
– Нет. Мама не в счет. В смысле, жена твоя бывшая – Юлия Николаевна.
– А у твоего – как это говорится по-современному – бойфренда?
– Валерочка, нет у меня настолько близких бойфрендов, чтобы им ключи от квартиры давать.
– Какой у тебя на входной двери замок?
– Обычный. Английский. И дверь не железная. Давненько же ты у меня в гостях не был!
– Не приглашаешь.
– Твою тушу попробуй из дому вытащи!
– Какую там тушу!.. Всего-то шесть пудов… Ну, ладно, к делу. Замок на двери обязательно смени. Завтра же.
– Ты думаешь, у меня в квартире кто-то шарит?
– А как иначе объяснить появление топаза под подкладкой? И то, что в послании по электронной почте ссылались не просто на «Унесенных ветром», а именно на то издание, что валяется у тебя в ванной?
– Да, Валерочка, ты прав, как всегда. А как растолкуешь телеграмму, в которой выдавалась страшная банковская тайна?
– Понятия не имею. Но буду думать. А может, даже наведу кое-какие справки… Хотя, скорее всего, Танюшка, разгадка окажется до отвращения проста.
– Например?
– Например, какой-то твой тайный поклонник – информированный и богатый – эдаким замысловатым образом хочет, чтобы ты обратила на него свое благосклонное внимание. Он же знает, что ты в душе авантюристка, обожаешь все таинственное и загадочное, – поэтому цепляет тебя красивыми историями в духе Дюма-отца. А потом, в один прекрасный момент, он выйдет из тени и заявит: «Привет тебе, дорогая Таня, от телеграфиста с синим листочком! Как, и вправду покрепчал русский парень?..»
– Ду-умаешь?.. – с сомнением и разочарованием протянула Таня.
…То был один из немногих случаев, когда отчим в своих догадках оказался не прав.
А может, он просто хотел успокоить падчерицу?..
…Итак, поздним вечером в субботу Таня возвращалась от Валерия Петровича, проживающего в Останкине, к себе домой в Новогиреево. Верный «пежик» – новенькая «Пежо-106» – пел на высоких оборотах. Недавно реконструированная пятиполосная МКАД послушно стелилась под колеса. Машин было мало, «пежик» выжимал сто сорок, фонари так и мелькали пообочь.
Через полчаса Таня уже свернула на шоссе Энтузиастов. Скоро она будет дома.
Однако на одной из глухих улочек Новогиреева ее остановил гаишный патруль.
Таня сквозь зубы выругалась: «Нет от вас покоя!»
Выходить из машины не стала: ночь, безлюдье, мало ли что у патрульных на уме. Дождалась, пока мент ленивой походкой дошкандыбает к ней. Открыла боковое стекло, протянула сержанту документы. Тот острым глазом осмотрел девушку, затем глянул на права и попросил (именно попросил, очень вежливо!):
– Татьяна Валерьевна, откройте, пожалуйста, багажник.
– Хотите на запаску посмотреть? Так она у меня не в багажнике, а висит под днищем.
Однако гаишник не принял ее шутливого тона. Повторил, уже строго:
– Багажник откройте.
Чертыхнувшись про себя, Таня вылезла из салона и подошла к багажнику. Тут и второй мент рядом откуда ни возьмись появился – в большем чине, чем первый, – кажется, даже майор. Садовникова распахнула багажник:
– Вот, полюбуйтесь. Огнетушитель, знак аварийной остановки, аптечка.
Однако… Помимо привычного барахла, за год успевшего скопиться в «пежике», в неверном свете лампочки, освещавшем багажный отсек, виднелось нечто, никогда не виданное Татьяной: небольшой черный полиэтиленовый пакет, перемотанный скотчем.
Второй милиционер – тот, что в немалом чине, – указал на него.
– Что это такое?
– Понятия не имею… – пробормотала Таня. – В первый раз вижу… Это не мое…
– Значит, не ваше, – хмыкнул он и обратился к напарнику: – Будем оформлять.
