Лиля
Поспать мне действительно удалось лишь пару часов – на плече у моего кареглазого красавца перед рассветом, когда мы оба были вымотаны до донышка, но безмерно счастливы. Потом я попросила, чтобы он отвез меня в санаторий.
– Когда мы встретимся снова? – требовательно спросил мой искуситель.
Я засмеялась:
– На свадьбе!
Увидела, как вытянулось его лицо, и добавила:
– На свадьбе наших детей. Когда твоя дочка будет выходить за моего Максимку.
Я улыбалась кареглазому шоферу, но думала уже не о нем. Мне предстоял тяжелый день: шесть тренировок при почти бессонной ночи совсем не шутка. Но настроение все равно было прекрасным. Во-первых, с плеч слетел груз вины (ведь я, несмотря на все заверения Константина, думала, что, может, и вправду довела Елену Ивановну до инфаркта!). А во-вторых, в голове проносились соблазнительные планы, как распорядиться огромными деньгами – теми, что мне в случае успеха моего расследования посулил вдовец. Я практически не сомневалась, что мне удастся раскрыть тайну и что Димусик не обманет, заплатит. На пятнадцать тысяч можно многое себе позволить. И Максимку в парижский Диснейленд свозить. И купить машину. А мой кареглазый мачо-водитель научит меня ею управлять... О том, чтобы пустить деньги на отдачу долга – той самой тридцатитысячной кабалы, в которую меня загнал директор санатория – я и не думала. С какой стати я буду платить, если теперь совершенно точно известно, что я к гибели Елены Ивановны непричастна?
Но пока нужно просто затаиться. Притвориться, будто я покорна, со всем смирилась и честно отрабатываю долг. И очень осторожно попытаться выяснить: каким образом, а главное, кто довел до смерти мою толстушку?
Кое-какие мысли у меня на этот счет были. Во-первых, та секретная процедурная – о которой рассказывал Константин. Та, где практиковал мой отставленный воздыхатель Старцев. Интересно, что он там с Еленой Ивановной делал? Может, вколол какое-то лекарство – скажем, ослабляющее сердечную мышцу? А она после укола отправилась ко мне на тренировку. Конечно, в таком случае исход был предрешен...
Но пока это исключительно мои домыслы. За них вдовец не заплатит. Ему конкретные доказательства нужны.
Чтобы их добыть, было два варианта: первый и самый простой – возобновить с Георгием Семеновичем отношения. Вновь приблизить его к себе, обаять, очаровать – и попытаться все разузнать самой.
Однако мне этот путь казался не очень подходящим. Старцев – совсем не дурак и может что-то заподозрить. Почему сперва я его практически послала, причем в грубой форме, а теперь вдруг воспылала горячими чувствами? Да еще и расспрашиваю про работу – хотя прежде, когда мы в Кирсановке с ним встречались, совершенно ею не интересовалась и говорила исключительно о себе? И потом: вдруг дело дойдет до постели? Старцев ведь явно только об этом и мечтает. А мне совсем не хочется с ним близости. Ни для дела, ни просто так. А уж как подумаю, что он с этой жирной мерзкой Бэлой спал – и вовсе противно становится.
Поэтому у меня созрел совсем другой план, и вместо обеда я отправилась на поклон к Машке.
Застала подругу в сестринской. Машка с чрезвычайно довольным видом раскинулась в кресле и попивала чаек. На столе перед ней стояли две коробки дорогих конфет. Открыты были обе, и подруга щурилась на них с видом кошечки, только что разжившейся жирненькой домашней сметаной.
– О, Лилька! – обрадовалась она мне. – Садись. Угощайся. Смотри, какая вкуснотень!
Надо отдать Машке должное: она человек не жадный. Последним куском хлеба, конечно, не поделится, но когда благодарные пациенты заваливают конфетами, в одно лицо под подушкой их есть не будет.
Я не чинясь налила себе чаю и налетела на шоколадное богатство. Когда голова после бессонной ночи тяжелая, сладкое самое оно. Помогает мозгу проснуться.
– Ну, чего, Маш? – спросила я между «Трюфелем» и «Золотой нивой». – Хорошо тебе здесь?
– Хорошо, – кивнула она. Но не забыла подколоть: – Если бы ты мне еще долг отдала, совсем бы замечательно было.
Я ухмыльнулась:
– Держи.
Она в изумлении уставилась на новенькие стодолларовые купюры. Пробормотала:
– Ты что, разбогатела? А говорят, у тебя долг огромный...
Ага. Слухи, значит, уже разлетелись.
Я пожала плечами:
– Ну, мало ли что говорят.
