Глава 25
Практические сложности поствосстановительного периода
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЛИЦО ДАТСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ
Лицо датской внешности вчера было замечено в связи с вооруженным ограблением Первого Голиафовского банка в Банбери. Мужчина, описываемый как «человек датской национальности», вошел в банк в 9.35 и потребовал у кассира все деньги. Похищены пятьсот фунтов стерлингов и небольшое количество датских крон, имевшихся в валютном отделении. Полиция ссылается на эту небольшую сумму в кронах как на «особо важную улику» и ручается покончить с датским криминалом в кратчайшие сроки. Население попросили обращать внимание на всех людей датской наружности и сообщать в полицию обо всех подозрительно ведущих себя датчанах или, буде таковых не обнаружится, вообще обо всех датчанах.
«ЖАБ», 15 июля 1988 г.
— Что?!
— Ну, ты же пропала бесследно, так что мне оставалось?
Я не верила своим ушам. Этот подонок искал утешения в объятиях жалкой коровы, недостойной даже сумку за ним носить, не то что быть его женой! Наверное, у меня челюсть отвисла, и я вытаращилась на него, лишившись дара речи. Я как раз прикидывала, разразиться ли мне рыданиями, убить его голыми руками, захлопнуть дверь, заорать, выругаться или проделать все вышеизложенное одновременно, когда вдруг заметила, что Лондэн едва сдерживает смех.
— Ты, одноногий мерзавец! — Я облегченно улыбнулась. — Ни на ком ты не женился!
— Что, попалась? — ухмыльнулся он.
Тут я разозлилась.
— Какого черта ты так по-идиотски шутишь? Ты же знаешь, что я вооружена и психически неуравновешенна!
— Идиотизма тут ничуть не больше, чем в твоей дурацкой шуточке насчет моего устранения!
— Это не шутка.
— Шутка. Если бы меня устранили, то малыша бы не было…
Тут голос у него дрогнул, и все наши препирательства сами собой сошли на нет, поскольку центром внимания сделался Пятница. Лондэн смотрел на Пятницу, а Пятница — на Лондэна. Я смотрела на обоих по очереди. И тут сын, вынув пальцы изо рта, произнес:
— Задница.
— Что он сказал?
— Не уверена. Похоже, подцепил словечко у святого Звлкикса.
Лондэн нажал на носик Пятницы.
— Би-ип.
— Сиськи.
— Значит, устранили меня, да?
— Да.
— Наверное, это самая абсурдная история из всех, какие я слышал в жизни.
— Не стану спорить.
Он помолчал.
— Думаю, она слишком странная, чтобы оказаться неправдой.
Мы одновременно подались навстречу друг к другу, и я въехала ему головой в подбородок. Он громко лязгнул зубами и взвыл от боли — наверное, язык прикусил. Как говаривал Гамлет, все в мире сем не гладко и не просто. Потому-то он и ненавидел реальный мир, который я именно за это и любила.
— Что тут смешного? — возмущенно спросил муж.
— Да ничего, — ответила я, — просто вспомнила, что Гамлет сказал.
— Гамлет? Здесь?
— Нет, у мамы. У него приключился роман с Эммой Гамильтон, чей бойфренд адмирал Нельсон пытался покончить с собой.
— Каким образом?
— Посредством французского флота.
— Нет-нет, — сказал Лондэн, мотая головой. — Хватит с меня одной нелепой истории в день. Послушай, я сам писатель, но не в состоянии придумать такой хре… в смысле, чепухи, какую ты сейчас несешь.
Пятница, несмотря на все мои двойные узлы, ухитрился стянуть ботинок и теперь дергал носок.
— Красивый парнишка, правда? — сказал Лондэн после паузы.
— В папу пошел.
— Не-а, в маму. Он что, постоянно в носу ковыряет?
— Большую часть времени. Это называется «поиск». Увлекательное времяпрепровождение, занимающее детишек с начала времен. Хватит, Пятница.
Сын вынул палец из носа с почти различимым «чпок» и протянул Лондэну своего белого медвежонка.
— Ulkamo laboris nisi ut aliquip.
— Что он сказал?
— Не знаю, — ответила я. — Он говорит на «лорем ипсум». Это такая квазилатынь, которую наборщики используют для демонстрации шрифтов.
Лондэн поднял бровь.
— Ты что, шутишь?
— В Кладезе Погибших Сюжетов она применяется сплошь и рядом.
— Где?!
— В том месте, где все литературные про…
— Довольно! — сказал Лондэн, хлопая в ладоши. — Не годится рассказывать всякую небывальщину на пороге. Входи и расскажи мне все.
Я покачала головой и посмотрела на него.
— Что такое?
— Мама сказала, что Маргариточка Муттинг в городе.
