Книга: Вояж с морским дьяволом
Назад: Глава 13 Москва
Дальше: Глава 15

Глава 14

Странное существо человек.
Еще две недели назад Татьяна думала, что несчастней ее нет никого на Земле. Что она никогда не привыкнет к бесконечному недосыпу. Сальным и всегда одинаковым шуточкам бортмехаников. Капризам пассажиров. Придиркам напарницы Кристины… Каково это человеку, сделавшему карьеру в бизнесе, – бесконечно разносить кофе. Познавшей какую-никакую, а славу первой красавицы – терпеть нахальные щипки за бедра. И самое ужасное: кругом сплошные начальники, от той же Кристины до любого самолетного техника, а раньше-то, в родном рекламном агентстве, на нее только Брюс Маккаген, самый главный шеф, и смел прикрикнуть.
Но ничего. В первую неделю ей хотелось умереть. Во вторую – позвонить однокурснику, ставшему психотерапевтом, и попросить, чтоб прописал таблеток от депрессии. А потом потихоньку она начала привыкать. И даже получала от своей новой работы определенный, слегка мазохистский кайф. Было что-то притягательное в ее новом жестком графике… В пробуждениях глубокой ночью и сне урывками в самых неподходящих местах. В постоянном прессинге – и как молодые рекламщики смеют жаловаться, что на них все время давят, попробовали бы стюардессами поработать! Даже странные, немного богохульные мысли Таню посещали: будто ее новая должность – что-то вроде послушания . Сказал же однажды кто-то из святых отцов, что любое испытание, даже тяжкая болезнь или тюрьма, – человеку во благо. И коммунисты нечто подобное говорили: слабые, когда им трудно, киснут. А сильные, наоборот, закаляются духом.
Вот и Татьяна потихоньку закалялась. Начиная со своего первого рейса, когда рыдала, закрывала глаза и орала на бестолкового мужа, но ребенка у пассажирки приняла. И врач со «Скорой», которая встречала их самолет в Питере, ее даже похвалил: вполне толковые, адекватные действия, пуповина перерезана грамотно, и кровотечения практически не было. Кристинка, правда, ужасно возмущалась, что напарница не сохранила порядок. Что салон испорчен, и несколько кресел придется менять, и ковролин на полу не ототрешь. Зато новорожденную девочку родители решили Татьяной назвать. Ясно, в чью честь. И очень приятно.
Пассажир – он ведь только на первый взгляд полным идиотом кажется. А если приглядеться – даже те двое, в балахонах, что со своими родами ей все нервы истрепали, – при ближайшем рассмотрении вполне нормальными ребятами оказались. Виноваты разве, что молодые и какой-то «духовной акушерке» поверили – будто схватки легче в воздухе переносятся?!
Полно среди пассажиров и других интересных типажей – хоть целую коллекцию характеров собирай. Вот, например, сегодня в двенадцатом ряду, на кресле «С», приятный мужик летит. Страшненький, будто чертов наместник. Но улыбка очаровательная. Так и хочется не проноситься мимо по проходу, а остановиться и поговорить.
И Таня, едва выдалась свободная минутка, остановилась. А что? Им даже по инструкции положено: если пассажир вызывает подозрение, обязательно завязать с ним разговор. Узнать, как зовут, куда и зачем летит… Вот и будем считать, что Квазимодо из двенадцатого ряда ей не просто понравился, а подозрение вызвал.
И она спросила страшненького, где тот работает. А он в ответ загадочно улыбнулся:
– Вчера имел дело с лошадьми. А завтра буду криоконсервацией заниматься. Вот и догадайтесь сами!
Доктор? Биолог? Ветеринар? Только руки – совсем не врачебные. Холеные, с маникюром. И во взгляде – ничего от естествоиспытателя.
Таня даже с Кристинкой посоветовалась – может, той в голову разгадка придет?
Но у напарницы, когда вопрос касается мужчин, один ответ:
– А, очередной извращенец!