А дальше все завертелось – потрясенная Таня даже не успевала следить за событиями. Рядом появился мужик в кожанке, по виду – еще один мент. Возникли откуда-то и двое гражданских – муж и жена средних лет. Они опасливо поглядывали на Таню и внутрь багажника.
– Внимание, понятые, – произнес, обращаясь к ним, майор. – Производится выемка наркотического средства.
Он надел перчатки и достал из багажника сверток. Затем, держа его в руках, взрезал ножом. Из пакета высыпалась толика белого порошка. Мент сунул в порошок мизинец. Лизнул его. Удовлетворенно произнес:
– Героин. – И добавил, взвесив сверток на ладони: – Явно – особо крупный размер. Готовим протокол изъятия и задержания.
И тут же третий мент – тот, что в штатском, – схватил Таню за руки, завернул их за спину – и не успела она даже охнуть, как на ее запястьях защелкнулись наручники.
* * *
Ошеломленная Таня не могла понять, что происходит. Все, что она сумела, – это выкрикнуть:
– Сверток не мой! Мне его подбросили!
– Все так говорят, – удовлетворенно молвил майор и, больно схватив девушку за локоть, препроводил ее к патрульной машине.
Затем, толкнув за шею, усадил Садовникову на заднее сиденье милицейского «Форда». Там помещался второй штатский, – на которого она чуть не упала. Штатский подвинулся и даже помог ей усесться.
А еще через минуту рядом с нею плюхнулся мент в кожаной куртке. Сержант уселся за руль, и авто сорвалось с места.
Таня заплакала.
* * *
Она не различала дороги, не видела, куда ее привезли.
Когда Таню вывели из «Форда», она сообразила, что ее доставили в отделение милиции. Несмотря на поздний вечер, жизнь здесь кипела. Дежурный за стеклянной перегородкой что-то на повышенных тонах втолковывал просителю. За железной решеткой «обезьянника» сидело несколько человек, и оттуда раздавались нестройные вопли. Прошли двое постовых в сдвинутых на затылок фуражках и с автоматами в руках.
Двое ментов в штатском, арестовавших ее, повлекли Таню по лестнице. Сержант – тот, что сидел за рулем, – куда-то делся. Никто из встречных не обращал на девушку в наручниках никакого внимания.
Путь их окончился на втором этаже.
Первый мужик в кожанке втолкнул Таню в кабинетик, где стояло несколько столов.
– Расстегни ее, Ефимов, – сказал второй, – да усади.
Второй разомкнул наручники за спиной Тани – они успели ужасно натереть запястья, – однако тут же нацепил их спереди. Так было лучше, но ненамного.
Второй вывалил на канцелярский стол содержимое ее сумочки: паспорт, мобильник, бумажник, косметика…
– Вы не имеете права… – прошептала Таня.
Не обращая на нее ни малейшего внимания, двое в штатском принялись устраиваться в комнате. Они сняли куртки – под ними у обоих оказались кобуры с пистолетами.
– Поставь, что ли, чайку, Ефимов, – молвил первый.
Он, очевидно, был у них за старшего. К нему и обратилась Таня:
– Я имею право позвонить!
«Сейчас звякну Валерочке, – подумала она, – и он быстро во всем разберется!»
– Ишь ты, – заметил второй, по фамилии Ефимов, обращаясь к напарнику, – позвонить ей надо. Фильмов американских насмотрелась.
– Ты еще адвоката потребуй, шалава, – лениво заметил первый.
Он перебрал содержимое Таниной сумки, полистал ее записную книжку. Видимо, ничего интересного для себя не нашел, сгреб все вещи со стола обратно в ее «Праду». Потом отомкнул старинный сейф и бросил сумку туда.
– Я требую адвоката, – упрямо сказала Татьяна, чем вызвала гомерический хохот обоих ментов.
– Насмешила, б***ь, – проговорил Ефимов. Бранное слово в его устах прозвучало обыденно, словно и не ругательство вовсе.
