1979 год: памятник Героям Плевны
Валерий на следующее утро решился позвонить прекрасной брюнетке из «Пекина». Попробовал бы он уйти в кусты! Вовка с него живым бы не слез.
И не проканали б никакие отмазки. Что он-де, к примеру, с похмелья…
Да и похмелья, в сущности, у Валерки никакого не было. Не бывает похмелья с армянского коньяка ВК-КВ. Даже когда, как они с Вовкой, две пол-литры на двоих засадишь. Хотя окончание «пекинского» вечера ему помнилось в сиреневом тумане. Слава богу, что Володя и сам категорически отказался от продолжения банкета – и Валерке добавлять не позволил. А ведь тому хотелось…
И поутру (была суббота) Вова, вот что значит настоящий друг, даже разыскал Валере в общаге пару «двушек» и чуть не пинками выдворил – звонить. Валерка, вздыхая, поплелся. Он был весьма инертным человеком и никаких усилий и перемен в своей жизни не любил – даже многообещающих.
Автомат на углу Красноказарменной улицы и Лефортовского Вала оказался испорчен. «Двушку», сволочь, слопал, а соединения не установил. Пришлось тащиться аж к самому институту.
Там, согласуясь с куском салфетки, он набрал номер.
– Але! – ответил ему мужской, хриплый (тоже, похоже, с похмелюги), грубый голос.
Что за мужик? Ее отец? Сосед? А может, любовник? Или даже муж?
Валера постарался быть вежливым, но твердым:
– Попросите, пожалуйста, Лилю.
Слава богу, расспрашивать, кто звонит, мужик не стал.
Значит, не муж и не любовник. И, скорей всего, даже не отец.
Дядька просто буркнул в трубку:
– Ща, – а потом проорал куда-то в глубину квартиры:
– Лиля!.. Лилька!.. Тебя!
Спустя часы ожидания (как показалось юноше) трубку, наконец, взяли, и Валерка услышал ее голос. Ее слова, впервые обращенные непосредственно к нему.
– Слушаю вас.
Валера, преодолевая неловкость и предвкушение, произнес заготовленную фразу:
– Здравствуйте, Лиля, это вас беспокоит ваш должник.
– Должник? – искренне не поняла она.
– Ну да. Ваш кредитор. То есть, тьфу, наоборот. Заемщик.
По замешательству в трубке он догадался, что она не въезжает. Валера поторопился объясниться:
– Вчера в ресторане «Пекин» мой друг занял у вас деньги – для меня. Я хочу вам их вернуть.
– Деньги?.. Ах, да, те три рубля… Но они, в сущности, не мои… И мне совсем не к спеху…
– Зато к спеху – мне, – поднажал Валера. – Я не люблю ходить в должниках.
– Похвальное качество, – она рассмеялась своим незабываемым хрипловатым смехом.
– Давайте я верну вам трешку.
– А вас, простите, как зовут?
– Валерий.
– Ах, да, ваш друг вчера говорил…
– Когда и куда вам подвезти деньги, Лиля? Она заколебалась.
– Право, не знаю… Может быть, на недельке…
– Исключено! – воскликнул он. – Ваша трешка жжет мне карман!
Она снова рассмеялась.
– Н-ну… Может, завтра…
– Завтра?! – он сделал вид, что страшно расстроен (да, в сущности, так оно и было). – Но ведь с каждым днем растут проценты!..
– О, успокойтесь! – снова звонко-хриплый смех в трубке. – Я не ростовщик. Не старуха-процентщица.
– Зато я считаю себя просто обязанным вернуть вам не только деньги, но и проценты!
Обычно, когда Валерке удавалось преодолеть первое смущение и разговориться, он таки ловил кураж – и тогда уж удержу не знал.
– Проценты… – усмехнулась девушка. – Да ведь я в сберкассе за год получила бы за эту трешку максимум девять копеек!..
– Девять копеек!.. Страшные деньги!.. Целое состояние! Это фруктовое мороженое! Или три стакана воды с сиропом!..
– Вы собираетесь платить проценты водой с сиропом? – лукаво поинтересовалась она.
Валерка радостно понял, что настал момент истины: она клюнула и готова с ним встретиться, и согласна прийти на свидание, и теперь все зависит только от того, насколько красноречивым он будет.
– Нет! – воскликнул он. – Я заплачу их тем, чем вы захотите. И где вы захотите. И когда угодно!
– Не слишком ли много для вас хлопот из-за столь ничтожных процентов?
Нет! Нет и нет!.. Вы, Лилия, выручили меня вчера в самый тяжелый момент моей жизни. Можно сказать, спасли мою честь! И я просто обязан как можно скорее вернуть вам эти деньги. И – отблагодарить вас!
«Хорошо сказал! Эх, оказался бы рядом Вовка, он был бы мной весьма доволен!»