Хотя уж этот пассажир на маньяка совсем не тянет. За версту видно: состоявшийся, самодостаточный, уверенный в себе. Такие извращенцами не бывают.
И Таня, пока разогревала обед и грузила в тележку бесконечные коробки с булочками, маслом и салатом, все ломала голову над загадочной профессией пассажира. А когда протягивала ему еду, предположила:
– Вы, наверное, балерун. Или правильнее говорить – балетомен?
Дядечка с лицом Квазимодо в изумлении всплеснул руками, а его сосед по креслу, мальчишка лет двенадцати, восхищенно захлопал в ладоши:
– Супер! А как вы догадались?!
– Уж больно странное сочетание, – улыбнулась Татьяна. – Сегодня лошади, а завтра вдруг криоконсервация. В науке такой комбинации, по-моему, не встретишь. А вот в балете – запросто. Лошади – это похоже на «Дон Кихота». А криоконсервация – чем не «Спящая красавица»? Да и типаж у вас соответствующий. Вам, простите, Санчо Пансо сам бог велел танцевать. Или – фею Карабос, ее тоже мужчины исполняют.
– Вы умнейшая женщина! – в изумлении воскликнул балерун – или балетомен? В общем, артист балета. – Почему вы работаете простой стюардессой?!
– Зато вон с какими интересными людьми общаюсь! – пожала плечами Татьяна. – А сейчас извините. Мне надо спешить, горячее стынет.
И она, толкая свою тяжеленную телегу, двинулась дальше. А пассажир, высунувшись в проход, прокричал ей вслед:
– Пожалуйста, заканчивайте с вашим обедом как можно скорее! И приходите! Мне будет чрезвычайно, чрезвычайно приятно поболтать с вами!
– Работать надо, а не болтать, – прошипела Тане в спину некстати подоспевшая Кристина.
Но Таня ее недовольство проигнорировала. Она обязательно, когда немного освободится, подойдет поговорить с интересным пассажиром. Расспросит его о театральном закулисье.
…Однако, когда через полчаса она освободилась и подошла к креслам двенадцатого ряда (и уже множество вопросов о театральной жизни придумала!), вдруг оказалось, что ее балетный собеседник крепко спит.
И это выглядело очень странно. Таня уже успела заметить, что пассажиры подобного типа – веселые, жадные до новых знакомств – в полетах не спят никогда. Наоборот: на полную катушку используют все самолетные развлечения: телевизор, плеер, бесплатные журналы, бесплатную выпивку, болтовню с хорошенькими стюардессами и симпатичными попутчицами. К тому же, когда Таня между рядами пробегала, ее Квазимодо спать совсем и не собирался: перед ним и пластиковый стаканчик стоял с очередной порцией вина, и журнал был распахнут, и с мальчишкой, соседом, он оживленно болтал. А тут вдруг вырубился. И подросток тоже дрыхнет – а уж эта публика в самолете не спит ни при каких обстоятельствах. У нее даже мелькнула мысль: вдруг разгерметизация салона идет и пассажиры от нехватки воздуха закемарили?
Впрочем, сию безумную идею Татьяна тут же отвергла, потому что прочие обитатели самолета вели себя вполне активно. Мужики, насытившись, тянулись в туалет покурить, дамочки подкрашивали губы, дети болтались в проходах. Да и третий пассажир из двенадцатого ряда, тот, что сидел у окна, выглядел бодренько, с неприкрытым интересом изучал инструкцию по аварийным выходам и спасательному оборудованию.
Увидел, что Таня приостановилась в проходе, отложил чтиво, вежливо попросил:
– Вы не могли бы принести мне стакан воды?
Если каждому таскать вне обеда воду – ноги в кровь сотрешь, Татьяна с Кристиной приносили, только если пенсионер или пассажиру явно плохо. Но этого пожалела – скромный, в галстуке, мятый костюм от «Большевички», секретаршами явно не избалован. Где еще такому воды подадут , кроме как в самолете? Да и от чана до двенадцатого ряда идти недалеко.
