5

Дома обступили нас. Они высились с обеих сторон. Стены поднимались до неба, и там, где они кончались (если они действительно кончались, ведь, стоя у основания дома, нельзя было быть в этом уверенным), виднелась только узкая бледно-голубая полоска. Небо было так высоко и такое блеклое, что почти сливалось с белыми стенами. Узкая улица изгибалась впереди нас. Она струилась между домами, как ручеек среди валунов. Здания были похожи друг на друга, словно близнецы.

Все было белым, даже покрытие улицы, по которой мы продвигались. Его нельзя было назвать мостовой, это был, скорее, пол, одна сплошная плита, положенная между домами так, что казалась их продолжением. Плита тянулась без конца и края, на ней не было заметно ни одного шва. Плита убегала за горизонт, там же терялся из виду город. Было ощущение, что из города выйти невозможно, что мы захвачены в плен, и выхода не найти.

— Капитан, — сказала Сара, шагая рядом со мной. — Я не одобряю ваше поведение.

Я не счел нужным отвечать. Я знал, что недовольство мной зрело в ней день ото дня — и на борту корабля, и после приземления. Было очевидно, что рано или поздно она взорвется и все выскажет мне. Но что бы я ни сказал в ответ, ничего не изменится.

Я бросил взгляд через плечо и увидел, что остальные движутся позади. Лошадки везли наш багаж и фляги с водой. Смит и Тэкк ехали верхом. Шествие замыкал Свистун. Он напоминал собачку, стерегущую стадо овец. Временами он даже описывал круги, как собака. Его тело, словно тело сороконожки, было низко посажено на двух дюжинах ног. Я понимал, что пока Свистун идет за лошадками, они не посмеют дурачить нас. Он держал их в страхе.

— Вы чересчур грубы, — сказала Сара в ответ на мое молчание. — Вы всегда идете напролом. Вы абсолютно не умеете хитрить, и иногда мне кажется, что это приведет нас к беде.

— Вы имеете в виду гнома, — предположил я.

— Можно было бы договориться с ним.

— Договориться? В то время, как он обчистил нас до нитки?

— Он сказал, что собирался вызволить нас из пустыни, — настаивала она, — и я склонна верить ему. Очевидно, сюда прибывали другие экспедиции, и он всегда забирал их из того мира, куда их поместили, и, возможно, отпускал.

— В таком случае, — сказал я, — как вы объясните его комнату, набитую различными предметами?

— Похоже, он украл их, — согласилась Сара. — Или напустил туману и получил от экспедиций эти вещи, когда освобождал их. Или некоторые экспедиции потерпели неудачу, и он собрал все это после их гибели.

Не исключено, что она была права. Каждая ситуация, которую она предположила, была возможна. Но я чувствовал, дело обстоит иначе. Гном сказал, мы были первыми, кто смог выбраться из другого мира без его помощи. Может быть, он лгал, рассчитывая, что мы придем в восторг от собственной находчивости. Но на самом деле, мы так и не выбрались из другого мира. Нас выбросили оттуда и, вполне вероятно, таким же образом оттуда выбросили и остальных. Жители этих других миров, наверное, устали оттого, что им время от времени подсовывают чужаков.

Но не все те, кто оказался в другом мире, выбрались оттуда, и это означало, что гном и его ребята — лошадки — могли набить карманы. Правда, я не понимал, какой прок был от собранных вещей.

Вряд ли они пользовались ими, а на планете, уничтожающей визитеров, вести торговлю весьма затруднительно. Ясно, гном был дельцом — недаром он продал мозговой блок Роско племени кентавров — но местная торговля не могла бы привести к такому изобилию товаров.

— Что касается гнома, — сказала Сара, — сначала вы пригрозили взять его с собой, а потом отказались. Лично я бы, уж если на то пошло дело, предпочла, чтобы он был с нами и мы могли присматривать за ним.

— Я не вынес бы его воплей и нытья, — объяснил я Саре. — И кроме того, он был так счастлив от нас наконец отделаться, что не препирался, когда мы брали нужные нам вещи. В том числе останки Роско, воду и карты.