– Значитца, так, – молвил сидящий за столом первый, главный (подделывался, подонок, под Высоцкого – Жеглова). Он свирепо посмотрел прямо в глаза Тане. – Ты, Садовникова, задержана за хранение наркотических средств в особо крупных размерах. И отсюда тебе светит по статье двести двадцать восьмой УК семь лет особого режима. Усвоила? Семь лет! Твою оставшуюся, блин, молодость ты проведешь где-нибудь в Чите, где тебя, такую красивую, будут по очереди иметь вохра и местные коблы. И выйдешь ты оттуда – если, конечно, выйдешь – без зубов, вся в морщинах и с открытой формой туберкулеза. Поняла?!
Таня смотрела на него глазами, полными слез.
Мент по фамилии Ефимов в это время как ни в чем не бывало налил в фарфоровые кружки чаю себе и напарнику. Потом примостился где-то за спиной Татьяны – так, что та его не видела.
Главный, сидя за столом, продолжил, взглядом крокодила впиваясь в зрачки девушки:
– Однако если ты, Садовникова, сейчас нам расскажешь – по-хорошему расскажешь! – кто тебе передал данный сверток и для кого он предназначался, я тебе тут же оформлю явку с повинной. Сегодня же уйдешь домой под подписку. И получишь потом, может, пару лет условно. А может, и замнем твое дело для ясности. Я тебе обещаю.
– Я ничего не знаю.
– Не серди меня, а лучше давай колись. У тебя одна попытка и тридцать секунд на размышление. Как в игре «Что? Где? Когда?». Поняла?
Татьяна не ответила, и мент продолжал разглагольствовать:
– Ну, ответ на вопрос «что?» мы знаем: героин в особо крупных размерах. А тебе надо рассказать: «Где?» и «Когда?» Где получила? Когда получила? А самое главное: «Кто?» Кто – наркотик передал, для кого он предназначался… Итак, Садовникова, у тебя есть шанс схватить суперприз. Время – пошло!
И он вправду нажал на секундомер на своих наручных часах. Потом потянулся, снял с себя кобуру с пистолетом и лениво бросил их на стол.
Таня молчала.
Часы мента издали противный писк.
– Время! – юродствуя, проговорил допросчик.
– Я ничего не знаю, – прошептала Таня. – Я правда ничего не знаю. Я никогда не видела этого пакета. Мне его подбросили. Я клянусь вам!
– Ответ неверный, – лениво сказал допрашивающий, скрестив руки на груди. – Суперприз отправляется в город Задрюпинск. А игрок Татьяна Садовникова лишается своего последнего шанса – явки с повинной.
– Это какая-то ошибка! – отчаянно выкрикнула Таня.
Главарь кивнул партнеру.
Таня не видела, что тот делал за ее спиной, но через мгновение он набросил ей что-то на голову и сдавил у шеи… Кажется, то был полиэтиленовый пакет… Таня не могла защититься – руки были скованы наручниками. Она попыталась вырваться, однако мент крепко держал ее за плечи. Через полминуты она стала задыхаться. Воздуха не хватало. Она сделала жадный вдох, но в легкие не поступило ни глотка кислорода. Ею овладела дикая паника. Она еще раз дернулась, пытаясь высвободиться, однако стальные руки сволочи Ефимова крепко держали ее. Перед глазами полетели черные мушки. Она почувствовала, что теряет сознание.
И в этот момент мент содрал с ее головы пакет. Татьяна, захлебываясь, вдохнула воздух и сползла со стула на пол.
Она сидела на полу и жадно дышала. Мент-дознаватель из-за стола с любопытством естествоиспытателя, словно на насекомое, смотрел на нее.
«Они меня тут уморят, – мелькнула у Тани паническая мысль. – Я не выйду отсюда!»
– Ну, ты встанешь, Садовникова? – глумливо спросил милиционер, сидящий за столом. – Или мне прилечь рядом?
Татьяна с трудом поднялась на ноги, а потом, опустив голову, выдавила из себя:
– Я скажу все.
В голове у нее мелькнуло: «Я им не Зоя Космодемьянская. Я признаюсь, в чем они хотят, даже в том, что рыла тоннель от Багдада до Парижа».
– Ну, вот и чудненько, – сказал первый мент и почесался.
Таня рухнула на стул.