В общем, принесла. Вежливо протянула стакан:
– Пожалуйста.
– Вы очень любезны, – поблагодарил пассажир.
А Таня вдруг почувствовала: на нее накатывает странная тяжесть. И голова непонятно с чего закружилась. И в глазах заплясали противные желтые мушки. Да что за ерунда происходит?! Двенадцатый ряд – какая-то черная дыра. Квазимодо с попутчиком-пареньком только что оживленно болтали – и вдруг оба спят без просыпа. И с ней самой именно в этом месте что-то странное происходит. Надо с Кристиной обсудить.
А пассажир из кресла 12 «А» тем временем выхлебал свой стакан и, пользуясь тем, что стюардесса еще не ушла, снова лезет с вопросами:
– Простите, ради бога, за навязчивость… Но не могу ли я попросить у вас таблетку анальгина? Что-то мне нехорошо…
Хотя рожа вполне довольная. Да и если б он действительно себя чувствовал плохо – разве инструкцию по аварийным выходам читал бы?!
– А что с вами? – автоматически поинтересовалась Татьяна.
В школе стюардесс их учили: если анальгин с аспирином просят женщины – давать без звука. Но у мужиков – обязательно уточнять, что конкретно болит. Потому что сильный пол в своей массе медицински неграмотный и почему-то полагает, что анальгин прекрасно помогает от сердца, а аспирин – от кровотечений. Напьются без разбору таблеток и потом чувствуют себя еще хуже.
– Да что-то ухо прихватило, – пожаловался мужик. – Стреляет…
– С насморком небось полетели? – поинтересовалась Садовникова.
– Было дело, – признался пассажир. – Но разве это болезнь?
– На земле – не болезнь, – со знанием дела откликнулась Таня. – А в небе, из-за перепада давления, инфекция может на ухо перекинуться. Даже специальный термин для заболевания имеется – аэроотит.
– Да вы что?! – переменился в лице мужчина.
Как и положено сильному полу: болеть не умеют и боятся.
– Не волнуйтесь. От этого не умирают, – хмыкнула Садовникова. И милостиво предложила: – Если хотите, специальные капли могу принести. С антибиотиком.
– Пожалуйста, если вам не трудно… – засуетился пассажир.
Зачем-то вскочил со своего места, наступил при этом на ногу спящему соседу-подростку (тот, впрочем, даже не пошевелился), потянулся к Татьяне, суетливо коснулся ее руки, повторил:
– Очень вас прошу, помогите мне…
« Клуш какой-то», – презрительно подумала Садовникова (мужской род от слова «клуша»). И снова почувствовала: на нее опять, с еще большей силой, накатила непонятная, удушливая волна. Сдавила грудь, сжала виски, вцепилась в сердце. И еще одна странность, она только сейчас обратила внимание: на безымянном пальце мужчины в мятом дешевом костюме сверкает немаленький бриллиант чистоты необыкновенной – очень похожий на те, что Ансар прекрасным девушкам раздает. Боже, как давно это было: Ансар, бриллианты, необременительная, в роскоши, жизнь…
– Сейчас принесу капли, – буркнула она.
И едва отошла от двенадцатого ряда на пару метров, как странная тяжесть отступила.
Вот загадка! Кристину, что ли, попросить, чтобы сходила, на себе «черную дыру» проверила?
Но напарница оказалась занята – сидела на кухоньке, оживленно болтала со вторым пилотом, оба с сигаретками. Увидела Татьяну, немедленно напустилась:
– Бездельничаешь, Танька? Не чуешь, как из туалетов несет? Иди курильщиков разгоняй!
Вот, блин, командирша! Подумаешь, подымливают пассажиры в туалетах, там хотя бы кондиционеры есть – а сами вон в кухне какую вонь развели.
И Таня воевать с курильщиками не пошла. Достала из аптечки ушные капли и снова отправилась к двенадцатому ряду.
