Глава 5

Дорога ему лежала, по московским меркам, долгая. Из одной дыры (изящно называемой “спальным районом”) в другую. С севера столицы, из Медведкова, – к себе домой, на юг, в Орехово-Борисово. Дима решил поехать через центр. Экстремальная езда по улицам Белокаменной не давала расслабиться и помогала проснуться.

Счастье еще, что в маминой квартире оказался кофе. Она сама его не пила – приберегала на случай, если удастся заманить на ночевку Диму. Дима запустил радио в машине во всю мочь. Слушал музыку, новости, полубессмысленный треп диджеев. Искурил по дороге четыре или пять сигарет.

Последняя еще дымилась в его руке, когда он закрыл машину во дворе дома и вошел в свой подъезд. “Сейчас задам корма скоту, – думал он, – да отпишусь про этот несчастный Амстердам…"

Дима поднялся на лифте к себе на восьмой этаж. Сигарета догорела и жгла пальцы. Открылись лифтовые двери. Дима вышел и сделал шаг – но не налево, в сторону своей квартиры, а направо, к мусоропроводу: хотел выкинуть в мусорку сигарету. Именно этот неожиданный поворот спас ему жизнь.

Шагнув из лифта, Дима лицом к лицу столкнулся с человеком. Рука его была занесена. В ней сверкал нож.

Мужчина, видимо, на секунду оторопел: он увидел перед собой не спину, как он ожидал, а – лицо жертвы. И его удар задержался на пару мгновений. Нож дрогнул. Но затем все равно пошел сверху вниз, в самую середину Диминой груди.

Тело Димы среагировало на угрозу. Среагировало раньше, чем мозг. В школе он занимался самбо. В секции они отрабатывали защиту от нападения с ножом. У Димы неплохо получалось. Руки его теперь сами вспомнили навыки, разученные на сотнях тренировок.

Блок левой рукой. Его предплечье встретило чужое. Нож не дошел до Диминой грудной клетки. Остановился сантиметрах в двадцати. Дима выбросил вперед правую руку. Перехватил кисть нападавшего. Левая рука летит на помощь правой. Двумя большими пальцами Дима давит на костяшки кисти врага. Выворачивает ее.

Мужчина рычит от боли. Кисть разжимается. Нож звенит о пол. Дима пинает человека носком ботинка прямо в коленную чашечку. Рык переходит в стон.

И в это время – шум шагов с черной лестницы. В дверном проеме возникает еще одна фигура. Второй враг вытаскивает из-под куртки пистолет.

Дима отступает на два шага. Все происходит быстро. Двери лифта еще не успели закрыться. Дима пятится внутрь его. И тут двери начинают съезжаться – заслоняя его от нападавших… В последнюю секунду перед тем, как двери захлопываются, Дима видит: второй убийца направляет пистолет прямо на него. Но бандит, кажется, опоздал. Двери сомкнулись. Дима нажимает на кнопку первого этажа. Выстрела нет. Лифт ухает вниз.

"Скорее, скорее”, – мысленно подгоняет Дима механизм. Если враги бросятся вниз по лестнице, они прибегут на первый этаж одновременно с лифтом.

Вот и первый. Лифт останавливается. Раскрываются двери. Плевать на предосторожности – сейчас все решает скорость!

Дима выскакивает из лифта. По черной лестнице сверху грохочут ботинки. Кажется, они где-то на втором этаже.

Дима бросается вниз, к выходу. Настежь – дверь в тамбур, настежь – еще одна, и вот он уже выскакивает на улицу. Соседка с двумя собачками на поводке удивленно глядит на него. “Будут ли они стрелять здесь, на улице? У всех на виду?"

Одним прыжком Дима добегает до машины. Отпирает дверцу, плюхается за руль. Движок не остыл. Мотор схватывается с полоборота. Полуянов включает заднюю передачу. И тут из подъезда выходит мужик – тот, что был с пистолетом. Выходит неторопливо. Пистолета в его руке нет. Он внимательно смотрит на Диму. И на машину, и на Диму. Лицо его бледное, с мелкими чертами и будто застывшее. Никаких особых примет. Встретишь и не узнаешь.