– Хотя да, – задумчиво произнесла Мария. – Ты, Лилька, такая. Из любой ситуации выкрутишься. – И вдруг прыснула: – Помнишь, как в школе? Когда мы себе оценки в журнале исправили?
Эту историю я помнила прекрасно. В конце четверти зануда-химичка вкатила нам с Машутиком по трояку за контрольную, и это было дико обидно, потому что мы едва ли не впервые уверенно шли на четверки. Три балла, да еще за контрольную, разом перечеркивали наши достижения. И тогда Машка предложила: химичка, вон, все равно слепая и почти в маразме, ничего в голове не держит. Давай, мол, трояки в журнале на пятерки переправим – она ничего и не заметит. Сказано – сделано. Но в тот момент, когда Мария уверенно переделывала свой трояк в пятерку, у нее вдруг потекла ручка. И в журнале прямо поверх оценок появилось огромное уродливое пятно. Его любой маразматик разглядел бы. Машка подняла дикую панику. Попробовала замазать пятно «штрихом», получилось еще хуже, начала реветь, стала предлагать, чтобы мы с ней пошли с повинной прямиком к директору... Я, конечно, тоже испугалась. Но только, в отличие от Машки, сразу поняла: повинись мы перед школьным начальством, нам вообще головы открутят. Да как вы посмели! Исправлять оценки в классном журнале! Да еще его испортить!!
Я тогда рявкнула на нее: «Хватит реветь!»
И, не долго думая, схватила журнал и бросила его в свою сумку. Он поместился – в то время в моде портфели огромные были. Мы с Машкой как ни в чем не бывало покинули школу. А с журнала сняли пластиковую обложку и сожгли вечером на пустыре.
Следствие в школе шло долго. Классная и директор потрясали кулаками, угрожали учетом в детской комнате милиции и трясли наших хулиганов. Я наказала Машке: «Не признавайся! Даже если тебя к стенке припрут – все равно не признавайся ни в чем!» И хотя репутация у нас с ней была не ахти, конкретно нас никто не заподозрил. История с исчезновением классного журнала постепенно сошла на нет, в четверти по химии у нас оказались долгожданные четверки. Баллы-то учителя выставляли по памяти, а маразматическая химичка и вовсе попросила, чтоб мы сами записали ей, какие у кого текущие оценки...
Машка, конечно, в той давней истории повела себя, как трусиха и паникерша. Но, с другой стороны, ведь не выдала! Хотя ее, как и всех нас, директриса с классухой пытали в самой жесткой манере. Поэтому, я надеюсь, от Марии и сейчас будет толк.
Я осторожно спросила:
– Маш! У вас там в медблоке доктор Старцев работает...
– Есть такой.
– Ты с ним знакома?
– А то! – хмыкнула она. – Колоритный мужчина. Только медсестра у него, Зойка, дура.
Но медсестра меня не интересовала, и я продолжила допрос:
– Ты когда-нибудь бывала в той процедурной, где Старцев свои сеансы проводит?
– Бывала, – спокойно откликнулась Машка. – Процедурная как процедурная. Кушетка. Письменный стол. Два кресла.
– А никогда не слышала, – не отставала я, – чем конкретно Старцев там с пациентками занимается?
– Понятия не имею, – пожала плечами подруга. – Он всегда запирается. Говорит, что беспокоить его можно, только если война или в корпусе пожар. Я и не лезу.
– Неужели тебе не интересно?
– Да интересно, – призналась она, – но со Старцевым лучше не связываться. Он свою процедурную, как пещеру Аладдина, охраняет. И всех предупреждает: будешь не в свое дело соваться, докладную напишу. Оно мне надо? Чтобы штраф вкатили, типа, как у тебя?
Сдаваться я не собиралась и упорно продолжала расспросы:
– Ну, а как ты сама думаешь, чего там происходит? – И подольстилась: – Ты ведь его коллега, медик, и опыта у тебя побольше, чем у иного врача. Должна же хотя бы предполагать?
– Предполагать-то я предполагаю... – протянула Машка, – но только ты ж сама знаешь местные правила... Чтоб ничего не обсуждать, никаких сплетен...
– Да ладно тебе, Машутик! – ахнула я. – Какие между нами-то правила?! Мы ведь с тобой подруги!
– Подруги-то подруги, а мне только штрафа не хватало, – пробормотала трусиха. Но все-таки понизила голос и сказала: – Я думаю, нет там никакой особенной медицины. Старцев просто сеансы сексотерапии в процедурной проводит. Мужик он видный, а бабы, пациентки наши, почти все за сорок. Самый сок, а свои мужья есть едва ли у половины. Да и кто в наше время с мужьями спит? Ну, а Старцев – он ведь к тому же врач. Они все в постели супер. Кучу поз знают и вообще умеют сделать даме приятное. – Машка мечтательно улыбнулась.