В «черной дыре» ничего не изменилось – Квазимодо с парнишкой крепко спят, пассажир в «Большевичке» с бриллиантом нетерпеливо высматривает ее в проходе. Увидел, просиял, вкрадчиво коснулся руки… И попросил виновато:
– А вы не могли бы… сами мне закапать?..
Только этого не хватало! Дай пассажиру палец – он всю руку отхватит.
– Это в мои обязанности не входит, – отрезала Татьяна.
И повернулась уходить. Но пассажир ласково касается предплечья и шепчет в ухо:
– Пожалуйста… я вас прошу…
И Тане неожиданно становится тепло, беззаботно, уютно. Будто и не в самолете она, не в жалкой должности начинающей стюардессы, а на пляже, на теплом песке, с ледяным коктейлем у щеки и ласковым океаном у ног. В душе – необычайная легкость, в теле – приятный покой. Таня никогда не употребляла наркотиков, но, наверно, пресловутый кайф таким и бывает. И для пассажира, который одним касанием руки ввел ее в такое состояние, она теперь готова сделать что угодно.
– Да. Конечно, – с готовностью отвечает Татьяна.
А он вдруг – вместо того чтобы подставить ухо – сунул ей в руки какой-то конверт. И тихим шепотом произнес:
– Ты. Немедленно. Отнесешь. Это. Пилотам. Поняла?
«Ты чего, мужик, охренел?!» – возмутился внутренний голос.
Но ее собственный голос покорно ответил:
– Разумеется. Давайте.
И в этот раз, когда Таня покинула двенадцатый ряд, странная тяжесть ее не отпустила. На ватных ногах, послушным роботом, она прошла через кухоньку (Кристина что-то крикнула ей вслед, но слов Садовникова не разобрала)… пересекла салон первого класса… и условным стуком отбила удары по пилотской кабине.
«Что ты делаешь?» – вопила рациональная часть ее души.
А другая, заколдованная , отвечала: «Но он ведь меня просил. Значит, так нужно…»
Но прежде чем дверь пилотской кабины распахнулась, сзади ее настигли Кристинка и второй пилот.
Летчик удивленно спросил:
– Ты чего барабанишь? Я – в салоне, механик – в сортире… Инструкцию, что ли, забыла?!
Ну конечно! Раз в пилотской кабине только шеф – значит, стучит она зря. Точно не откроет. Хотя все правила в авиации и существовали лишь для того, чтобы их нарушать, но это – пока пилот один, открывать кабину он не имеет права – осталось незыблемым.
– Но у меня… срочное дело… – растерянно пробормотала Татьяна.
– Ты чего – пьяная?! – посуровел второй пилот.
А Кристина вдруг размахнулась и, ни слова не говоря, влепила Садовниковой по щеке. Удар у опытной стюардессы и матери троих мальчишек получился изрядным – Таню аж к иллюминатору отшвырнуло.
– Кристинка! – недоуменно выдохнул летчик.
А Садовникова растерянно похлопала глазами, слизнула с губ капельки крови и пробормотала:
– Ты что?..
Кристина, по-прежнему молча, влепила ей вторую пощечину.
И наваждение вдруг отступило. Таня благодарно посмотрела на напарницу и пробормотала:
– Спасибо.
– Ой, девчонки, какие у вас милые отношения! – развеселился пилот. – Я прямо возбуждаюсь!
– Все? Больше глупостей не будет? – сурово спросила Кристина.
– Нет. Нет! – поспешно откликнулась Татьяна.
И отпрянула от пилотской кабины.
– Но я все равно не понял, – покачал головой летчик. – Зачем ты в кабину-то рвалась? Да еще с такой рожей?
– Я… нет… ничего… У меня просто голова закружилась… – залепетала Садовникова.
– Так мы ж летчики, а не врачи! – усмехнулся пилот.
– Это она ма-ши-наль-но ! – с умным видом заверила Кристинка. – Просто перетрудилась. Мимолетный глюк. Ведь молодая еще, налету и ста часов нет, а гоняет по четыре рейса в день. Не обращай внимания. Она ж не топором – кулаком стучала!