Некоторое время мы шли молча. Сара не была удовлетворена беседой. Она злилась на меня. Ей не нравились мои методы, и она намеревалась решительно заявить мне об этом, но ее попытка не имела успеха.

— Мне не по душе этот ваш Свистун, — продолжала Сара. — Какое-то пресмыкающееся.

— Он спас нас, когда угрожали лошади, — сказал я. — Я вижу, вы все озадачены поведением Свистуна, потому что не понимаете его приемов против лошадей. Что касается меня, то мне все равно; лишь бы только он не потерял этой способности и применил ее, если мы вновь окажемся в переделке. И меня не волнует его внешность. Пусть он будет при нас. Нам нужен малый вроде него.

Сара вспыхнула.

— Это пощечина нам всем. Вы не любите Джорджа, не выносите Тэкка, и едва вежливы со мной. И вы всех называете «парень». Мне не нравятся люди, которые так обращаются с другими.

Я глубоко вздохнул и начал считать про себя до десяти, но не досчитал.

— Мисс Фостер, — сказал я ей, — вы, несомненно, помните, какие деньги вы предназначили для меня на Земле. И теперь я пытаюсь заработать эту кругленькую сумму. И я заработаю ее независимо от того, что вы говорите или делаете. Вы не обязаны любить меня. Вы не должны одобрять все мои действия. Но вы ввязались в эту нелепую авантюру так же, как и остальные, а я отвечаю за успех дела, потому что вы наделили меня этой ответственностью. Я и дальше буду в ответе за все, и вам не надо ничего говорить, пока мы не вернемся на Землю, — если нам суждено вернуться.

Я не знал, что она предпримет. Меня это особенно и не волновало. История затянулась, с момента нашего старта с Земли прошло много времени. Пора было наступить развязке, иначе — мы все пойдем ко дну. Хотя, честно говоря, я чувствовал, что мы уже тонем.

На этой планете есть нечто неуловимо-тревожное — в ней скрыто что-то злобное, какой-то сковывающий холод, похожий на холод разбойничьего взгляда, то, что человеку и не дано осознать, и, может быть, чего он не хочет осознавать, потому что боится. Да и как мы улетим с планеты, если корабль опечатан?

Я ожидал, что Сара набросится на меня в гневе посреди улицы. Я был готов к тому, что она ударит меня винтовкой или выстрелит.

Она не сделала ни того, ни другого. Она продолжала идти рядом со мной. Она не сбилась с шага. Потом она спокойно проговорила: «А вы, оказывается, слабак и сукин сын».

Ну и ладно. Наверное, я заслужил это. Я был суров с ней, но в силу необходимости. Она должна была понять меня, а, кроме того, я слышал и худшие слова в свой адрес.

Мы продолжали идти, и мне захотелось узнать, который час. Судя по моим часам, мы шли по улице уже чуть дольше шести часов, но это ничего не значило, потому что мне было неизвестно, сколько длится день на этой планете.

Пока мы продвигались вперед, я старался не выпускать из виду ничего вокруг, хотя и сам не понимал, что я высматриваю. Город казался опустевшим, но не было никакой уверенности, что в нем не прячется что-нибудь для нас малоприятное. Город выглядел слишком тихим и безопасным. Место, подобное этому, как бы само напрашивалось, чтобы в нем кто-нибудь поселился.

Все улицы были узкими — и та, по которой мы шли, и те, которые от нее отходили. Над улицами возвышались дома. В белых, ничем не украшенных стенах то тут, то там виднелись отверстия. Хотя они и не походили на окна, но все же, наверно, это были окна. Небольшие скромные двери, как правило, выходили на улицу, но иногда я замечал, что перед домами построены мосты, ведущие к массивным дверям, расположенным на верхних этажах зданий. Только некоторые из дверей закрывались, большинство из них были распахнуты. Возможно, кто-то давным-давно построил этот город, жил в нем, а потом покинул его, даже не утруждая себя закрыть двери.