– Развяжите мне руки, – попросила она. – И дайте карандаш и бумагу. Я все напишу.
Менты переглянулись.
– Сними с нее «браслеты», Ефимов, – скомандовал сидящий за столом. – И дай ей ручку и бланк.
Второй подступил к Тане, достал ключик и расстегнул наручники. Она стала массировать руки, чтобы к ним скорее прилила кровь и вернулась чувствительность.
Ефимов присел за пустой стол сбоку, наклонился, залез в ящик и стал рыться в нем.
Главный мент, ухмыляясь, качался на стуле, заложив руки за голову. Перед ним стояла кружка дымящегося чая и лежала кобура с пистолетом.
«Боже, как же я вас ненавижу!» – мелькнуло у Тани.
И в следующий миг, подчиняясь не сигналам мозга, а какой-то звериной интуиции, она шагнула к столу, схватила кружку с чаем – и выплеснула обжигающую жидкость прямо в лицо менту!
«Господи, что я делаю!» – успела подумать она, и это была ее последняя связная мысль, потому что ошпаренный мент заорал во всю глотку: «У-у-у!.. Су-у– ка-а!..» – а Ефимов вынырнул из своего ящика – на его лице было написано детское недоумение.
– Стоять!! – заорал он и полез в кобуру за пистолетом.
Выхватить он его успел, но вот прицелиться в Таню – нет. Потому что она тоже не теряла ни секунды. Вытащила из валявшейся на столе кобуры «макаров», сняла оружие с предохранителя – и выстрелила в Ефимова.
Тот рухнул на пол.
Услышав звук выстрела, ошпаренный дознаватель сполз со своего стула под стол и прикрыл голову руками.
Татьяна на секунду замерла, не зная, что делать дальше. Потом бросилась к окну.
Кабинет располагался на втором этаже. Окно, слава богу, оказалось без решеток. В метре под ним находился козырек над входом в здание. Внизу – небольшой и пустой, слава богу, двор. За ним – бетонные стены высотой в два роста. А потом – распахнутые ворота, перекрытые шлагбаумом.
Ситуацию Таня успела оценить за долю секунды. Сзади нее было тихо. Видимо, один милиционер был убит. Второй – обожжен, а главное, испуган.
Девушка ударила в стекло рукояткой пистолета. Полетели осколки. Натянув на кисть куртку, Таня выбила остатки стекла.
Затем вылезла на подоконник и, не раздумывая, соскочила на козырек.
Сделала по нему три шага и тут же спрыгнула вниз, на землю.
Удар получился мощный – по сути, она летела со второго этажа, – однако не сильнее, чем когда она совершала свои первые прыжки на «дубе» [1] . Таня даже не упала. Она лишь присела, самортизировала удар, а потом бросилась в открытые ворота.
На бегу недоуменно посмотрела на «макаров» в своей правой руке и отшвырнула его в темный угол двора ментовки.
Сзади все было тихо.
В воротах ей повстречался огромный бритый мент с «калашниковым» на плече. Он шел навстречу и скользнул по ней взглядом. Таня прошла мимо, не глядя на него. Мент с автоматом ее не остановил.
И уже когда вышла из ворот, откуда-то сзади и сверху – наверное, из окна – раздался вопль:
– Стой! Стой, стрелять буду! Держи ее!
Татьяна бросилась бежать со всех ног.
Улица оказалась пустынной – да, собственно, и не улица это была, а какие-то промышленные задворки Москвы. Напротив – проходная предприятия, закрытого по случаю глубокой ночи.
Вправо вела дорога, на которой стояло несколько припаркованных милицейских и гражданских машин.
Налево – стройка, огороженная бетонным забором. Рядом со стройкой – множество гаражных боксов.
За гаражами виднелась березовая роща, непонятно зачем забредшая в город.
Не рассуждая, почему именно туда, Садовникова бросилась налево, к стройке и гаражам. Слава богу, одета она была не по-офисному, а в любимые джинсы и «скетчерсы».
Таня летела со всех ног.
А сзади раздался возглас – уже не из здания, а с улицы:
– Стой!