«Похоже, тебе тоже мой Старцев нравится, – поняла я. – Сама мечтаешь, чтоб он тебя в процедурную пригласил. И оттрахал по полной программе».
Я резко сменила тему.
– Маш, помнишь, ты компьютер собиралась покупать. Купила?
– Да на какие шиши я его куплю?! – возмутилась подруга. – Два года уже мечтаю, и с моей зарплатой, видно, до пенсии буду мечтать.
– И сколько тебе не хватает?
– Уж у тебя столько точно нет, – отбрила она. – Тысячу долларов. Это как минимум.
Я молча выложила перед ней десять зеленых бумажек – половину аванса, что мне выдал вдовец. Машка уставилась на меня, как на медузу Горгону. Потрясенно пробормотала:
– Это... чего?
– Это тебе, – спокойно откликнулась я. – Бери. Не в долг. Просто так, без отдачи.
Она продолжала переводить глаза то на меня, то на купюры.
– Да убери ты их! – цыкнула я на подругу. – Не дай бог, кто войдет!
Машка послушно кинулась прятать сотенные бумажки. Я где-то читала: если человек уже взял в руки деньги, отказаться от них у него сил не хватит.
Подруга сунула купюры в карман халата и предупредила:
– Все. Теперь не отдам.
И запоздало сказала:
– Только не говори, что тебе промедол нужен или что-нибудь в этом роде. На уголовку не пойду. Даже за «штуку».
– Окстись, Маша, какой промедол! – рассмеялась я. – Мне всего-то нужно узнать, что в процедурной у Старцева на самом деле происходит.
Подруга, похоже, забеспокоилась. Спросила:
– Зачем?
Врать я не стала:
– Ты ведь знаешь, что у меня на тренировке клиентка умерла? Вроде как от чрезмерной физической нагрузки?
– Ну.
– Только я думаю, что ее Старцев уморил. По крайней мере, одно знаю точно: эта Елена Ивановна в его процедурной бывала.
– А ты чего – следователь? – поджала губы Мария.
– Нет, не следователь, – согласилась я. – Но чтобы меня несправедливо обвиняли, тоже не хочу.
Подруга покачала головой:
– Я бы на твоем месте в это дело не стала лезть.
– А ты никогда ни во что не лезешь, – отбрила я. – Тебе лишь бы лапки кверху и сдаться.
Машка молчала. И то вынимала из кармана халата купюры, то засовывала их обратно. Неужели все-таки откажется?
Но жадность, или любопытство, или страсть к доктору Старцеву, или все вместе все-таки победили. Мария откинула полу халата. Поместила деньги в защищенный «молнией» кармашек джинсов. Произнесла:
– Гарантировать, конечно, не буду. Но что могу – узнаю.
И по ее горящим глазам я поняла: мое задание подругу захватило.
– Только будь, пожалуйста, осторожной, – пробормотала я дежурную фразу. – И, если что, не признавайся никому, что я тебя попросила...
Подруга только хмыкнула:
– Можешь на меня положиться.
Хоть я ни на секунду не сомневалась: если вдруг Машку по-настоящему припрут к стенке – сдаст меня в ту же секунду. Здесь не школа. И все оставшиеся в тот день тренировки чувствовала себя, как на иголках. Каждый раз, когда за стеклянной дверью спортивного зала мелькала чья-то фигура, вздрагивала. Боялась, что пришли. За мной.
Однако день прошел спокойно, а вечером во время ужина ко мне подошла Машка. По ее сияющему лицу я поняла: ей что-то удалось разузнать. Я обрадовалась – и одновременно забеспокоилась. Потому что подруга, не чинясь, заорала на всю столовую:
– Лилька! У меня такие новости обалденные!
Видно было, что ей не терпится выложить их тут же. А через два столика от моего Кирюха сидит, наверняка уже уши навострил. И даже Константин со своего далекого стола «для высшего менеджмента», кажется, прислушивается.
– Тебе Колян, что ли, наконец позвонил? – Я, чтобы спасти ситуацию, ляпнула первое, что пришло в голову.
Но получилось еще хуже – потому что Машка метнула виноватый взгляд на Кирюху (и как я забыла, что она пытается ему понравиться?) и возмущенно произнесла:
– Какой еще Колян? Что ты несешь? Я то, что ты просила, узнала...
Ну, совсем глупышка. Потом еще жалуется, что у нее все в жизни наперекосяк – а как иначе, с куриными мозгами? (Впрочем, у меня, неглупой, ситуация еще хуже.)
