Глава 16
Метро

– А я говорю – в Москве ничего хорошего нет! – в очередной раз заявил Юрий Васильевич.

Лене безудержно хотелось зажать уши. Надо же, как не повезло с попутчиком!

Юрий Васильевич являлся главным агрономом в бывшем колхозе-миллионере «Заветы Ильича». Об этом он с нескрываемой гордостью заявил своим соседям по купе сразу же, пока поезд еще стоял на Павелецком вокзале. Теперь, когда за окном замелькали пригородные станции, агроном облачился в полосатые пижамные брюки и фуфайку и приготовился к обстоятельной беседе с молодыми попутчиками. Беседу он понимал по-своему, как патетический монолог. Ругал президента, правительство, Думу, Чубайса лично, всех политиков – чохом, высокие цены, маленькие пенсии. Возмущался распущенностью молодежи и развратностью телепрограмм.

Похоже, агроном полагал, что поезда для того и существуют, чтобы доводить попутчиков до неудержимого желания поскорее прибыть к месту назначения.

Главный агроном приезжал в столицу навещать внуков. «Теперь, на свою пенсию, я могу это позволить себе только раз в несколько лет!» – патетически воскликнул попутчик. «И слава богу, что не чаще», – подумалось Лене. Она еще на вокзале заметила: агрономская дочка едва скрывала радость, усаживая папашу в купе. На ее лице без труда читалось: «Погостил – и будет… Скатертью дорожка!»

Она оказалась права: Юрий Васильевич мог, похоже, «достать» кого угодно. Со случайными попутчиками он и вовсе не церемонился.

– Метро стоит четыре рубля! Мыслимое ли дело! – грохотал агроном на все купе. – Этот ваш… «биг бэн» – сорок рублей! Сорок! Пенсии хватит на десять бутербродов!

– Не «биг бэн», а «Биг-Мак», – машинально поправила Лена.

Юрий Васильевич тут же перешел в наступление:

– Конечно, москвичи-то знают! Знают! Могут эти ваши «Биг-Маки» кушать… Небось каждый день в ресторанах…

– «Макдоналдс» – это закусочная, а не ресторан. – Лена и сама не знала, зачем она пререкается с громогласным агрономом. Может быть, потому, что в их с Иваном отношениях опять возникла какая-то напряженность, и ей нужно было хоть как-то отвлечься, пусть даже в никчемной перепалке с агрессивным попутчиком.

По мере сил Лена защищала любимый город и уверяла агронома, что далеко не вся столичная молодежь распущенная, а телепрограммы развратны. Она сама не понимала, зачем позволила втянуть себя в этот дурацкий спор. Может быть, ради того, чтобы на какое-то время забыть об Иване.

По правде сказать, Лена до сих пор не понимала, как она согласилась все бросить и отправиться неизвестно куда. И по большому счету – неизвестно с кем…

Кольцов же не обращал на агронома никакого внимания. Он спокойно устроился у окна напротив и, не переставая, смотрел и смотрел на Лену. А Лена тщательно прятала взгляд. Но все равно то и дело наталкивалась то на влюбленные глаза Ивана, то на гневный взор агронома…

Юрий Васильевич продолжал грохотать:

– Вот вы, молодые, отдаете себе отчет в том, куда мы катимся?!

– По-моему, в Поволжск, – спокойно сказал Иван.

– А по-моему, в пропасть! – заявил агроном.

Лена выглянула в окно, с легкой иронией заявила:

– Нет, все в порядке… Никакой пропасти. Идем ровнехонько по рельсам.

Однако Юрий Васильевич шуток не понимал:

– Рельсы нашего государства ведут в тупик!

Лена закатила глаза. Иван еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Его совсем не раздражал желчный старик-попутчик. Но если Лене он так не нравится…

Иван взял ее за руку:

– Пойдем? Посидим в ресторане?

Она благодарно кивнула. Еще бы минута – и Лена, наверно, вцепилась бы ногтями в редкие агрономские волосенки.

Юрий Васильевич горестно крикнул им вслед:

– Всю мою пенсию в кабаке оставите!

Лена с Иваном перешли в соседний вагон. Коридор был пуст, пассажиры попрятались по своим купе. Они остановились у окна, Лена в сердцах сказала:

– Послал же черт попутчика!

Иван предложил – без тени иронии:

– Хочешь, я его успокою?

– В смысле? – не поняла она.

– Ну… усыплю. Или выгоню в соседний вагон.

– Нет-нет! – поспешно возразила Лена. – Давай лучше мы сами где-нибудь погуляем.

– Пойдем в ресторан? Проедим агрономскую пенсию?

– Может, просто постоим здесь? – Лена с детства не любила поездные вагоны-рестораны.

– Здесь так здесь, – не возражал Иван.

Оба чувствовали, что пришло время. Пришла наконец пора объясниться. Поставить все точки и запятые в их отношениях. И, почувствовав это, оба разом оробели. Стояли молча, держась за руки, как двое подростков. За окном мелькали картофельные делянки, пресловутые шесть соток. Несмотря на то что уже смеркалось, на земле вовсю кипела работа. Мужчины и женщины усердно орудовали лопатами и не обращали никакого внимания на стремительно летящий поезд. Только малыши, стоящие с велосипедами на переезде, самозабвенно махали вагончикам.

Лена не сводила глаз с заоконного пейзажа.

Как и подобает мужчине, Иван решился первым:

– Лена… Леночка!.. Ты не ошиблась.

Она не смогла унять дрожь, а он все повторял:

– Ты не ошиблась! У нас все будет. Будет хорошо. Мы вместе разберемся с этой проблемой, а дальше… Дальше все – как захочешь ты. Москва, заграница… Или где-нибудь в Сибири, в тайге обоснуемся… Знаешь, какой там воздух!

Лена пробормотала:

– Соглашайся хоть на рай в шалаше…

– На дворец, где играют свирели! – перефразировал Высоцкого Иван.

…Весь сегодняшний длинный-предлинный день для Лены прошел в странном полусне. Полусон-полуявь обволакивали ее с того момента, когда она под руководством Ивана отправила в кювет желтый джип. Остановившись и отплакавшись, она с трудом могла вспомнить, что произошло. Лена искренне не понимала, чему так радуется ее брат и почему он кричит: «Ну, сеструха, ты гонщица! Во замутила! Просто чума!»

Издалека они увидели: хозяйка желтого джипа, слетевшего в кювет, жива и вполне здорова. Вельская, заметили они, вышла из машины (кажется, джипчик тоже не особо пострадал), обошла «Рэйнджлер» кругом, а потом зачем-то принялась протирать заднее стекло. Двигалась она как сомнамбула. Кажется, у нее был легкий шок.

К Алле они подходить не стали. Иван сел за руль «девятки». Роман под предлогом заботы о самочувствии сестры – «Тебе сейчас лучше прилечь» – выхлопотал себе место на переднем сиденье. Иван завел двигатель и бодро погнал в сторону Москвы. Роман авторитетно заявил:

– Придется к нам ехать. Деваться больше некуда.

– Погоди, Рома, не гони картину… Сначала мне кое-что вам надо рассказать… Может, еще и не приютите…

Иван слегка смутился, услышав столь уверенное предложение Романа. Роман не растерялся:

– Послушаем по дороге.

Лена была рада, что решение приняла не она, а младший брат, которому, похоже, понравился Иван Кольцов.

Ромик привычно пристроил на коленях карту Подмосковья и сказал:

– Пока все время прямо!

– Спасибо, – совершенно серьезно поблагодарил юного штурмана Кольцов, который и сам в общем-то запомнил дорогу до Москвы. Иван встревоженно поглядывал в зеркало заднего вида на Лену, которая полуприлегла на заднем сиденье.

Роман равнодушным голосом поинтересовался:

– А эта тетка на джипе – кто она?

Лена старательно делала вид, что разговор ее не интересует, но внимательно слушала. Поэтому Кольцов сказал правду – он решил, что обманывать их нельзя.

– Это Алла Вельская. Хозяйка казино «Византия». Знаешь такое?

– Ого! Знаю, конечно. У них там «Ауди» каждую неделю разыгрывают… А чего она хотела?

Иван вздохнул.

– Она хотела, чтобы я на нее работал.

– Кем? – Роман действительно хотел узнать все до конца. – В охране, что ли?

Иван подмигнул подростку:

– Подымай выше!

– Этим, как его… крупьем? – Ромик намеренно усмешливо исказил слово: всякие там казино и ночные бары он презирал всей душой.

– За «крупьями» на джипах не гоняются, – пробормотала Лена с заднего сиденья.