Потом еще один:
– Стой, стрелять буду!
Забор стройки был совсем рядом. Стройка и гаражи. Там, казалось Садовниковой, – спасение.
Сзади прогремел одиночный выстрел. Она мчалась. Затем прозвучала автоматная очередь: та-та-та-та!
Татьяна прямо-таки физически почувствовала, как пули пролетели чуть выше ее головы. Она увидела, как они вонзились в бетонное ограждение стройки.
Но рядом уже были благословенные гаражи, и Таня метнулась налево, в никем не охраняемый проход между ними.
Она выбежала из зоны обстрела.
Проезд, по которому она неслась, был освещен двумя яркими фонарями. Здесь Таня как на ладони. Однако, чтобы стрелять, ментам еще надо добежать до гаражей.
Дорожка венчалась новой бетонной стеной. До нее было совсем недалеко – метров пятьдесят. Примерно столько же, как от ментовки до начала гаражей. Теперь все зависело от того, кто добежит раньше: она до стены или менты с автоматами до начала проезда. Таня летела во весь дух.
Вот она уже у стены. Стена высокая, метра два, однако, слава богу, у ее основания валяется ржавый скелет «Жигулей».
Единым махом Таня взлетела на него. Схватилась за верх стены. Подтянулась на руках, перебросила через ограду ногу.
И в этот момент сзади, уже без всякого предупреждения, снова протатакала автоматная очередь.
Не глядя, что там внизу, только понимая, что впереди спасительная темнота, девушка свалилась со стены.
Ее встретили относительно ровная земля и кустарник. Таня снова удержалась на ногах – только какая-то ветка больно хлестнула ей по руке.
Впереди была березовая рощица. Здесь оказалось темно, только стволы деревьев мерцали белым. Сразу за рощицей высились громады многоэтажных домов. В каждом светилось лишь одно-два окошка.
Татьяна понеслась через рощу к домам. Она ожидала, что вслед ей вот-вот снова ударят выстрелы, и это придавало сил. Дыхание срывалось, воздуху не хватало, ноги словно налились свинцом, но Таня понимала, что ставка в забеге – ее собственная жизнь. И потому бежала что было мочи.
Ноги чавкали по осенней грязище. По лицу хлестнула ветка. Однако сзади – не стреляли.
Таня добежала до края рощи.
Здесь начинались тротуары, вдоль них – семнадцатиэтажные дома. Впереди виднелась улица: фонари и лениво проскользнувший по дороге отблеск фар.
Преодолевая страх, Таня обернулась. За березовой рощицей, за белыми стволами хорошо видна была серая стена, ограждавшая гаражи. Однако на ее фоне не виднелось ни единого силуэта.
И никто не бежал через рощу. И никто не стрелял вслед. Все было удивительно тихо. Неужели погоня отстала?
Таня перешла на шаг. Она тяжело дышала. Ноги, казалось, одеревенели.
В какой-то миг в ней волной пронеслось ликование: «Спасена!» Но тут же явилась другая, здравая и больше похожая на правду мысль: «Менты просто отправились в обход. Они не побежали за мной. Они вообще не любят бегать. Сели на машины и решили зайти со стороны домов. У них есть преимущество: колеса. И они знают этот район как свои пять пальцев. А я не была здесь никогда в жизни. Поэтому надо что-то придумать…»
Странно, что после стольких испытаний у нее сохранилась способность рассуждать здраво. Но голова и правда оставалась на удивление ясной и трезвой. Еще бы – Таня боролась за свою собственную жизнь.
«Что делать? Забежать в подъезд? Но там стальные двери, замки и консьержи. И потом: подъезд – это ловушка. У него только один вход. Чердаки после недавних терактов закрыты. Нет, подъезды отпадают…»
Татьяна быстро, но стараясь не выглядеть торопливой, шла вдоль домов. У подъездов дремали припаркованные автомобили. На улице ни души. Москвичи мирно спят. Жители, похоже, даже не обратили внимания на выстрелы, доносившиеся из-за рощицы. Решили, наверно: подростки петарды взрывают.
