Глава 22
Крымские кошмары

– Ага! – сказала бабушка, когда я переступила через порог. – Вот ты где! Как делишки нынче?

– По-всякому, – ответила я, плюхаясь на диван и расстегивая пуговицу на животе. – Хорошие новости: я сдала практический экзамен в беллетрицию. Плохие: меня признали виновной во вторжении в текст.

– И каков приговор?

– Его еще придется ждать.

– Нет ничего хуже ожидания, – проворчала она. – Меня раз привлекли за убийство, и хуже всего было ждать, пока присяжные вынесут вердикт. Самые долгие восемь часов в моей жизни.

– Верю. Ты сегодня была дома?

Она кивнула:

– Привезла тебе немного всякой всячины. Я заметила, что в Кладезе нет шоколада, и вообще с нормальной едой не ахти.

– Ты ничего не узнала о Хоули Гане?

– Ничего особенного, – ответила бабушка, поедая привезенный мне шоколад, – да он и не скрывается. Купил еще одно издательство и в то же время пытается восстановить свою политическую карьеру после того провала с «Карденио».

– Ясно. А где Лола с Рэндольфом?

– Думаю, на вечеринке. У тебя усталый вид. Почему бы тебе не лечь пораньше?

– И чтобы эта, как бишь ее там, грызла мой мозг?

Бабушка серьезно посмотрела на меня поверх своих огромных очков.

– Аорнида. Ее зовут Аорнида. Забыла?

– Да. Напомни, как звали моего мужа?

– Лондэн. Его устранила Хроностража.

Я вспомнила, и у меня сердце упало.

– Да, – тихо сказала я. Я была счастлива в своем беспамятстве, но теперь в душе снова всколыхнулся гнев. – Иногда мне кажется, что лучше бы забыть обо всем, ба.

– Никогда этого не говори, Четверг! – рявкнула бабушка так, что я аж подскочила, а ей пришлось несколько мгновений переводить дух и съесть для поддержания сил еще несколько кусочков шоколада. – Аорнида не имеет права брать то, что ей не принадлежит, а ты должна быть жестче и с ней, и с собой и вернуть свои воспоминания!

– Легче сказать, чем сделать, ба, – вздохнула я, пытаясь ухватить шоколадку, убранную из пределов моей досягаемости. – Я хочу, чтобы мне приснился…

– Лондэн.

– Да, Лондэн. Я хочу снова увидеть его во сне. Он со мной, но мы не разговариваем, как раньше.

Дверь с грохотом распахнулась, и вошел Рэндольф. Он повесил пальто на крючок, даже не удостоив нас взглядом.

– Рэндольф, – окликнула я его, – с тобой все в порядке?

– Со мной? – отозвался он, не глядя на нас. – Со мной все прекрасно. А вот эта шлюшка плохо кончит: она не может заговорить с мужчиной без того, чтобы не прибавить его к своей коллекции!

Он ушел.

– С ней ничего не случилось? – крикнула я ему вслед, но ответом нам был только звук захлопывающейся двери в их спальню.

Мы переглянулись и пожали плечами.

– На чем мы остановились?

– Я рассказывала тебе, что уже не вижу Лондэна во сне таким, как прежде. Обычно мы отправлялись в наши общие любимые воспоминания. Мы никогда… ну, сама понимаешь… но это было замечательно. По крайней мере, я хоть немного могла контролировать, куда меня занесет, когда «черная богиня» раскинет снова свой плащ.

Бабушка посмотрела на меня и ободряюще погладила по руке.

– Ты должна заставить ее поверить, что победа близка, Четверг. Замани ее в ловушку. Пусть она думает, будто управляет тобой, но ведь она только у тебя в мозгу, и именно ты контролируешь то, что там происходит. Наши мысли драгоценны, и никакой посторонний вселенец не имеет права марать их.

– Конечно, но как это сделать?

– Ну, – сказала бабушка, передавая мне шоколадку, которую не любила, – тут не Аорнида, моя дорогая, а лишь твои воспоминания о ней. Поскольку настоящей Аорниды в Книгомирье нет, силы у нее здесь немного. Она может только попытаться и…

Дверь снова распахнулась. На сей раз это была Лола. Судя по ее виду, она только что плакала. Увидев нас, она воскликнула:

– А! Этот крысомордый тип с дерьмом вместо мозгов уже пришел?

