Глава 37
Великое фиаско Сэмюэла Пеписа

Я приземлилась в Суиндоне. Или, по крайней мере, в ути-пусечной его версии «Фиаско», где было солнечно, небо голубело, а каждый сад казался раздражающим всплеском ярких основных цветов, от которых у меня болела голова. Дома были безупречные, машины чистые, и все безумно аккуратное и упорядоченное. Я вытащила пистолет, вынула обойму, проверила, заменила ее и сняла оружие с предохранителя. На сей раз ей не уйти. Я знала, что она безоружна, но почему-то это не наполняло меня особой уверенностью — в конце концов, она почти бесконечно изобретательна. Но дело в том, что я тоже. Когда я ее убью, то просто выпрыгну обратно и все станет правильно — навсегда. Я смогу снова запустить реалити-книжный проект, прежде чем читатели закончат первые три главы, потом отправлюсь На Ту Сторону и еще раз познаю прелесть Лондэна. Затем, уплатив скромную дань пустых слов дипломатии, смогу послать два легиона миссис Дэнверс в Бульварный роман. Я могла бы даже лично возглавить атаку. Это, как я обнаружила, главное преимущество в том, чтобы быть Четверг Нонетот: можно делать все, что тебе, черт подери, хочется, и никто не станет, не сможет и не посмеет тебе возразить. На данный момент мне осталось разобраться только с двумя проблемами: избавиться от настоящей Четверг Нонетот и попытаться вычислить второе имя миссис Брэдшоу — пароль для выхода. У меня не было зацепок: я ее даже никогда не видела.

Я стянула перчатку и посмотрела на руку, испещренную следами от ластиковой пули. Потерла саднящую кожу, затем перешла на тротуар и направилась к здешней версии дома Четверг. Он был таким же, как тот, что сгорал в первой главе моей книги, поэтому я знала дорогу. Но странное дело: улица была совершенно пуста. Ничто не шевелилось. Ни человека, ни кошки, ни белки — никого. Я остановилась у брошенной посреди улицы машины и заглянула в открытую пассажирскую дверь. Ключ торчал в зажигании. Кто бы ни населял эту книгу, они ушли — и поспешно.

Я продолжила неторопливый путь по улице. Этот напыщенный дурак Брэдшоу упоминал что-то про отделение первой главы от всей книги. Возможно, все второстепенные персонажи там. Но это не имело значения. Четверг находилась здесь, и ее-то мне и было надо. Я дошла до садовой калитки дома Лондэна-5 и медленно зашагала по дорожке мимо безупречно посаженных кустов и окон, таких чистых и сверкающих, что их почти не было видно. Выставив пистолет, я тихонько вошла в дом.

Представления Четверг-5 об обстановке дома отличались и от моих, и от присущих настоящей Четверг. Для начала, пол оказался покрыт тростником, а занавески были одиозно старомодные «завяжи-покрась». Также, к моему отвращению, я заметила развешанные по стенам тибетские мантры в рамках и свисающие с потолка «ловцы снов». Я подошла ближе к фотографиям на каминной полке и нашла Четверг-5 с Лондэном-5 в Гластонбери. Лица у них были раскрашены под цветы, они глупо улыбались, обнимая друг друга, а между ними сидела Пиквик-5. Тошнотворная пискля, честно говоря.

— Я бы сделала то же самое.

Я обернулась. Четверг прислонилась к косяку кухонной двери. Легкая мишень, но я не стала стрелять. Мне хотелось посмаковать момент.

— Что бы ты сделала то же самое?

— Тоже пощадила бы тебя. Признаю, твое воплощение меня было одним из лучших, какие мне доводилось видеть. Не уверена, что там вообще кто-нибудь что-нибудь заметил. Но не думаю, что тебе удалось бы держаться долго. Настоящая ты скоро всплыла бы на поверхность. Потому что, нравится тебе это или нет, ты недостаточно я, чтобы играть эту роль. Чтобы быть мной, нужно семнадцать лет беллетрицейского опыта, — опыта, позволяющего мне связываться с людьми, подобными тебе, и выходить победителем.

Ее самонадеянность меня рассмешила.

— Думаю, ты переоцениваешь собственные способности, потусторонница. Оружие у меня. Возможно, ты в чем-то и права, но я могу и буду тобой, дай только время. Все, что ты имеешь, все, чем ты являешься. Твоя работа, твоя семья, твой муж. Я могу отправиться обратно На Ту Сторону и начать с того места, где ты остановилась, — и, возможно, получить гораздо больше удовольствия от этого.

Я навела на нее пистолет и начала нажимать курок, но остановилась. Она, похоже, совсем не волновалась, и это меня встревожило.

— Слышишь? — спросила она.

— Что слышу?

Она приложила ладонь к уху.

— Это.

И теперь, после ее слов, я тоже что-то услышала. Негромкое бренчание, которое, казалось, передается по земле.

— Что это? — спросила я и поразилась, обнаружив, как надтреснуто и… испуганно прозвучал мой голос.

— Сама посмотри, — предложила она, указывая наружу.