– Да нет, не крупье, – спокойно ответил Иван. – Видишь ли, Рома… Алла отчего-то решила, что я – суперигрок… И буду играть для нее… И выигрывать…

– Хм. Круто. А с чего она взяла? – Роман казался равнодушным.

– Понимаешь, я позавчера зашел в ее казино… И пять раз подряд выиграл на число. Семь тысяч долларов за два часа. Алла, видать, это просекла: ну, она и предложила составить совместно с ней предприятие: уехать за границу и обчищать тамошние игорные дома.

Роман снова бросил:

– Круто!

– Роман! – вдруг выкрикнула с заднего сиденья Лена. – Следи ты за языком! Что за жаргон? Что ты все заладил: «круто» да «круто»! Других слов, что ли, нет?!

Рома нисколько не обиделся, только скривил рожу и прошептал Ивану:

– Училка! Борец за чистоту морали, ногтей, ушей и языка!

Иван же очень хорошо, как ему показалось, понял истинную причину Лениного гнева, вдруг излившегося на братца. Скорее всего, сказался пережитый ею стресс. Плюс, пожалуй, не очень-то ей было приятно слышать, что в тот день, когда Лена ждала и искала его, он, оказывается, проводил время с другой женщиной…

– Извини, другого выхода не было… – пробормотал Иван, ища в зеркале заднего вида Ленины глаза. Она, кажется, поняла, что он имеет в виду, и откинулась на подушки. Не хватало еще, чтобы они, не успев встретиться, начали ревновать друг друга.

А Ромик тем временем продолжил расспросы:

– Ты правда можешь угадывать числа? Или это была случайность?

Кольцов помолчал и твердо сказал:

– Нет, это не случайность.

– Cool! – воскликнул Роман. – И что тут плохого?.. Поехал бы, расколбасился… ой, прошу прощения, – он оглянулся на Лену, – …то есть оттянулся бы… тьфу, черт, то есть развлекся бы в Монте-Карло. Ободрал бы буржуев! Чего ты отказался-то? – недоумевал Ромик.

Иван просто ответил:

– Я не хотел иметь дела с этой Аллой… И еще: хотел найти твою сестру. – Лена поняла, что это Иван снова говорит для нее. – Но вот в чем я не уверен, так это в том, имею ли я право втягивать вас в это…

Иван занял место в среднем ряду, разогнался до положенных на трассе девяноста километров в час, сделал еще тише радио. Слава богу, новости ничего не сообщали о розыске опасного преступника Ивана Кольцова. Пока не сообщали…

И вот так, сидя за рулем Лениной, точнее – Максовой «девятки», Иван рассказал Лене и Роману все. Или почти все. О странном военном эксперименте в восемьдесят пятом году. О своем неудачном падении с полураскрывшимся парашютом. О том, что еще в госпитале ему стало везти в «дурачка». И про безумное письмо однокашника Венички рассказал. И о случайной встрече с журналистом Полуяновым. И еще рассказал он, что за ним кто-то охотится. Как в них стреляли, когда они с Аллой бежали из квартиры Полуянова. А под конец Иван помрачнел и, сжав зубы, признался, что он был женат. Рассказал и о том, что жена его недавно умерла – и не исключено, что он, Кольцов, явился причиной ее смерти…

Роман и Лена слушали затаив дыхание. Дорога летела незаметно, приближаясь к Москве. Уже до них доносилось жаркое бензиновое дыхание большого города. До Кольцевой оставалось не больше пяти километров. Иван остановился на обочине, выключив двигатель. Сказал, по-прежнему обращаясь не к Лене, а – к ее младшему брату:

– Теперь ты знаешь все. Куда мы едем?

Роман не колебался ни секунды:

– Мы все едем к нам.

А Лена, которая всю дорогу молчала, слушая рассказ Ивана, добавила:

– А я почему-то верю этому журналисту… Он, кажется, обещал помочь?.. Давайте встретимся с ним…

– А если Полуянов нас сдаст? – Роман упоенно участвовал на равных во взрослом разговоре.

– Думаю, не сдаст. Но на всякий случай мы подстрахуемся, – предложила Лена.

Черт возьми, она верила Ивану и хотела, несмотря ни на что, быть рядом с ним.

Лене стало легко-легко. Она приняла решение. Может, поспешное. Скорее всего, глупое. Но она его приняла. Сделала свою ставку. Поставила на Ивана. Поставила все. Всю свою судьбу. И не жалела об этом. Не жалела весь сегодняшний день – может быть, хотя бы потому, что раздумывать, жалеть-переживать было просто некогда.

…Встречу с Полуяновым они обставили по всем законам шпионского фильма. Роман и Лена в организации «явки» принимали самое активное участие.

Кольцов позвонил журналисту из телефона-автомата на заправке на Щелковском шоссе и договорился встретиться с ним у памятника Гоголю, на бульваре, в три часа дня.

Лена и Роман прибыли на Гоголевский бульвар в половине третьего. Они долго бродили по раскаленному асфальту, присматривались к прохожим, замечали номера машин, которые тормозили у тротуара… Без пяти три Лена достала из сумочки носовой платок. «Ты уверена?» – прошипел Роман. «Да!» – Она вытерла свой взмокший от городской жары, да и от напряжения тоже, лоб. Это было сигналом. Кольцов, который наблюдал за ними, укрывшись в тени подворотни на правой стороне бульвара, быстро подошел к журналисту, который уже десять минут нервно курил, стоя у памятника.

Они обменялись несколькими словами, Иван взял тетрадный листок, который протянул ему Полуянов, и отправился восвояси. Роман пошел за ним, внимательно посматривая по сторонам. Лена в свою очередь проводила Полуянова до его «шестерки», которая была припаркована у кинотеатра «Художественный».

Через пятнадцать минут вся компания встретилась в музыкальном магазине на Арбате. Роман отчитался: «хвоста» за Кольцовым не было. Полуянов, доложила Лена, ни с кем не встречался и никому не звонил. Впрочем, Иван все равно немного нервничал: профессиональный «хвост» обнаружить совсем непросто…

Потом были поспешные сборы – Лена порадовалась, что успела перестирать и перегладить все свои вещи накануне, сразу по приезде из Абрикосова… Потом – поездка на вокзал с обязательной проверкой, нет ли «хвоста»… Покупка билетов с рук – чтобы не светить паспорта в кассе… Все было тихо. Поразительно тихо. Но все равно страшно – особенно Лене, за которой никогда никто не охотился. И было тем более страшно оттого, что непонятно, кто же преследовал Ивана. Иван, похоже, тоже разделял ее тревогу, хотя и заявлял с некоторой бравадой, что сердце ему ни о какой опасности не вещает.

Именно он уговорил Романа прямо с вокзала отправиться на дачу к тете Вере в Головково, а домой не заезжать ни под каким видом. Рома послушно кивал. Лена же, которая прекрасно знала повадки брата, отнюдь не была уверена в том, что тот предпочтет общество старенькой тетушки Веры, заслуженного учителя России, обществу своих «агрессивщиков» с Поклонки и телевизора, настроенного на MTV.

– Роман! – строго сказала она, прощаясь с братом.

– Да, мэм? – вытаращил он на нее глаза.

– Немедленно езжай к тете Вере! Понял? – Она и впрямь очень беспокоилась за Романа.

– Йес, мэм!

– Пожалуйста, Ромик!

Вдруг страшные люди, преследующие Ивана, смогут как-то повредить ее брату? Господи, спаси его и сохрани…

– Все будет хорошо, – снисходительно проговорил Рома и похлопал сестру по худенькому плечу. Иронически добавил: – Что за комиссия, создатель, быть брату взрослому сестрой!

– Не коверкай Грибоедова, – машинально сделала Роману замечание Лена.

– Прибереги свой пафос для уроков, – проворчал Роман.

…Сейчас, вечером, в спокойствии и бездеятельности поезда, который вез их неведомо куда, перед глазами Лены все еще стояла фигурка братика: как он махал ей рукой с платформы – юный, колючий, милый, беззащитный… И Лена опять засомневалась. Что она творит? Чем это все закончится?

Нет, в Ивана и в то, что он, кажется, любит ее, она верила… А вот стоит ли ей связывать с ним жизнь… Не ошибается ли она, как ошиблась уже раз, когда поспешно вышла замуж за Макса? Не опрометчиво ли поступает, позволяя втянуть себя в такую историю?

Похоже, Иван понял, что творится у нее в душе, или в самом деле прочитал ее мысли.

– Лена, я сделаю для тебя все. Я люблю тебя и сделаю все для тебя.

Она выдавила улыбку:

– Даже будешь всю дорогу спорить с нашим попутчиком?