– Не здесь, Машка! – Сквозь зубы простонала я. – Пойдем, на улице поговорим.
Впрочем, что могла подруга испортить – уже испортила, на нас вся столовая пялилась. Но укорять Машку бесполезно – только обидится. Поэтому, едва мы оказались на тихой аллейке парка, я просто сухо потребовала:
– Ну, рассказывай.
– Ты прям нача-аальница, Лилька, сделалась, – насмешливо протянула Мария. – На всю жизнь, что ли, меня купила? Со всеми потрохами?
Впрочем, развивать ссору не стала. Понизила голос (хотя на глухой аллее кто нас может услышать?) и произнесла:
– Ты представляешь? Они здесь анализы, оказывается, подделывают!
И из-за такой ерунды она устроила спектакль в столовой?!
Я расхохоталась. Смех получился нервным.
– Ничего смешного! – запальчиво произнесла подруга. – Самый настоящий криминал.
И поведала следующее.
В санатории был установлен порядок: каждый прибывший сдает общий анализ крови. Для ее забора есть своя процедурная, для обработки результатов – собственная лаборатория. Ничего сверхсовременного, однако все нужные реактивы в наличии. Дополнительно платить не нужно, услуга входит в стоимость путевки. Но для особо важных клиентов существовал специальный сервис: их кровь могли отправить в одноразовых контейнерах во льду аж в столицу, в какую-то вип-клинику. Для пущей, якобы, достоверности – там вроде и реактивы лучше, а вместо лаборантов анализ чуть ли не доктора наук проводят. Правда, деньги за эту роскошь требовали такие, что, едва Машка цену назвала, у меня аж челюсть отвисла. Я недоверчиво спросила:
– И чего, народ платит?
– Еще как! – усмехнулась подруга.
– Совсем, что ли, дураки?
Я действительно не понимала. Зачем выкладывать сумму, достаточную, скажем, для покупки приличного сотового телефона, если те же результаты можно получить в местной лаборатории абсолютно бесплатно?!
– Ну, иногда врачи действительно назначали анализы, которые в нашей лаборатории не делают. На гормоны, например, на антитела, – пожала плечами Машка. – Хотя тоже глупо: все их можно в Кирсановке сдать, в городской больнице. За разумные деньги. Но многие просто из-за понтов на вип-клинику соглашались. Знаешь, что мне одна дамочка сказала? – Она передразнила: – «Разве вы можете в ваших пещерных условиях получить достоверный результат?» Хотя я тебе, как медик, говорю: лаборатория здесь отличная. И девчонки работают добросовестные. Но у москвичей свои причуды.
– Ну, и что?
– Да то, что это просто разводиловка! Кто в нашей лаборатории анализ делает – у тех кровь действительно смотрят и заключение пишут. А у тех, кто за вип-клинику платит, только бабки берут. И никакие контейнеры никуда не отправляют. Результаты им Каринка пишет, старшая лаборантка. На красивых бланках. Но абсолютно от балды. Представляешь?
Машка сияла. Она явно гордилась тем криминалом, что ей удалось раздобыть. Что выходит? Люди сдают анализ, платят за него огромные деньги, которые до копейки оседают в карманах санаторного начальства? А вместо реального результата получают цифры, что придут в голову лаборантке Каринке?! Но ведь анализ крови – важная штука! По его результату можно многие болезни на ранних стадиях выявить. Может, завертелась мысль у меня в голове, моя толстушка действительно была серьезно больна? Ей назначили сдать кровь. Она с ее миллионами, конечно, захотела, чтоб делали анализ в элитной клинике... А на самом деле, никакой клиники не существует. И лаборантка Карина написала ей средний, абсолютно нормальный результат. Болезнь вовремя не заметили, лечить не начали, потому Елена Ивановна от самой незначительной нагрузки умерла. Да и с клиенткой, что погибла у Степана, вполне могла случиться подобная история. И с другими женщинами, о чьих смертях болтали у нас в городке.
– Но почему их кровь в вашей лаборатории нельзя проверить? – воскликнула я. – Если в санатории, ты говоришь, все нужные реактивы есть. Хотя бы общий анализ могли бы этим крутым делать. А результаты писать на специальном бланке, будто из элитной клиники...
– Конспирация! – хмыкнула Мария. – Даже девчонки, которые кровь берут, считают, что эти контейнеры действительно существуют. Что их отправляют самолетом в Москву... – Она подбоченилась. – Цени. Кто б тебе такое узнал?
Я задумчиво откинулась на спинку лавочки. Спору нет: информация интересная. Но только связана ли с ней смерть моей толстушки?
