– Лидия! Прекрати вводить меня в грех в канун светлого праздника!

Анастасия Соколова смотрела на нее с изматывающим душу спокойствием. Лиду просто убивала эта удивительная соколовская способность всегда и во всем сохранять спокойствие. С давних школьных лет, когда их дружба еще пребывала в робком зачатке, и до нынешнего двадцатитрехлетия, когда отношения окрепли и стали незыблемыми, Настя несла на своем челе печать непробиваемости. В душе ее могли бушевать вулканы, ее могли искушать демоны, сердце ее могло съеживаться от боли, лицо же всегда оставалось спокойным. Редко кто мог угадать, что Соколова расстроена. Мало кому доводилось разглядеть в ее глазах слезы. Всегда ровна, всегда поразительно сдержанна.

– Я не в блуд тебя ввожу! – возмутилась Лида.

– Не в блуд, а в грех, – поправила Соколова, схватив со стола две головки чеснока. – И прекрати возмущаться.

– А что мне делать?! Что?!

Настя подбросила в руке одну головку чеснока, следом послала вторую и с поразительно безмятежной улыбкой принялась жонглировать.

– Соколова! – возмущенно ахнула Лида. – Вот если бы я тебя не знала, наверняка подумала бы, что ты идиотка!

– Но ты же меня знаешь, – спокойно пожала плечами Соколова и, поочередно поймав головки, послала их в раковину. – Знаешь и то, что глупостей я не насоветую. А потому должна меня слушаться. Иначе…

– Иначе что?

– Иначе весь век будешь сидеть в девках, – фыркнула Настя, полоснув по больному.

Лида очень боялась остаться не замужем. От перспективы одинокой зрелости, а затем и старости ее передергивало и мутило. Когда она видела изъеденный молью бирюзовый берет и скрюченные артритом пальцы, удерживающие на поводке единственную подружку в старости – болонку, ей хотелось плакать.

– Я не хочу так, Соколова!!! – ныла она, дрыгая шикарными длинными ногами. – Я не хочу разводить к старости кошек, собак и разговаривать с утра до ночи с канарейкой!

– А чего ты хочешь? – терпеливо отзывалась верная подруга, меланхолично помешивая, к примеру, манную кашу в алюминиевой кастрюльке.

Сама-то она замуж не спешила. И в том, чтобы разводить собак и кошек, не видела ничего дурного. Они никогда не предадут, считала Соколова, пережив в жизни пару-тройку сумасшедших любовных трагедий.

– Я хочу детей! Много! – воодушевленно подхватывала Лида, охватывая руками метровый воздушный коридор, могущий означать троих или четверых потомков. – А потом столько же внуков! – Ее руки растопыривались много шире. – И чтобы шум, крик, визг в доме…

– Дом-то должен быть непременно большим? – иронично замечала Соколова и фыркала. – Конечно, можешь не уточнять. Дом нужен большой, что свидетельствует о необходимом достатке. И детей выводок на зарплату массажистки содержать сложно. Стало быть, мать, собралась ты замуж за олигарха, не иначе. А они нонче, поверь, в дефиците…

В дефиците, как оказалось, были не только олигархи. Вполне нормальные бизнесмены средней руки тоже оказались недоступны. Только Лида раскрывала рот в направлении какого-нибудь зазевавшегося, как его тут же уводили у нее прямо из-под носа. Бизнесмен средней руки только-только робко улыбнулся ей, а его уже поволокли. Как тут было не опечалиться!..

– Итак, – приступила к основным пунктам рождественского инструктажа Соколова, – Генка приедет шестого января вечером, уедет девятого рано утром. У вас будет ровно три полных дня!.. Повторяй за мной немедленно!

– Три дня, – кивнула Лида, уперлась в пластиковый подоконник кулаками и, приплюснув нос к стеклу, снова повторила: – Только три дня!

– Целых три дня, чтобы понравиться друг другу!