Иван отважно сказал:

– Без перерыва!

Поезд уверенно летел по рельсам, приближаясь к Поволжску. Приближаясь к разгадке: и Иван, и Лена почему-то были уверены, что именно Карандышев – тот человек, который подтвердит слова Кольцова. И он, Карандышев, расскажет обо всем. История Кольцова получит еще одно подтверждение. И тогда они уже смогут поведать «городу и миру» обо всем, что творится с Кольцовым.

Лучше всего, думал Иван, это будет сделать через Полуянова. Тот, судя по всему, парень надежный. И хваткий. За Кольцова и его историю уцепится зубами. А когда все всем станет известно, отпадет причина охотиться за Иваном, кто бы его ни преследовал. И его, наконец, оставят в покое.

– Когда все устаканится, я тебя тогда в казино свожу! – отважно пообещал Иван. – Обыграем буржуев на миллион!

– Ты же говорил, для тебя болезненны…

– С тобой не будет больно, – соврал он.

– Ты знаешь, Иван, – она внимательно посмотрела на него, – деньги меня не интересуют. А казино я вообще просто ненавижу.

Он благодарно взглянул на нее. Обнял. Поцеловал в губы, крепко сжимая ее покорное нежное тело… Неужели все и вправду будет хорошо?

Они вернулись в купе. Агроном-попутчик радостно кинулся им навстречу:

– Дорого в ресторане?

– Дорого, – не растерялся Иван. – Чашка кофе – полпенсии.

Капитан Петренко уставился в овал иллюминатора. Первые солнечные лучи боролись с безжизненной ночью. За окном было серо и зябко. Выпуклое стекло иллюминатора тускло отражало искаженное, не очень-то свежее лицо капитана.

Это был третий полет Петренко за последние пятеро суток – с тех пор, как он стал заниматься делом о таинственном убийстве жены капитана Кольцова. Первый раз он летел, ни о чем еще не подозревая, из Москвы в Ростов-на-Дону. Второй – после следствия в Азове-13 и путешествия в Абрикосово возвращался из Адлера в столицу… Прошло всего несколько дней, однако, кажется, как давно это было! И сколь разнились между собой нынешний перелет и два предыдущих!

Тогда путешествовал секретный агент, сотрудник всемогущего КОМКОНа, офицер с огромными полномочиями, поддержанный всею мощью государственной машины. Тогда он был вооружен спутниковой связью, переносным компьютером, не говоря уже о штатном «Макарове». В случае чего Петренко мог обратиться за помощью к любому официальному лицу. Выйти на связь к страховавшим его из Москвы коллегам и попросить поддержки всяческого рода и любой, самой изощренной информации… Теперь капитан путешествовал как сугубо частное лицо. В его багаже не было ни ноутбука, ни оружия, ни спутниковой связи. Из техники остался один только сотовый в кармане… Петренко не мог рассчитывать на помощь коллег – напротив, он ни в коем случае не хотел, чтобы они узнали, где он теперь. Более того: не поставив в известность начальство о месте своего назначения, капитан уже совершил должностное преступление… К тому же – немаловажное обстоятельство! – ему пришлось оплатить билет из собственного кармана. Потратил он на него почти тысячу рублей – едва ли не половину месячного денежного довольствия.

«Что я творю? – в который раз подумал про себя Петренко. – Зачем связался с человеком, который объявлен, по сути, вне закона? Зачем охочусь за ним? Пытаюсь найти его? Найти – и спасти? Ведь я его ни разу в жизни даже не видел!.. Что за дело мне до него?.. Почему я веду себя, как та собака-ищейка – ее оттаскивают за поводок, дают пинка, орут «фу!», а она все идет и идет по следу?.. Все-таки поумнее надо быть, Петренко! Ты-то не четвероногий друг, а человек разумный. Так почему поступаешь столь неразумно?»…

Капитан откинулся в самолетном кресле и прикрыл глаза.

«Куда как правильней – и приятней! – было бы лететь теперь в Питер… – продолжал размышлять Петренко. – А там… Там влететь в парадное, взбежать по гулкой лестнице, открыть квартиру своим ключом… Олька проснется, бросится ему на шею… Он сожмет ее в объятиях… Потом тихонько поцелует Юлечку – спящую, разметавшуюся во сне (или прижавшую к себе мишку)… А потом он набросится на Ольку и будет любить ее, задыхаясь, станет мучить до самого рассвета… Стоп! Стоп! Отставить мерехлюндии!..»

Вот так, ругая себя и казня, Петренко все же летел в Поволжск. Летел по следам экс-капитана Кольцова и его таинственной, ни разу не увиденной им даже на фото спутницы его Елены Барышевой.

Почему он это делал? Может быть, потому, что запали ему в душу слова Толстого: делай что должно – и пусть будет что будет? А он как раз считал, что сейчас делает именно то, что должно… И еще: вспоминались ему другие слова – то ли Канта, то ли Хемингуэя, то ли Сент-Экзюпери, он не помнил, кого именно, но это изречение было сейчас близко ему: есть только звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. И вот этот «нравственный закон внутри» оказался для Петренко – неожиданно для него самого! – сильнее денег, приказа и даже верности присяге…

– Наш самолет пошел на посадку, – пролепетал голосом стюардессы бортовой динамик. – Просьба пассажирам занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Расчетное время прибытия в аэропорт города Приволжска – пять часов сорок минут Москвы или шесть часов сорок минут по местному времени. Температура в районе аэропорта – плюс восемнадцать градусов…

Рев моторов изменил тон. Самолет опустил нос и начал входить в облака.

Ровнехонько в шесть утра беспокойный попутчик Юрий Васильевич на полную громкость включил поездное радио, загрохотал своим агрономским басом:

– Всем подъем!

Лена спала на верхней полке. Уговорила Ивана остаться на нижней, по соседству с агрономом. Лена с детства, когда это строго запрещалось родителями, обожала спать на «втором этаже». Здесь было куда уютней, чем внизу.

Однако радиодинамик располагался прямо над ее ухом. Поэтому она испуганно вскочила, услышав бодрый рык Киркорова: «Я – мышь!»… Глянула в окно. Поезд шел скоро; мелькали перелески, мокрая от росы трава серебрилась под ранним утренним солнцем. Лена взглянула на часы – начало седьмого. А поезд прибывает только в половину двенадцатого… Она свесилась со своей полки. Агроном стоял перед зеркалом и орошался одеколоном – судя по запаху, явно «Шипром». Иван спешно натягивал джинсы.

Лена отчего-то смутилась, увидев его обнаженное сильное тело. Откинулась назад, спряталась за подушкой. И услышала приглушенное Иваново:

– Можно вас…

Протопали шаги, Кольцов и неугомонный попутчик вместе вышли в коридор. Через минуту Иван вернулся один. Ласково провел по Лениной руке:

– Спи, девочка… Еще рано.

И поспешно выключил радио.

Лена пробормотала:

– Да я все равно проснулась…

Он как будто не услышал. Продолжал ласково поглаживать ее руку:

– Сейчас ты уснешь…

В голове у Лены мгновенно начала разливаться приятная тяжесть. Иван между тем опустил на окно защитный экран, продолжая гладить ее руку. Засыпая, она улыбнулась и прошептала:

– Ты у меня – бесплатное снотворное…

А Юрий Васильевич тем временем пил чай, сидя в коридоре на неудобнейшем откидном стульчике и не мог понять, почему он никак не может заставить себя вернуться в купе!

Окна всю ночь оставались распахнутыми – иначе было просто нельзя. И каждый шорох в летнем сумраке, каждый шаг запоздалого прохожего, каждое кошачье мяуканье заставляли вздрагивать. Она достала из аптечки вату. Пыталась заткнуть уши. Но так почему-то было еще страшнее. В искусственной ватной тишине ей слышался то чей-то заунывный далекий вой, то – еще хуже – его голос… Самым неприятным было то, что она никогда не страдала бессонницей. С наступлением темноты организм требовательно заявлял: пора ложиться, пора засыпать. И сегодняшняя ночь не была исключением. Ее стало клонить в сон как обычно, около одиннадцати… Она разделась, легла, раскинулась на кровати… сейчас вот-вот уснет… И в самый последний момент, когда мышцы уже приятно расслабились и сознание блуждало на грани сна и реальности, ее будили нехорошие, странные звуки. Чьи-то шаги, чей-то шепот…

В половине третьего ночи она окончательно сдалась. Зажмурив глаза, на ощупь, прошла через гостиную на кухню. Заварила себе кофе. В глазах щипало: от горя, от бессонницы, от безысходности. Только бы пережить завтрашний день!