Неожиданно улица круто вильнула, и завернув за угол, мы увидели, что улица продолжается, такая же прямая, как прежде, и что впереди нас большее расстояние, чем мы уже прошли. А вдалеке, в конце улицы росло дерево, одно из тех деревьев, которые возвышались над городом. Это было первое дерево, увиденное нами с тех пор, как мы покинули посадочное поле. Из-за высоченных городских домов удавалось разглядеть только то, что оказывалось прямо над головой.

Я остановился, и Сара — рядом со мной. За нами, замедляя ход, семенили лошадки. Когда бряцанье их полозьев стихло, я услышал тихую мелодию. Она уже давно звучала, только я не обращал на нее внимания, потому что она сливалась с лошадиным цоканьем.

Но теперь лошадки угомонились, а мелодия все не смолкала. Я огляделся и понял, что не кто иной как Смит, слегка раскачиваясь в седле, словно дитя, мурлыкает что-то себе под нос.

Я стоял спокойно и ничего не говорил.

Но Сара спросила:

— Вы что-то хотите сказать?

— Я еще ничего не говорил и не собираюсь, — ответил я. — Но если он не прекратит, я заткну ему глотку.

— Он поет от счастья, — объяснил Тэкк. — Не сомневаюсь, капитан, вы не против, если кто-нибудь счастлив. Похоже, мы приблизились к тому существу, которое взывало к нему на протяжении многих лет, и сейчас счастье переполняет его.

Смит никак не реагировал на происходящее. Он по-прежнему сидел верхом, напевая песенку, подобно неразумному ребенку.

— Едем дальше! — скомандовал я. Конечно, надо было бы остановиться — отдохнуть и перекусить, но мне казалось, что это место не подходит для привала. Хотя, может быть, оно и было вполне подходящим — но мне хотелось двигаться вперед, чтобы звяканье лошадиных полозьев заглушило песню Смита.

Я предполагал, что Сара не согласится и заявит, что я держу их всех в черном теле, но она безмолвно пристроилась за мной, и мы продолжили путь.

Дерево в конце улицы становилось все выше и выше. Возможно, так только казалось, потому что, по мере приближения мы могли лучше его рассмотреть. В конце концов мы увидели, что оно растет чуть в стороне от того места, где кончается улица. Оно было минимум в два раза выше зданий, стоящих по обеим сторонам улицы. И это означало, что оно было в два раза выше любого здания в городе, потому что дома, расположенные вокруг нас, были выше зданий, находящихся в городском центре.

Солнце клонилось к западу, когда мы дошли до конца улицы. Улица действительно обрывалась в этом месте. Город тоже закончился, и перед нами простирались его окрестности, красно-желтая земля — не пустыня, но похожая на нее, — край одиноких холмов, голубых горных цепей, деревьев, растущих поодаль друг от друга. Виднелась и другая растительность — невысокие кусты то тут то там, — но в глаза бросались только эти огромные деревья. Лишь одно из них росло близко — около трех миль — от нас, но, признаться, определить расстояние было не просто.

Улица завершалась и переходила в тропинку — не в дорогу, а именно в тропинку, вытоптанную за много лет. Кружась, изгибаясь и поворачивая, она пролегала через красно-желтую землю. В миле от города я заметил отдельно стоящее здание, не такое массивное, как в городе, но все равно очень высокое. В отличие от городских домов, оно не напоминало огромную прямоугольную глыбу. Оно казалось и легким — но никак не легкомысленным, — и прочным. Его построили из какого-то красного материала, и уже это отличало его от белых городских зданий. Его украшали шпили, башни, высокие окна, а к трем распахнутым дверям в центре дома вел высокий пандус.

— Капитан Росс, — сказала Сара, — не устроить ли нам привал? У нас был долгий тяжелый день.

Она, наверно, ожидала, что я начну спорить, но я не стал. У нас действительно был долгий тяжелый день, и пора было устраивать привал. Следовало сделать это раньше, подумал я, но мне до смерти хотелось выйти из города. Мы были на ногах в течение восьми часов, а солнце только-только начало склоняться к западной части неба. Стемнеет еще не скоро, но с нас достаточно. Световой день длится здесь целую вечность.

