ЛИЗА. ДНЕВНИК
20 апреля 20** года.
Опять как-то нехорошо на душе. Хотя внешне все просто супер, и бабуля говорит, что она мною гордится… Да я и сама хотела бы гордиться: ведь у меня еще сроду не было никаких командировок. А тут сразу бац – и в Австрию, да еще и с начальством. Наташка, секретарша генерального, уже разболтала, что ей поручили заказать билеты в венскую оперу… В общем, новый жизненный уровень.
Но что же тогда меня беспокоит? То, что коллеги завидуют, а Дроздова так просто ядом изошла? Или, может быть, я волнуюсь, что ко мне в Вене генеральный пристанет ? Или страшно, что с работой не справлюсь?.. Нет, нет и еще раз – нет. Я ЗНАЮ: все у меня будет хорошо. А откуда взялась эта уверенность – сама не пойму… Но в последнее время я уже привыкла: интуиция меня теперь никогда не обманывает.
Ладно, хватит заниматься страусианством: прятать голову в песок. На самом деле я, конечно, знаю, ЧТО НЕ ТАК.
Меня очень беспокоят наши отношения с Ником. Когда мы сегодня пили кофе, произошло целых две странности. Две странности – всего за девятнадцать минут, совсем немало!
Сначала мой Красавчик был чертовски мил, он попросил буфетчицу сварить нам «улучшенный кофе», и купил самых дорогих пирожных, и завалил меня своими неизменными анекдотами. А я его слушала, смотрела ему в глаза, читала в них искреннее восхищение и думала: «До чего же мне повезло!»
Но потом он на минуту замолк, склонился над чашкой, и я вдруг услышала фразу: «Ясное дело, каким местом она себе поездку заработала».
Голос был не такой, как у моего «карлика», а вообще непонятно чей: какой-то бесплотный. Но Ник этого не говорил, абсолютно точно, он в это время ел пирожное, и у него как раз растекся по пальцам крем. Но я все-таки спросила:
– Ты что-то сказал?
– Я? Сказал? – удивился Ник. – Нет, я нем, как рыба. А что?
– Мне показалось, что ты спросил, когда мы вылетаем в Вену, – соврала я.
– А, нет… Значит, точно послышалось. Этого я не спрашивал, – ответил он.
И я уловила в его голосе явное облегчение.
Ну, и как это понимать?
Неужели он действительно подумал, что я заработала Вену «одним местом»? И испугался, что вдруг произнес свою мысль вслух? (Ник ведь не знает, что говорить вслух ему совсем необязательно – когда на меня находит , я и так слышу …)
– Так когда ты летишь в Вену? – спросил Ник.
– Говорят, в понедельник, – ответила я.
В общем, неловкость была заглажена. И мы снова начали болтать как ни в чем не бывало. Ник рассказал, что на него уже повесили селекцию магазинов, в которых будет продаваться обувь из Австрии, и попросил:
– Ты уж, пожалуйста, меня не подведи. Я магазинам обещаю, что ассортимент будет – зашибись, очереди выстроятся, как во времена застоя.
И я пообещала, что буду выбирать каждую пару обуви, как для себя, а он галантно заявил, что не сомневается в моем безупречном вкусе. А потом мы решили, что до моего отъезда еще обязательно встретимся – не на девятнадцать минут, а нормально – и все-таки сходим в цирк или какой-нибудь классный ресторанчик. И мы уже стали договариваться, куда пойдем, как вдруг у него зазвонил мобильник. Он взглянул на определитель, нахмурился, извинился и ответил. Я, от нечего делать, конечно, прислушивалась к тому, что он говорил в трубку, но ничего интересного не услышала. Только: «Да, я понял. Да, разумеется». Я уже совершенно не сомневалась, что ему звонят по делу, и только жалела, что наши «девятнадцать минут» неумолимо истекают. И вдруг у меня в голове что-то будто щелкнуло, и я стала слышать не только Ника, но и того, с кем он говорил. Голосишко оказался девчачий. Пищучий, жалобный.
«Ник, миленький, ну ты ведь обещал!» – явственно расслышала я.
И – уже «в реале» – холодный ответ Ника:
– Возможно. И что дальше?
Трубка в ответ чуть не разрыдалась:
– Коленька, меня ведь мать теперь домой не пустит!
А Ник спокойно говорит:
– Боюсь, что эта проблема меня не касается. Ну, у тебя все? Тогда до связи.
И кладет трубку. А я опять не понимаю, что происходит – с ним или со мной, – и совсем нетактично выпаливаю:
– Кто это был?
И Ник спокойно отвечает:
– Да один деятель с оптового склада. Семь коробок с нашей обувью куда-то задевал и теперь на жизнь жалуется.
А я не отстаю:
– Это мужчина был?
– Конечно, мужчина, – удивляется Ник и смотрит на меня с укоризной. Кажется, он не ожидал такой въедливости и ревнивости, и голос его звучит абсолютно спокойно, а я снова теряюсь в догадках: что это было? Меня снова преследуют глюки – или же Ник так изощренно и нагло врет?
Я уже хочу пойти ва-банк и спросить напрямую: «Зачем ты врешь? Что это за девчушка и чем ты ее обидел?!» Но в последний момент вдруг понимаю: полная глупость получится, если я его об этом спрошу. Во-первых, есть шансы, что мне ПОСЛЫШАЛОСЬ и он действительно разговаривал с оптовиком. А во-вторых, даже если не послышалось… Кто я такая, чтобы лезть в его жизнь? В общем, как ни крути: если мне показалось , то Ник решит, что я просто психическая дура, которой, понимаешь ли, слышатся голоса. А если не показалось – то он тем более испугается. И я его понимаю: по-моему, это самая ужасная вещь в мире – общаться с человеком, который видит тебя насквозь…
В общем, конец нашего кофепития вышел скомканным. И мы так и не договорились, когда пойдем в цирк. Ник пообещал, что зайдет ко мне завтра и тогда мы решим. Я, конечно, проворковала, что буду ждать… А сейчас пишу дневник и понимаю: не хочу я с ним никуда идти. И даже самой себе не могу объяснить почему… Больше того: сегодня, после того как мы с бабулей поужинали, я заперлась в туалете и целых десять минут разглядывала фотографию серебряковского сердечного друга. В голове при этом вертелась целая куча неправильных мыслей. Совсем неправильных. Про то, что мужики делятся на порядочных и козлов. Про то, что порядочные достаются всяким овцам типа Серебряковой. И про то, что обаяние и смешной носик картошкой – ничуть не хуже, чем красота и мускулы, которыми так гордится звезда нашего «Стил-Оникса» Ник…
Нет, я ни в коей мере не претендовала на парнишку с фотографии. Он – серебряковский, а мне чужого не надо. Я просто смотрела в его милое, открытое лицо и жалела себя. Потому что, похоже, жизнь моя проходит зря. Зря я решила, что Ник – это тот человек, который мне нужен. Незачем по нему было сохнуть и незачем привораживать… И при всем моем колдовском таланте я по-прежнему на этом свете одна. Сама по себе.
