Глава 34
Спасение/Плен

Когда я проснулась, ничего не изменилось. Море оставалось по-прежнему серым, небо — тусклым и пасмурным. Волны были острые, но не опасно, и узор их повторялся где-то раз в двадцать секунд. Не имея других занятий, я села и стала смотреть, как поднимаются и опадают волны. Я фиксировала взгляд на случайно выбранной точке океана, и одинаковые волны появлялись в кадре, словно на закольцованной кинопленке. Таково по большей части Книгомирье. В вымышленных лесах встречается всего восемь типов деревьев, на пляжах — пять видов гальки, в небе — двенадцать вариантов облаков. Именно поэтому реальный мир кажется по контрасту богаче. Я взглянула на часы. Книжное реалити-шоу «Беннеты» займет место «Гордости и предубеждения» через три часа, а первое задание домочадцам обнародуют через два. Равно плохо, что паршивая коза Дрянквист-Дэррмо вполне могла уже захватить рецепт и скакать с ним в «Голиаф». С другой стороны, могла и не захватить. Я посетила достаточно стихов, чтобы усвоить, насколько это место эмоционально истощает, причем на совершенно ином уровне. Если повествование разворачивается в мозгу последовательно, то поэзия минует рациональное мышление, бьет прямо в лимбическую систему и поджигает ее, подобно степному пожару. Это крэк и кокаин литературного мира.

Мысли мои блуждали, но это было сделано намеренно. Не отпущенные на волю, они по раздражающему умолчанию возвращались к Лондэну и детям. Стоило о них подумать, как глаза начинало щипать, а уж это никуда не годилось. Может, вместо того чтобы лгать Лондэну, после того как в восемьдесят восьмом меня застрелил Минотавр, стоило остаться дома и вести невинную жизнь непуганой домохозяйки? Стирка, уборка и готовка. Ладно, мелкая подработка на полставки в «Акме», чтобы не спятить. Но никаких ТИПА-штучек. Ни-ка-ких. Разве что изничтожить ма-ахонькую химерку. Или двух. А если Колу понадобится помощь? Ну я же не могла сказать нет, ведь…

Размышления мои были прерваны мобильным комментофоном. До сих пор он решительно молчал. Я выудила его из сумки и с надеждой уставилась на экран. Сигнал по-прежнему отсутствовал, а это означало, что тот, кто подал сигнал, находится в радиусе примерно десяти миллионов слов. Может, и недалеко, на полке с русскими романами, но здесь, в Устной традиции, это означало расстояние в тысячу текстов, если не больше. Вполне возможно, что это были вовсе не друзья, но что угодно лучше, чем медленная смерть от голода, поэтому я включила микрофон и сделала вид, будто я техник-связист из ИКС-КФОС, контролер, отвечающий за надзор за сетью.

— ИКС-КФОС техник номер… э… 76542. Запрашиваю идентификацию пользователя.

Я внимательно огляделась, но горизонт был чист. Не было вообще ничего — только бесконечная серость. Словно…

Я замерла. Комментофоны не похожи на нормальные телефоны — они текстовые. Определить, кто говорит, по ним невозможно. Это слегка напоминает эсэмэски, которые мы посылаем по телефону, но без дурацкого скоростного набора Т9.

— Повторяю: запрашиваю идентификацию пользователя.

Я отчаянно озиралась, но по-прежнему ничего не видела. Я надеялась, что это не очередной несчастный вроде меня, обреченный принять бразды этического судьи.

Сердце у меня отчаянно билось. Кто бы это ни был, он был близко и, судя по тексту, не относился к тем, кто хочет причинить мне вред. Нужно было подсказать, как меня найти, но в голову приходило только определение «я около волны», лишь немного проигрывающее намеку «я в лодке». И тут меня посетила идея.

— Если вы меня слышите, — сказала я в мобильник, — держите на текстовый ливень.