Дима лишь долю секунды видит врага. Бросает сцепление, нажимает на газ. “Шестерка” с ревом мчит задним ходом к выезду со двора. Подъезд с мужиком, застывшим на пороге, исчезает из виду.

На выезде со двора Дима, не снижая скорости, резко крутит рулем. Машина выскакивает на улицу, идет юзом. Отчаянно пищат шины. “Шестерку” саму собой разворачивает на девяносто градусов. “Надо же, – думает Дима, – у меня получился почти “полицейский разворот”. Жаль, не видит никто”. Он давит на газ, и “шестерка”, ревя, мчится по улице, удаляясь от Диминого дома.

Только минут через десять, спустя шесть светофоров, к Диме вернулась способность соображать. Кажется, погони за ним нет.

И тут его стало колотить изнутри. Организм его наконец осознал: только что он избежал смерти. Однако сознание Димы никак не могло понять, что же произошло.

– Кажется, меня только что хотели убить, – произнес он вслух. Однако эти слова ничего не значили. Он не понимал их смысла.

Дима выехал на Каширское шоссе и помчался к центру. Направление движения выбрали его инстинкты. Они так решили сами по себе. И кажется, правильно. Ближе к Кремлю – больше машин, больше людей. Легче затеряться.

Вот развилка Каширского шоссе и проспекта Андропова. Каширка идет прямо, проспект – правее. Светофор, будка дорожно-патрульной службы, скучающий сержант.

Дима на полной скорости свернул на проспект Андропова.

И тут Дима заметил в зеркале заднего вида подозрительную “девятку”.

"Девятка” явно спешила – металась из ряда в ряд, подрезала. Вот она оказалась на два авто сзади полуяновского, и он сумел рассмотреть ее.

Типичная “БМБ” – “боевая машина братвы”: серый цвет, широкие “лапти” колес, наглухо тонированные стекла. Не по его ли душу?.. “Да нет, – успокоил Дима себя, – мало ли в Москве подобных пижонски уродских машин!.."

И все же в сердце толкнулась тревога.

"Девятка” поравнялась с Димой и ехала рядом, бок о бок. Сквозь тонированные стекла за ним, казалось, наблюдали. А может, целились в него? Полуянов почувствовал себя неуютно. Нервы не выдержали. Он глянул в зеркало – сзади никого нет – и резко нажал на тормоз.

"Девятка” по инерции проскочила дальше. Заметила пропажу “шестерки” и тоже тормознула. А Дима нажал на газ и вывернул руль влево.

Акселератор в пол!.. Вторая передача, третья, четвертая!.. “Шестерка”, ревя, помчалась вперед. “Девятка” бросилась ему наперерез, по диагонали, но… Дима набрал хорошую скорость, к тому же дорога шла под уклон. Его машина вырвалась вперед.

Впереди, у метро “Коломенская”, светофор давно горел зеленым. Вот-вот зажжется желтый. “Я должен проскочить! Пусть на красный!” – подумал Дима и еще прибавил ходу. “Девятка” неслась за ним, и расстояние между машинами сокращалось.

Дима вылетел на широкий перекресток, когда красный сигнал уже загорелся. Он понадеялся: а вдруг у водителя “девятки” сдадут нервы.., и он тормознет – но…

Но – нет. Серая “девятка” благополучно – увы! – миновала перекресток и продолжала погоню.

Однако Дима оторвался от преследователей метров на двести. Он уже подъезжал к мосту через Москву-реку. Мчался в крайнем правом ряду.

Еще не доехав до середины моста, Дима опять уткнулся в пробку. Машины впереди него он подгонял – фарами и гудком. На верхней точке моста посмотрел назад и увидел: “девятка” мчалась на подъем. Как назло, в ее окружении машин оказалось гораздо меньше. Дистанция, отделявшая Диму от преследователей, опять сокращалась.