— К дому! — предложил я. — Мы разобьем лагерь и осмотрим здание.

Сара кивнула, и мы снова тронулись. Смит все еще напевал свою песенку, но ее было чуть слышно сквозь лязганье полозьев. Если он будет продолжать и в лагере, подумал я, мне будет трудно удержаться, чтобы не вынудить его замолчать. Позволить ему и дальше издавать эти идиотские звуки — выше моих сил.

Находясь в черте города, мы были спрятаны от солнца, теперь же мы вышли из тени. Солнце не слишком припекало, от него исходило приятное ласкающее тепло, напоминающее о весне. Мы с удовольствием купались в солнечном свете. Воздух был чист и пах зеленью, его пряный смолистый аромат щекотал ноздри. Красное здание стояло перед нами, выделяясь на фоне безоблачного неба. Казалось, его шпили и башни стремятся пронзить небо. Было здорово, что мы наконец выбрались из города, видим небо над собой; и у меня возникло чувство, что куда бы мы ни направлялись — мы на верном пути.

До какого же безумия можно дойти, подумал я. Если мы пойдем по этой змеящейся тропинке, мы сможем выйти к племени кентавров, купивших мозг Роско, и если он все еще там, а они, допустим, продадут его… и если нам удастся каким-нибудь образом вставить его в туловище робота, то последний, вполне вероятно, расскажет нам о том, что произошло. В свое время я и сам любил большую охоту, но вот появилась женщина, которая тоже непрочь поохотиться, слепой мечтатель да отвратительный монах с грязью под ногтями — и я готов идти на поиски чудес. Не исключено, у меня когда-нибудь будет другая компания. Но пока нет другой, со мной пойдут эти трое.

Мы были на полпути к красному зданию, когда я услыхал испуганные возгласы. Я посмотрел назад и увидел, как на нас мчатся лошади. Ни секунды не размышляя, я спрыгнул с тропы, успев схватить Сару и оттащить ее в сторону. Вместе с ней мы упали на обочину. Мимо нас пронеслись лошадки, их полозья промелькнули так быстро, что, казалось, слились в одно пятно. Смит и Тэкк отчаянно держались за седла, коричневая ряса Тэкка развевалась на ветру позади него. Лошадки устремились к пандусу, ведущему в здание. От их ора у меня по коже забегали мурашки.

Я уже почти встал на ноги, когда над моей головой раздался негромкий взрыв, почти приглушенный; в воздухе просвистели темно-красные пули, рикошетом отскочив от земли. Я не понимал, что происходит, но было очевидно, что оставаться здесь больше нельзя. Лошадки, вероятно, знали больше меня, поэтому они так спешили к пандусу, и мне очень хотелось последовать за ними. Я рывком поднял Сару на ноги и мы побежали за лошадками.

Справа от нас опять что-то взорвалось, по земле запрыгали темно-красные пули, поднимая пыль.

— Дерево! — крикнула Сара, переводя дыхание. — В нас стреляет дерево!

Я поднял голову. Множество красных шариков проносилось над нами в воздухе. Без сомнения, их направляло дерево.

— Осторожней! — воскликнул я и подтолкнул Сару. Она оступилась и упала на землю, увлекая меня за собой. Вокруг нас пролетали темные шарики — удар! удар! удар! — казалось, все пространство было заполнено пулями, угрожающе свистящими. Одна попала мне в ребро, и мне почудилось, что меня лягнул осел.

Другая пуля ударила мне в щеку.

— Вперед! — крикнул я и потянул Сару с земли. Она вырвалась и побежала к пандусу. Пули все взрывались и взрывались вокруг, и отбивали чечетку по покрытию пандуса, но все-таки мы поднялись к дому и ворвались в дверь.

Все уже были там. Лошадки испуганно прижимались друг к другу, а Свистун сновал перед ними подобно встревоженной овчарке.

Тэкк привалился к седлу, а Смит прекратил петь, но сидел прямо насколько позволяла его неловкость, и лицо слепого глупо светилось счастьем. Его вид мог испугать любого.