Второй раз Лена проснулась в половине одиннадцатого. Иван пил кофе, пристроившись у окна. Агронома в купе, к счастью, не было. Лена немного полежала с закрытыми глазами. Потом на ощупь дотянулась до своей сумочки, которую она, как и полагается в отечественных поездах дальнего следования, держала под подушкой. Вытащила пару драже «тик-так». Бесшумно положила их в рот – Иван ведь поцелует ее, когда увидит, что она проснулась, ведь так?

Рассосав конфетки, она опустила руку и ласково взъерошила его волосы:

– Доброе утро!

Иван сжал ее руку в своих крепких ладонях:

– Проснулась, красавица…

Она нагнулась, потянулась поцеловать его.

– Не упадешь?

– Не-а… Ты – сильный. Поймаешь…

Он нежно ответил на ее поцелуй. Пощекотал языком Ленины губы. Обдал ее жаром своего тела, и у нее перехватило дыхание. Утро начиналось хорошо.

Подружки опаздывали. Обещали прийти пораньше, часиков в девять, но уже половина одиннадцатого, а девчонок все нет. И осуждать их не за что. Она сама бы на их месте тянула до последнего…

Домашними зеркалами пользоваться нельзя. Сколько было можно, она тянула – не хотелось идти в спальню и проходить для этого через гостиную. Но в спальне остались не только косметичка с маленьким зеркальцем, но и одежда. Наконец она решилась. В этот раз не удержалась, открыла глаза. И разрыдалась, бегом бросилась обратно на кухню. Она не может пройти мимо… Машинально открыла забитый водкой холодильник, с трудом подавила искушение открыть бутылку и выпить – прямо сейчас. На подоконнике оставались ЕГО сигареты – ядреная «Прима». Она порывисто вытянула из пачки сигарету, прикурила… Запах дыма ударил ей в ноздри. Она с ужасом почувствовала, что «Прима» пахнет не только табаком. Явственно ощущались запахи его одеколона. И его тела – у него всегда был какой-то особенный, волнующий запах… Она опустилась на пол. После бессонной ночи и сигареты натощак перед глазами поплыло, сердце прихватило. Облокотившись спиной о батарею, она покорно отпустила остатки сознания… В таком виде – в ночной рубашке и с потухшей сигаретой в бледных пальцах – ее и застали подружки, которые наконец-то соизволили явиться.

Багажа у Петренко не было. Он первым вышел в здание аэропорта. Прошел сквозь строй встречающих и таксистов – те его разве что за руки не хватали. Капитан упорно мотал головой на все их предложения поехать куда угодно – хоть в центр города, хоть в Саратов, хоть в Тольятти. Он поспешил к справочному бюро. Оно, несмотря на полночный час, было, к радостному удивлению Петренко, открыто – и уже через пять минут он, заплатив четырнадцать рублей, получил в окошке бумажонку с адресом Максима Павловича Карандышева. Все оказалось так просто. Ему не понадобился ни компьютер, ни поддержка Буслаева из Москвы, ни сеть Комиссии с ее обширнейшей базой данных.

На выходе из здания аэровокзала Петренко «проверился». Он не был разведчиком, и его никто не учил обнаруживать слежку и «обрубать «хвосты». Он привык действовать на своей территории, в условиях не враждебного, но дружественного окружения. Поэтому о том, как распознать «наружку», Петренко знал только из шпионских романов. Он прибегнул к старому трюку с развязавшимся шнурком. Было похоже, что никто за ним не следил. Капитан быстро подошел к стоянке такси и, не торгуясь, сел в одну из машин.

– В город! – приказал он водиле. – Там скажу куда.

Капитан, разумеется, не мог ни видеть, ни слышать, как в одной из машин поблизости, «девятке» с тонированными стеклами, прохрипела рация:

– Объект уходит в город. Такси желтого цвета 12-12 ВЛ. Вести не надо. Повторяю: вести его не надо. Выезжайте на место. Как поняли меня?

– Понял вас хорошо, – отозвался стриженый амбал за рулем. – Вести объект не будем, выезжаем на место.

«Девятка» не спеша отвалила от тротуара.

Игра, кажется, подходила к концу.

На душе, особенно после того, что произошло позавчера, было муторно. Он старался не думать ни о случившемся, ни о том, что ему предстоит совершить в ближайшие дни. Это как лечение, думал он. Как будто принимаешь горькое, отвратное, муторное лекарство. Но надо перетерпеть. Зато в один прекрасный день проснешься свежий, радостный, бодрый… Так и тут: потерпишь немного – и скоро, очень скоро, откроешь глаза в беленьком домике над морским обрывом, и солнце будет светить сквозь решетчатые ставенки…

Мечта о домике, кажется, потихоньку начинала материализовываться. Вчера Оператор достал из запасного тайника послание от своих американских друзей. По обыкновению тщательно проверился. Все было спокойно, за ним никто не следил.

Дома, применив ветхое, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, издание «Трех товарищей» Ремарка, он прочитал адресованное ему шифрованное сообщение из Лэнгли. Агента Оператора извещали, что в качестве благодарности за проделанную работу, а также в виде задатка за выполнение операции «Ясновидец» на его счет в швейцарском банке уже переведена сумма в сто пятьдесят тысяч американских долларов. В шифровке американские друзья настаивали: очень желательно, чтобы «объект» был вывезен из России живым и по возможности здоровым. В совершенно крайнем случае, если все варианты ухода «объекта» за кордон не сработают, Оператору предлагалось его ликвидировать. Соответственно вознаграждение за доставку «посылки» в страны свободного мира было обещано ровно в два раза больше, чем за уничтожение. К тому же «вывезти объект» означало еще одно, о чем в послании не говорилось, но подразумевалось. А именно: ему, Оператору, придется расшифроваться самому и также покинуть страну. Вот чего ему хотелось сильнее всего – это сбежать из России. И как можно скорее.

Шифровка, полученная из Центра, содержала также два плана – основной и запасной, – предусмотренных для отхода из страны вместе с «объектом». Кроме того, в тайнике Оператор обнаружил две ампулы с сильнодействующим наркотиком. Эти препараты, пояснялось в послании, передаются агенту на тот случай, если переговоры с «объектом» не увенчаются успехом и его придется вывозить из страны помимо его воли. Интересно, как они представляют себе это чисто физически? Что, он взвалит экс-капитана на плечо и потащит через границу?

Однако Оператор отчего-то не сомневался, что ему удастся договориться с Кольцовым. Условия, которые американцы предложили «объекту», поразили даже его воображение. Кольцову можно было посулить максимум десять миллионов долларов плюс убежище в тихой стране. Оператор почувствовал укол профессиональной ревности: ему за всю операцию, за весь риск предстояло получить куда меньше. Жаль: не удастся получить деньги, адресованные «объекту», самому, а потом замочить его! Такой случай «тихие американцы», конечно же, предусмотрели. И все-таки десять зеленых «лимонов» для Кольцова – как-то уж чересчур много. Они, видать, решили поразить воображение «объекта». Разве можно, смекнули они, устоять против такого предложения – да еще полунищему российскому военному отставнику, подрабатывающему частным извозом!.. Не устоит он, ох не устоит… Он, Оператор, и перед меньшей суммой не устоял…

Да, он сломался… А вот теперь ему так муторно и тоскливо… Откуда эта ноющая боль? То ли сердце, то ли желудок… Скорей бы все это кончилось… Оставалась последняя фаза операции: выйти на «объект» и вступить с ним в контакт. Кольцо вокруг него, кажется, сжималось. Бог даст, все решится в течение ближайших полусуток.

Итак, последние двенадцать часов. Двенадцать часов напряжения и страха. Последние полсуток в этом удушливом, унылом, бандитском государстве… А там: «Прощай, немытая Россия!..» Он волновался, как всегда, перед решающей стадией операции и молил бога, чтобы у него все получилось.

– Что ты с ним сделал? – с ужасом спросила Лена.

Она решила предать забвению вчерашнюю перепалку со вздорным попутчиком. Поэтому, выглянув в коридор, предложила ему пройти в купе и выпить вместе кофе.

Но Юрий Васильевич, с благоговейным ужасом взглянув на Ивана, пробормотал:

– Нет-нет, спасибо. Мне и здесь очень хорошо.

Его голос на пониженных тонах звучал необычно подавленно.

Агроном остался стоять в коридоре, обозревая заоконный пейзаж, а Лена с Иваном в приятном уединении принялись за кофе.

– Иван, ну объясни… Мне же интересно… Как ты с агрономом-то управился?