Мост пошел под горку. Следующий после моста светофор – пешеходный. Горел красный. Справа, среди замерших машин, имелось свободное место. Дима, разогнавшись, подлетал точнехонько к нему.

Расстояние до машины преследователей составляло теперь метров двести.

"Девятка” шла следом в том же, крайнем правом, ряду – но ее вот-вот отсечет выворачивающий от остановки автобус.

"Проскочу на красный”, – мелькнуло у Димы. Все равно пешеходов нет, скорость около восьмидесяти, он вписывается в пустое пространство у “зебры”, ну!..

И в этот момент Дима каким-то чудом – может, через ветровые стекла стоящих у светофора автомобилей? – заметил: по переходу следует одинокий человек. Дяденька – похоже, пьяный – вышагивает по “зебре” не спеша, с чувством собственного достоинства. Железный табун покорно ждет его. А Дима… Он почувствовал интуитивно', путь его “железяки” пересечется с неспешной траекторией пешехода. Обязательно пересечется.

И… Инстинкты сработали раньше разума. Дима нажал на тормоз. Колодки завизжали на всю Нагатинскую пойму. Машина, изо всех сил тормозя, несмотря ни на что, все-таки летела прямо на пешехода. Пьяненький мужик появился в той прорехе между машин, куда мчался Дима. Появился – и замер. Застыл, впал в ступор. И с любопытством, словно в кино, смотрел, как несется на него автомобиль. Как машина отчаянно пытается остановиться, сигналит – но все равно летит…

"Не успеваю, – гибельно подумал Дима, когда до пешехода, замершего прямо на его пути, оставалось метров двадцать. – Не выторможу. Надо выворачивать. Вправо. В бордюр, в столб”. И тут к пьяному пешеходу вдруг вернулась способность двигаться. Он гигантским скачком отпрыгнул вправо, на тротуар. Димина “шестерка” пролетела мимо. Одну тонну металла и шестьдесят килограмм человеческой плоти разделила десятая доля секунды. Или – полметра пространства.

Когда Дима пришел в себя от пережитого ужаса, то увидел в зеркало: “девятка” тоже проскочила перекресток. Их разделяло теперь метров сто. И – ни единой машины между ними.

Удача отвернулась от журналиста. “Девятка” шла на полном ходу – и уже почти настигла его. Вот она поравнялась с ним. Обходит слева. Вот в “девятке” приоткрыли окошко. (Дима видел это боковым зрением.) Оттуда выглянуло пистолетное дуло. Не видно ни лица, ни руки. “Почему они не стреляют? Боятся – на такой-то скорости. За свои шкуры боятся – попадут, и тогда меня занесет прямо на них”. Дима еще прибавил ходу. Корпус “девятки” дрогнул и чуть сместился назад.

Оба авто далеко оторвались от остальных.

В “девятке”, кажется, разозлились. Они опять догнали Диму. Что делать: у новой “девятины” движок явно сильнее, чем у старой “шестеры”. Пока не стреляли.

"Девятка” обошла “шестерку” и ехала теперь левее, впереди на полкорпуса.

Преступники решили сменить тактику. Нос вражеской машины стал потихоньку, но неотвратимо, смещаться вправо, к Диме. Ему уходить было некуда. Справа от него – высокий бордюр. Убийцы заставляли Диму затормозить, притирали его к обочине. Вот уже между бортами осталось не более десяти сантиметров…

Дима знал: случись касание бортами – и машины разлетятся по всей дороге, вылетят на встречную, перевернутся… Инстинкт самосохранения вопил в нем:

"Тормози!.."

Но… Дима когда-то учился в школе экстремальной езды. И он стал делать то, чему его учили – и против чего бунтовал его инстинкт самосохранения. Он не притормозил и не отвернул. Наоборот, чуть подал руль влево – в сторону атакующей “девятки”. И прибавил газу. Ну!.. Сейчас они либо столкнутся, либо… Либо бандиты дадут слабину и пропустят его!.. Ну?!