За дверью продолжали метаться из стороны в сторону темные шарики; они взрывались, издавая приглушенный звук, и из них гроздями вылетали свистящие пули, которые скакали по пандусу.

Я посмотрел на Сару. Она стояла с растрепанными волосами, ее всегда аккуратный походный костюм был смят и заляпан грязью.

Одна ее щека была испачкана.

Я улыбнулся. Несмотря ни на что, она не выпустила своего ружья. Уж не приклеила ли она его к себе, подумал я.

Мимо меня быстро пробежало какое-то маленькое существо. За ним промчалось еще одно, потом — еще, и когда крохотные бегуны высыпали на пандус, я увидел, что они походили на крыс. Они набрасывались на пули, схватывали их зубами, причем их не останавливало даже то, что пули прыгали по земле. Потом, плотно сжав челюсти, грызуны исчезали один за другим.

В темноте позади нас послышался шорох и писк, и через секунду новые сотни крысообразных существ промчались мимо, задевая наши ноги, натыкаясь на них в безумной спешке. Они все стремились к пандусу и пулям.

С появлением ватаги грызунов лошадки сбились в кучу с одной стороны от дверного проема, чтобы освободить путь. Мы последовали их примеру. Маленькие суетящиеся звери не обращали на нас никакого внимания. Их интересовали только пули, и они, толкаясь, сновали туда-сюда, пытаясь схватить странную добычу так яростно, как будто от этого зависела их жизнь. Снаружи прибывали красные шарики, и все так же с глухим шумом взрывались и разлетались пули. Свистун поджал ноги и опустился на пол, раскинув щупальца.

— Собирают урожай, — предположил он. — На черный день.

Я согласился. Похоже, Свистун прав. Темные шарики — это стручки, наполненные семенами, и дерево нашло своеобразный способ их распространения. Да, шары — это стручки, но не только. Они могут использоваться в качестве оружия, как это и произошло в нашем случае. Наверно, дерево давно ожидало нас, и, как только мы приблизились к нему на нужное расстояние, оно открыло огонь. Если бы радиус попадания был меньше и мы были застигнуты стрельбой в открытом месте, нам пришлось бы туго. Я еще чувствовал боль в боку, а на щеке я нащупал маленькую царапину.

Нам повезло, что красное здание стояло неподалеку. Сара уселась на пол, положив винтовку на колени.

— Все нормально? — спросил я.

— Устала — и все! — ответила она. — Думаю, что нам ничего не мешает обосноваться прямо здесь.

Я осмотрелся. Тэкк спешился, но Смит сидел в седле, прямой как стрела. Он высоко поднял голову, склонив ее немного набок, как будто прислушивался. С его лица до сих пор не исчезло идиотское выражение счастья.

— Тэкк, — сказал я. — Не могли бы вы и Смит разгрузить лошадей? Я пока поищу дров.

Мы захватили с собой походную печку, но было глупо тратить горючее, имея возможность раздобыть дрова. Да и, кроме того, костер, вокруг которого можно собраться и поболтать, — совсем другое дело.

— Я не могу заставить его спуститься, — почти плача, сказал Тэкк, — он не слушается меня. Он попросту не обращает внимания.

— Что с ним? Он ранен?

— Не думаю, капитан. Полагаю, он наконец оказался там, куда стремился. Я думаю, он добрался до места.

— Вы имеете в виду тот голос…

— Здесь, в этом здании… — сказал Тэкк, — здесь когда-то, возможно, был храм. Дом напоминает культовую постройку.

Извне дом действительно походил на церковь, но было трудно разглядеть его изнутри. Солнечные лучи проникали в дверь, вход ярко освещался, но дальше была абсолютная темень.

— Его нельзя оставлять так на всю ночь, — сказал я. — Надо снять его. Вдвоем мы сможем стащить его с седла.

— А что потом? — спросил Тэкк.

— Что вы подразумеваете под «потом»?

— Мы снимем его сегодня. Но что мы сделаем завтра?