И я потребовала у подруги:
– А что доктор Старцев?
– Вот дался он тебе! – воскликнула она. – Я тебе такую добычу в клювике принесла, а ты: Старцев, Старцев! Забудь о нем!
По горячности, с коей возмущалась подруга, я догадалась: похоже, она действительно пыталась подкатиться к доктору. Но, кажется, не преуспела.
Я строго произнесла:
– Вот что, Маш. За то, что разузнала, конечно, спасибо, но я ведь тебя в первую очередь просила насчет той секретной процедурной узнать.
– Наглая ты, Лилька!
– Наглая не наглая, а я тебе тысячу баксов за конкретную работу заплатила. Меня интересует, что в процедурной Старцева происходит. Твоя версия про сексотерапию, конечно, красивая, но я в нее, если честно, не верю. Вот и узнай точно.
– Ну, ничего себе! – возмутилась Мария. – А про кровь, получается, я тебе зря выведала? Знаешь, чего мне это стоило?! Каринку раскрутить? Липовые бланки у нее в столе найти?!
– Ладно, не кипятись, – осадила я подругу. – Узнаешь про Старцева – я тебе премию заплачу. Еще пятьсот.
Почти ничего у самой не останется, но дело, на мой взгляд, того стоит. И я ласково попросила подругу:
– Уж постарайся, ладно, Машутик? И береги себя. Не кричи в следующий раз на всю столовую, что у тебя новости обалденные. Слишком много ушей. Не видела, как Кирюха на тебя пялился?
Подруга вдруг просияла и с надеждой спросила:
– Правда?
Тьфу ты, я и забыла, что она к нему неровно дышит. Только как объяснить простодушной Машке, что этот динозавр явно не способен на человеческие чувства? И какая бы ни была любовь, если прикажут, мигом потащит подругу в подвал палача Воробьева.
Я рассталась с Марией (она была недовольна, что ее сногсшибательные новости особого успеха не имели) и побрела по парку. Я осталась без ужина, еще можно было успеть в столовку, но идти туда совсем не хотелось. Опять видеть противные лица: вечно настороженного Кирюху... запуганных горничных... мерзкого директора-карлика... Да и мой любимый Костя, когда встречаешь его на людях, бывает холоднее арктического льда.
Действительно, противное место этот санаторий! Фасад шикарный, условия райские, путевки дорогие, а нутро – самое что ни на есть гнилое. Ведь даже если вранье с анализами крови не имеет к смерти клиентов отношения, все равно: до чего мелко, до чего низко! Люди платят якобы за супер-сервис, а получают вместо него наглый обман.
Впрочем, чего еще можно ждать от отвратительного карлика, который заправляет в «Ариадне»...
Я настолько погрузилась в свои мысли, что, когда меня окликнули, подскочила как ужаленная. По телу тут же разлилась сладкая истома: я увидела, что ко мне по темной аллее спешит Константин. И все, я – это уже не я. Рядом с ним на пятнадцать лет молодею, в глупую школьницу превращаюсь. Взгляну на него, и в голове сразу мутится. Никакого сравнения с ощущениями, которые во мне все остальные мужчины вызывали – тот же Емеля или мое недавнее приобретение, кареглазый шофер. Те просто будоражили меня, возбуждали, но очень быстро наскучивали. Косте же я готова отдать все. И счастлива от одной его улыбки.
– Костя... – пробормотала я.
Если сейчас он опять предложит: уедем вместе, соглашусь. И плевать на все.
Однако Константин мне даже не улыбнулся, и в голове вдруг молнией промелькнуло: вдруг он узнал?! Про меня – и про то, как мы провели предыдущую ночь с симпатичным кареглазым шофером?!
«Да откуда он мог узнать? – оборвала я себя. – И есть ли ему до того дело?»
Костя о моей измене, конечно, не знал. По крайней мере, спросил он меня совсем о другом. Небрежно произнес:
– Ну, что? Наболтались с Машкой?
Я в изумлении на него уставилась. Мне всегда казалось, что мужчины абсолютно равнодушны к женским посиделкам-беседам. По крайней мере мой Юрик за несколько лет не запомнил по именам даже близких моих подруг.
Или Костя спрашивает об этом неспроста?
Я кивнула:
– Наболтались.
Спросит, о чем говорили, или нет?
Он не спросил. Просто стоял и смотрел на меня. В его глазах читалась тревога. И еще мне вдруг показалось, какая-то безысходность.
– У тебя что-то случилось, Костя? – тихо произнесла я.
– Ох, Лиля! – с неожиданной горячностью произнес он. – Ты сейчас такая красивая!
Сердце приятно заныло.