Я утерла пот со лба и попятилась из дверей, по-прежнему твердо держа ее на мушке. Потом пробежала по садовой дорожке и выглянула на улицу. Дома в конце дороги утратили определение и были пожираемы клубящимся облаком песка.

— Что это за чертовщина? — рявкнула я.

— Ты бы знала, — тихо ответила она, — если бы посещала теорию в беллетриции, а не тратила время на стрельбище.

Я взглянула на почтовый ящик на углу улицы, и он у меня на глазах рассыпался на кусочки, потом собрался в облачко пыли и мусора и всосался в воронку высоко над нами. Я вытащила комментофон и в панике набрала номер Брэдшоу.

— Но ты не знаешь второго имени Мелани Брэдшоу, — заметила Четверг.

Я опустила телефон и беспомощно уставилась на нее. Это было подстроено. Четверг, должно быть, поговорила с Брэдшоу, и вместе они заманили меня сюда.

— Ее второе имя — Дженни, — пояснила она. — Я назвала в ее честь свою вторую дочь. Но это тебе не поможет. Я велела Брэдшоу не снимать ради меня текстуальное сито, ни с паролем, ни без. Как только ты окажешься в тексте, а генераты будут успешно эвакуированы, он должен будет начать… стирание всей книги.

— Как ты связалась с ним?

— Это он связался со мной, — ответила она. — Четверг-5 предположила, что ты можешь провернуть тот же трюк, что и она. Выбраться я не могла, но мы могли заманить сюда тебя.

Она взглянула на часы.

— А еще через десять минут эта книга и все, что в ней есть, включая тебя, перестанет существовать.

Я огляделась и, к своему ужасу, увидела, что стирание подобралось ближе, а я и не заметила. Оно было уже менее чем в десяти футах от меня — мы стояли на единственном оставшемся куске земли, грубом круге футов сто в поперечнике, на котором помещались только дом Лондэна и его соседи. Но и они не задержатся надолго, и прямо у меня на глазах крыши превращались в пыль и уносились вихрем, пожираемые стиранием. Монотонный гул нарастал, и мне пришлось повысить голос, чтобы быть услышанной:

— Но ведь и тебя тоже сотрет!

— Может, и нет. Это зависит от тебя.

Четверг поманила меня обратно в дом, когда садовая калитка превратилась в дым и была унесена в пылевое облако. Как только мы оказались в кухне, она повернулась ко мне.

— Это тебе не понадобится, — сказала она, указывая на мой пистолет.

Я неуклюже попыталась запихнуть его обратно в кобуру, и он со стуком упал на пол. Я не наклонилась за ним. В окно виднелся сад за домом. Навес и яблоня исчезли, и стирание медленно поедало газон. Потолок пошел пятнами, и у меня на глазах входная дверь обратилась в пыль и была унесена ветром.

— Дьявольщина, — произнесла я, когда до меня внезапно дошло.

Не то, что меня сейчас сотрет, — нет. Это было холодное и мрачное открытие, что я и отдаленно не так умна, как думала. Я столкнулась с противником, неизмеримо превосходящим меня, и пожинаю последствия собственного высокомерия. Вопрос в том, доставлю ли я ей удовольствие понять это? Но, если подумать, ей не хотелось и не требовалось такого удовольствия, и все внезапно показалось гораздо более мирным. Вместо этого я сказала.

— Я искренне польщена.

— Польщена? — переспросила она. — Чем же?

Потолок отбыл в вихре пыли, и стены начали оседать вместе с картинами, каминной полкой и мебелью, быстро рассыпающимися в мелкие обломки, засасываемые в смерч прямо над нами.

— Я польщена, — повторила я, — потому что ты готова стереть целую книгу и отдать собственную жизнь, чтобы избавиться от меня. Должно быть, я достойный противник.

Она почувствовала перемену в моем настроении и еле заметно улыбнулась.

— Ты почти победила меня, — сказала Четверг, — и еще можешь это сделать. Но если я выживу, — добавила она, — то это будет мой тебе подарок.

Стены почти исчезли, и тростниковый ковер начал рассыпаться у меня под ногами. Четверг открыла кухонную дверь, за которой обнаружился пролет бетонных ступеней, ведущих вниз. Она поманила меня за собой, и мы сбежали в большое подземное помещение в форме бочки, если смотреть изнутри. На большом постаменте торчали два электрода, между которыми время от времени проскакивала слабая искра. Шум ветра стал глухим, но я знала, что стирание доберется до нас — это только вопрос времени.

— Это камера смыслонакопителя, — объяснила Четверг. — Ты бы знала об этом, если бы слушала в классе.

— Как твое выживание может стать подарком для меня? — спросила я.

— Это легко объяснить, — ответила Четверг, снимая со стены часть покрытия и обнажая клепаный чугунный люк. — За ним есть только один способ спастись — пересечь пустоту Ничто.

Мне все стало ясно. Ничто не поддерживает текстовую жизнь, и меня мгновенно разорвет на буквы, если я попытаюсь сбежать через эту пустоту. Но Четверг не была текстом, она была из плоти и крови и должна была уцелеть.