Я сунула телефон в карман и достала пистолет, сняла его с предохранителя, направила в воздух и выстрелила. Раздался негромкий хлопок, и воздух задрожал, когда ластиковая пуля ушла высоко в небо. Это был рискованный ход, поскольку выстрел практически наверняка засекут метеостанции, разбросанные по всем жанрам, а оттуда сигнал пойдет в Главное текстораспределительное управление. Если они ищут меня, то мгновенно определят мое местонахождение.

Пуля достигла плотного слоя облаков только через несколько секунд, но когда она туда попала, эффект получился зрелищный. Брызнул фонтан желтых и зеленых искр, и серые текстовые облака стремительно почернели — слова рассасывались, унося с собой значения. Вскоре темное облако букв начало оседать на море, словно мелко нарезанная солома, — колонна текста, видимая на многие мили. Они сыпались на меня, на лодку, но по большей части на воду и покачивались на ней, словно осенние листья на поверхности озера.

Я подняла глаза и увидела, что дыра в облаках уже затягивается, а через несколько минут буквы начнут тонуть. Я перезарядила пистолет, но второго залпа не потребовалось. На горизонте возникла направляющаяся в мою сторону точка. Она постепенно становилась все больше и больше, наконец оказалась у меня над головой, дважды облетела кругом, затормозила и зависла в воздухе рядом со шлюпкой. Водитель опустил стекло и сверился с планшетом.

— Вы мисс Нонетот? — спросил он, мягко говоря, удивив меня.

— Да.

— Машину заказывали?

— Да-да, заказывала.

— Ну тогда полезайте.

Я все еще пребывала в легком шоке от поворота событий, но быстро собрала в кучу мысли и имущество и забралась в желтое транспортное средство. Оно было побитое и грязное и со знакомым логотипом «Трансжанровых перевозок» на двери. В жизни я так не радовалась таксомотору. Я устроилась на заднем сиденье, а водитель включил счетчик, повернулся ко мне с улыбкой и сказал:

— Ну и намаялся же я, пока нашел вас, дорогуша. Куда?

Хороший вопрос. Я немного подумала. «Гордости и предубеждению» грозила неминуемая гибель, но если Настоящее сделается еще короче, в опасности окажутся все книги — и еще многое другое.

— К Лонгфелло, — сказала я, — и живо. Боюсь, скоро у нас появится нежелательная компания.

Таксист поднял брови, выжал акселератор, и мы помчались над поверхностью океана с приличной скоростью. Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.

— У вас какие-то неприятности?

— Не то слово, — отозвалась я, думая, что мне придется положиться на этого таксиста. — Приказом Совета жанров я подлежу расстрелу на месте, но это чушь. Я агент беллетриции, и в данный момент мне бы очень пригодилась помощь.

— Бюрократы! — фыркнул он презрительно, затем с минуту напряженно думал. — Нонетот, Нонетот… А вы, случайно, не Четверг Нонетот?

— Она самая.

— Мне очень нравятся ваши книги. Особенно ранние, где все эти убийства и беспричинный секс.

— Я не такая. Мне…

— Оп-па!

Такси резко вильнуло, и меня жестоко швырнуло на другую сторону салона. Я выглянула в заднее окно и увидела, как фигура в длинном черном платье ухнула в море в каскаде пены. Они уже гнались за мной.

— Странное дело, — сказал водитель, — но я могу поклясться, что это была жутковатого вида домоправительница лет пятидесяти с небольшим, одетая во все черное.

— Это Дэнверклон, — сказала я. — Будут еще.

Он защелкнул центральный замок, повернулся и уставился на меня.

— А вы и впрямь кого-то основательно достали.

— И не без оснований… Осторожно!

Такси снова вильнуло, очередная Дэнверс отскочила от капота и, пролетая мимо окна, очень нехорошо на меня посмотрела. Я проследила, как она закувыркалась по волнам у нас за спиной. Одно из преимуществ дэнверклонов — они абсолютно расходный материал.