Но как там учила меня Ангелина? Мужика надо держать в тонусе?
Я кокетливо улыбнулась:
– Знаю.
– Ты красива всегда. Сейчас, в джинсах. На тренировке, в спортивной форме. Дома, в том коротком халатике... – Его голос слегка охрип.
Я же, памятуя поучения свахи, лукаво продолжила:
– А еще в купальнике. Где-нибудь на Карибах. И в вечернем платье – в дорогом ресторане. И за рулем спортивного «БМВ», знаешь ли, тоже неплохо смотрюсь.
Он шагнул ко мне. Положил руки на плечи. Притянул к себе. Да плевать мне на самом деле на «БМВ»! Все врет Ангелина. Не деньги главное. Я была бы счастлива, живи мы с Костей в нашей убогой квартирке. И еще я бы хотела, чтобы наш поцелуй длился бесконечно...
Однако целовались мы, кажется, лишь пару секунд. Потом Костя, не глядя на меня, произнес:
– Лиля. Я хотел тебя предупредить. Ты иногда ведешь себя, м-мм... несколько вызывающе. Как сегодня, в столовой. А тебе надо быть очень, очень осторожной.
И взглянул на меня чуть ли не с мольбой.
Я, распаленная его горячими губами, только кивнула. Снова потянулась к нему. Однако второе наше объятие получилось куда сдержанней первого. И поцелуй не так сладок... Я всегда безошибочно чувствую, когда мужчина полностью отдается любви, а когда – лишь отбывает повинность. Сейчас Костя явно держал в уме не меня, не нас с ним, а что-то совершенно другое. И вместо того, чтоб еще раз предложить мне уехать вместе куда угодно, говорил безликие и пустые слова об осторожности.
Я усмехнулась:
– Осторожной, Костя, мне надо было быть раньше. Когда я – по твоей, заметь, наводке – сюда на работу устраивалась.
Он опустил голову:
– Лиля, прости. Я сам себя последними словами кляну.
Меня по-прежнему одолевала сладкая ломота, все тело, каждая клеточка, рвалась к Константину – и он наконец почувствовал это. Сделал шаг ко мне. Положил руки на плечи. Сжал в объятиях. Пробормотал:
– А, плевать, Лиля! Плевать на все!
И нежно, бережно поцеловал меня в губы.
Я почувствовала: он хочет меня, здесь и сейчас, всю до самого до донышка.
Я подалась навстречу его объятиям. Костина рука скользнула мне под блузку, коснулась соска...
Я просто потеряла голову – и потянула его на траву.
...В моей жизни было не так много мужчин, но Костя оказался самым сладким из них, самым восхитительным, самым сильным. Он поработил меня, поглотил, измучил – и вознес. Время остановилось. Я умирала, воскресала, смеялась и плакала.
...А потом, когда мы, отдыхая, лежали на влажной земле, прикрытой всего лишь Костиной курткой, я никак не могла на него наглядеться. Все целовала, мимолетно, но страстно, его синие глаза.
А Костя – довольно ревниво – спросил:
– Кстати. Где ты сегодня ночевала? Я стучался к тебе – ты не открыла.
Сердце у меня ушло в пятки – вдруг он узнает про мою ничего не значащую измену?
Впрочем, мне удалось довольно спокойно произнести:
– Да у меня такое приключение случилось! Ты сейчас упадешь.
И пересказала ему, как вчера меня увезли в особняк Тулякова и с каким предложением обратился ко мне вдовец.
Костю эта история заинтересовала чрезвычайно. Он потребовал, чтобы я подробнейшим образом передала ему свой разговор с Димусиком, потом задал еще кучу дополнительных вопросов. Я добросовестно на них отвечала – и все время тряслась, ожидая главного: почему наша беседа с мужем погибшей длилась целую ночь?
Однако этого Костя, пораженный рассказом вдовца, по счастью, не спросил...
Потом мы рука об руку шли по парку, и я чувствовала себя самой счастливой женщиной на земле. Все проблемы отступили на второй план, главным было то, что Костя – мой! Мой! Мой! Встреча с ним – лучшее, что только могло произойти в моей жизни. Я чувствовала: мы подходим друг другу, как ключ – к замку, листва – к деревьям, море – к пляжу... И я не расстроюсь, исчезни на земле все – если, конечно, останусь я и Костя рядом со мной. Я доверяла ему, любила его, растворилась в нем, слилась с его сильным телом.
Скромно идти с ним рядом я просто не могла. Мне хотелось, чтобы его сильные пальцы не просто лежали на моем предплечье, а ласкали меня, терзали, нежили и взрывали волною счастья.