– Ты имеешь в виду Рэндольфа?

– Кого же еще?

– Тогда он дома.

– Отлично! – заявила она. – Пойду ночевать к Немо.

И она повернулась уходить.

– Подожди! – сказала я. – Что случилось?

Лола остановилась, уперев руки в боки. Сумка соскользнула у нее с плеча и повисла на локте, что испортило всю картину, но красавице было все равно.

– Я отправилась с ним выпить кофе после колледжа, и разрази меня гром, если он не трепался с этой коротышкой D2! С той, знаешь, с тупыми глазами и идиотским хрюкающим смехом!

– Лола, – спокойно сказала я, – они ведь могли просто разговаривать.

Она уставилась на свои руки.

– Ты права. Да что мне за дело? Они друг друга стоят.

– Я все слышал! – послышался голос из хвоста самолета.

Рэндольф вошел в кухню и погрозил Лоле пальцем, а она ответила ему гневным взглядом.

– И тебе еще хватает наглости обвинять меня в том, что я разговаривал с другой женщиной, когда ты переспала почти со всеми парнями в колледже!

– И что с того? – взвизгнула Лола. – Ты мне что, папочка? Ты следил за мной?

– Даже самый тупой шпион во всех шпионских романах не смог бы этого не заметить! Тебе слово «скромность» известно?

– Одномерок!

– Картонка!

– Стереотип!

– Предсказуемость!

– Онанист!

– ТОЛСТОЗАДАЯ!

– Пригнись, бабуля, – шепнула я, когда Лола схватила вазу и метнула ее в Рэндольфа, но промахнулась.

Ваза проплыла у нас над головами и разбилась о стену.

– Отлично, – сказала я вслух самым уверенным своим тоном. – Еще одна такая разборка, и оба отправитесь подыскивать себе другое жилье. Рэндольф, можешь спать на диване. Лола, иди к себе в комнату. И если кто-нибудь из вас хоть пикнет, засуну обоих в схемы для вязания крючком. ПОНЯТНО?!

Генераты притихли, забормотали извинения и медленно побрели вон из кухни.

– Ну вот, дурак, – прошептала Лола, когда они выходили, – из-за тебя мы оба вляпались.

– Из-за меня? – взвился он. – Да ты так часто оказываешься без трусов, что я не понимаю, зачем ты их вообще носишь!

– ВЫ МЕНЯ СЛЫШАЛИ?! – заорала я на них, и оба заткнулись.

Бабушка собрала осколки вазы со стола.

– Итак, о чем мы говорили? – спросила она.

– Ну… о том, как вернуть себе воспоминания?

– Именно. Она хочет сломать тебя, поэтому прежде, чем все кончится, дела пойдут еще хуже. Только когда она решит, что победила, мы сможем нанести удар.

– То есть как это – будет еще хуже? Хуже Аида? Хуже устранения Лондэна? Хуже Даррена? Куда дальше-то?

– В самые худшие времена: к правде о том, что случилось во время той танковой атаки.

– Антон. – Я застонала и закрыла лицо руками. – Я не хочу туда возвращаться, ба, я не могу!

– Тогда она будет отщипывать от твоих воспоминаний по кусочку, пока не останется ничего. Ей нужно не это – она хочет отомстить. Потому ты должна вернуться в Крым, Четверг. Встреть самое худшее лицом к лицу и стань сильнее.

– Нет. Я не хочу туда возвращаться, и ты меня не заставишь.

Я молча встала и направилась в ванную в надежде смыть с себя все тревоги. Аорнида, Лондэн, «Голиаф», Хроностража, а теперь еще убийство Перкинса и Ньюхена здесь, в Книгомирье. Нет, чтобы отмыться от всего этого, нужна ванна величиной с Уиндермир. В «Кэвершемских высотах» я надеялась укрыться от конфликтов и кризисов, но они, похоже, следовали за мной по пятам, словно заблудившийся дронт.

Я довольно долго лежала в ванной, дважды наполняла ее горячей водой доверху, и когда вышла, то увидела бабушку, расположившуюся на бельевой корзине прямо у дверей.

– Готова? – мягко спросила она.

– Да, – ответила я. – Готова.