Спустя мгновение по крыше что-то тяжело стукнуло, отчего машину тряхнуло. Я бросила взгляд назад, но никто не падал, а затем сверху послышался звук заводящейся бензопилы. На крыше засела очередная Дэнверклон, и она твердо вознамерилась попасть внутрь.

— Это для меня уже слишком, — сказал водитель, стремительно теряя чувство честной игры. — У меня жалованье, и надо содержать очень дорогую предысторию.

— Я куплю вам целый флот новых такси, — выпалила я, — а мастер-предысторик Грнксгхти — мой личный друг. Он совьет вам любую предысторию на выбор.

Не успел таксист ответить, как очередная миссис Дэнверс грузно приземлилась на капот возле радиатора. Она взглянула на нас, плотно сжала губы и поползла к нам по капоту, погружая пальцы в стальной корпус. Воздушный поток трепал ее одежду и гладко зачесанные черные волосы. На ней были такие же маленькие черные очки, как и у остальных, но не требовалось видеть ее глаза, чтобы угадать ее смертоносные намерения.

— Придется мне вас выдать, — сказал таксист, когда очередная Дэнверклон с грохотом плюхнулась на такси, разбив боковое окно.

Она повисла, цепляясь за крышу и болтаясь, наконец ухватилась понадежнее, просунула руку в разбитое окно и принялась нашаривать дверную ручку. Я отщелкнула замок и пинком распахнула дверь, сбив Дэнверклон. Та на мгновение зависла в воздухе, но тут ее накрыла большая волна, и она оказалась позади быстро движущегося такси.

— Не уверен, что могу помогать вам дальше, — не унимался таксист. — Вы вляпались в нечто очень серьезное.

— Я с Той Стороны, — сказала я ему, следя за тем, как еще две Дэнверс пролетели мимо, тщетно размахивая руками в попытке уцепиться за такси. — Вам никогда не хотелось чего-нибудь Потустороннего? Я могу достать это для вас.

— Все, что угодно? — спросил таксист.

Сверху донесся скрежет металла: Дэнверклон на крыше начала прокладывать себе путь внутрь, пила вгрызлась в металл и посыпались искры.

— Все, что угодно!

— Ну тогда… — протянул таксист, игнорируя очередную Дэнверс, приземлившуюся на ту, что ползла по капоту.

Раздался звук, какой издают пищащие игрушки, если на них сесть с размаху, и обе Дэнверс отскочили от капота и пропали.

— Чего бы мне действительно хотелось, — продолжал таксист, совершенно не обескураженный, — так это настоящий «попрыгунчик».

Требование могло показаться странным, если не знать, насколько ценились сувениры с Той Стороны. Я как-то видела двух генератов, которые едва не поубивали друг друга за дорожный конус.

— Оранжевый, с лицом спереди?

— А бывают другие? Там сзади есть ремень безопасности, — сказал он. — Рекомендую им воспользоваться.

Я не успела даже нашарить ремень, как он внезапно направил такси прямо вверх и свечой ушел к облакам. Он обернулся ко мне, вскинул брови и улыбнулся. Ему это казалось веселой шуткой, я же была… ну, озабочена. Я оглянулась, когда миссис Дэнверс свалилась с крыши вместе с бензопилой и кувырком полетела к морю, оставшемуся уже далеко внизу. Спустя несколько секунд нас окутала мягкая облачная серость, и почти мгновенно, без всякого ощущения смены ориентации в пространстве, мы выскочили из облаков на ровном киле и медленно поплыли к эскадре французских парусников и одинокому британскому. Все бы ничего, но и те и другой были военными кораблями и палили друг по другу залпами. Впечатляюще близко от такси то и дело со свистом пролетали раскаленные железные шары.

— Как-то раз я вез адмирала Хорнблауэра, — похвастался таксист, дружелюбно болтая со мной в свойственной всем таксистам забавной манере, когда они через плечо разговаривают с тобой и одновременно глядят на дорогу. — Какой джентльмен! Дал мне на чай соверен, а потом попытался завербовать на службу.

— Где мы?