Кольцов пожал плечами:

– Я и сам не знаю! Когда в шесть утра он включил радио, я ужасно разозлился. И самому спать хотелось, и тебя будить жалко… Честное слово, я просто вывел его в коридор. Посмотрел в глаза и попросил нам не мешать.

– А ты ему… ну… ничего не повредил?

Иван понял намек, содержавшийся в словах Лены. Опустил голову. Глухо ответил:

– Нет, Лена. – И еще раз, твердо: – Нет… Я долго думал… Понимаешь, не думаю, что могу вот так, на ровном месте, вредить… Я просто внушил ему, что он здесь – лишний… А может, он и без меня, как человек тактичный, все понял и вышел…

– Ага, был бестактный, а стал тактичным!.. – Лена задумчиво помешала ложечкой кофе. Потом пристально посмотрела Ивану прямо в глаза: – А твоя жена?.. – Ей ничего не оставалось, как задать вопрос напрямую.

Он твердо ответил:

– Я не верю в то, что мог убить Марину.

– Но кто же тогда это сделал?

Лене очень хотелось, чтобы слова Ивана оказались правдой.

Иван потерянно покачал головой:

– Не знаю… В одном уверен – убивать я не могу.

– Но ведь другое – можешь?! Абрикосовское кафе помнишь?.. А числа в казино?.. А меня усыпил… Усмирил бешеного агронома…

Он горячо спросил:

– Ну и кому от этого стало плохо?.. Кому – от того, что я выиграл?! Алле Вельской? Казино ее разорилось, что ли, от этих семи тысяч? Для них это – пыль… При мне мужик двадцать тысяч долларов проиграл! Представляешь: двадцать тысяч!.. А то кафе… Прости меня за кафе…

Он опустил голову.

– А что – кафе?! – жарко воскликнула Лена. Она почувствовала, что Иван в эту минуту, пожалуй, как никогда раньше, нуждается в ее поддержке. – Почему это «прости»? Ты очень здорово вел себя в кафе. Расшвырял бандитов. Один… А уж как ты их раскидал – ну какая разница…

Лена соскочила со своей полки и села рядом с ним. Порывисто обняла, положила голову ему на плечо.

– Ты знаешь, я думаю, – прошептала она, – ведь на обезьяну, которая первая взяла в руки дубину и огрела своего обидчика по башке, тоже, наверно, другие обезьяны смотрели… ну, как на ненормальную, что ли… А потом, вскоре, все остальные вслед за ней дубинки похватали… Вот я и думаю – знаешь что?.. А может, ты – как та, первая обезьяна?.. Представитель нового рода?.. А правда, – шепнула она ему в ухо, – жил, жил гомо сапиенс, развивался-развивался… Летать научился, передавать изображение на расстояние, связываться с кем хочешь… Самолеты, телефоны, телевизоры, Интернет… А сам человек как был прямоходящей обезьяной, так и остался… Все те же у него пять чувств… И без своей техники он не может ни черта…

Иван слушал, крепко сжав ее ладонь.

– И вот я думаю, – вдохновенно продолжала шептать ему в ухо Лена, – неужели он, человек разумный, сам по себе не будет развиваться?.. Неужто у него так и останется, как миллион лет назад, только мозг да руки? И все?.. И никакого прогресса?.. И никаких новых органов чувств?.. А может, ты, Иван, – горячо говорила она, обжигая ему шепотом шею, – как раз и есть тот новый человек, человек чувствующий?.. И скоро все будут – как ты?..

Иван вздохнул. Сильно, словно спасательный круг, сжал ее руки. И глухо сказал:

– Молодец… Сейчас придумала?..

– Нет, еще вчера…

– Ты моя умница…

Лена обратила внимание, как через силу, напряженно, почти навзрыд прозвучали последние слова Ивана.

– Что-нибудь случилось? – озабоченно спросила она.

– Что-то мне нехорошо. Тревожно как-то…

– Роман? – побледнела Лена.

– Нет, не Роман, – твердо ответил Иван. – Что-то происходит здесь, в Поволжске.

– Но «хвоста» ведь не было, – робко сказала Лена. В голове мелькнула дурацкая мысль: она бы никогда раньше не подумала, что ей, филологу и учительнице русского языка и литературы, придется употреблять слово «хвост» в значении «слежка»…

Месяц назад на первой платформе поволжского вокзала произошла перестрелка. Приезжих вьетнамцев встретили местные боевики. Деловая беседа переросла сначала в оскорбления. Оскорбления – в замахи классического стиля карате, которыми вьетнамцы попытались устрашить поволжских «деловых». «Деловые» поступили радикально: открыли огонь на поражение. В перестрелке погибли два вьетнамца и один местный бандит. Под пули попала и случайная прохожая, ее еле выходили…

Как назло, с тем же поездом, что и вьетнамцы, в Поволжск прибывала съемочная группа с ОРТ. Оператор, не раз бывавший в Чечне, хладнокровно заснял перестрелку во всех подробностях. Пленку тем же вечером показали в информационной программе…

На следующий день распоряжением мэра в Поволжске был введен особый режим. Милиционеров отозвали из отпусков, в город стянули солдатиков внутренних войск, обратились с призывом к народным дружинникам… Местные бандиты поубавили активность, а простые горожане быстро привыкли носить с собой паспорта и не показываться на улицах после одиннадцати вечера. И хотя никаких перестрелок больше не происходило, каждый прибывший поезд до сих пор встречал патруль, состоящий из двух милиционеров и одного дружинника.

Во вторник, семнадцатого августа, ничего не предвещало изменений в «особом режиме». В восемь утра на службу заступила новая смена. А в восемь ноль одну в вокзальное отделение милиции прибыл «московский десант». Нахальные, самоуверенные гости дали местным ментам строгий приказ под ногами не мешаться. А крепкие москвичи рассыпались по платформе, на которую вот-вот должен был прибыть столичный поезд.

– Что там наш режим… – потрясенно сказал лейтенант милиции Савельев, наблюдая через окно за приезжими коллегами. – Мы поезд втроем встречаем. А их – человек двадцать!

– Ты действительно сильный! – восхищенно сказала Лена.

Иван смутился:

– Нет, это ты… легкая.

Они стояли на перекрестье рельсов и смотрели вслед удалявшемуся поезду. Они не доехали до станции всего ничего – метрах в пятистах уже виднелось уродливое здание вокзала.

…За пятнадцать минут до прибытия Лена сделала вид, что отправляется в тамбур покурить. Попутчик-агроном, успевший уже оправиться от утреннего смущения, проскрипел ей вслед:

– Сигареты отравляют женский организм!

Иван поинтересовался:

– А мужской – не отравляют?

– В меньшей степени, – не растерялся агроном. Кольцов отправился следом за Леной. Курить они и не думали: перешли в следующий вагон, потом – в третий… Наконец в одном из плацкартных встретилось пустое купе проводников. А на столе красовался ключ – трехгранка, которым запирают поездные двери. Проводница носилась по вагону, покрикивая на пассажиров, припозднившихся с бельем. «Ничего мы вам собирать не обязаны! В «эсвэ» ехайте, чтоб за вами собирали!» – заливалась она.

Иван на секунду заскочил в проводницкое купе и позаимствовал ключ. Поезд между тем начал замедлять ход – то ли уже подъезжая, то ли перед светофором.

– Пора! – крикнул Иван и распахнул дверь. В тамбур ворвался свежий волжский ветер. – Готова?

Лена поспешно кивнула. Ей было и страшно, и радостно. В груди газированными пузырьками бился адреналин. «И это – я? Училка?» – мелькнуло в голове в момент прыжка.

Иван, который выпрыгнул раньше и уже бежал за поездом, подхватил ее на лету и даже не присел. Так и стоял на прямых ногах, удерживая Лену. Мимо проплыл их вагон. В окне мелькнуло изумленное лицо агронома.

Иван бережно поставил Лену на землю. Ее ноги слегка дрожали. Он осторожно провел рукой по ее испуганному лицу:

– Ты не боишься?.. Не боишься…

– Опять внушаешь? – весело спросила она.

– Пытаюсь, – признался он.

– Ну и незачем, – сказала Лена. – Я и так ничего не боюсь.

Они взялись за руки и бодро стали выбираться из паутины железнодорожных рельсов.

К тому моменту, когда поезд прибыл на станцию, Иван и Лена уже сидели в потрепанной «волжанке», которая неторопливо катила по указанному адресу. А законопослушные пассажиры, прибывшие на городской вокзал, ежились под колючими взглядами сотрудников спецслужб, недоумевая, отчего это у каждого вагона стояло по одному крепкому парню, обшаривавшему глазами пассажиров?