Я спала в своей постели – бабушка обещала посидеть рядом в кресле и разбудить меня, если ситуация начнет выходить из-под контроля. Перед глазами маячил потолок, легкий изгиб деревянной обшивки и одинокий светильник. Я пролежала без сна несколько часов, бабушка уже давно заснула и уронила «Тристрама Шенди» на пол. Некогда ночь и сон были для меня счастливой порой свиданий с Лондэном, драгоценными моментами – временем чая и горячих пончиков с маслом, уютного лежания перед огнем, в котором с треском горят дрова, или золотых мгновений на берегу, когда все движения уже замедлены, а солнце неторопливо опускается за горизонт. Но это давно ушло. Аорнида превратила мои воспоминания в поле боя. И под свист артиллерийских снарядов я вернулась туда, где мне меньше всего хотелось очутиться, – в Крым.

– А, вот и ты! – воскликнула Аорнида, ухмыляясь мне с сиденья бронемашины, пока выносили раненых.

Я вернулась с передовой на перевязочный пункт, где опасность породила состояние постоянной контролируемой паники. В воздухе стояли вопли «врача!» и ругань, а всего в трех милях отсюда ревела русская артиллерия, разнося в клочья остатки Уэссекской легкой танковой. Сержант Тозер слез с капота броневика, все еще зажимая ногу солдата в надежде остановить кровь. Другой солдат, ослепший от осколков, без умолку болтал о какой-то девушке, которую оставил в Брэдфорде-на-Эйвоне.

– Ты не спала несколько ночей, – сказала Аорнида, пока мы наблюдали за выгрузкой раненых. – Соскучилась по мне?

– Нисколько, – ответила я, затем обратилась к санитарам: – Всех выгрузили?

– Всех! – ответили мне, и я нажала на педаль, закрывающую заднюю дверь.

– И куда вы собрались? – спросил незнакомый мне краснорожий офицер.

– Забрать оставшихся, конечно же!

– Черта с два! – ответил он. – Мы посылаем туда фургоны Красного Креста с белым флагом!

Мы оба понимали, что тогда будет слишком поздно. Я снова прыгнула в бронемашину, включила мотор и вскоре уже возвращалась в бой. Тучи поднятой пыли должны были скрывать меня – пока палят пушки. Но все равно мимо свистели снаряды, а один раз взрыв раздался так близко, что осколками стекла засыпало панель управления.

– Нарушаешь прямой приказ, Четверг? – ядовито поинтересовалась Аорнида. – Тебя под трибунал отдадут!

– Не отдадут, – ответила я. – Они мне за это медаль дали.

– Но ты же не вернулась назад по приказу, – возразила она.

– Это мой долг. Чего ты от меня ждешь?

Грохот стал громче – я приближалась к передовой. Что-то большое ударилось о мою машину, люк открылся, впустив пыль и луч солнца. Это оказалось на удивление красиво. Та же незримая рука схватила машину и подняла в воздух. Мы проехали несколько ярдов на одной гусенице, затем снова встали нормально. Мотор по-прежнему работал, рычаги действовали, я продолжала ехать вперед, невзирая на повреждения. И лишь потянувшись к беспроволочному переключателю, поняла, что крышу наполовину сорвало, а много позже обнаружила глубокий порез в дюйм длиной у себя на подбородке.

– Верно, Четверг, это был твой долг, но ты исполняла его не ради армии, полка, бригады или роты, и уж точно не ради английских интересов в Крыму. Ты вернулась ради Антона.

Все прекратилось. Шум, взрывы – вообще все. Мой брат Антон. Зачем она еще его сюда приплела?

– Антон, – прошептала я.

– Твой дорогой братец Антон, – подхватила Аорнида. – Да, ты обожала его. С того самого дня, когда он построил для тебя в саду домик на дереве. Ты ведь и в армию пошла, чтобы быть похожей на него?

Я ничего не сказала. Все было правдой. По щекам моим потекли слезы. Антон был лучшим на свете старшим братом. У него всегда находилось для меня время, и он всегда посвящал меня во все свои дела. И скорбь от этой потери засела куда глубже, чем я думала.

– Я привела тебя сюда, чтобы ты вспомнила, каково это – потерять брата. Что бы ты сделала с человеком, который убил Антона, если бы нашла его?

– Потерять Антона – это не то же самое, что убить Ахерона! – крикнула я. – Аид заслуживал смерти, а Антон просто выполнял свой ложно понятый патриотический долг!