– Ладно. Забыли, – пожал плечами летчик.
Но дверь в кабину открыл лишь в тот момент, когда Кристина с Татьяной удалились на безопасное расстояние. А напарница, затащив Садовникову в кухню, потребовала:
– А ну колись. Что с тобой происходит?!
– Да странная какая-то напасть… – растерянно пробормотала Таня.
И рассказала про «черную дыру». Про странного пассажира. И его непонятное поручение: отнести в кабину пилотов письмо.
– И ведь он меня будто заколдовал, поперлась как миленькая! – закончила исповедь Садовникова.
– Давай конверт, – приказала Кристина.
Таня – ее наваждение уже спало окончательно – исполнила ее просьбу, и напарница, не чинясь, конверт разорвала.
– Зря, – упрекнула ее Садовникова. – Надо было в службу безопасности отдать.
– Это всегда успеем, – заверила Кристина.
Вытащила сложенный вдвое листок. Развернула. Удивленно подняла брови. И с выражением прочла: « Небо надо мной блистало ослепительно синим ».
Перехватила напряженный Танин взгляд и фыркнула:
– Чего лупишься? Все. Небо надо мной блистало ослепительно синим. Подписи нет.
– Но что это значит? – пожала плечами Садовникова. – Бессмыслица какая-то…
– Вот именно, что бессмыслица!
– Но зачем было просить, чтоб я это пилотам отнесла?..
– Псих! Непонятно, что ли?! – возмутилась Кристина.
– Он, допустим, псих. А я? Зачем я-то его послушалась? – растерянно произнесла Татьяна. – Да, он попросил, но у меня, что ли, своих мозгов нет?
– Небось гипнотизер. Или еще какой-нибудь придурок. Тут кого только не встретишь! – Кристинка сердито скомкала конверт. – Я тебе сколько раз говорила: держи пассажира на дистанции! Нечего им воду таскать! Жалобы выслушивать! Сама же потом от своей доброты и влипнешь!
– Подожди, – перебила ее Таня, – тут все непросто! Может, этот стишок что-нибудь значит? Какой– нибудь шифр?
– Да какой, к черту, шифр? Обычный бред! – фыркнула напарница. – Впрочем, если хочешь – держи. – Она протянула Татьяне измятый конверт. – Отнесешь в службу безопасности. Сама. Пусть разбираются. Только предупреждаю: у этих ребят разговор короткий. Раз письмо ты принесла – тебя с полетов и снимут. И будешь лапу сосать. Мой тебе совет: лучше выбрось и забудь, как страшный сон.
– Но как ты догадалась, что со мной что-то не так? – благодарно улыбнулась напарнице Таня.
– Да я сразу увидела, еще когда ты за каплями пришла: у тебя глаза осоловелые. Будто наширялась. А к пилотам ты и вовсе топала, будто эта, как ее, сомнибу…
– Сомнамбула.
– Вот-вот. Ну, думаю, надо спасать. А то натворит сейчас глупостей, а Михалыч, командир, мужик суровый. Докладную накатает, попрут тебя из отряда, и опять мне с новой напарницей летать. А ты, – Кристинка одарила молодую подругу снисходительной улыбкой, – еще не самый плохой вариант. Не болит щека?
– Не болит, – соврала Татьяна. И недоверчиво спросила: – Слушай, ты вроде и не удивляешься. Такое что, часто бывает?
– В воздухе еще и не такое бывает, – заверила напарница. – Не помнишь, что ли, недавно все газеты писали: один такой, между прочим, бизнюк серьезный, бейсбольной битой махал и требовал самолет в Турции посадить. Вместо Москвы. Только потому, что ему стюард водки не налил.
– Не помню. А чем все кончилось?
– Стюард все за чистую монету принял. Решил, натуральный захват. Передал на землю, самолет штурмовали. А дядю теперь за терроризм судят, и ему повезет, если пожизненное не дадут. Не глупо?