— Мне самой отсюда не выбраться, — добавила она, — поэтому мне нужна твоя помощь.

Сначала я не поняла. Я нахмурилась, и тут меня осенило. Она не предлагала мне прощение, второй шанс или спасение — я была слишком жестока и извращенна для этого. Нет, она предлагала мне единственную вещь, которой я никогда не имела бы, не могла иметь, — она предлагала мне искупление. После всего, что я ей сделала, всего, что я собиралась сделать, она была готова рискнуть жизнью, чтобы даровать мне крохотный шанс искупить вину. И более того, она знала, что я его приму. Она была права. Мы походили друг на друга больше, чем я думала.

Крыша разлетелась на куски, стирание принялось рвать на части камеру накопителя.

— Что мне делать?

Она указала на парные запоры, расположенные в восьми футах друг от друга. Я взялась за ручку и на счет «три» потянула ее вниз. Люк распахнулся, открыв пустую черную бездну.

— Спасибо, — сказала Четверг.

Стирание неуклонно ползло через комнату. От всей книги теперь остался только диск меньше шести футов в диаметре, мы находились в середине клубящегося облака пыли и мусора, а вокруг нас ветер разносил оставшуюся ткань книги, сводя ее к неразличимой текстовой пыли.

— Как это будет? — спросила я, когда Четверг выглянула в чернильную темень.

— Я не могу тебе сказать, — ответила она. — Никто не знает, что происходит после стирания.

Я протянула ей руку для пожатия.

— Если ты когда-нибудь превратишь это в одно из своих приключений, — попросила я, — сделай меня, пожалуйста, хоть чуточку симпатичнее. Мне бы хотелось думать, что во мне есть крохотная доля твоей человечности.

Четверг пожала мою руку. Она оказалась теплее, чем я себе представляла.

— Прости, что спала с твоим мужем, — добавила я, чувствуя, как пол под ногами становится мягче. — И по-моему, это твое.

И я отдала ей медальон, который она потеряла в драке.

Как только Четверг-1–4 вернула мне медальон, я осознала, что она наконец кое-что поняла про меня и, по закону отражений, про себя. Она пропала и знала это, поэтому помощь мне в открывании люка и возвращение медальона могли быть только альтруизмом. Впервые она поступала таким образом, и это был ее последний поступок. Я по частям выбралась из люка в Ничто. От книги практически ничего не осталось — только слабое потрескивание искры, делавшееся все слабее и слабее. Я по-прежнему держала Четверг-1–4 за руку, когда увидела, как ее тело начало рассыпаться, словно разъедаемый ветром песчаник. Волосы ее развевались в потоках воздуха, но она выглядела умиротворенной. Она улыбнулась и сказала:

— Я только что поняла это.

— Что поняла?

— То, что Четверг-пять говорила про горячую ванну и мартини.

Лицо ее поплыло, и я почувствовала, как ее рука рассыпается в моей, словно хрустящий, пропеченный солнцем песок. От «Фиаско» почти ничего не осталось, и пора было уходить.

Она улыбнулась мне, и лицо ее рассыпалось в пыль, рука превратилась в песок у меня в ладони, искра треснула и погасла. Я отпустила руку и…

Текстовый мир, к которому я так привыкла, вернулся со странным вибрирующим ощущением. Я оказалась в очередной камере смыслонакопителя, практически неотличимой от первой, за исключением искры, которая трещала в двадцать раз ярче, по мере того как читатели продвигались со страницы на страницу. Я поднялась на ноги, закрыла и заперла люк и направилась по ступеням к выходу, по пути защелкнув на шее медальон.

Не могу сказать, что утрата Четверг-1–4 меня по-настоящему огорчила: останься она в живых, она почти наверняка убила бы меня и причинила бы несказанный вред. Но я не могла отделаться от чувства вины, что могла бы сделать для нее больше. В конце концов, строго говоря, она не виновата — ее такой написали. Я вздохнула. Она нашла в себе частичку меня, но я знала, что и во мне есть частичка ее.

Я осторожно открыла дверь накопительной и выглянула. Вокруг сгрудились фермерские постройки, сложенные из красного кирпича и до того обветшавшие, что казалось, будто не разваливаются они только благодаря мху между кирпичами и лишайнику на крышах. В кухонном окне я заметила Адама Лэмсбрета, он безрезультатно скреб у раковины веником. Я знаками спросила его через окно про телефон, и он указал мне на дровяной сарай на той стороне двора. Я перебежала двор и толкнула дверь.

В углу сидело что-то омерзительное и издавало странные чмокающие звуки себе под нос, но я не обратила на это внимания, разве что подумала, что Ада Дум была, в конце концов, права. Я нашла общественный комментофон, который мне и требовался, набрала номер Брэдшоу и нетерпеливо стала ждать, когда он ответит.

— Это я, — сказала я. — Ваш план сработал: она превратилась в пыль. Я в «Неуютной ферме», страница шестьдесят восемь. Можете прислать за мной такси? Разговор предстоит очень непростой.