Мы подъехали к остаткам бронемашины Антона. Пушки теперь били более отрывисто, тщательнее выбирая цель. До моего слуха доносились винтовочные выстрелы – русская пехота перешла в наступление. Я открыла заднюю дверь. Она была помята, но это не имело значения – боковую дверь оторвало вместе с крышей. Я быстро запихала в машину, рассчитанную на восьмерых, двадцать два раненых солдата, закрыла глаза и заплакала. Это было все равно как видеть, что вот-вот произойдет авария, и сознавать свое полное бессилие предотвратить ее.

– Эй, Четти! – крикнул таким знакомым голосом Антон.

Только он называл меня так. Это были его последние слова. Я открыла глаза – он стоял передо мной совсем как настоящий и, несмотря на явную опасность, улыбался.

– Нет! – крикнула я, прекрасно зная, что сейчас произойдет. – Стой! Не ходи сюда!

Но он, как и много лет назад, вынырнул из укрытия и побежал ко мне. Бок моей бронемашины был разворочен, и я ясно видела его.

– Пожалуйста, не надо! – крикнула я, захлебываясь слезами.

Этот день останется в моей памяти на много лет. Мне придется немало потрудиться, чтобы выбраться из этой бездны.

– Возвращайся за мной, Чет…

И тут в него попал снаряд.

Его не разорвало – он словно исчез в кровавом тумане. Я не помнила, как довела машину назад, не помнила, как меня взяли под арест и посадили под замок в казарме. Я ничего не соображала до тех пор, пока не явился сержант Тозер и не велел мне пойти в душ и вымыться. Помню, как наступила на острые осколки кости, вымытые из волос.

– Ты это пыталась забыть, не так ли? – сказала Аорнида, улыбаясь мне, когда я запустила пятерню в спутанные патлы.

Мое сердце тяжело и часто бухало, страх и боль утраты скрутили в узел все мышцы и притупили ощущения. Я попыталась схватить ее за глотку, но мои пальцы сомкнулись в пустоте, и я разбила кулак о стенку кабины. Я выругалась и пнула стену.

– С тобой все в порядке, Четверг? – окликнула меня Пруденс, связистка Уэссекской танковой из соседней кабинки. – Мне сказали, что ты возвращалась. Это правда?

– Да, правда! – встряла Аорнида. – И уйдет снова прямо сейчас!

Душевая кабина растворилась, и мы снова оказались на поле боя, направляясь к кучам покореженного железа в пыли и дыму.

– Отлично! – счастливо потерла руки сестра Аида. – До рассвета успеем еще раз восемь, как минимум. Ну что, возненавидела возвращения?

Я остановила машину у разбитого танка и перетащила туда раненых.

– Эй, Четверг! – послышался знакомый мужской голос.

Я открыла глаза и посмотрела на солдата с разбитым в кровь лицом, которому оставалось жить меньше десяти секунд. Но это был не Антон – это был другой офицер, тот, которого я видела раньше и который мне нравился.

– Четверг! – громко сказала бабушка. – Четверг, просыпайся!

Я лежала в своей постели в «Сандерленде», обливаясь потом. Мне хотелось, чтобы все это оказалось просто дурным сном, – но это и был дурной сон, причем самый дурной, какой только можно придумать.

– Антон не погиб, – зачастила я. – Он не погиб в Крыму, это был другой человек, и его тут нет, потому что он погиб, а я все думала, что его стерла Хроностража, но они не…

– Четверг! – прикрикнула на меня бабушка. – Четверг, все было не так. Аорнида пытается запутать твои воспоминания. Антон погиб в той атаке.

– Нет, это был другой…

– Лондэн?

Но это имя мало что говорило мне. Бабушка рассказала мне об Аорниде, Лондэне и мнемоморфах, и хотя я понимала ее слова, но никак не могла до конца поверить ей. В конце концов, я видела гибель Лондэна собственными глазами!

– Ба, – сказала я, – у тебя опять твои… «затмения»?

– Нет, – ответила она. – Вовсе нет.

Но голосу ее недоставало прежней уверенности. Она написала на моей руке фломастером имя «Лондэн», и я уснула, думая, чего же хотел Антон, и о короткой страстной любви к лейтенанту, настигшей меня в Крыму, к тому самому лейтенанту, имени которого я не помнила. К тому, что погиб в той атаке.