На ходу успокаивая дыхание, Таня скинула с себя легкий пуховик. Вывернула его наизнанку. Надела снова. Итак, раньше она была в светло-голубом. Теперь – в темно-зеленом. Может быть, это собьет преследователей с толку.
Ноги сами несли Таню в сторону улицы. Чутье подсказывало: ей надо как можно скорее убираться из этого района. Но как? Поздняя ночь, автобусы не ходят. Угнать машину? Вон их сколько вокруг, припаркованных: от старых «Москвичей» до свеженьких иномарок. Однако она не имела ни малейшего понятия о том, как угоняют автомобили. Это только в голливудских фильмах легко. В Америке ключи вообще бросают в зажигании. А у нас немедленно включится сигнализация, и хозяин выскочит из подъезда с бейсбольной битой…
Оставалось одно: поймать тачку. У нее ни денег, ни документов, но она подумает об этом позже. Сейчас главное – поскорее сматываться отсюда.
Таня вышла на глухую, озаренную редкими фонарями улицу. Ни единой машины ни в одном направлении. Вокруг только дома, дома, дома… В каждом – всего по паре светящихся окон. Судя по тому, как их немного – часы у Тани тоже отобрали, – сейчас часа три-четыре ночи. Самое глухое время.
И вдруг… Далеко, в перспективе улицы, показалась машина. Но совсем не такая, как нужна была Садовниковой. Ровным счетом – наоборот. Милицейская «раковая шейка» с включенной «люстрой» (однако без сирены) черепашьим шагом ползла вдоль тротуара.
Татьяна метнулась и спряталась за рекламный щит. Единственное на обочине чрезвычайно ненадежное убежище. В мозгу лихорадочно пролетело: «Что делать? Опять бежать? Но они заметят, обязательно заметят – бегущий человек всегда привлекает внимание…»
И тут, как спасение, с противоположной стороны улицы, из дворов, вырулила черная иномарка. Не спеша поехала в сторону Тани.
Девушка выступила из-за рекламного щита. Она рисковала, что менты в патрульной машине ее заметят. Но что делать? У нее оставался единственный шанс: вот этот проезжавший мимо черный лимузин.
Таня сделала небрежный знак рукой. Не замахала отчаянно. Не бросилась под колеса. Она интуитивно понимала: тут как в жизни. Будешь проявлять излишнее нетерпение или явно выказывать, насколько тебе это нужно , – скорее всего пролетишь. Получишь шиш с маслом. А хватит силы воли оставаться небрежной и демонстрировать, что не очень-то и хотелось , – на тебя могут обратить внимание.
Метод сработал. Иномарка остановилась. За тонированными стеклами не видно, кто в ней сидит. Пассажирская дверца открылась. И Таня, словно в омут, бросилась туда, в спасительное нутро автомобиля.
Она знала: никогда нельзя садиться в попутку, пока наверняка или почти наверняка не убедишься, что ее шофер относительно безопасен. Пока не увидишь, что в ней, кроме водителя, нет иных пассажиров. Однако сейчас у Татьяны просто не было выбора. Она кинулась в иномарку, не глядя, словно в такси где-нибудь на улицах Парижа. Что бы ни ждало ее внутри – оставаться на улице было во сто крат хуже.
В машине оказалось не страшно.
За рулем сидел мужик. Выглядел он так, что мама, Юлия Николаевна, вполне могла бы назвать его «интеллигентным». На заднем сиденье – никого.
– Поехали! – скомандовала (именно скомандовала!) Таня.
Мужик послушно включил передачу и спросил:
– Куда?
Таня автоматически назвала свой адрес:
– На Металлургическую.
Водитель, не говоря ни слова, разогнал свой лимузин.
Они миновали встречную милицейскую машину. Таня вжалась в сиденье.
Слава богу, из ментовской тачки никто не выскочил, «раковая шейка» не развернулась, не начала преследование.
Они – не заметили. Они просто не заметили. Ни девушку на обочине, ни то, как она садилась в иномарку.
Таня перевела дух.