Юрий Васильевич, агроном-зануда, выходил из поезда почти последним и сразу обратил внимание на необычных встречающих. Почему-то он сразу догадался, кто они и откуда. И вот ведь – в каждой бочке затычка! – ринулся прямо к мужчине в штатском с профессионально колючим взглядом.

– Двое, молодой человек и девушка, – зашептал он тоном профессионального доносчика, – выпрыгнули из поезда. Минут десять назад. Метров пятьсот не доехали. Там они, там! – бешеный агроном энергично замахал руками в направлении Москвы.

– Нам везет! – радостно возвестил Иван.

Такси быстро удалялось от вокзала. Они выехали на набережную. Волга золотилась под полуденным солнцем, сверкая и переливаясь. На песчаных пляжах загорали и купались люди, пили пиво и квас.

Вскоре такси свернуло направо, и по обеим сторонам дороги потянулись унылые бетонные заборы, виадуки, подъездные пути железнодорожных линий, газгольдеры – грустно-промышленный русский пейзаж.

Дорога стала хуже, такси то и дело ухало в ямы. Кольцов нагнулся к Лене – оба сидели на заднем сиденье – и прошептал:

– Если нас ждали на вокзале – мы все равно приедем раньше.

Лена, так же шепотом, возразила:

– А если они знают, что мы поедем к Карандышеву? Они могут ждать нас и там.

Иван задумался, помрачнел, сказал негромко:

– Откуда им про него знать? – но в его голосе не было уверенности.

– Ты-то знаешь… – прошептала Лена.

Дорога снова вывернула к Волге. Река лениво и важно сверкала теперь слева от них. А по правую руку потянулись совершенно деревенские домики. Резные наличники, ставенки, палисадники, колонки с водой… Кажется, они подъезжали. Иван обратился к таксисту:

– Остановите в начале улицы. Мы пройдемся пешком.

…Улица Ермолова оказалась не по-городскому уютной. Одноэтажные, в основном бревенчатые дома утопали в выгоревшей августовской зелени. Во всех дворах на деревьях вызывающе краснели яблочные бока. По пыльной улице носились мальчишки-велосипедисты. Иван и Лена зорко смотрели по сторонам – никаких припаркованных машин, никаких подозрительных людей. Только бабули, несмотря на жару, обутые в галоши. Проторопилась почтальонша с выпуклой кожаной сумкой. Процокали каблучками девчонки-малолетки.

Дом номер девятнадцать выделялся в ряду других ветхим забором и ржавой крышей. И – неуютно распахнутой калиткой.

Во дворе – пусто. Ни машины, ни собаки. Иван первым вошел во двор, первым открыл дверь в сени… Здесь было тесно и сумрачно. Свет лился из единственного тусклого окна. В лучах солнца плясали пылинки. А рядом со входом в дом стояла горько-красная крышка гроба.

Кольцов невольно отшатнулся.

– Кажется, мы опоздали, – прошептал он.

К Максиму Карандышеву жители Поволжска относились с подозрением. Местные интеллигенты тактично именовали его «странным». Народ попроще величал «придурком». И многих, особенно женщин, возмущало, что прибабахнутый Максим отхватил себе замечательную жену, которая безропотно терпела его причуды. Не заставляла идти на нормальную работу, сама колотилась за двоих. И даже не наставляла рога непутевому мужу.

Настя Карандышева, в девичестве Иванова, всегда была любимицей поволжан. Она родилась здесь, закончила школу, потом уехала учиться в Петербург. Но для горожан оставалась своей: все каникулы проводила дома, помогала маме и ходила с бывшими одноклассниками купаться на Волгу…

Питер, вторая столица с ее соблазнами, и вольготная студенческая жизнь ее совсем не испортили: она сохранила добрый, веселый характер, сияющие голубые глаза и даже косу до пояса.

После третьего курса Настя вышла замуж. «За питерца, с квартирой, с пропиской», – гордо докладывали соседям Настины родители.

Муж оказался под стать русской красавице Насте – мощный, кряжистый моряк. Весь Поволжск на них любовался, когда году в восемьдесят шестом молодожены приехали представляться родителям и соседям… После медового месяца в родном Настином городе молодая семья вернулась в Петербург. Ее родители регулярно докладывали соседям: у Насти все хорошо, муж – отличник, она – учится, только детей бог пока не дает… Ну, да это дело наживное.

…А в 1988 году Настя с мужем внезапно приехали в Поволжск. Они приехали не в отпуск. Вернулись навсегда. Настя выглядела уставшей и подавленной. Ее муж – еще грустней, без своей щеголеватой военно-морской формы… Соседям скупо сообщили, что Максим будет искать работу на гражданке. Ну а Настя устроится в местную школу – выпускницу Санкт-Петербургского университета должны взять туда без проблем.

Настя вышла на работу. На полторы ставки. Плюс – продленка. А Максим оформился сторожем на местный кирпичный завод: сутки через трое. Свободные дни он посвящал занятию, которое вызвало шок у добропорядочных горожан: зачем он за это взялся? Кому это нужно?

Кумушки-доброхотки не раз советовали Насте бросить своего никчемного супруга. Но та в ответ только печально улыбалась. В ее глазах больше не загорались лукавые искорки, и косу свою она отрезала… Продала волосы на вес…

Карандышевы никогда не ходили в гости и никого не приглашали к себе. Не присутствовали на концертах заезжих артистов. Не ходили с друзьями на Волгу. После работы Настя пулей мчалась домой – к своему Максиму… Обиженные соседи, привыкшие к дружелюбной и общительной Насте, не могли простить происшедших с ней перемен. Ей лишь сухо кланялись, а с Максимом не здоровались вовсе. Но Карандышеву, казалось, было на все это наплевать…

В конце концов на них перестали обижаться. Оставили в покое. Даже к максимовской чудинке привыкли и демонстрировали его достижения всякому столичному журналисту. Гордиться им стали!.. Его снимали на Российском и Центральном телевидении, о нем писали журнал «Смена» и «Комсомолка»… Теперь при упоминании названия Поволжск многие припоминали: «А-а, это там, где этот чудак живет!..» – имея в виду Карандышева.

– Бежим отсюда! – Лена с ужасом смотрела на крышку гроба.

Но Кольцов словно окаменел. Он не мог заставить себя двинуться с места. Не мог ни пройти в дом, миновав сени, ни выйти обратно на улицу. Лена тоже не могла прийти в себя – она безумно боялась всего, что связано со смертью. После гибели родителей один вид гроба вводил ее в состояние абсолютного ступора.

– Бежим! – лихорадочно повторяла она.

– Нет. – Кольцов отвечал ей, как в полусне.

– Почему? – отчаянно крикнула Лена. Она тревожно вглядывалась в безжизненные глаза Ивана.

– Бесполезно, – его голос звучал тяжело и тускло. – Дом окружен. Нас убьют.

– Никого там нет! – Впервые за время их знакомства Лена разозлилась на Кольцова. Что за чушь он мелет! Они же оба только что прекрасно видели: улица абсолютно пуста!

– Нас ждут, Лена, – механически сказал Кольцов. – Нас приговорили…

У Лены в голове металось: «Что делать? Что же ей делать? Неужели Иван… Неужели он все-таки… все-таки – просто ненормальный? Нет, она в это не верит!»

Лена схватила его за руку, потащила за собой… Она заставит его убраться прочь из этого зловещего дома! Но Кольцов оказался сильней. Он перехватил ее руку. Сказал твердо:

– Нам нужно в дом.

– Нет! – Лена ничего не могла с собой поделать. Нет, она не пойдет в дом, она не хочет смотреть на покойника.

– Извини, милая, – пробормотал Иван и втащил ее в прихожую. Лена отчаянно вырывалась.

От подружек не было никакого толку. Они суетились вокруг Насти, наперебой предлагали ей то выпить, то покурить и даже пытались рассказывать анекдоты. Карандышева их внимательно слушала, машинально принимала уже зажженные сигареты и выпивала налитые стопочки. Но лицо ее оставалось безжизненным. Таким же неживым, как и у того, кто еще вчера звался Максимом Карандышевым…

Петренко сидел в уголке кухни и отчаянно ждал момента, когда можно будет рявкнуть на бестолковых кумушек:

– Оставьте ее в покое!

Он не мог больше смотреть на измученное лицо молодой вдовы. Но вместо окрика вздохнул и вышел в прихожую. Деваться все равно больше некуда – в гостиной стоял гроб, в спальню идти было неудобно, а тетки на кухне его уже достали… Вышел – и обомлел.