– Что ж, – задумчиво произнесла девушка. – А ведь вас надо спасать. Не то эта трешка и правда прожжет вам карман.
– Правильно! Давайте встретимся сегодня!
– Сегодня… – как бы заколебалась она. – Не знаю, успею ли я… Может быть, ближе к вечеру…
– В час дня.
– Это, по-вашему, вечер? – опять рассмеялась она.
– Тогда в два.
– В пять вас устроит?
– Да. А где вам будет удобно?
– Я живу в центре. В Армянском переулке.
– Встретимся у вашего дома?
– Нет, давайте в каком-нибудь более красивом месте.
– У памятника Дзержинскому?
– Как мы к нему подойдем, чудак-человек? Там машины ездят со всех сторон…
– Ах, да. Тогда, может, на площади Ногина? У памятника Героям Плевны?
– Да… Можно…
– В пять часов? – уточнил он. – На Ногина? У Плевны?
– Договорились.
– Что ж, я буду ждать. Очень.
– А у вас есть, на всякий случай, домашний телефон? – явно не без умысла – проверить, москвич он или нет – спросила она.
– К счастью, нет.
– Ах, да, – улыбнулась она, – ведь вы живете близ Асуанской плотины.
И повесила трубку. Последнее слово осталось за ней.
Но все равно Валерка был просто счастлив. Она – согласилась! Он договорился с красивой девушкой о свидании!
Он выскочил из телефонной будки и чуть не вприпрыжку понесся домой – в общагу.
***
Вова ждал его в комнате.
– Ну? – строго спросил он, отрываясь от журнала «Новый мир».
– Да! – выкрикнул Валерка.
– Когда и где?
– Сегодня. В пять. У памятника героям девственной плевы.
– Что ж, поздравляю. Но вы отдаете себе отчет, сэр, что это лишь первый шаг на длинном и тернистом пути покорения девичьего сердца?
– Отдаю, отдаю. Сэр!.. Слушай, ты мне не дашь на сегодня свою джинсовку?
– Она ж тебе велика.
– Ничего. Я застегивать не буду. Сегодня тепло.
– Бери, – пожал плечами Володя и углубился в журнал. Спустя минуту он оторвался и спросил: – Слушай, а «щелкунчик» – это кто?
Володя штудировал уже читанный Валеркой только что вышедший роман Катаева «Алмазный мой венец». Одно из удовольствий от книги заключалось в том, чтобы расшифровывать, кого из своих великих друзей имел в виду живой классик под выдуманными им именами-кличками. Командор – ясное дело, Маяковский; королевич – Есенин; брат – естественно, Евгений Петров; друг – Илья Ильф…
– Щелкунчик – это Мандельштам, – весомо ответил Валерка.
Когда дело касалось литературы и других изящных искусств, его авторитет в глазах друга был неоспорим.
– А-а, – снова погрузился в журнал приятель.
– Слушай, куда мне ее вести? – спросил у него Валерка.
Ему ужасно хотелось поговорить о своей новой любви.
– Своди ее на Солдатку, а потом тащи прямо в общагу. Я переночую в сто восьмой.
– Идиот!
– А зачем ты дурацкие вопросы задаешь?
– Нет, правда, куда?
Приятель оторвался от журнала и произнес назидательно:
– Знаешь ли ты, Валерочка, что столица нашей Родины, город-герой Москва является крупнейшим культурно-историческим центром Советского Союза? Каждый день здесь гостеприимно распахивают свои двери сорок семь музеев и выставочных залов, тридцать пять театров, сто двадцать три кинотеатра! Москвичи и гости столицы с трепетом осматривают святыни древнего Кремля. Затаив дыхание, входят в Мавзолей, чтобы раззявить хавальники на чучело вождя мирового пролетариата. Потом, насмотревшись на мумию, они возносятся скоростными лифтами на Останкинскую телебашню или погружаются в бассейн «Москва», лезут на колесо обозрения в Парке культуры имени Отдыха и спускаются в просторные, светлые вестибюли столичного метро…
– Н-да? И что? Нам в ЦПКиО идти? На метро кататься?
Словно не слыша его реплики, Володя продолжал тоном экскурсовода:
– А вечером зажигают свои уютные огни сотни ресторанов, кафе, просто баров и пивных, где москвичи и гости столицы могут культурно провести вечер за чашечкой кофе и стаканчиком компота из сухофруктов…
– Не хочу я в ресторан, – нахмурился Валерка. – Вчера ресторан, сегодня ресторан. Что она обо мне подумает?
– Что ты богатый (или, по крайней мере, хорошо обеспеченный) человек – каковым теперь, после находки кошелька, ты и являешься.