Она искоса глянула на водителя: хорошо одет, причем в деловом стиле: белая рубашка, галстук, ворот расстегнут. Пиджак висит на плечиках за шоферским креслом. Спокойное, волевое лицо. Достаточно молод: лет тридцати пяти.
В машине тепло, пахнет мужским парфюмом и, кажется, даже кофе. Негромко наигрывает джаз.
– За вами кто-то гонится? – вдруг спросил шофер участливо.
Таня не стала отвечать вопросом на вопрос: с чего вы, мол, взяли? Глупо оправдываться. Даже беглого взгляда со стороны достаточно, чтобы понять: с ней что-то не в порядке. Ее ботинки в грязи, лицо расцарапано. Ладони перепачканы побелкой (видимо, вляпалась, когда перемахивала через стену гаражей). Общий вид – явно встрепанный. Да и дыхание до сих пор полностью не восстановилось.
Садовникова решила не врать водителю. Ну, или почти не врать. И твердо сказала:
– Да, за мной гнались. – А потом добавила: – Подонки какие-то, пацаны, привязались. Четверо. Еле от них убежала. Придурки.
– У вас на щеке кровь.
– Да?
Таня отогнула солнезащитный козырек. С его оборотной стороны – так же, как в ее любимом «пежике», – имелось зеркальце.
– Включите мне свет, – приказала Татьяна.
Она давно усвоила: мужики обожают приказной тон. Настолько измельчали, что почти все любят, когда ими командуют и помыкают. И этим почаще следует пользоваться. Тем более в экстремальной ситуации.
Вот и водитель беспрекословно включил лампочку на потолке салона.
Машина тем временем бесшумно скользила по пустынным столичным улицам.
Таня посмотрела на себя в зеркальце. Общий вид ей, против ожидания, понравился. Да, поперек щеки идет багровая полоска: ветка, сволочь, хлестнула. Волосы растрепаны. Однако на лице появился приятный румянец. И глаза горят – давно замечено: выброс адреналина оказывает благотворное влияние на ее организм.
Таня поправила волосы. Пуховик задрался, обнажая ее запястья. Она увидела, что на них до сих пор заметны следы от наручников. Она машинально натянула на кисти рукава пуховика. Искоса глянула на водителя: тот, кажется, ничего не заметил. Смотрел на дорогу, чему-то улыбался.
«У меня нет денег, – подумала Таня, – но такого водилу, интеллигентного , я сумею уболтать. Еще за счастье почтет, что меня бесплатно довез».
Впервые за всю дорогу она пристально посмотрела в окно – и узнала местность, где они ехали.
Машина миновала путепровод близ железнодорожной станции Новогиреево и приближалась к кинотеатру «Киргизия». Скоро им поворачивать с проспекта налево. Водитель, наверно, хорошо знал Москву, коль не переспросил, как доехать до малоизвестной улицы Металлургической.
Десять минут назад, садясь в машину и скрываясь от погони, она назвала свой адрес машинально, а теперь задумалась. Нет, домой ей нельзя. Никак нельзя.
В руках у ментов остался ее паспорт, а там черным по белому прописка. Дома ее, сто пудов, уже будет ждать засада. Или они явятся за ней через полчаса после возвращения.
На Таню вдруг волной накатила паника. Что она натворила?! Она убила – или тяжело ранила – милиционера. Менты убийство своих не прощают. Никакой Валерочка не сможет ее отмазать. И дело не только в том, что ей светят долгие годы в тюремной камере. Главное, говорят, что в подобных случаях доблестная милиции при задержании не церемонится, стреляет на поражение. Что же ей делать? Решим потом. Но домой ей никак нельзя.
И она сказала водителю:
– Я передумала. Отвезите меня, пожалуйста, в район ВДНХ. На Сельскохозяйственную улицу.
Может, Валера предоставит ей убежище? И, главное, с ним можно будет обсудить, что же ей делать дальше. И он чем-то поможет.
Шофер ухмыльнулся:
– Да вы и сами не знаете, чего хотите.
– А женщины вообще очень противоречивые создания, – рассмеялась Таня.
– Почему меняем маршрут?