— В форестеровском «Линейном корабле», — ответил таксист. — За «Сазерлендом» примем влево и пройдем через «Царицу Африки», чтобы попасть на трансжанровую магистраль в «Старике и море». Оказавшись там, мы сделаем петлю через «Морского волка» и выскочим в «Моби Дике», что позволит нам аккуратно обойти «Остров сокровищ», поскольку там в это время обычно пробки.

— А не лучше ли будет через «Двадцать тысяч лье под водой» и потом налево в «Робинзоне Крузо»?

Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида, раздраженный тем, что я подвергаю сомнению его решение, и осведомился:

— Вы хотите попробовать через там?

— Нет, — поспешно ответила я, — мы сделаем так, как вам кажется лучше.

— Вот и ладушки. Куда в Лонгфелло вы хотите попасть?

— В «Крушение „Геспера“».

Таксист обернулся и вытаращился на меня.

— В «Геспер»? Сударыня, вы ходячая неприятность. Я ссажу вас в «Псалме жизни», а там пешком доберетесь.

Я смерила его гневным взглядом.

— Настоящий «попрыгунчик»? В подарочной упаковке?

Он вздохнул. Сделка была хорошая, и он это понимал.

— Ладно, — сказал он наконец. — «Геспер» так «Геспер».

Мы медленно проплыли мимо парового катерка, пробиравшегося через пороги Уланги, и таксист снова заговорил:

— Так что у вас за история приключилась?

— Меня заменили моим вымышленным двойником, которая не глядя визирует самые безумные затеи Совета жанров при удручающем согласии нашего премьер-министра По Ту Сторону. Слышали, что «Гордость и предубеждение» собираются превратить в сериал и пустить в виде реалити-шоу «Беннеты»? Это-то я и пытаюсь остановить. У вас имя есть?

— Колин.

Мы примолкли ненадолго, следуя за течением Уланги до места ее впадения в Бору, а потом в озеро, где стояла на якоре «Королева Луиза». Я тем временем перезарядила пистолет и проверила две оставшиеся ластиковые пули. Я даже достала кобуру и пристегнула ее к поясу. Не люблю я такие вещи, но следовало подготовиться. Если они решат послать против меня клонов, мне придется очень туго. Дэнверклонов семь тысяч, а я всего одна. Придется стереть больше трех тысяч одним зарядом, а я сомневалась, что они все соберутся в удобную кучку ради меня. Я вытащила мобильник и уставилась на него. Мы были в зоне полного сигнала, но меня наверняка проследят.

— Воспользуйтесь моим, — сказал наблюдавший за мной Колин.

Он передал мне назад свой комментофон, и я позвонила Брэдшоу.

— Командор? Это Четверг.

— Я в такси, направляюсь к «Моби Дику» через «Старика и море».

— Очевидно, нет. Как дела?

— Нет, мне нужно уничтожить кое-что на «Геспере», после чего, смею надеяться, Потусторонние рейтинги чтения поднимутся. Как только закончу там, сразу займусь Жлобсвортом.

Я выглянула в окно. Мы снова неслись над морем, но на сей раз погода была лучше. Две маленькие китобойные лодки, в каждой по пять человек гребцов, стремились к возмущению в воде, и у меня на глазах могучая серо-белая громадина вырвалась из-под зеленой воды и разнесла одну из малых лодок, опрокинув ее несчастных пассажиров в море.

— Я как раз выхожу на дальнем конце «Моби Дика». У вас хоть что-то для меня есть?

Я отключилась и вернула мобильник. Если уж у Брэдшоу кончились идеи, то ситуация более безнадежная, чем мне представлялось. Мы перешли из Морских приключений в Поэзию через «Сказание о Старом Мореходе», ненадолго притаились среди поросших жесткой травой пустынных дюн в «Ложном рассвете», пережидая пеший патруль Дэнверс, затем снова снялись с места и повернули в Лонгфелло через «Маяк».

— Погодите минутку, — сказала я Колину, когда мы въехали под скалистый карниз на известняковом отроге, уводившем в лиловой темноте сумерек к маяку, чей луч внезапным сиянием света прокатывался по заливу.