— Черт возьми! — сказал я. — Очень просто. Если он не придет в себя, мы поднимем его и привяжем к седлу, чтобы он не выпал.

— Вы хотите сказать, что собираетесь его увезти отсюда? Из того места, которое он искал и нашел? Он стремился сюда почти всю свою жизнь!

— На что ты намекаешь? — закричал я. — На то, что мы поставим на себе крест и останемся тут навсегда только потому, что этот блаженненький идиот…

— Должен напомнить вам, капитан, — мрачно заметил Тэкк, — что не кто иной, как этот блаженненький идиот, начертал наш маршрут. Если бы не он…

— Господа, — вмешалась Сара, — пожалуйста, потише. Вы, по-видимому, не понимаете, капитан, что мы не можем покинуть это место так быстро, как бы вам хотелось.

— Не можем покинуть? — сказал я сквозь зубья — Что же задерживает нас?

Сара указала на дверь.

— Наш друг-дерево выбрало нас в качестве мишени. Я наблюдала за ним. Все, чем оно бросается в нас, падает на пандус. Не было ни промаха. Выход за дверь будет стоить нам жизни. Даже эти грызуны не всегда могут увернуться, как они ни малы и ни юрки.

Я увидел, что дорога, ведущая к дому, кишела скачущими по ней семенами. То здесь, то там лежали маленькие крысиные тела, распростертые и неподвижные.

— Дерево устанет, — предположил я. — У него истощатся силы или кончатся боеприпасы.

Сара покачала головой.

— Не думаю, капитан. Какая, вы полагаете, высота дерева? Четыре мили? Пять миль? Его крона тянется на несколько верст вверх, а шириной достигает, наверное, мили. И сколько же, по-вашему, стручков, наполненных семенами, может расти на таком дереве?

Я понимал, что Сара права, что она рассчитала верно. Если дереву будет угодно, мы не сдвинемся с места в течение многих дней.

— Доббин, — обратился я к лошади. — Может, вы объясните, что происходит? С какой стати дерево лупит по нам?

— Благородный сэр, — сказал Доббин. — Я не пророню ни слова. Я следую за вами. Я несу ваше имущество. Большего я для вас не сделаю. Вы не получите ни информации, ни помощи. Вы недостойно вели себя по отношению к нам, и в глубине души я не вижу оснований, чтобы вас поддерживать.

Легкой походкой из темноты приблизился Свистун. Его щупальца шевелились, а два глаза на их кончиках светились.

— Майк, — просвистел он, — любопытное зданьице. Напоминает о древних тайнах. О давних временах и чудесах. Наводит на мысль о том, что здесь кто-то есть.

— Ага, ты того же мнения, — заметил я.

Я снова взглянул на Смита. Он так и не пошевелился. Слепой продолжал прямо сидеть в седле. На его лице, как и прежде, застыла маска безумного счастья.

Наш спутник был далеко от нас. Его мысли гуляли по вселенной.

— В доме обретаешь покой, — продолжал Свистун. — Очень странный покой. Наводит страх. Говорю со стороны. Не знаю ничего подобного. Нахожу покой и отдых, когда понадобится. О чем догадаюсь — сообщу.

— Скажите, — поинтересовалась у меня Сара, — вы собираетесь снять Смита с лошади или оставить его так, как есть?

— Похоже, — сказал я, — ему все равно, где он находится, но давайте спустим его.

Я позвал Тэкка и мы сняли слепого с седла, опустили на пол и прислонили к стене возле двери. Он не сопротивлялся и не подал виду, что осознает происходящее.

Я подошел к одной из лошадок и сбросил с нее мешок. Копаясь в нем, я обнаружил карманный фонарь.

— Давай-ка, Свистун, — предложил я, — пойдем на разведку и поищем дрова. Может быть, здесь есть старая мебель или что-то в этом роде.

Продвигаясь в глубь здания, я заметил, что было не так темно, как я ожидал. Дом казался темным по сравнению с ярким светом солнечных лучей, проникавших в дверь. Однако, в здании не было не очень светло. Все здесь утопало в сумрачной мгле. Мы шли как в тумане.

