Катя включила первую передачу и проехала еще семь метров.

Открыла окно и прикурила сигарету.

Впоследствии она еще не раз вспомнит и эту сигарету, и это открытое окно. И будет думать, что опущенное стекло тогда спасло ей жизнь.

Катя затянулась легким «Кентом» и стряхнула пепел за борт авто, в сырую ночь.

Пробка на пересечении Страстного бульвара и Малой Дмитровки казалась бесконечной. Слева от Кати торчал крутой «Мерседес» с затененными стеклами. Справа тащилась «девятка». Впереди горели стоп-сигналы «Лексуса». Сзади напирал джип с включенным дальним светом. Откуда их столько выползло, этих крутых тачек?! Время-то к ночи…

Лениво летели снежинки, колеса месили столичную слякоть. Зимняя темнота давно опустилась над Москвой. Но кругом горела новогодняя реклама, бесновались огни на нижнем этаже кинотеатра «Россия» – там нынче располагалось казино. Впереди, на перекрестке, было светло, как днем. Мимо застрявших в пробке машин проходили, лавируя, красиво одетые пешеходы. Они были хорошо видны в ярком свете московских фонарей. Катя машинально отметила: девушки – даже нет, какие там девушки, девчонки! – почти все, словно в униформу, затянуты в пальто от «Максмары» и «Валентино» (от семисот условных единиц, если покупать в «Галерее Актер»). Лица – щедро сдобрены дорогой косметикой.

Катя старалась спокойно относиться к тому, что ей приходится донашивать купленное еще в Париже пальтишко, а косметику от Диора использовать только в особых случаях. В обычные же, рабочие дни лишь слегка подводить глаза да пудрить нос. Но все равно немного обидно, когда мимо шуршат красивые, расслабленные и явно не напрягающиеся на работе девчонки, которые выбирают, в какой бы ресторан зарулить, – а ты, уставшая и бледная, можешь себе позволить только домашний ужин. Пусть праздничный, но домашний…

«Москва – неправильный город. А ее центр – вообще сплошная обманка. Здесь все настолько красиво, что кажется, будто по всей России так. Что где-нибудь в Лебедяни или Скопине точно так же толпятся на перекрестках дорогие машины, а между ними проплывают беззаботные и успешные люди», – думала Катя.

Трудно было представить, что всего в получасе езды отсюда глухой и темный вечер лежит над московскими спальными окраинами – и простирается дальше, дальше, над всею бескрайней Россией.

«С ума сойти – пробка в Москве в десять вечера, – подумала Катюша, инстинктивно включая первую передачу и проползая очередные пять метров. – Я пробки ночью только в Париже видывала… Куда они все едут? В гости? В кино? В ночные клубы?.. И ведь есть же у людей деньги… Москва стала почти Парижем… – усмехнулась про себя Катя. – А все ж таки – не Парижем… Там-то любой, если он не клошар, может сесть в машину и поехать коротать вечер в любимое кафе… А у нас? У нас, наверно, это по кошельку лишь одному из тысячи… Или из десяти тысяч… Ворам, проституткам, банкирам, «деловым»… У меня вот еще хватает денег, чтобы проехаться на машине, – а вечер в кафе уже не по карману… С долгом за авто вот уже полтора года не рассчитаемся… А ведь машина-то – кроха, малолитражка!.. В Париже на таких студентки ездят…»

Светофор на пересечении Дмитровки и бульвара снова загорелся зеленым, и Катюша (вместе со своим оранжевым «Фиатом Пунто») проехала еще два десятка шагов. Кажется, в следующий заход она наконец минует перекресток.

Свет от казино, что расположилось на нижнем этаже бывшего кинотеатра «Россия» (теперь «Пушкинского»), стал ярче. «А помнишь, – спросила саму себя Катя (автомобильные пробки всегда располагали ее к воспоминаниям и рефлексиям), – там, на месте этого «Шангри-Ла» (или как там его?) раньше был зал мультфильмов, и ты вместе с влюбленным одноклассником Юркой туда бегала смотреть «Тайну третьей планеты»?.. Ох, какой был мультик! Добрый, азартный, светлый… Потому что наш, советский… Не чета тем голливудским и японским, которыми сейчас детишек травят…»

Воспоминания, связанные именно с этим местом в Москве – пересечением Бульварного кольца и Пушкинской улицы (сейчас зачем-то переименованной в Большую и Малую Дмитровку, хотя Катя, как и большинство москвичей, никогда не помнила, где Большая, где Малая…) – все эти воспоминания вдруг чередой нахлынули на Катю. «А помнишь, – подумалось ей, – когда ты уже училась на первом курсе – ты поймала в документальном зале «России» фильм Ромма «А все-таки я верю»?.. Сильное, умное, страстное кино… Такие документальные фильмы нынче не делают… Да и кто их сегодня будет смотреть – документальные… Вот и на месте того зала теперь вместо фильма Ромма – рулетка да игральные автоматы…»

Через открытое переднее стекло автомобиля проникал промозглый воздух: бензиновый, зимний, простудный – но такой привычный, такой московский… Катюша стряхнула пепел в открытое окно. На перекрестке, похоже, произошел затор: traffic jam, как это называют американцы. Одни машины еще не успели покинуть скрещение улиц, а им наперерез наползали другие. Все отчаянно сигналили. Катя за десять лет московского безумного вождения научилась не поддаваться дорожному психозу. Она сидела спокойно: покуривала, слушала радио – и вспоминала.