— Это не значит, что мне придется подождать, а потом везти вас обратно? — нервно спросил он.

— Боюсь, именно так. Как близко вы можете забросить меня к собственно «Крушению „Геспера“»?

Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и почесал нос.

— Во время самой бури вообще никак. Риф «Скорбь норманнов» не то место, где хочется оказаться во время шторма. Забудьте про ветер и дождь — там холодно!

Я знала, что он имеет в виду. Поэзия являлась эмоциональной разновидностью американских горок, способной усиливать чувства почти нестерпимо. Солнце всегда было ярче, небо синее, а леса после летнего ливня парили в шесть раз сильнее и ощущались в двенадцать раз более земными. Любовь была в десять раз крепче, и счастье, надежда и сострадание поднимались на такую высоту, что голова кружилась от блаженства. Но монета имеет обратную сторону, и темная сторона жизни тоже делалась в двадцать раз хуже: трагедия и отчаяние были суровее, беспощаднее. Как говорится, в Поэзии ничего не делают наполовину.

— Так насколько близко?

— Рассвет, за три строки до конца.

— Хорошо, — согласилась я, — давайте.

Он отпустил ручник и медленно поехал вперед. Сумерки сменились рассветом, мы въехали в «Крушение „Геспера“». Небо было еще свинцовое, и резкий ветер хлестал прибрежную полосу, хотя худшая часть шторма осталась позади. Такси затормозило на пляже, я открыла дверь и шагнула наружу. Внезапно я испытала огромное чувство утраты и отчаяния, но попыталась не обращать на них внимания, прекрасно зная, что это просто эмоции, просачивающиеся из перегруженной ткани стихотворения. Колин тоже вылез, и мы нервно переглянулись. Пляж был усыпан обломками «Геспера», разметанного бурей в щепки. Я подняла воротник пиджака, чтобы защититься от ветра, и побрела по берегу.

— Что ищем? — спросил догнавший меня Колин.

— Останки желтого экскурсионного автобуса, — ответила я, — или безвкусный синий пиджак в крупную клетку.

— Значит, ничего особенного?

Выброшенный морем мусор составляли в основном обломки дерева, бочки, веревки и случайные личные вещи. Мы набрели на утонувшего матроса, но он был не с «ровера». Колин распереживался из-за утраты жизни и причитал о том, как матрос был «жестоко вырван из лона семьи» и «отдал душу шторму», пока я не велела ему взять себя в руки. Мы дошли до каких-то скал и наткнулись на рыбака, оцепенело смотревшего на кусок мачты, мягко покачивавшийся на воде в затишье небольшой бухточки. К мачте было привязано тело. Длинные каштановые волосы плыли по воде, как водоросли, и нестерпимый холод заморозил черты в последней гримасе жалкого ужаса. Толстая моряцкая куртка не очень-то пригодилась утопленнику, и я вошла в ледяную воду, чтобы взглянуть поближе. В обычной ситуации я бы не стала туда соваться, но мною двигало смутное ощущение какой-то неправильности. Телу полагалось принадлежать маленькой девочке — дочке шкипера. Но это была не она. Моим глазам предстала женщина средних лет. Дрянквист-Дэррмо. Ресницы ее покрылись кристалликами соли, перекошенное страхом лицо слепо взирало на мир.

— Она спасла меня, — раздался детский голосок, и я обернулась.

Девочка лет девяти куталась в стеганую голиафовскую куртку. Вид у нее был смущенный, и недаром: ей не доводилось уцелеть в шторме уже сто шестьдесят три года. Дрянквист-Дэррмо недооценила не только мощь Книгомирья и сырой энергии поэзии, но и себя самое. Несмотря на презумпцию корпоративного долга, она не смогла оставить ребенка тонуть. Она сделала то, что считала правильным, и пострадала от последствий. Именно об этом я пыталась ее предупредить. В поэзии открываешь… свою истинную сущность. Самое обидное, что все это она сделала зря. Уборочная беллетрицейская бригада появится здесь позже и небрежно приведет все в порядок. Вот почему я терпеть не могла назначений «в рифму».