Скорость – километров сто двадцать в час. Расстояние между бортами не больше пяти сантиметров. Пауза. Время застыло. Пространство свернулось. Дима не отступал, наоборот, сместился еще на сантиметр левее. И…

"Девятина” отвалила. Не выдержала, ушла влево, дала Диме дорогу.

"Но скоро они догонят – и все-таки начнут стрелять, – тоскливо и отстраненно подумал Полуянов. – Они разозлились, а я – попался”.

Дима понял, что у него остается последний шанс.

На виадуке над третьим автомобильным кольцом Дима начал резко смещаться влево. “Девятка” упустила этот маневр и не успела перекрыть ему путь. Теперь Дима шел посреди дороги. Враги оказались впереди и правее.

Сразу после моста имелся очередной светофор. Для попутных он всегда горел зеленым. А слева, в специальном “кармане” на осевой, машины ждали зеленой стрелки, чтоб повернуть налево. А по встречной катит сплошной поток авто.

"Ну! Или грудь в крестах – или голова в кустах! Боженька, помоги!.."

И из центрального ряда, не снижая скорости, по широкой дуге, наперерез плотному потоку авто, Дима бросился налево, на Автозаводскую.

Ему надо было проскочить – в поперечном направлении – пять рядов машин.

Время для него будто замедлилось. Казалось, оно стало вязким, словно глицерин. Преодоление поперечного движения (на скорости восемьдесят километров в час) длилось долго, очень долго – вечность.

Сначала ему повезло: ни в крайнем левом встречном ряду, ни в следующем машин не было. “Шестерка” благополучно миновала первую полосу, потом – вторую… Дима непрерывно давил на клаксон.

С тем, кто ехал в третьем ряду, столкновение казалось неминуемым. Дима видел выпученные от ужаса глаза деда за рулем – на такой же, как у него, “шестерке”. И… Дед, кажется, сделал невозможное. Он сумел притормозить!..

Дима пролетел в полуметре перед чужим капотом. Но теперь его машина должна была неминуемо ахнуть со всего маху в бок бетономешалки. Водительская кабина грузовика уже миновала траекторию Диминого движения. Шофер, даже если б успел, все равно не смог бы ничего сделать.

Диме казалось: перед его лицом, словно в рапидной съемке, движется, вращаясь вокруг своей оси, – и одновременно неохотно уползает вперед полосатая туша бетономешалки. “Ну, быстрей!” – даже, кажется, успел подумать Дима. И.., то ли бог услышал его, то ли шофер действительно каким-то чудом ускорил свой гигантский “миксер”… А может, пространство расступилось перед Димой – только бетономешалка успела миновать летящую наперерез “шестерку”. И лишь краешком, чуть-чуть, по касательной, Димина машина задела хвост бетоновозки.

Этого легкого касания оказалось достаточно, чтобы “шестерка” изменила направление и полетела вбок.

В устье Автозаводской улицы полуяновская “шестерка” въехала боком. Ее проволокло, неуправляемую, пару десятков метров. И опять счастье: на пути не оказалось ни пешехода, ни машины, ни дерева – только гладкий асфальт:

Через секунду Дима пришел в себя. Оживил заглохший мотор. Вывернул руль. Тихонько поехал по Автозаводской улице. Он даже не смотрел назад. Он почему-то был уверен, что ничего страшного за его спиной не произошло.

Дима подрулил к метро “Автозаводская”. Вышел из машины. Ему казалось, что он совершенно спокоен. Однако руки его тряслись так, что он с трудом попал ключом в замок на дверце.

Дима с третьей попытки запер-таки машину и быстро пошел ко входу на станцию “Автозаводская”. В портмоне нашел недоиспользованную карточку на метро. Шагая, словно в полусне, миновал турникеты.

Кажется, вот теперь – все кончилось. Оторвался. Или – еще нет? Все-таки – нет?

Дима посмотрел на часы. Они показывали двенадцать часов пятьдесят девять минут. Всего лишь – без одной час. Остановились, что ли?