– У меня на Металлургической бойфренд, – на ходу соврала Татьяна. – Мы с ним поругались. Неохота к нему возвращаться.
– А на Сельскохозяйственной – еще один бойфренд?
– За кого вы меня принимаете?! У меня там родители.
– А вы уверены, что вам надо сейчас ехать к родителям?
Ни в чем она не была уверена.
А ведь менты вполне могут успеть. Ее может ждать засада и у квартиры Валеры. Их родственная связь вычисляется на раз.
Если не прямо сейчас, то чуть позже – например, утром – к Ходасевичу тоже придут .
Может быть, отправиться к маме? Тоже не годится, тоже все просчитывается мгновенно. Да и мама станет задавать кучу всяких вопросов – на которые, видит бог, Татьяне совершенно не хочется отвечать.
Тогда куда? К кому-то из друзей?
Может быть, к Димочке Полуянову? Он, конечно, приютит и поможет – да ведь и этот ее контакт легко вычислить…
А может, постучаться в какую-то женскую обитель? Говорят, в монастырях принимают всех страждущих, и денег не берут, и документов не спрашивают…
– Значит, вы не уверены, что вам надо на Сельскохозяйственную, – утвердительно подытожил незнакомец.
– Не уверена, – честно признадась Татьяна.
– Тогда, может быть, поедем в какой-нибудь клуб? – предложил шофер, и в его глазах впервые сверкнула искорка мужского интереса . – Поедим, потанцуем?
– Боюсь, что я сейчас не в лучшей форме для танцев, – покачала головой Татьяна.
– Тогда все то же самое – еду и танцы – можно организовать у меня дома.
Водитель словно невзначай, переключая передачу, коснулся Таниной коленки. Она отодвинулась.
Машина свернула на шоссе Энтузиастов и понеслась по направлению к центру города.
В принципе обрести убежище в квартире незнакомца было бы наилучшим вариантом. Однако за сию услугу придется расплачиваться . А Таня никогда, никому и ни за что не платила собственным телом. И сейчас не собиралась это делать. Даже в такой пиковой ситуации.
Словно услышав ее мысли, водитель произнес:
– Я ни на что не стану претендовать. По крайней мере, сегодня, в первый же вечер. Я знаю, что у вас, у девушек, есть правило третьего дринка …
– Что за правило? – переспросила Татьяна, хотя, конечно же, прекрасно его знала. Однако ей хотелось, чтобы ее нечаянный спутник побольше говорил. Тогда она сможет лучше понять его. А понять – значит наполовину победить.
– Ну, согласно данному правилу, девушка может отдаться мужчине только после третьей совместной выпивки. Тогда она вроде как уже узнает его получше. Чепуха, конечно, на постном масле. А если любовь накрыла в первый же вечер? Так сказать, нахлынула?
– В первый же вечер любовь нахлынуть не может, – убежденно сказала Садовникова. – На меня, во всяком случае.
– Хорошо, – мирно ответствовал водитель. – Тогда мы просто поедим. А потом я постелю вам на диване. Или, хотите, на диване лягу я, а вам предоставлю свою кровать.
«Врешь ведь, гад, – подумала Таня. – Обязательно станешь ко мне приставать…»
– Мы, кстати, так и не познакомились, – продолжал водитель. – А меня Володей зовут. Как Ленина, как крестителя Руси и нынешнего премьера. А вас, красивейшая незнакомка?
– Татьяна.
– Прекрасное имя. «Итак, она звалась Татьяной…» – приятным баритоном пропел мужик.
«Ну, да где наша не пропадала! – залихватски подумала Садовникова. – Раз я сегодня справилась с двумя извергами-ментами, неужели не разберусь с одним интеллигентным Володей?»
– Ладно, – сказала она. – Поедем к вам. Только с одним условием. Мы принимаем правило третьего дринка и спокойно ложимся спать в разных комнатах. Я ужасно устала, а уже скоро утро.
– Я не дотронусь до вас и пальцем! – с фальшивым энтузиазмом воскликнул Володя.
Он пришпорил своего железного коня, и иномарка понеслась по пустынному проспекту еще шибче.