– Глупо, – согласилась Таня.
– Все потому, что стюард был молодой, неопытный, – пожала плечами Кристина. – А будь я в том самолете – я б его мордой об обшивку. Все, инцидент исчерпан. И никакого штурма.
– Ты молодец, – искренне похвалила Татьяна. И спросила: – А что нам с этим-то, гипнотизером, делать?
– А чего с ним можно поделать? – пожала плечами Кристина. – Не подходи к нему больше – и все. А начнет вызывать – я сама схожу. И так отбрею, что разом охота пропадет людям идиотские конвертики всучивать. Поняла?
– Поняла, – кивнула Татьяна.
Ее напарница – просто сокровище! Ну и подумаешь, что грубая. И пусть крови боится. И взяточница. И лентяйка. Но положиться на нее можно.
* * *
Если бы у Тани хватало времени вести дневник, она написала бы так: « Сегодня ужасный день. Я встречаюсь с мужчиной, и у меня впервые в жизни при этом нет маникюра ».
Вот тебе и некогда незыблемое правило – даже в магазин не выходить, если ногти не в порядке. Но где взять время расслабляться по салонам, если в день от двух до четырех рейсов и выходных тоже нет – их начальство щедро плюсует к отпуску? Дома она появляется от силы на восемь часов. Неохота вместо драгоценного сна ногти пилить! Обойдется Володя Чехов и без ее маникюра. К тому же (слабое, конечно, утешение) он – не совсем мужчина, а куратор. Будем считать, кто-то вроде личного врача. Которого особо и не стесняешься.
Хорошо хоть, голову успела вымыть. И чистая блузка, из старых времен – когда у нее еще имелось свободное время, чтобы стирать и гладить, – отыскалась.
Володя Чехов пригласил ее без изысков в «Шоколадницу». И, смешной, гордо предложил «заказывать все, что душа пожелает». А чего здесь желать? Знаменитые блинчики стали готовить слишком сладкими, свежевыжатые соки какие-то мутные. Одна радость: не она разносит еду и напитки. А ей с полным правом можно ковыряться вилкой, кривить нос и просить подать то одно, то другое.
– Ты, Танечка, изменилась, – едва устроились за столиком, выдал Володя.
– Пострашнела? – слабо улыбнулась она.
– Нет, что ты, – поспешно возразил он. – Просто вид… немного усталый.
– А ты полетай – чтоб в день по четыре взлета и четыре посадки! – окрысилась Татьяна. – И потягай в каждом рейсе телегу с едой – пятьдесят килограммов, между прочим! Это тебе не бизнес-авиация, где единственному пассажиру клубнику со сливками подашь – и свободна…
– Ты изменилась, – повторил он. Улыбнулся и добавил: – Полностью слилась со средой. Мыслишь и чувствуешь, как настоящая стюардесса.
– Это комплимент?
– Да. Молодец. Умеешь мимикрировать.
А она вдруг разозлилась:
– Может, тебе будет угодно что-то еще? Красавицей, твоей милостью, я уже побыла, любовницей шейха – тоже. Теперь вот пассажирам сопли вытираю. Какие еще будут указания? Может, по нисходящей, отправишь меня уборщицей, туалеты мыть?
– Таня, Таня… – укоризненно покачал головой Чехов.
Но она уже выпустила пар и виновато произнесла:
– Извини. Я просто смертельно устала. Ни секунды ведь свободной… Не зря же есть анекдот…
– Расскажи.
– Самолет падает, пилоты в панике. В кокпит влетает стюардесса. Первому пилоту приказывает: «Так. Ты быстро пристегнулся». Второму: «Выпей валидол». Наводит шороху и повелительно говорит: «Все успокоились? Тогда я пошла к пассажирам».