Неужели он сел в лифт в своем подъезде всего двадцать девять минут назад?

Станция “Автозаводская” неглубокая. Едва Дима ступил на лестницу, как услышал громыханье приближавшегося состава. “Нужно успеть!” – требовал мозг. А тело не слушалось. Скрежет тормозов. Поезд встал. На платформе показались вышедшие пассажиры. И только тут Полуянов наконец побежал. Механический голос уже объявлял: “Следующая станция “Павелецкая”. Двери потянулись закрываться. “Держи!” – истошно выкрикнул Дима. Возглас отдался эхом, пассажиры вздрогнули над своими газетами-книгами. Парнишка, стоявший около последней двери, среагировал быстрей всех: прижал неумолимые врата ногой, и Дима ворвался в вагон. Состав тронулся. “Спасибо, брат”, – поблагодарил Полуянов парня. “На здоровье!” – ухмыльнулся тот.

"Точно. На здоровье. А то и – на жизнь”, – подумал Дима, падая на сиденье. Ноги его едва держали. Он жив, жив! Он оторвался! Уж в этом-то поезде их точно нет.

Состав несся в сторону “Павелецкой”, и колеса мирно стучали, и в сердце пульсировала дерзкая, яростная радость: “Ушел. Убежал! От профессионалов – ушел!"

В том, что его преследовали профессионалы, Дима не сомневался. Он еще успеет подумать, кто они, и зачем они, и почему… А сейчас – он просто счастлив, и его переполняет гордость и нескромные мысли: “Ай да я, ай да Шумахер!"

Дима поднял голову и улыбнулся своим мыслям. Девушка с банкетки напротив ответила на улыбку. “Красотуля, стройняшка, на коктейль согласится”, – немедленно, в автоматическом режиме, оценил случайную попутчицу мозг.

"Отлично. Раз на девок реагирую – значит, я в порядке, – порадовался за себя Дима. – Но извини, подруга. Не до тебя”.

На “Павелецкой” он вышел. Неопытные пассажиры ломанулись к переходу-колбасе – где приходится топать чуть не километр. Дима ринулся к эскалатору. Поднялся, спустился – и вот он уже на Кольцевой, и его как раз ожидает поезд в сторону “Таганской”. Дима растолкал толпу неловких провинциалов и вскочил в состав, когда двери начали закрываться. “Сейчас – точно ушел, – решил Полуянов. – Какими бы профессионалами они ни были”.

Метро, мчавшееся само по себе, расхолаживало. Когда тебя везут, так и тянет откинуться на сиденье, расслабиться, уверить себя в том, что все хорошо. Что дикая погоня по пустынному проспекту имени кагэбэшника Андропова – просто нелепая случайность.

На “Таганской” Дима опять вышел. Сделал еще одну пересадку и доехал до станции “Китай-город”. Здесь уж точно можно и остановиться, и оглянуться. Парни из “девятки” явно его потеряли.

Радость победы померкла. Да, хорошо. Он жив. Он – в относительной безопасности. Но – что дальше? Куда идти? Что делать?

Дима вышел из метро. Вокруг него тек большой равнодушный город. Мелькали озабоченные лица, сияли веселенькие витрины. Розовела пряничная церквушка. Ни одного праздношатающегося. Всем есть куда идти. Всем, кроме него.

В глаза бросилась неприметная вывеска: “Чебуречная”. Маленькое кафе с истертыми ступеньками. На пороге стоит красномордый товарищ, разит перегаром на всю Солянку.

– Наливают? – коротко спросил Дима, кивнув на заведение. Добрый стакан сорокаградусной – вот чего ему сейчас не хватало.

– Кому наливают, – грустно протянул алкаш, – а кому… – Он развел руками.

– Не хватает? – спросил Полуянов. – Могу спонсировать. – Его охватил приступ благотворительности.

– Катька, зараза, все равно мне не нальет, – плюнул дядька и сделал неверный шаг в сторону метро.