— Наверное, работу получила здесь.
— Правда? — с подозрением спросила я. — А ты откуда знаешь?
— Она работает на моего издателя.
— И ты с ней не встречался?
— Определенно нет!
— Поклянись!
Он поднял руку.
— Слово скаута.
— Ладно, — медленно произнесла я. — Я тебе верю. — И постучала пальцем по губам. — Не войду, пока не получу один прямо здесь!
Лондэн улыбнулся и обнял меня. Мы нежно поцеловались, и меня пронзила дрожь.
— Consequat est laborem, — сказал Пятница, присоединяясь к нашим объятиям.
Мы вошли в дом, и я поставила отпрыска на пол. Его зоркие глазки обшарили дом в поисках чего-нибудь подходящего для опрокидывания на себя.
— Четверг…
— Да?
— Давай считать ради удобства, что меня все же устраняли.
— Ну?
— Тогда всего, что случилось с той минуты, как мы расстались возле здания ТИПА, на самом деле не было?
Я крепко обняла его.
— Было, Лондэн. Этого не должно было быть, но оно было.
— Значит, я страдал по-настоящему?
— Да. И я тоже.
— Когда я жалел, что не увижу тебя растолстевшей… кстати, у тебя фотографий не осталось?
— Вряд ли. Но если обещаешь вести себя хорошо, я покажу тебе растяжки.
— Жду не дождусь.
Лондэн снова поцеловал меня и воззрился на Пятницу, и по его лицу расплылась дурацкая улыбка.
— Четверг!
— Да?
— У меня есть сын!
Я решила его поправить.
— Нет, у нас есть сын.
— Да. Ну, — сказал он, потирая руки, — думаю, ты не прочь поужинать. Ты по-прежнему любишь рыбный пирог?
Раздался грохот: Пятница обнаружил в гостиной вазу и своротил ее. Рассыпаясь в извинениях, я принялась подметать и вытирать пол, а Лондэн сказал, что это пустяки, но дверь в кабинет все же закрыл. Он приготовил ужин на двоих, и я выспросила у него обо всем, чем он занимался, будучи неустраненным, если это вообще имело какой-то смысл, а сама рассказала ему о миссис Ухти-Тухти, словесных бурях, Мелани и всем остальном.
— Значит, граммазиты — это такие паразиты, которые живут в книгах?
— Именно так.
— И если ты не найдешь клона Шекспира, то мы потеряем «Гамлета»?
— Угу.
— И победа в Суперкольце каким-то образом связана с предотвращением ядерной войны?
— Да. Я могу снова переехать к тебе?
— Ящик для носков оставлен, как ты любишь.
Я улыбнулась.
— По алфавиту, слева направо?
— Нет, по цветам спектра, с фиолетового направо… или это Маргариточке так нравилось… Ой! Я просто пошутил! Где твое чувство ю… Ай! Прекрати! Отстань! Нет! Ой!
Но было поздно. Я прижала его к полу и принялась щекотать. Пятница сосал пальцы и с отвращением наблюдал за нами. Лондэн исхитрился вывернуться, перекатился и в свою очередь стал щекотать меня, что мне вовсе не понравилось. Некоторое время мы, обессиленные, валялись на полу и глупо хихикали.
— Ну, Четверг, — сказал он, помогая мне встать, — ты собираешься здесь переночевать?
— Нет.
— Нет?
— Нет. Я собираюсь остаться здесь навсегда.
Мы уложили Пятницу на большую кровать в свободной комнате и сделали ему гнездышко. Он почти везде спокойно засыпал, если с ним был его белый медведь. Я часто оставляла его у Мелани и один раз — у миссис Ухти-Тухти, в ее теплом, укромном домике, где пахло мхом, леденцами и стиральным порошком. Как-то раз он даже заснул у меня на Острове Сокровищ, когда я в прошлом году ездила туда улаживать проблему с козами Бена Ганна. Малыша убаюкал Долговязый Джон, оказавшийся превосходной нянькой.
— Ну а теперь, — начал Лондэн, когда мы поднялись в свою комнату, — у мужчины есть потребности…
— Дай угадаю! Ты хочешь, чтобы я потерла тебе спинку?
— Пожалуйста. Вот тут, между лопатками, где у тебя обычно так хорошо получалось. Мне очень этого не хватало.
— И все?
— Все. А у тебя есть другие идеи?
Он привлек меня к себе, и я захихикала, вдыхая его запах. Я до мелочей помнила, как он выглядел, помнила звук его голоса, но не запах. Я сразу же узнала его, уткнувшись носом в складки его рубашки, и воспоминания о том, как он ухаживал за мной, о наших пикниках, о нашей страсти нахлынули на меня.
— Мне нравится твоя короткая стрижка, — сказал Лондэн.