На пороге стоял Кольцов. Кольцов собственной персоной. Объект, за которым он охотился вот уже, казалось, целую вечность. Ошибиться невозможно: Петренко хорошо запомнил его фотографии в личном деле. Рядом с ним стояла перепуганная насмерть худенькая девушка с роскошными волосами. Наверное, это та самая Барышева.

– Я вас искал! – уверенно сказал Иван.

Девушка ошалело переводила взгляд с Кольцова на Петренко.

Знакомиться было некогда. И отступать – тоже поздно. Петренко выдохнул:

– Идите за мной. Быстро!

– Куда?.. – слабо засопротивлялась было девушка. Кольцов схватил ее за руку. Скороговоркой выдал:

– Лена, пожалуйста.

И добавил:

– Поверь мне, он за нас. Я чувствую…

Лена могла идти, просто слегка пригнувшись. Петренко с Кольцовым передвигались едва ли не на корточках – высота стен составляла примерно полтора метра. Влажно пахло сырой землей и почему-то – картошкой. По стенам сочилась влага, зато пол был хорошо утрамбован, по нему тянулись рельсы для вагонетки. В тоннеле, на далеком расстоянии друг от друга, горело несколько лампочек: здесь, под землей, царила полутьма. Они тащились по тоннелю – впереди Кольцов, следом Лена, а прикрывал тылы Петренко.

– Долго еще? – спросила запыхавшаяся Лена.

– Почти километр, – отрапортовал Петренко.

– Просто не верится… – прошептала Лена.

…В 1988 году, почти сразу после того, как они с женой переехали в Поволжск, Максим Карандышев однажды вдруг заявил супруге:

– Настена, Поволжску в строительстве метро отказали. Будем обходиться своими силами. Начну сам строить.

Она же, измученная его многочисленными причудами, даже не отреагировала. Только кивнула устало. Метро так метро. Пусть хоть этим побалуется. Только бы вел себя спокойно.

Максим приобрел лопаты – штыковую и совковую, кирку, лом, тачку и десять пар строительных перчаток. И в тот же день выбрал точку, откуда начнется тоннель – прямо из погреба его дома.

– Фундамент просядет, – слабо сопротивлялась Настя.

– Не просядет, – заверял муж. – Зато прямо от дома будем на метро ездить… А скоро другие подключатся… Так, всем миром, и построим… Всенародное метро…

Но другие жители Поволжска поддержать великую городскую стройку не захотели. Максим рыл тоннель в одиночку. Максим каждое утро поднимался вместе с Настей в семь утра. Она спешила в школу, а он отправлялся в свой забой. По его плану, первая очередь приволжского метро должна была составить километр и заканчиваться на берегу Волги. Ходить в метро будут небольшие вагончики, вроде как на американских горках.

За десять лет он прошел восемьсот пятьдесят метров. Скоро можно будет сесть в вагончик прямо у себя дома, в подвале, оттолкнуться и – эх! – долететь под землей до самого пляжа. Чем наш Поволжск хуже Москвы? И Петербурга? И Парижа с Лондоном? А будет в Поволжске метро – и люди другими станут. Более культурными, уважительными… А потом он, Карандышев, и не собирался заниматься благотворительностью: он окупит свою стройку. Билет на его метро будет стоит три рубля, как в столице. Если в день сто пассажиров – уже набежит три сотни. А если пассажиров – тысяча?..

– Озолотимся, Настя! Вот увидишь!..

– Предупреждаю – всех брать живыми! Только живыми! К бою!

Захват двухкомнатного дома занял не более минуты. В кухне столпились перепуганные до полусмерти женщины. В гостиной – гроб с телом Максима Карандышева, который лежал в гробу восковой, скорбный и отрешенный.

Обшарили чердак, сарай, кладовые: всюду чисто, нигде никого.

– Где они?

У женщин, сидевших на кухне, одинаково плясали губы.

– Где они?!

– В… в… метро.

– В каком метро?

– Т-там, в погребе…

Группа захвата ринулась в узкий проход. А в это время Петренко, Кольцов и Лена уже запрыгивали в неприметную «копейку» с местными номерами, припаркованную у выхода из тоннеля.

«Копейку» Петренко арендовал у местного водителя, заплатив за сутки проката триста рублей своих кровных денежек.

Утром, до прихода поезда, он изучил все подходы к дому погибшего Максима Карандышева. Выведал про «метро», сбил замок на двери, которой кончался тоннель. Неподалеку от выхода поставил рядом машину.

Если б Карандышев только знал, что его десятилетний каторжный труд все-таки пригодился, причем пригодился его старому другу и в такой экстремальной ситуации, – наверное, он бы порадовался.

«Копейку» они загнали на укромный пляж. Петренко не побоялся зыбучих песков и подъехал почти к водной кромке. Когда они на полной скорости сворачивали на неприметную просеку, Иван спросил:

– Проедем?

Петренко не ответил. Только, сжав зубы, сказал:

– Должны.

Машина отчаянно тряслась на ухабах. Дорога казалась такой узкой, что Лена то и дело зажмуривала глаза: вот сейчас деревья, обступающие машину, возьмут ее в плотное кольцо, сожмут, раздавят!.. Но они и на сей раз прорвались через кордон могучих сосен, выехали к воде, остановились на пляжике.

По площади он был не больше кухни в типовой многоэтажке. Прямо к реке подступал лес, узкая полоска песка занимала не более шести квадратных метров.

Тряская дорога измотала. Нервное напряжение отняло все силы. Петренко заглушил двигатель.

Никому не хотелось первым начинать разговор. Кольцов и Лена знать не знали даже, как зовут их таинственного спутника. Кто он? И зачем их спас? Да и вообще – спас ли?..

Лена первой решилась нарушить молчание. Она требовательно сказала, обращаясь к незнакомцу:

– Объясните же наконец! Кто вы? Зачем нас сюда притащили? И что вообще происходит?

Тот быстро ответил:

– Меня зовут Сергей Петренко. Капитан Петренко, ФСБ… Давайте выйдем из машины…

Они покинули «копейку». Хорошенькие вопросики девушка задает!.. Зачем он их только сюда притащил?.. Петренко сейчас дорого бы дал за то, чтобы объяснить – хотя бы самому себе, – зачем он это сделал. Зачем спас Ивана с Леной? Зачем привез их сюда?

А вот что происходит – он догадался. Петренко спускался в тоннель последним – как и положено командиру. И слышал, как застонала взламываемая входная дверь в квартиру Карандышева. Значит, чутье его не подвело – ОНИ пошли на штурм. И все эти бабульки в галошах и почтальонши в провинциальных платьицах не зря казались ему подозрительными – их выдавали глаза. Цепкие, недобрые, непровинциальные. Захват дома прошел как по маслу. Как по инструкции. Только вот ни в одной инструкции не написано, что полоумный хозяин дома может вырыть свое собственное метро…

А раз был штурм, значит, думал всю дорогу Петренко, кто-то (скорее всего исполнители операции «Рентген») пытался захватить или убить Кольцова с девушкой. Стало быть, он, Петренко, фактически перешел на сторону врага. Он из охотника превратился в зайца. И оказался среди тех, кто убегает. И не просто убегает сам, но и помогает спастись тем, кого власть объявила вне закона… Значит, он, Петренко, помогает… Кому? Убийце?

Петренко вдруг спросил, обращаясь к Кольцову:

– Ты убил жену?

Кольцов выпрямился. Посмотрел на Петренко – глаза в глаза. И ответил:

– Нет, не я.

«Хорошо, не будем спорить», – пронеслось у Петренко.

– Почему тогда ты сбежал? – продолжал он допрос.

Лена, стоявшая рядом с Иваном, придвинулась еще ближе, прижалась к кольцовскому плечу. По всему было видно: ее этот вопрос тоже интересовал. И ей хотелось, чтобы Иван дал правдивый ответ.

Кольцов задумался. «Не сник, не испугался. Именно – задумался», – подметил Петренко. Иван глухо ответил:

– Мы поссорились. Она призналась, что всегда мне изменяла. И – изменяет в настоящее время. Кричала, что ненавидит меня. Презирает… Я хлопнул дверью. И уехал. Я не знал, что с ней было дальше…

– Если так, почему не вернулся, когда узнал о ее смерти? Не поехал на похороны?

– Я… – Кольцов с вызовом посмотрел на Петренко, – я стал сомневаться.

– В чем? – Капитан задавал вопросы быстро.

– В себе. Я не был уверен в том, что действительно не убивал ее. Мне нужно было разобраться.

– Разобраться – в чем?

– В том, что я могу. И чего не могу.

– Разобрался? – Петренко не скрывал иронии.