– Скажешь тоже! – фыркнула Лида, подмигивая нахальной синице, выталкивающей воробья с кормушки на березе. – Он-то мне априори нравится! А вот я…

– Все в твоих руках, дорогая, – хмыкнула Настя, ловко очищая чеснок от плотной чешуи, смерила подругу оценивающим взглядом и добавила со вздохом: – Ну и в ногах, конечно же!

Соколова, в отличие от Лиды, броской внешностью не отличалась. Была мелковата росточком, худосочна, с зализанными наверх рыжими волосами, с противными – как она считала – веснушками не только на щеках, но и на руках, плечах и запястьях. С непомерно высокой грудью для столь хилого телосложения, невероятно тонкой талией и крохотными – тридцать четвертого размера – ступнями.

Двоюродный брат Соколовой – Генка Вершинин, удачливый красавец и очень выгодно оказавшийся одиноким на данный момент, – всегда шутил, что сестру по ошибке собрали сразу из нескольких женщин, каждая из которых по-своему прекрасна.

– А вот сборка оказалась некорректной, – шутила обычно Соколова с кислой улыбкой.

Все ее близкие, и Лида в том числе, считали ее если не красавицей, то дамой с необычайным шармом. Но Настя этим утверждениям не верила, отчего и сеяла за собой одну любовную разруху за другой.

– Ты дура??? – орала на нее Лида, когда очередной герой-любовник бывал отвергнут по причине его чрезвычайной красоты или удачливости. – Почему?!

– Потому что он достоин лучшего, – заявляла Соколова с невозмутимым видом. И между прочим, думала так в самом деле. – Я не могу такому человеку портить жизнь. Я же – посредственность!..

На самом-то деле она была умницей. Очень симпатичной умницей. Можно даже сказать, красавицей, стоило только приглядеться. Но мало у кого хватало терпения рассматривать, тормошить, заставить улыбнуться или хотя бы расплакаться. Всем нужен был фейерверк эмоций, желательно сразу и многократный. А Соколова…

Она оставалась невозмутимой, рыжей, конопатой и иногда до тошноты правильной.

– Такой и умру, – печалилась она порой, когда Лидка особо остро наседала на нее в плане устройства личной жизни. – Это тебе нужно поскорее, чтобы красота не увяла.

До увядания броской брюнетке Лиде было ой как далеко. Ни морщинок, ни седины, ни грамма лишнего веса, ни, тьфу-тьфу-тьфу, целлюлита не наблюдалось. Но она все равно спешила. Хотелось поскорее стать счастливой, замужней, многодетной, ну и… обеспеченной желательно.

– Если ты упустишь Генку теперь, когда его сердце, тело и душа на отдыхе, то я тебе этого никогда не прощу! – готовила проклятие для любимой подруги Соколова в канун Рождества. – Я не могу упустить возможность любить твоих детей, как своих племянников. И своих племянников – как детей лучшей подруги! Это же… Это же как здорово, Лидка! И экономно опять же… Так вот, приедет он шестого вечером.

– А мне надеть нечего! – выпалила вдруг Лида, отпрыгивая от окна и бросаясь к выходу. – У меня же сегодня примерка у портнихи! А я тут!.. Совершенно заболталась! Все забыла! Слышь, Соколова, если она не успеет, я твое темно-синее платье надену, так и знай!

Темно-синее платье Соколовой сидело на Лидке как хирургическая перчатка на руке – так же тесно. Оно жутко мешало движению, врезалось в подмышки и норовило порваться на груди, но Лиду, казалось, это нисколько не смущало.

– Зато сексуально! – заявила она позавчера, крутясь возле зеркала, когда перетряхнула весь свой гардероб, а потом перебралась к подруге. – Смотри, как все подчеркивает!

По мнению Соколовой, все было не так. Вульгарно. Да и сама Настя хотела надеть на праздник именно это платье, зная, как великолепно оттеняет тяжелый темно-синий шелк ее белую кожу.

Но не спорить же с подругой, которую сама же собиралась сосватать за любимого кузена. Все отдашь, лишь бы…

– Слышь, Соколова, – заорала Лида уже из прихожей. – А давай гадать станем!