— А мне нет, — ответила я. — И если ты еще раз взъерошишь мне волосы подобным образом, я могу не справиться с желанием дать тебе в глаз.
Мы улеглись на кровать, и он очень медленно потянул с меня футболку. Она зацепилась за мои часы, и несколько неловких секунд он тихонько дергал ее, стараясь не нарушать романтики момента. Я не выдержала и захихикала.
— О, пожалуйста, будь серьезнее, Четверг! — взмолился он, продолжая дергать.
Я громко расхохоталась, и он следом за мной, потом спросил, нет ли у меня ножниц, и наконец снял с меня надоедливую одежку. Я начала расстегивать пуговицы его рубашки, а он тем временем покрывал мою шею легчайшими щекотными поцелуями. Я попыталась сбросить кроссовки, но забыла их предварительно расшнуровать, и когда один из них все-таки слетел, он просвистел через всю комнату и попал в зеркало, висящее на стене. Оно упало и разбилось.
— Черт! — расстроилась я. — Семь лет счастья не видать.
— Это только двухлетнее зеркало, — сказал Лондэн. — В дешевом магазинчике настоящее семилетнее не купишь!
Я попыталась избавиться от второго кроссовка, промахнулась и заехала Лондэну по голени. Ничего, он ведь потерял в Крыму ногу, и я уже несколько раз попадала ему по протезу. Но на сей раз я не услышала знакомого глухого удара.
— Новая нога?
— Да! Хочешь, покажу?
Он снял брюки и продемонстрировал мне элегантный протез, словно вышедший из итальянской дизайн-студии: сплошные плавные изгибы, блестящий металл и резиновые амортизаторы. Красивая вещь. Всем ногам нога.
— О-о!
— Это мне твой дядя Майкрофт сделал. Здорово, правда?
— Еще бы! А ты сохранил старую?
— В саду. Я в ней гибискус выращиваю.
— Какого цвета?
— Синий.
— Светло-синий или темно-синий?
— Светло.
— А ты, никак, комнату переделал?
— Да. Получил альбом с образцами обоев, не знал, какие выбрать, так что взял да и наклеил все образцы. Интересный эффект получился, не находишь?
— Мне кажется, флок в стиле Регентства не очень сочетается с Бонзо-Вундерпсом.
— Наверное, — согласился он. — Зато весьма экономно.
Я страшно нервничала, он тоже. Мы говорили о чем угодно, только не о том, о чем хотели.
— Тсс!
— Что?
— Это не Пятница?
— Я ничего не слышал.
— У матери слух острый. Я слышу малейший вяк за десять торговых павильонов от меня.
Я встала и пошла проверить сына, но он, конечно же, крепко спал. Прохладный ветер еле заметно шевелил муслиновые занавески на открытом окне, и свет фонарей играл на детском личике. Как же я его любила, каким же маленьким и беззащитным он был! Я облегченно вздохнула и взяла себя в руки. Кроме пьяной выходки, закончившейся, по счастью, ничем, количество романтических связей на моем счету за два с половиной года равнялось нулю. Я ждала этого мгновения тысячу лет, а теперь веду себя словно влюбленная шестнадцатилетка. Я глубоко вздохнула и направилась обратно в нашу комнату, на ходу сдирая с себя майку и брюки и в итоге оставшись в одних носках. Ковыляя и подпрыгивая, я преодолела коридор и остановилась перед дверьми спальни. Свет не горел, изнутри не доносилось ни звука. Это облегчало задачу. Я вошла обнаженной в комнату, бесшумно прокралась по ковру, скользнула в постель и прижалась к Лондэну. Он оказался в пижаме и пах по-другому. Зажегся свет, и мужчина рядом со мной завопил от неожиданности. Это был не Лондэн — это был отец Лондэна, а рядом с ним лежала его жена Хоусон. Они уставились на меня, я на них.
— Простите, ошиблась спальней, — заикаясь, пробормотала я и пулей вылетела из комнаты, по дороге подбирая одежду.
Но я вовсе не ошиблась комнатой, и отсутствие кольца на руке лишь подтвердило то, чего я больше всего боялась: Лондэн вернулся ко мне — и его снова у меня отобрали. Что-то пошло не так. Восстановление не закрепилось.
— Мы с вами не знакомы? — спросила Хоусон, выйдя из комнаты и наблюдая, как я забираю Пятницу из другой спальни, где он оказался под боком у Этель, тетушки Лондэна.
— Нет, — ответила я. — Просто вошла не в тот дом. С кем не бывает!
Позабыв обуться, я сбежала по лестнице, держа под мышкой Пятницу, забрала свой пиджак, висевший на спинке незнакомого кресла в незнакомо обставленной гостиной, и, захлебываясь слезами, выбежала в ночь.