Колин, которого одолели-таки тяжелые чувства, висевшие в воздухе подобно туману, начал плакать.

— О изнуряющий мир! — всхлипывал он.

Я сунула руку Анне под воротник и нащупала на ее хладном теле маленькую цепочку. Я сняла ее… и остановилась. Если она побывала на «Вечерней звезде», возможно, она забрала Майкрофтов пиджак!

Моряцкая роба была словно картон, и я распахнула ее ворот, чтобы посмотреть, что под ней. Сердце мое упало. Пиджака на Анне не было, а обшарив карманы, я выяснила, что и рецепта при ней тоже нет. Я глубоко вздохнула, и мои чувства, усиленные стихотворением, внезапно рухнули на дно. Должно быть, Дрянквист-Дэррмо отдала пиджак своим коллегам, а если он в «Голиафе», то шансов выцарапать его оттуда у меня не больше, чем у снежинки в аду. Пятница доверил мне защиту Долгого Настоящего, а я подвела его. Я добрела до берега и принялась слизывать большие соленые слезы, бегущие по лицу.

— Пожалуйста, перестань, — сказала я Колину, всхлипывавшему в платок рядом со мной, — а то сейчас и я начну.

— Но печаль тяжким саваном окутывает мою душу! — плакал он.

Мы сидели на берегу рядом с рыбаком, по-прежнему объятым ужасом, и тихо всхлипывали, словно сердца наши вот-вот разобьются. Девочка подошла и села рядом со мной. Она ободряюще похлопала меня по руке.

— Я вовсе не хотела, чтобы меня спасали. Если я выживу, теряется весь смысл стихотворения. Генри будет в ярости.

— Не переживай, — ответила я, — все починят.

— И всякий норовит отдать мне куртку, — продолжала она обиженно. — Честно говоря, нынче становится все труднее и труднее замерзнуть до смерти. Вот эту мне дала Анна, — добавила она, тыча в толстые складки голиафовской куртки, — а еще одну дал старенький дядечка семнадцать лет назад.

— Милая, меня не интересуют…

Я прекратила всхлипывать, потому что сквозь штормовые облака моей печали пробился яркий сноп света.

— Она… еще у тебя?

— Разумеется!

Девочка расстегнула молнию голиафовской куртки, открыв… синий мужской пиджак в крупную клетку. В жизни так не радовалась при виде столь безвкусного наряда. Я быстро обшарила карманы и нашла бечевку от игрушки йо-йо, очень старый пакетик мармеладных куколок, костяшку от домино, отвертку, изобретение для приготовления безупречного яйца вкрутую и… завернутую в полиэтиленовый пакет для морозилки бумажную салфетку с написанным на ней простым уравнением. Я обняла девчушку — мое воодушевление учетверилось благодаря усиливающему эффекту поэзии — и с облегчением выдохнула. Нашлось! Не теряя времени, я разорвала рецепт на мелкие клочки и съела.

— Гофоффя, — обратилась я с полным ртом к Колину, — фяф фоефем.

— По-моему, мы никуда не едем, мисс Нонетот.

Я подняла глаза и увидела, что он имеет в виду.

Каждый квадратный дюйм пространства — на пляже, на дюнах и даже в воде — был покрыт сотнями и сотнями одинаковых миссис Дэнверс, одетых в черное и глядящих весьма недружелюбно. Недавно мы убили пятерых из них, и я подозревала, что они от этого не в восторге. Впрочем, они всегда были совершенно несчастными, следовательно, повод мог быть любым. Я инстинктивно схватилась за рукоять пистолета, но что толку? Все равно что пулять горохом из трубки по танку Т-54.

— Что ж, — сказала я, проглатывая последний кусочек рецепта и обращаясь к ближайшему Дэнверклону, — отведите-ка меня к своему командиру.