Глава 39
Конец игры

— Молодцы, — похвалил Альф.

Мы сидели на земле и тяжело дышали. В пылу боя я потеряла шлем, но обнаружила пропажу только сейчас. Покореженные доспехи были покрыты грязью, ручка молотка треснула, подбородок саднило. Перемазанные, разукрашенные синяками, обессиленные, мы все еще имели шансы на успех.

— В каком порядке? — спросил арбитр, имея в виду схему доигрывания.

Делалось это просто. Игроки обеих команд по очереди били по колышку, каждый раз отходя на десять ярдов. От центра до границы поля насчитывалось шесть линий. Если обе команды попадают все шесть раз, все повторяется, пока кто-нибудь не промахнется. Альф обвел глазами игроков, еще способных держать молотки, и поставил меня седьмой, дабы в случае повторного раунда я оказалась на самой легкой, десятиярдовой линии.

— Биффо первый, затем Обри, Брек, Дорф, Варг, Грунк и Четверг.

Арбитр быстро записал наши имена и удалился. Я снова подошла к своим.

— А паровой каток? — спросил Лондэн.

— Что паровой каток?

— Ведь он едва не раздавил тебя.

— Это случайность, Лонд. Мне пора. Давай.

С десятиярдовой отметки бить просто. Оба игрока легко «закололи» шар. Двадцатиярдовая тоже не представляла опасности. Болельщики «Громил» взревели, когда редингцы попали по колышку, но и наше попадание приветствовал такой же рев. Тридцать ярдов тоже сошли гладко: обе команды взяли цель, и тут мы переместились к сорокаярдовой отметке. Отсюда колышек казался очень маленьким, и я вообще не понимала, как по нему можно попасть. Но все-таки справились: сначала Майерс из редингцев, затем наш Дорф. Толпа взвыла, но вдруг послышался раскат грома, и начал накрапывать дождь, значение коего мы сперва не осознали.

— Куда это они? — удивился Обри, когда Брек, Грунк, Дорф и Варг рванули в укрытие.

— Это неандертальская заморочка, — объяснила я, когда дождик перешел в ливень и вода заструилась по нашим щиткам, смывая налипшую землю. — Неандертальцы никогда не работают, не играют и даже не стоят под дождем, если могут. Не бойся, как только дождь перестанет, они вернутся.

Но дождь не собирался переставать.

— Пятидесятиярдовый, — заявил арбитр. — О'Наффинскей за «Громил» и Варг за «Молотков».

Я посмотрела на Варга, который сидел на скамье под навесом, глядя на дождь со смешанным выражением почтения и восхищения.

— Мы же проиграем! — прошептал Буженэн мне на ухо. — Сделай что-нибудь?

Я побежала по мокрой траве к Варгу и принялась уговаривать его выйти и пробить шар. Неандерталец бесстрастно выслушал меня.

— Дождь, — сказал он. — И это всего лишь игра. Ведь на самом деле не имеет значения, кто выиграет.

— Брек! — взмолилась я.

— Мы бы стали работать для тебя под дождем, Четверг, но мы уже сделали свое дело. Дождь драгоценен, он дает жизнь. Вам тоже следует относиться к нему с большим почтением.

Я ползла назад к пятидесятиярдовой линии, как улитка, давая дождю время закончиться. Он не кончился.

— Ну? — спросил Буженэн.

Я печально покачала головой.

— Увы. Неандертальцев в принципе не интересует победа. Они играли только из уважения ко мне.

Обри вздохнул.

— Мы бы хотели отложить следующий сет до прекращения дождя, — заявил Вьюнкер, прикрывая голову газетой.

Требование было вполне правомерным, и он это знал.

Арбитр спросил «Громил», согласны ли они на отсрочку, но О'Наффинскей, глядя мне в глаза, заявил, что Рединг не согласен. Значит, с пятидесятиярдовой отметки придется бить мне.

Я смахнула дождевую воду с лица и попыталась разглядеть колышек. Лило как из ведра, и капли стояли туманом в нескольких дюймах над землей. Но все равно О'Наффинскей бил первым, а он тоже мог промахнуться.

Капитан «Громил» сосредоточился, размахнулся и провел хороший удар. Шар понесся к колышку с явным намерением чисто взять цель. Но, недолетев, смачно плюхнулся в грязь. Толпа загудела в предвкушении. По стадиону мгновенно разошелся слух, будто О'Наффинскей промахнулся на четыре фута. Для победы в Суперкольце мне надо сократить дистанцию.

— Удачи, — пожал мне руку Обри.

Я подошла к пятидесятиярдовой линии, к этому моменту превратившейся в лужу вязкой грязи. Сняла наплечники и отбросила их в сторону, сделала несколько пробных взмахов молотком, в очередной раз протерла глаза и уставилась на разноцветный колышек, который, казалось, непостижимым образом отдалился еще ярдов на двадцать. Я встала перед шаром и приняла нужную стойку. Толпа затихла. Они понятия не имели, каковы ставки, но я-то знала. И не имела права промазать. Я посмотрела на шар, посмотрела на колышек, снова на шар, стиснула рукоять молотка, подняла его высоко в воздух, а затем резко размахнулась и ударила, испустив громкий крик. Деревянные снаряды с резким стуком встретились, и шар по изящной дуге умчался вдаль. Я думала о Гане и «Голиафе», о Лондэне и Пятнице, о последствиях своего возможного промаха. Судьба всей жизни на этой прекрасной планете зависела от взмаха крокетного молотка. Я видела, как мой шар шлепнулся в грязь, как рефери бросился сравнивать дистанцию. Потом повернулась и пошла сквозь дождь к Лондэну. Я сделала все, что могла. Игра закончилась. Я не слышала объявления, только рев болельщиков. Но чьих? Наших или редингских? Мелькнула фотовспышка, у меня закружилась голова, звуки слились в невнятный гул, и все замедлилось. Но не так, как обычно при папином появлении, а как после выброса адреналина, когда все кажется странным и каким-то иным. Я поискала глазами Лондэна и Пятницу, но мое внимание отвлекла могучая фигура в плаще и шляпе, перепрыгнувшая через барьер и бросившаяся ко мне. На бегу незнакомец вытаскивал что-то из кармана, комья грязи летели у него из-под ног, забрызгивая штаны. Я застыла, глядя, как он приближается, и вдруг заметила, что глаза у него желтые, а под шляпой скрыты… рога. Больше я ничего не видела: яркая вспышка, оглушительный рев, а дальше — тишина.