Вместе со Свистуном, который семенил бок о бок со мной, мы проникли в глубь здания. Рассматривать было нечего. Стены скрывались в полумраке. Предметы неотчетливо выступали из темноты. Высоко над нами светились солнечные блики — свет, должно быть, пробивался сквозь щели окон. Справа от нас сплошным потоком бежали маленькие крысообразные твари, сжимая в зубах семена. Я направил на них фонарь, и свет отразился в их красных свирепых глазках. Я выключил фонарик — от вида грызунов меня пробила дрожь.

Свистун похлопал меня щупальцем по руке. Ни слова не говоря, он указывал в сторону. Я взглянул туда и увидел огромную кучу, похожую на черный холм, скорее всего, груду мусора, наваленного в беспорядке.

— Вдруг есть дрова, — предположил Свистун.

Мы свернули к куче, и оказалось, что она больше и дальше от нас, чем мы думали. В конце концов мы подошли к ней и осветили со всех сторон. Там действительно были дрова — поломанные, искореженные деревяшки, остатки мебели, словно нарочно разрушенной. Но в куче были не только дрова. Мы нашли и металлические детали — некоторые — ржавые и нещадно искривленные, некоторые — все еще сохранившие блеск. Когда-то эти куски металла представляли собой, вероятно, рабочие инструменты, но теперь все они были погнуты так, что абсолютно потеряли форму. Кто-то здесь хорошенько постарался и над изделиями из металла, и над мебелью. В куче валялись обрывки одежды и странного вида деревянные чурбаны.

— Удивлен. Неживые объекты вызывают ярость! — заметил Свистун. — Таинственный случай, невозможно постичь разумом.

Я передал ему фонарь. Он обвил его щупальцем и стал светить мне. Я встал на колени и принялся выбирать из кучи дрова, складывая бревна на одну руку и следя за тем, чтобы они подходили для костра. Деревяшки были тяжелыми и сухими. Они будут хорошо гореть, и можно не бояться, что их не хватит, если придется провести здесь слишком много времени. Я наткнулся на кусок дерева, обтянутый тканью, и хотел было отбросить его, однако мне пришло в голову, что его можно использовать как трут, и я прихватил его с собой.

Я приготовил дрова и начал медленно подниматься на ноги. Груз лежал на изгибе моей левой руки, и мне надо было подправить его правой, чтобы дрова не сползли на пол.

— Помоги мне, — сказал я, обращаясь к Свистуну.

Он не ответил, я взглянул вниз и увидел, что Свистун замер.

Он застыл, как пойнтер, учуявший дичь, и его щупальца указывали прямо на потолок — если только у этого здания был потолок.

Я поднял голову и ничего не увидел. У меня лишь возникло ощущение, что передо мной необъятное пространство — одно сплошное пространство от пола до башенок и шпилей. С дальнего конца огромного пространства до нас доносился шелест, становившийся громче и громче. Как будто множество птиц быстро и отчаянно бились крыльями, как будто крылатая стая разом поднялась с земли и рвется в небо. Но звук не исчез, птицы не улетели испуганно прочь; пока мы вслушивались в шум, он усиливался с каждым мигом. В темной мгле над нашими головами происходил великий исход, и миллионы крыльев швыряли своих обладателей из ниоткуда в никуда. Они — эти существа с хлопающими крыльями — не просто кружили в пространстве. Их неистовые метания не прекращались; в течение одного мига они пересекали несколько тысяч футов пустоты, зияющей над нами, и исчезали навсегда, но на их месте появлялись другие, и так снова и снова, и поэтому шуму хлопающих крыльев не было конца.

Я напряг зрение, но ничего не смог увидеть. Либо они носились слишком высоко, либо были невидимы, либо, подумал я, их не было там вовсе. Но звук шел оттуда, и в другой ситуации я вообще не обратил бы на него внимания, но здесь он казался необычным. С безотчетным леденящим чувством я понял, что столкнулся с явлением, которое выше моего понимания.

Потом шум крыльев прекратился — так же неожиданно, как возник. Они все улетели, и теперь мы стояли в глухой тишине, от которой звенело в ушах.