– Язычество, – отмахнулась Настя, появляясь из кухни. – Совсем уже на старости лет, да?

– Во-первых, мне только двадцать два! – гневно выпрямилась Лида, застегнув сапоги.

– Двадцать три через две недели, – едко поправила ее Настя. – А во-вторых, ступай уже к портнихе, а я стану мясо мариновать. Ночь постоит, завтра с утра я его запеку, а потом вечером…

Завтрашним вечером Генка Вершинин не приехал. Позвонил, сразу начав с извинений. И сильно занят. И никак не успевает. И возможно…

Опять же не точно, а возможно, он выедет только седьмого около двенадцати дня.

– Нет, ну какой бессовестный! – осторожно возмутилась Настя, глянула на приунывшую подругу и тут же поспешила с оправданиями. – Ну, ты сама должна понимать, что такое бизнес, раз замуж собралась за бизнесмена. У них сутки раскроены вдоль и поперек. Времени совершенно нет. Никуда он от нас не денется, Лидочка. Не седьмого, так девятого приедет.

– Ага, – встряла Лида, у которой уже нос начал разбухать от напрашивающихся слез. – Девятого! Девятого уже рабочий день, между прочим.

– Не переживай, – приструнила ее Настя. – Не Генку, так его друга захомутаешь.

– Какого друга? – с нежным всхлипом поинтересовалась Лида.

– Генка сказал, что вместо себя сегодня друга своего пришлет. Хороший парень, говорит. Часам к девяти вечера должен подъехать.

– Он очень много говорит, твой Генка! – зло фыркнула Лида, тут же начав припудриваться перед зеркалом. – Друг! Что за друг? Какой друг? Ты вот лично о нем что знаешь?

– Ничего, – честно призналась Настя Соколова.

– И даже как зовут, не знаешь? – ахнула Лида, роняя пудреницу себе на коленки. – А как же тогда?.. Как же ты его собралась в гости принимать? Явится какой-нибудь шаромыга, скажет: здрасте, а ты и впустишь его?!

– Нет, ну почему обязательно шаромыга, Лидок?

Настя с печалью оглядывала подругу, вырядившуюся в новое платье, туфли, взбившую в великолепную волну свои кудри на затылке, полтора часа потратившую на макияж. И жалко ее было, и обидно за то, что Генка не оправдал надежд – приехать-то наверняка не сможет. Ну и немного раздражения тоже имелось.

И чего Лида спешит, спрашивается? Куда торопится? Уж замуж невтерпеж, да? Их вот с Генкой любимая бабушка вечно причитала: выйти замуж – не напасть, как бы замужем не пропасть. И все в сторону Насти поглядывала. И все горевала. Все печалилась, доживет или нет, когда ее голубку кто– нибудь пригреет. А ну как обижать станет, а заступиться будет некому, коли бабушка помрет.

– Ты, Генка, не бросай сестрицу, – умоляла она двоюродного брата. – Вас всего двое на белом свете осталось. Родители ваши с моря к нам так и не доехали, погибли… Что же теперь поделаешь! Но не одни вы. Я у вас есть. Да вы вот друг у друга.

Бабушки уже три года как не было. Из всей самой близкой родни у Насти остался лишь Генка Вершинин, который ее любил, холил и лелеял, но…

Но никак не хотел рассматривать ее подругу Лидочку в качестве возможного варианта. Настя ведь давно к нему с этой темой приставала (главным образом потому, что к ней приставала Лидочка).

– Успею еще, – хохотал обычно Генка и целовал ее в веснушчатый нос. – Мне бы тебя, малыш, пристроить. Да так, чтобы душа за тебя не болела.

– А болит? – глаза тут же начинало дико резать, а губы выворачивать. – Болит, да, Ген?

Настя всегда размякала, когда он начинал открыто проявлять свою любовь, нежность и заботу. Раньше бабушка ее по голове гладила и в макушку целовала, теперь вот Генка. Но бабушка-то всегда была раньше рядом. А Генка лишь наездами, временные промежутки между которыми становились все длиннее и длиннее.