Володя сдержанно улыбнулся, а Таня, понизив голос, произнесла:
– И главное, непонятно, когда это все кончится. Ансар звонил мне вчера. Чудом дома застал. Я его, ясное дело, спросила, долго ли мне еще небесной ласточкой работать на российских авиалиниях. А он в своем духе: «Пока я не скажу, что хватит». И все, не поспоришь…
Таня вздохнула. Не говорить же Чехову, что она переживает вовсе не из-за усталости, а потому, что сейчас на яхте Ансара наверняка живет другая девушка. И именно ей, а не Тане достаются вся его нежность и вся его сила… Ну, и все драгоценности, конечно. А ей, как дуре, приходится летать на регулярных рейсах.
– Зато, Танюша, романтика! – попытался утешить ее Чехов. – Новые города, интересные знакомства…
– Ой, ты скажешь! – возмутилась Татьяна. – Городов я не вижу, потому что у меня между прилетом и вылетом свободного времени полчаса, только и успеваешь кофейку выпить. А знакомства… все они какие-то мимолетные. Недавно, например, парой слов с балеруном перекинулись из Большого театра. И под гипноз попала…
– Под гипноз? – заинтересовался Володя.
– Да ну, какой-то шарлатан на нашем рейсе летел, – пожала плечами Татьяна.
И рассказала, как странный мужик пытался заставить ее передать пилотам конверт с бредовым посланием.
– А у тебя этот конверт сохранился? – вдруг спросил Чехов.
– Да валяется где-то дома, – усмехнулась она. – А тебе зачем?
– И когда это было? – не отставал Чехов.
– Дня два, что ли, назад, – задумалась Татьяна. – Или три…
Она не притворялась. С нынешним бешеным графиком ее дни и правда спутались и слились в один.
– А точнее? – нахмурил брови Чехов. – Пожалуйста, вспомни. Это может оказаться важным.
– Да ну, ты скажешь, – усмехнулась девушка.
Но все же вспомнила и день, и номер рейса, и даже место, где сидел странный псих, – двенадцать «А». И восстановила в памяти, что конверт с дурацкой запиской не дома, а на самом дне ее безразмерной сумочки. Нашла, отдала Чехову, насладилась удивлением на его лице. Спросила:
– Ты правда считаешь, что это не просто шутка?..
– Да ничего я пока не считаю, – пожал плечами Чехов. – Просто подумал: вдруг тебя таким образом проверяли?
– Проверяли? Меня? А на что? – озадаченно произнесла Садовникова.
– Например, на устойчивость к гипнозу, – небрежно произнес куратор.
– Устойчивость хреновая, – хмыкнула Татьяна. – Спасибо, напарница неладное почувствовала и влепила мне пощечину. А то бы я вручила этот бред пилотам… Но кому это было нужно?! Кого может волновать моя гипноустойчивость?!
– Не знаю, Танечка, ничего я не знаю, – развел руками Володя. – Но пассажира этого мы на всякий случай по своим каналам пробьем.
– Пробейте, – зевнула она. – И вообще мне порой кажется, что с этой Ансаровой просьбой… что-то не так…
– А что? – немедленно насторожился Чехов.
– Не знаю… Странно это все…
С тех пор как Садовникова стала стюардессой, мозг стремительно разучился думать. И внятно формулировать.
– Нам тоже кажется, – серьезно сказал Чехов, – что твоя работа стюардессой неспроста. Но понять, что за ней кроется, мы не можем. Пока не можем. Во всяком случае, тебе надо продолжать летать. Но если вдруг на связь выйдет Ансар или кто-то от его имени, ты немедленно должна будешь связаться со мной. Поняла? Немедленно.
– Какая странная лажа… – задумчиво проговорила Таня. – Хочется напиться и забыться. Но нельзя – завтра в рейс… Закажи-ка мне хотя бы мороженого. И кофе пусть принесут – обязательно по-турецки и двойной.
– Как прикажешь, королева! – в тон ей ответил Чехов.
А Таня вздохнула: да уж. Приказывать в последнее время ей приходилось редко.
Назад: Глава 13 Москва
Дальше: Глава 15