– Разобрался, – твердо ответил Иван. – Я разобрался в себе. И понял – я этого не делал… Ну, Марину то есть не…

Кольцов разгорячился, сменил свой поначалу холодный и уверенный тон на более взволнованный:

– Я проверял, на что способен. И теперь точно знаю, что убивать – не в моих силах. Потому что – не в моих принципах.

Петренко опустился на песок. Иван поспешно присел рядом, увлекая за собой Лену. Кольцов же продолжал говорить, горячо и торопливо:

– Я могу угадывать карты. И числа на рулетке. И иногда – но только иногда – предчувствовать то, что будет. Еще когда мы только стояли в сенях, я понял – дом окружен. И угадал, что вы в доме. И что вы нам поможете…

Петренко оборвал его:

– Ты знаешь, отчего умерла Марина? Нет? Так я тебе скажу. От множественных разрывов внутренних органов. Желудка, печени. Селезенки… И – ни одной целой кости. Все – практически в порошок. Ничего не напоминает?

Кольцов побледнел:

– Падение с большой высоты?

– Именно!

Иван закрыл лицо руками. И прошептал:

– Когда я выходил тогда из квартиры, я только подумал… подумал: «Чтоб ты сдохла». – Он вскочил: – Но я все равно не верю! Я не могу убивать! Не верю!..

– Ладно, ладно, не горячись… – успокаивал Петренко. – Теперь все это не так уже и важно… Важно – другое. За тобой, Кольцов, а значит, и за нами, охотятся. И охотятся очень серьезные люди… Мне кажется, они все-таки задействовали план «Рентген»…

– А что это такое?

– План по твоей, Кольцов, ликвидации, – жестко объяснил Петренко. – Раньше я еще сомневался, а теперь, после штурма дома Карандышева, почти уверен… полагаю, все выезды из области перекрыты… От спецназа мы оторвались… Пока оторвались… максимум на час… И вот у меня вопрос: что мы, – капитан сделал ударение на этом «мы», – будем делать?

Кольцов и Лена молча переглянулись. Петренко продолжал:

– Просто так нам отсюда, из этого Поволжска, не выбраться… А даже если и выберемся? Что, будем скрываться всю жизнь?.. У меня, к примеру, семья…

Иван и Лена по-прежнему молчали.

– Пока у меня есть только одно предложение… – продолжал капитан. – Надо позвонить одному человеку, и он, думаю, поможет нам…

– Что это за один человек?– настороженно спросила Лена.

– Полковник. Мой начальник. Просто хороший человек. Друг, можно сказать…

– Хороший человек, – скептически покривилась Лена. – Наверное, из тех же хороших ребят, что мечтают ликвидировать Кольцова…

– Вы не понимаете… Он друг моего отца… Они с ним служили… Он меня знает с пеленок… Я сумею его убедить…

– Не надо никому звонить, – с мрачной решимостью отрезал Кольцов. – Давайте лучше сейчас разойдемся. Разойдемся все. И в разные стороны…

– Я с тобой! – тут же сказала Лена.

– Лена!.. – укоризненно посмотрел на нее Иван.

– И правда, не надо никуда звонить, – донеслось с опушки леса.

Все повернули головы. На опушке стоял полковник Владимир Савицкий.

– Насколько я понимаю, ты, Сережа, собирался звонить именно мне? – обратился он к Петренко. – Так зачем же? Вот он я, собственной персоной. А ты, – по-отечески попенял капитана Савицкий, – когда скрываешься, сотовый телефон с собой бы не таскал. Не знаешь, что ли, что он легко пеленгуется…

– Даже когда по нему не звонишь? – ощетинился Петренко.

– А когда не звонишь – есть другие устройства. «Жучки» называются. Очень легко в твою трубку монтируются. Нешто ты этого не изучал?.. Ах, да, я забыл – ты же с мехмата… «Пиджак»…

Савицкий, говоря все это, неторопливо подошел вплотную к беглецам. Задержал взгляд на Кольцове и особенно внимательно поглядел на Лену. На полсекунды задумался и протянул Ивану руку:

– Будем знакомы! Владимир Евгеньевич. А вы, я знаю, Кольцов.

Иван машинально пожал Савицкому руку.

– Ну, ладно, – снисходительно проговорил полковник, – дело не в этом, а в том, что вы хотели меня видеть, – и вот я здесь, у ваших ног. – Савицкий усмехнулся. – Правда и то, что времени у нас действительно мало. Поэтому я буду краток, предельно краток.

Савицкий отошел так, чтобы держать в поле зрения всех троих беглецов. Чуть повысил голос:

– У меня есть для тебя, Кольцов, предложение, от которого ты, уверен, не сможешь отказаться… Поверь, у тебя – огромные возможности, поэтому перед тобой открыт весь мир…

Петренко осторожно прервал Савицкого:

– Значит, план «Рентген» отменяется?

«Дядя Володя» проигнорировал его вопрос и продолжал обращаться прямо к Ивану, к нему одному:

– Ты будешь богат. Независим. Влиятелен. Ты будешь владеть миллионами.

– Какими миллионами?! – воскликнул пораженный Кольцов.

– А зачем тогда штурмовали дом Карандышева? – не унимался Петренко.

Савицкий раздраженно посмотрел на него:

– Да ты что – не понимаешь, что ли? Неужели думаешь, что Кольцов нужен нашей стране? Да здесь, в России, его прибьют, как последнюю собаку. Или отправят на опыты!.. Но у него есть другой путь. Он летит в Америку, ему изменят внешность, придумают биографию. Он получит десять миллионов долларов – сразу… Десять миллионов долларов!.. Ты представляешь, Кольцов, ЧТО это за деньги?!

Полковник Савицкий повернулся к Ивану и властно сказал:

– Ты можешь взять свою женщину. Ты можешь просить что хочешь. Соглашайся! Нам надо спешить.

Петренко был поражен услышанным:

– Дядя Володя! О чем вы? Вы предлагаете ему предать?..

– Тебе, сынок, я ничего не предлагаю, – жестко отрезал Савицкий. В его руках молниеносно вспыхнула черная сталь пистолета. – Ты, Сереженька, свою игру закончил.

– Подождите! – отчаянно закричала Лена. – Я не хочу! Не надо!

Ее звонкий голос отразился от водной глади и, казалось, разнесся по всей реке.

Петренко, стоявший лицом к лесу, заметил мелькнувшую в кустах какую-то тень. И его крик слился с Лениным криком. Он заорал во весь свой могучий голос, привлекая внимание тех, кто мог оказаться вблизи.

– Сволочь! Предатель!

Но Савицкий, однако, не растерялся, не потерял присутствия духа. Черты его лица исказились в дикой гримасе. Он выстрелил. Петренко метнулся вправо, влево, упал, покатился – пули вспенили вокруг него песчаные бурунчики.

В следующее мгновение Савицкого уже повалили на землю – группа захвата подошла с тыла.

В глазах у Лены рябило: крошечный пляж мгновенно заполнился множеством людей в камуфляжной форме. Пятнистые черно-зеленые костюмы сливались с деревьями и представлялись жуткой, зловещей мозаикой.

Но на Лену никто не обращал внимания.

Она видела, как на запястьях Савицкого защелкнулись наручники.

Бледный Петренко что-то возбужденно объяснял крупному мужчине, который часто перебивал его своим властным голосом.

Другой мужчина, в белом халате, что-то спрашивал тоже очень бледного Кольцова, но тот отрицательно мотал головой. Лена понимала, что Ивану – плохо. Но не могла заставить себя подойти к нему, чтобы приободрить, утешить, сказать ласковые слова. Странная слабость охватила вдруг все ее тело, будто из нее вытекла по капле вся кровь.

Петренко и важный мужчина в штатском подошли к Ивану. Лена прислушалась к словам Петренко. Его голос звучал слегка возбужденно:

– Иван, ты был прав!

– В чем прав? В чем?

Петренко махнул рукой в сторону леса. Доктор в белом халате взял Ивана за запястье.

На опушке появилась женщина лет тридцати. Ее туфли на каблуках утопали в песке, шею охватывал развевающийся шифоновый шарфик, короткая юбка не прикрывала колен. На лице застыло выражение брезгливости.

«Красивая», – мгновенно оценила Лена.

– Боже мой! – только и смог вымолвить Иван. Женщина приблизилась к нему, сказала снисходительно:

– Успокойся, зайчик. Я жива.

– Марина?!

Кольцов покачнулся, едва не упав; смертельная бледность залила его лицо, но сознания он не потерял. Было чему поразиться: перед ним стояла его супруга, Марина Петровна Кольцова, живая, здоровая и невредимая.