Обещал же на Рождество приехать, обещал! А теперь виляет. Может, это он из-за Лидочки поменял свои планы? Раньше они всегда этот праздник вместе отмечали, даже когда бабушки не стало, все равно – вдвоем. А теперь…

Кого она станет потчевать замаринованным в чесночном соусе мясом? Кого удивлять пышными пирогами с печенкой и грибами? А холодец для кого варила? Для Лидочки? Да ей все эти гастрономические яства как шли, так и ехали. Она с диет не слезает. И уже заказала подруге специально для нее поставить на стол фруктовый салат и крохотную тарелочку с вареной телятиной, нарезанной крупными пятаками.

Так для кого она все эти блюда готовила? Для Генкиного посланца, которого он решил свалить им на головы только потому, что сам не приедет и что друга надо пригреть на Рождество? Очень надо, блин!

– Как его зовут? – снова пристала с вопросом Лида, так гневно чеканя шаг, что в углу тревожно позвякивала разноцветными шарами новогодняя елка. – Твой разлюбезный братец хотя бы сказал, как зовут его друга? Ты же не можешь впустить себе в дом человека с улицы, не проверив у него документов?!

– Иванов Иван Иваныч, – ворчливо отозвалась Настя, забираясь с ногами в кресло и надувая губы. – Как ты себе представляешь проверку документов, Лида? Что, я стану у лучшего друга моего брата требовать паспорт, водительское удостоверение, пенсионное и страховое свидетельство?..

– ИНН! – фыркнула вдруг Лида, перебивая ее, и рассмеялась. – Что, правда Иванов Иван Иванович?!

– Ну, не Иван Иванович, конечно, но Иванов, – с кислой улыбкой ответила Соколова, не понимая веселья своей подруги.

Она что же, решила переместить свой интерес с Генки на неведомого Иванова, да?! А как же верность подруге и их совместному выбору? Как же их планы насчет детей, которые станут Соколовой и племянниками, и детьми любимой подруги?

– А он хорошенький? – окончательно обнаглела Лидка, очень быстро сменив гнев на милость. – Хорошенький твой Иванов?

– Не знаю, – от такого вероломства Настя окаменела в кресле. – Тебе-то вообще что? Что, Генка уже не интересует?!

– Где он, твой Генка-то? А тут Иванов! Да в канун Рождества! Гадать станем, Соколова?..

Ей радость, а Настя расстроилась. И даже в сердцах выпроводила ее домой, сказав, что помощи от нее никакой, только под ногами путается. Чтобы шла к себе – в соседний подъезд. А как только Иванов подкатит, Настя ее вызовет.

– Смотри не передумай, – погрозила ей пальчиком Лида, выходя на лестничную площадку. – А то возьмешь да спать уляжешься! И конец тогда всем моим планам на эту волшебную ночь и… Слушай, Соколова! Раз ты гадать не хочешь, давай тогда пойдем на реку купаться, а? Тут же рядом совсем, а? Давай, Настюша, соглашайся!

– Так на Крещение купаются, Лида.

– Да какая разница! Сегодня святая ночь, не заболеем! Заодно и на Иванова без одежд посмотрим.

– Ох, господи! – взвыла Настя. – Иди уже!..

На Иванова она без одежд посмотреть захотела, понимаешь! Его хотя бы в одеждах дождаться. Время катилось к двадцати двум ноль-ноль, а его все не было. Лидочка уже четырнадцать раз за минувший час позвонила, истомившись от ожидания. И все порывалась к Насте прийти. Та запретила, все еще обижаясь на подругу за то, что она променяла Генку на незнакомого Иванова.

– Сиди дома, – приказала строго. – Как явится, так позову!

Иванов не являлся. Зато позвонил братец и сразу затараторил, затараторил.

– Малышка моя, рыженькая, не обижайся! – торопился он, проглатывая окончания, из чего Настя сделала вывод, что Генка во хмелю. – Завтра… Крайний срок послезавтра непременно приеду.