Свистун опустил щупальца.

— Не здесь, — сказал он. — Где-то в другом месте.

Я понял, что он был охвачен теми же ощущениями, что и я. Но он ничего не понял. Эти крылья, то есть шум этих крыльев, шел не из того измерения, где мы находились. Он зарождался в ином измерении, и только какое-то странное пространственно-временное эхо помогло нам услышать его. Я не мог объяснить, что натолкнуло меня на эту мысль.

— Давай вернемся, — сказал я Свистуну. — Все, должно быть, проголодались. Мы давно не ели. И давно не спали. А ты, Свистун? Я не спрашивал тебя — можешь ли ты есть нашу пищу?

— Нахожусь в своем втором образе, — ответил Свистун.

Я вспомнил, что когда он во втором образе (что бы это могло значить?), ему не требуется еда.

Мы вернулись к входу в здание. Лошади собрались в круг, опустив головы. Мешки, снятые с их спин, аккуратно стояли возле стены недалеко от двери. Подле них расположился Смит, все еще расслабленный, все еще счастливый, все еще погруженный в себя, похожий на надувную куклу, прислоненную к стене. Рядом с ним упиралось в стену тело Роско, безмозглого робота. Жуть брала глядеть на эту парочку.

Солнце село. За дверью стало темно, но не так темно, как в здании. Крысообразные создания не прекращали сновать из дома и обратно, собирая семена.

— Стрельба стихла, — сказала Сара. — Но она возобновляется, как только высунешь голову.

— Не сомневаюсь, что вы сделали это, — сказал я.

Сара кивнула.

— Это не опасно. Я нырнула обратно, мгновенно, — я всегда трушу в таких ситуациях. Но дерево видит нас. Я уверена.

Я опустил дрова на пол. Тэкк уже распаковал несколько кастрюлек, сковородок и даже кофейник.

— Разведем костер прямо здесь, — предложил я. — Рядом с дверью, чтобы дым выходил.

Сара согласилась.

— Я чуть не падаю, капитан, — пожаловалась она. — Огонь и пища не повредят нам. А Свистун? Ест ли…

— Он не пьет и не ест, — ответил я. — Он в своем втором образе, но не стоит говорить об этом.

Она поняла меня и кивнула.

Подошел Тэкк и присел на корточки.

— Хорошие дрова, — сказал он. — Откуда?

— Мы набрели на мусорную кучу. Чего в ней только нет!

Я присел рядом и достал нож. Выбрав палку поменьше, я начал обстругивать ее. Потом я извлек из кучи деревяшку, обтянутую тряпкой. Я уже был готов сорвать ткань, как Тэкк знаком остановил меня.

— Подождите, капитан!

Он взял кусок дерева и повернул его к свету. И впервые я смог разглядеть, что подобрал. До тех пор я считал, что передо мной не больше, чем деревянная палка, обернутая тряпьем.

— Кукла, — сказала Сара удивленно.

— Не кукла, — сказал Тэкк. Его руки дрожали, он крепко сжимал нашу находку, возможно, чтобы унять дрожь.

— Не кукла, — повторил он. — Но идол. Посмотрите ей в лицо!

Лицо, как ни странно, отчетливо проступало в сумерках. Это было человеческое лицо. Возможно, лицо примата, хотя я не был уверен. Я испытал шок. Кукла выглядела на удивление выразительно. Никогда раньше мне не приходилось видеть в лице столько печали, столько смирения. Игрушку едва ли можно было назвать изящной. Черты ее лица, вырезанного из одного куска дерева, скорее были грубыми. Вся фигурка напоминала кукурузный початок. Но нельзя было не понять, что умелыми руками, которые вырезали кукольное личико, двигала печаль — одному Богу известна ее причина! — и они изобразили на нем весь ужас бытия, и сердце сжималось, когда я смотрел на их создание.

Тэкк медленно поднял куклу и прижал ее к груди. Он переводил взгляд с одного из нас на другого.

— Неужели вы не видите? — крикнул он. — Неужели вы не понимаете?