Костя – он действительно моя половинка, потому что понял меня с полуслова. Вдруг развернул меня к себе лицом, стиснул в объятиях и впился в губы неистовым поцелуем. И я от одного прикосновения его губ к моим губам тут же улетела далеко-далеко.
И поразилась и даже обиделась, когда Костя неожиданно меня оттолкнул. Мои щеки еще горели от его прикосновений, губы припухли от поцелуев, в глазах стояло одно только его лицо. Но любимый досадливо пробормотал:
– Только этого нам не хватало...
И я наконец увидела – навстречу нам спешит моя бывшая клиентка, пампушка Бэла, причем лицо девушки залито слезами, рот перекошен в болезненной гримасе. Судя по совершенно убитому виду нескладной толстухи, заприметила она нас давно. Похоже, хоронилась где-то в кустах и следила за нами. Интересно, с какого момента? Стала свидетелем лишь нашего последнего поцелуя – или за сценой на поляне тоже наблюдала?
Только что ей, собственно, за дело до наших с Костей отношений? Неужели, с ее-то лицом и фигурой, она тоже имеет на него виды?! Представить невозможно, что у Кости с ней могло что-то быть. Конечно же, тогда, в ресторане, они просто беседовали. Потому что не может нормальный мужчина захотеть этакую кадушку сала!
Я уже приготовилась рявкнуть на толстуху. Пусть катит прочь! С какой стати она следит за нами?
Но мимолетно посмотрела моему принцу в лицо – и прочла в его взгляде мольбу. Услышала его еле слышный шепот: «Несчастный человек... Пожалей ее».
Я про себя хмыкнула. Могу, конечно, и промолчать – но только, судя по решительному виду пампушки, скандал в любом случае начнется...
Я оказалась права, Бэла фурией подскочила к Косте (передвигалась она сейчас куда быстрее, чем во время наших с ней тренировок) и взметнула руку в пощечине. Я отступила на шаг. Интересно, как мой рыцарь поведет себя в столь щекотливой ситуации?
Но Костя не выглядел растерянным. Он легко и уверенно перехватил руку Бэлы, обнял девушку, успокаивающе заговорил:
– Изабель, пожалуйста...
Я не удержалась и фыркнула. Пампушка Бэла, оказывается, еще и Изабель?
А та вырывалась из Костиных рук и довольно бессвязно вскрикивала:
– Пусти! Негодяй! Ведь я тебе верила... Ждала!.. А ты, ты! Ты просто лжец!
В ее глазах плескалось искреннее отчаяние, мне даже стало жаль беднягу. Конечно, обидно: иметь такое невыразительное лицо, кучу лишних килограммов, голову, забитую совершенно бесполезными знаниями – и при этом мечтать о принце. Но почему она кричит, что верила и ждала? Неужели наивная девочка действительно возомнила, что такой совершенный мужчина, как Костя, может в нее влюбиться? Да нет, нельзя быть до такой степени глупышкой.
Вдруг меня кольнуло страшное подозрение. Вспомнился рассказ моего бывшего начальника Емельяна. Ведь тот утверждал – и очень уверенно, – будто сотрудники санатория оказывают заезжим столичным штучкам сексуальные услуги. Так, может, Бэла, москвичка-богачка, моего Костю просто купить пыталась? Не он ее пригласил – она его вывела в бар, накормила... И теперь бесится, что он гулял на ее деньги – а потом кинул?
Фу, даже подумать противно. Чтоб Костя – мой Костя! – оказался альфонсом? Не может быть. Но почему тогда у него такой виноватый вид? Почему он просто не пошлет эту Бэлку?
А он все твердит:
– Бэла. Пожалуйста. Не надо. Я прошу тебя: не кричи. Все хорошо.
Та уже и не кричала: просто ревела. Потом вдруг неожиданно резким движением вырвалась из Костиных объятий и бросилась ко мне. Я подобралась. Он, может, и джентльмен – но я, коли Бэла посмеет на меня кинуться, влеплю ей так, что мало не покажется.
Однако толстуха лезть в драку не стала. Смахнула с глаз злые слезы и спокойно обратилась ко мне:
– Лиля! Мне тебя просто жаль.
Этого я не ожидала и хмыкнула:
– Тебе? Меня?
– Ты просто не знаешь, что он за человек, не понимаешь, с кем связалась. – Бэла с нескрываемым презрением посмотрела на Костю.
Я забыла о своих намерениях вести себя тише воды ниже травы и промурлыкала:
– Ну, одно я знаю прекрасно. Любовник он отличный!
Бэла изменилась в лице, но, тем не менее, продолжала свою явно выстраданную речь:
– Твой Костя – он просто альфонс. Альфонс! Охотник до чужих денег!