Полуянов вошел в чебуречную. Здесь остро пахло кипящим маслом и перегаром. Заведение наполняли поддатые мужики. С кухни неслось шипенье жарящихся чебуреков. За стойкой возвышалась могучая тетка. “Вам чего?” – спрашивала она каждого посетителя. Получала ответ и громогласно ретранслировала его кассирше. Разнообразием заказы не отличались. Посетители просили как заведенные: “Два чебурека и сто водки”.

Дима спросил не сто, а двести граммов кристалловки.

– Закусывать чем будем? – деловито осведомилась толстая тетка-подавальщица. “Видно, та самая строгая Катька”.

– После первой не закусываю, – улыбнулся Полуянов.

Подавальщица нахмурилась и приказала кассирше:

– Двести водки. И два чебурека еще пробей. Пусть зажует. А то возись с ним.

Дима спорить не стал. Перед ним явился напиток вкупе со съестным. Чебуреки исходили маслом. Водка, налитая в пластмассовый стаканчик, пахла полиэтиленом. Он отошел к самому дальнему столику. Горло обожгло первым глотком. Не выжидая, не отдыхиваясь, Дима отхлебнул еще. В желудке мгновенно потеплело, на душе – полегчало. Почему-то отчаянно захотелось есть, и Дима благодарно откусил навязанный подавальщицей чебурек. Еле уклонился от брызнувшего фонтаном масла, вгрызся, оценил – вполне приемлемо. Он сделал еще глоток. Водка хорошая, неразбавленная. Мелькнула незваная мысль: “Машину сегодня отогнать не удастся. Гаишный прибор водку в течение восьми часов чует”. Впрочем, о чем это он? Какая машина? О “шестере” можно забыть. Скорей всего, возле нее его и ждут! Ждут, ждут… Дима снова отхлебнул водки и расправился со вторым чебуреком. Кто они? Что за ребята – те, кто хотел его убить? Братки, бандиты? “Девятка” их явно с усиленным движком, водят они профессионально. Оружие – сто пудов не газовое, а натуральное. Но… Но: посмотрим правде в глаза. Если они бандиты – то бандиты не случайные. Смешно говорить о случайных бандитах – после трех подряд “медицинских” смертей. “Что же ты знала, мамуля?! Чему стала свидетелем?” – очередной раз тоскливо подумал Дима.

Он покончил и с водкой, и с чебуреками. Ни повторять, ни уходить не спешил. Ох, какое блаженство Водка растопила дикое напряжение последнего часа. Безумная погоня по проспекту Андропова казалась теперь далекой и невсамделишной.

Подошла уборщица, забрала пустой стаканчик и пропитанную маслом тарелку из-под чебуреков. Повозила по столу грязной тряпкой, метнула в Полуянова острый взгляд, проворчала:

– Поел – так иди.

– Я, бабуль, еще сейчас возьму, – пообещал Полуянов.

Он прикрыл столик шарфом – зарезервировано, значит. Отошел к стойке и заказал, “как люди”, – сто водки и два чебурека. Вернулся. Отпил, закусил. Снова задумался. “Ничего в жизни не бывает вдруг. Значит, дело все-таки в маме и в тете Рае. И в неведомом Аркадии Михайловиче. Сначала убрали их. А теперь принялись за меня. Почему за меня? Потому что понимают: я просто так мамино убийство не оставлю! Или – потому что вдруг узнали: я копаю это дело! Узнали – откуда? От нашего главного? Быть не может. Он мужик, конечно, скользкий. Но не из тех, кто сдает своих сотрудников. Тем более – бандитам. У него, в конце концов – раз уж я с ним поделился своими подозрениями, – были другие способы меня остановить. Если бы он хотел меня остановить… Не подписывать мне командировку в Питер, например, а послать куда-нибудь в Улан-Удэ. Поэтому зачем ему сдавать меня бандюкам? Слишком сложно. Братки, “девятка”, гонки… А еще… Еще о моих подозрениях знал опер Савельев. Капитан милиции. Ай да капитан!.. Ты, выходит, еще на кого-то работаешь? Присягу нарушаешь? “Зеленые” срубаешь?! Ах ты, скользкая тварь!.. А может, это не он?.. Нет, нет – не бывает таких совпадений: три убийства трех человек, когда-то знакомых между собой. С интервалом в два дня. А потом вдруг – покушение на меня любимого… Как раз тогда, когда я решил взяться за это дело. И – поделился с Савельевым своими подозрениями”.