– Ты пил! – возмущенно перебила она его.

– Совсем чуть-чуть, Настюха, чего ты, блин, сразу ругаться-то! – засопел Генка в трубку. – Сделку обмыли на радостях. Сто граммов коньяка, а ты сразу! Я вот из-за твоей строгости и от женитьбы шарахаюсь, между прочим. Попадется такой прокурор, как ты, что тогда делать?!

– Лидочка не такая, как я, – к месту ввернула Настя. – Она терпимее, красивее, выше!

– Какая же ты у меня еще дурочка, Настюха, – помолчав, вздохнул с нежностью Генка, снова помолчал, а потом признался: – У меня тут на днях девушка появилась.

– Какая девушка?! – ахнула Настя, поняв тут же, что они с Лидой безнадежно опоздали. – Ты же обещал, Гендос!

– Обещал, обещал… Я же не знал, что подвернется. Ладно, не дуйся. Приеду, сказал, и взгляну на твою Лидочку. Какой она теперь стала? В детстве-то, помнится, чуднушка была. Железки какие-то на зубах вечно носила.

– Эта чуднушка, между прочим, девяносто– шестьдесят—девяносто! Метр семьдесят восемь рост! И вместо железок у нее теперь шикарные зубы! – тут же простив своей подруге ее вероломный интерес к Иванову, с холодком перебила его Настя. – И она мне не чужой человек! И ты тоже! И если бы вы состоялись как семья…

– Настюха, не заводись, – предостерег братец. – Сказал, приеду и взгляну – значит, приеду и взгляну. А Сергей еще не подъехал?

– Иванов который?

– Он самый.

– Нет никого.

– Значит, все-таки встал. – И Генка минут десять рассказывал ей о проблемах в двигателе машины Иванова Сергея. – Теперь переживать станет, что опаздывает. Он вообще-то очень пунктуален.

– Слушай, Ген. А зачем ты его сюда вообще присылаешь? Ты вместо себя его Лидочке подсовываешь, да? Как только… – Голос Насти зазвенел на обиженной ноте. – Сам обещал приехать, взглянуть на мою подругу, и тут же вместо себя присылаешь Иванова! Нормально! Ты мне все врешь, да?!

– Дуреха ты, Соколова, – тоже вдруг с чего-то обиделся братец, скороговоркой попрощался и повесил трубку, не забыв приказать не обижать его Серегу.

А Настя окончательно сникла.

И чего ей теперь эта волшебная ночь? Что она будет делать? Глаза таращить на то, как Лида станет Иванова охмурять, готовя под семейное ярмо? Если бы то же самое происходило между Лидочкой и Вершининым, то тут другое дело. Тут умиляйся – не хочу. Строй планов громадье и готовь подарки к свадьбе.

А когда главный герой – Иванов Сергей, то тут уж не до умиления. Тут как бы ревновать не пришлось Лидочку.

– А может, он ей еще и не понравится. – Настя вдруг махнула рукой и полезла в ящик серванта за скатертью.

Стол она специально не накрывала до сих пор. Маленькая такая месть была с ее стороны всем сразу.

Генке – за то, что не приехал, а вместо себя друга прислал, которого Насте совершенно не хотелось за стол сажать.

Лидочке – за то, что мгновенно позабыла про Гену Вершинина, стоило на горизонте замаячить другому бизнесмену.

Кстати, а чем он занимается, этот Иванов? Друг другом, но о роде деятельности братец мог бы и поподробнее рассказать. Про пунктуальность рассказал, про проблемы в коробке передач его машины – тоже. А вот про работу ни слова.

Машинка-то, видимо, рвань, раз барахлит и ехать не хочет, тут же провела одну из параллелей Настя Соколова. Глядишь, и все остальное не такой высокой пробы окажется – легла рядом вторая линия. А если так, то Генка как был, так и останется для лучшей подруги вожделенной мечтой, подвела третью черту под своими умозаключениями Настя.

И тут же, уговорив себя, что все будет хорошо, поспешила на кухню.