Катя вспомнила тот же кинотеатр «Россия» – и кинофестиваль. В каком году это было? Кажется, в восемьдесят седьмом… Восторг перестройки… Здесь она впервые переводила фильм… В большом зале… Куча народу… «Нет ли лишнего билетика?»… Волновалась – ужасно… Листочки с синхроном тогда почему-то не подвезли… Приходилось лепить текст, как слышалось с экрана… А фильм-то был не простой – знаменитое «Кабаре»… Ох, сколько же я там со страху отсебятины навыдумывала!.. Боб Фосс, наверное, с ума б сошел, когда бы слышал меня… И если бы знал при этом русский… А ведь никто в зале моих ошибок тогда, кажется, не заметил… И зрители после просмотра хлопали не только Лайзе Минелли, но и, похоже, ей, Кате… После того синхрона она впервые поверила в себя как в переводчика… Какая же она тогда была молодая, наглая и безмятежная!.. Двадцать лет, джинсы «Ливайс», грубошерстный свитер на голое тело, первый синхрон, первый прыжок, первая любовь… Боже, как же давно это было!.. И как все переменилось!.. И далеко не все – в лучшую сторону…

Авто по-прежнему стояли недвижимы, рычали моторами на холостых оборотах. По радио передавали песню из нового фильма про Джеймса Бонда. «The world is no-o-ot enough!..» – заливалась солистка «Garbadge».

От музыки, от расслабленности, от воспоминаний Катюшу вдруг отвлекла фигура, которая отделилась слева, с тротуара. Она вышла откуда-то из полутьмы того здания, что предшествовало «России». (Там, кажется, находилась редакция «Нового мира».) Катя заметила фигуру боковым зрением. Сперва не обратила на нее внимания. «Прохожий… Или рекламные листовки раздает, – подумала она. – Или флаерсы…»

Однако человек целеустремленно шел именно к ее машине. Он сосредоточенно миновал другие автомобили. И соседний «мерс» прошел, не остановившись.

И Катя повернула к нему голову. В первый момент она не поверила своим глазам: так страшно это было. Прямо на нее двигалась черная фигура. Лица не было. Его целиком закрывала маска.

Человек подошел к Катиной машине почти вплотную. В опущенной руке он что-то держал. Маска ничего не выражала. Кажется, на голове у человека был чулок. Он наглухо закрывал все лицо.

Вот человек уже в двух шагах от нее. Да, он идет именно к ней. Это было страшно, словно во сне. Надо бежать, но ты не можешь пошевелиться… Катя замерла как завороженная. Человек вскинул руку. В руке было что-то черное. Похоже, пистолет.

И вот уже пистолет в полуметре от лица Кати. Направлен прямо на нее. Катюша остановившимся взглядом смотрела на него – прямо в черное дуло.

И в лицо – без лица.

«Это тебе за Настю!» – хрипло проговорил человек в черном.

И в этот момент сзади Кати истошным паровозным гудком загудел джип. Светофор только что открылся, машина, стоявшая впереди, уже рванулась, а Катя замешкалась. Перед капотом ее авто образовалось свободное пространство. Автоматически реагируя на гудок – а отнюдь не на пистолетную угрозу! – Катя резко бросила свой «Фиат» вперед.

Ее автомобиль дернулся, взвизгнули шины. Старт получился, как у Шумахера.

Глухо раздался выстрел.

Затем, вслед, еще один.

Катя вылетела на перекресток. Она с такой страстью давила на акселератор, что едва не въехала в зад затормозившего впереди автомобиля. Не замечая ничего вокруг, изо всех сил нажала на тормоз. Ее машина резко остановилась. До бампера переднего «Лексуса» оставалось сантиметра четыре. Сзади тоже взвизгнули тормоза, а следом раздался долгий, сродни длиннейшему ругательству, сигнал джиппера. Катя ему даже виновато рукой не махнула – как делала всегда, если случалось создавать помехи другим водителям. Она ничего не соображала. Все было еще менее реально, чем во сне.

Впереди идущая машина снова поехала, и Катюша, как автомат, тронулась следом. Она не помнила себя и не видела окружающего.

Очнулась лишь на Тверской, возле гостиницы «Минск». Как она здесь оказалась? Что было потом, после выстрелов? Она ничего не помнила. Машины, как всегда, равнодушно скользили по Тверской к Маяковке, весело подсвечивали фарами, мигали стоп-сигналами. «О господи! – проговорила Катя. И еще раз: – О господи!» Но за ней, кажется, никто не гнался. Черный человек растворился в ночи – будто его и не бывало.

Катя остановила машину. Внутри все дрожало. Губы ее стискивали забытую сигарету. Она открыла дверцу и вышла из авто. Ноги подгибались. На секунду ей показалось, что она вот-вот грохнется в обморок, поэтому до крови закусила губу. Руки вцепились в полураскрытую дверцу. Пытаясь сдержать слабость, Катюша принялась разглядывать обшивку любимого «фиатика».

На левой стойке явственно было видно пулевое отверстие – черная дырочка со стального цвета краями.