Дима снова приложился к стаканчику, покончил с чебуреками. Сейчас они показались ему особенно вкусными. Коту бы тоже, наверно, понравились. Наверняка бы даже с тестом сожрал.

Что за мысли в голову лезут? Плевать он хотел на эту жирную мохнатую тварь. Не до кота.

Полуянов вновь подошел к стойке. На этот раз он заказал минералку без газа.

– Правильно, – похвалила подавальщица. Не поленилась, сбегала на кухню, принесла бутылку из холодильника. Дима оставил ей десятку на чай.

– Приходи, красавчик, еще! – колыхнулась в улыбке грозная Катька.

Дима покинул гостеприимную чебуречную. Минералка приятно холодила горло.

"Хрен вам я это так и оставлю, – говорил взбодренный водкой Дима, обращаясь к невидимым врагам. – Хрен вам сойдет это с рук”.

Оставалось узнать: кому это – вам?

“Мне нужно укрытие. И – машина. И еще – надежный друг. Чтоб помог, если что”, – думал Дима.

Скрыться в общаге? Отпадает, слишком открытое место. У кого-нибудь из подружек? Нет. Много щебета, много вопросов – а машин почти ни у кого нет. Остаются друзья. Желательно – с квартирой и без жены. Еще лучше – надежные. И, совсем бы хорошо, не очень близкие. Не из тех, кого они начнут проверять в первую очередь.

"Колька? Запойный. Иван? Женат, детей двое. Илья? Сам квартиру снимает. Сашка Давыдов? Зануда. Ну и что?"

Полуянов подсмеивался над Давыдовым с первого курса. Как не подтрунивать над человеком, который каждое утро жмет натуральные соки, ежедневно протирает пыль, а когда простужается – обязательно рисует в “экселе” собственные температурные графики? И при этом – учится на развратном эмгэушном журфаке.

"Конспекты – он мне всегда давал. Декану – не сдал, когда я в Ленинской аудитории блеванул. А что видимся редко – так это хорошо. Занудство его – как-нибудь перетерпим. Главное, что Санек – не болтливый. И – не сволочь. Подумаешь, пророщенные бобы жрет. Только бы дома, змей, оказался”.

Саша снял трубку с восьмого гудка и неласково буркнул:

– На проводе!

– Привет, зануда.

– О господи. Полуянов! – Саша узнал бывшего однокурсника. – Как ты, как жизнь, как здоровье?

Дима не стал хмыкать, заслышав дурацкий вопрос про здоровье. Сразу взял быка за рога:

– У меня проблемы. – И добавил:

– Кстати, можешь меня послать – пока мои проблемы не стали твоими.

– Баран, – буркнул Саша. Он не раз упрекал Дмитрия в том, что тот говорит, как пишет. А пишет – как пишут в бульварных боевиках. Сам Александр по окончании журфака ушел в пресс-секретари в фармацевтическую фирму и изрядно поднаторел в написании скучных медицинских статеек. – Чем могу? – немедленно откликнулся Саша. Особой радости в его голосе Полуянов не уловил.

– Скрыться на пару дней.

– Ладно. Приезжай. Скрывайся.

– Не на чем. У тебя машина на ходу?

– Слушай, ты всегда теперь такой борзый? – буркнул Давыдов. Он только успел порадоваться, что на улице начался дождь, а его свежевымытый “Опель” тихонько дремлет себе в гараже.

– Сань, я тебя часто о чем-то прошу? – не принял вызова Полуянов.