Я в изумлении увидела: Костино лицо закаменело. Неужели мои смутные подозрения подтвердились? И Бэлка говорит правду?!
– Кто же ему платит? Ты? – усмехнулась я.
Все равно не поверю. Слишком это низко, подло, позорно...
А Костя строго обратился к Бэле:
– Изабель. Пожалуйста, прекрати психовать и объясни, что ты имеешь в виду.
– Да-да, – подвякнула я. – Объясни. Когда вы с Костей вместе ужинали, кто из вас оплатил счет?
И в изумлении нарвалась на досадливое Костино:
– Слушай, Лиля, не лезь, а?
Пампушка же наградила нас обоих ядовитым взглядом и выплюнула:
– О, Лиля, наивная ты провинциалочка! Не все так просто. Думаешь, он за мой счет всего лишь поесть хотел? Нет, это было бы слишком примитивно. Костя – он играет не в лоб, он работает тоньше. Развести девушку на ресторан и расплатиться сексом – действительно мелко... Костя у нас не за сто баксов работает и даже не за тысячу. Ему сразу все деньги нужны. Все мое состояние. Правда, милый?
Костя же внимательно взглянул ей в глаза и спокойно повторил:
– С чего ты, Бэла, взяла, что я претендую на твое состояние?
– Ах, ну да, конечно! – фыркнула она. – Разве ты признаешься – особенно (уничижительный взгляд в мою сторону) при ней? Но я точно знаю: ты только с теми женщинами общаешься, у кого деньги есть! А кто бедный – на тех тебе плевать!!
И, наконец, пробила даже невозмутимого Костю. Тот пожал плечами.
– Слушай, Изабель, ты, наверно, устала. Иди в своей номер. Полежи. Отдохни.
– Не надо из меня сумасшедшую делать! – Окончательно взъярилась толстушка. – Я точно про тебя все знаю, мне отец сказал!
– Отец-то твой здесь при чем? – пробурчала я.
Бэлка же продолжала разоряться:
– Ему по поводу меня звонили отсюда, из «Ариадны»!
– И зачем же? – поинтересовался Константин.
– Сам прекрасно знаешь зачем! Хотели выяснить, сколько у меня личных денег! Это ты, ты звонил, больше некому!
– Я? Выяснял, сколько у тебя денег? У твоего отца?
– Да! У моего отца, у Ивана Малыгина.
– Это тебе отец такое сказал?
– Слушай, хватит придуриваться! – совсем уж взбеленилась Бэла. – Я все знаю! Ты сначала запал на меня, а когда узнал, что я на самом деле бедна и тебе ничего не обломится, тут же переключился на нее!
«Нестыковочка, – мелькнуло у меня. – Я-то уж точно совершенно нищая, один только долг в двадцать семь тысяч долларов. Однако Костю мое финансовое положение явно не смущает».
Но спорить с пампушкой не стала – все равно бессмысленно.
На мой взгляд Бэлу с ее идиотскими обвинениями следовало просто послать куда подальше – однако Костя внимательно и серьезно посмотрел на девушку и повторил:
– Это точно? Твой отец действительно сказал, что кто-то отсюда, из санатория, интересовался, сколько у тебя денег?
– Не «кто-то», а ты, Костя. Ты, – презрительно выплюнула она. – Продажный. Никчемный. Жалкий красавчик. Знать тебя не желаю больше!
Резко повернулась и, подволакивая ноги, двинула прочь.
– Совсем помешалась... – пробормотала я ей вслед.
И обернулась к Косте. Я хотела сказать ему, что ни капельки не верю в Бэлкины обвинения и пусть он просто выкинет этот инцидент из головы, однако, взглянув в его лицо, поразилась. Брови Константина сошлись у переносицы, лицо прорезала морщина – он явно о чем-то напряженно думал.
– Костя... – тихо произнесла я.
Но он был сейчас не со мной.
– Да... – пробормотал он. – Это все меняет...
Я вдруг отчетливо почувствовала: что все мои мысли про нас с ним, про две половинки единого целого – это полный бред. Совершенно я его не знаю. У нас с ним просто был прекрасный секс – и ничего больше.
И тогда в мою душу впервые закралась не тревога, не опасения, но дикий животный страх. Потому что если окажется, что союзника в санатории у меня нет и Константин играет на стороне моих врагов – я, сто процентов, пропала.
– Я пойду, Костя? – неуверенно спросила я.
И он – только что влюбленный, нежный, заботливый, страстный – спокойно произнес:
– Да, Лиля. Давай встретимся завтра. У меня, похоже... возникли срочные дела.
И, не оглядываясь, зашагал по аллее прочь.