– Нет, ну ресторан – может, потом… – стал размышлять, словно про себя, Валера. – А лучше, конечно, кафе «Космос» на Горького. Или «Молодежное»… Но ведь туда фиг попадешь… Сегодня суббота…
– Дашь швейцару рупь – и попадешь.
– Да не умею я швейцарам рубли давать!..
– Давать взятки, юноша, надо учиться. Иначе как вы будете дальше жить в первом в мире королевстве рабочих и крестьян?
– Ничего, обойдусь. Выживу как-нибудь.
Глубочайшее заблуждение. На швейцарах, деточка, надо тренироваться, пока имеется такая возможность. Чтобы потом уже оттачивать свое мастерство на директорах магазинов и товароведах; на работниках загсов, чтобы зарегистрировали ваш брак побыстрее да в удобное время; на врачах роддомов, чтобы жену твою и ребенка не уморили; на нянечках в яслях и воспитательницах в детсадах. Человек, не умеющий давать взятки, в Советской стране обречен. И если ты не сумеешь продемонстрировать этого искусства, твоя Лилея или Лилия уйдет от тебя. И будет права.
– Какой ты бред несешь! Тошно слушать!
– Это, юноша, не бред, а наша социалистическая действительность. Наш развитой, реальный социализм. Дай рубль швейцару – и ты немедленно получишь место с видом на Пешков-стрит, на мерцающие всполохи реклам главного бродвея страны. И улыбающаяся официантка будет вам подавать «шампань-коблер»… Не дашь – проторчишь со своей Лилией у входа в заведение, на ледяном ветру, а потом поведешь ее в первый попавшийся подъезд, где вы станете глотать из горла портвейн «Кавказ».
– Не будет этого! – решительно воскликнул Валерка.
– Чего? – холодно поинтересовался Володя. – Портвейна или коблера?
– Ни того ни другого!.. Для начала я хочу обеспечить девушке культурную программу. Она не должна думать обо мне, как о каком-нибудь пропойце или гуляке!
– А!
Володя привстал с койки и принялся пристально, словно энтомолог таракана, рассматривать друга.
– Ты хочешь, для начала, продемонстрировать девушке все богатства своей души. Рудники, так сказать, свои серебряные. Золотые свои россыпи.
– Можно судить и так, – с аффектированной гордостью заявил Валерий.
– Что ж, пока вы будете следовать от памятника девственной плеве до ближайшего ресторана – какой там ближайший?.. «Будапешт», если я не ошибаюсь? Или «Берлин»?.. Итак, пока ты будешь волочить Лилию в заведение, ты вполне успеешь прочитать ей весь свой репертуар. Что там у тебя в загашнике? «Свеча горела на столе…» «Послушайте, ведь если звезды зажигают…» «Мама, мама, я очень и очень болен…» А, да, еще главный хит: «Среди миров, в мерцании светил…»
– Ты пошляк и циник, – с презрением проговорил Валерка. – И говорить я с тобой не желаю.
– Не желаешь? Что ж, тогда я умолкаю. Но помни, что ты первый меня спросил. Между прочим, спросил совета. И я тебе его по-дружески попытался дать.
– Не нужны мне такие советы.
– Воля ваша, – молвил Владимир хладнокровно и снова погрузился в «Алмазный мой венец».
***
Итак, Володька высокомерно замолчал.
Ни заниматься, ни читать Валерке решительно не хотелось. Предвкушение свидания словно выдувало из башки все умные мысли (да и неумные тоже).
Пойти выпить для храбрости, хотя бы сто грамм, было решительно нельзя. Совершенно неудобняк прийти на первую свиданку с выхлопом.
Что оставалось Валерке?
Только убивать время.
Разумеется, он сходил в душевую комнату и тщательно намылся болгарским шампунем «Крапива». О гелях для душа в ту пору не слыхивали, и тело пришлось драить мылом «Детским».
Благодаря настояниям Владимира Валерка тщательно соблюдал личную гигиену – даже в неласковых условиях отсутствия персональной ванной.
Затем он, выйдя на лестницу, начистил ботинки и прошелся щеткой по джинсам.
Побрился электробритвой «Харыав» и спрыснул лицо импортным одеколоном «О'жен».
Володька время от времени отрывался от журнала и с насмешливым одобрением следил за Валеркиными манипуляциями.
«Ни слова больше! – думал про соседа Валера. – Не хочешь со мной по-серьезному разговаривать, и не надо. Я буду держать язык за зубами».
Вовка тоже хранил молчание. А до свидания оставалось, с ума сойти, еще два с половиной часа.
И тут Валерке, наконец, пришло в голову, куда пригласить Лилю. Чем ее можно удивить. Да, вот это была идея! Колоссальная!..
Вовка мог, конечно, сколько угодно зубоскалить на тему «Москва – центр культуры всего прогрессивного человечества», а только трудно было в тогдашней Белокаменной с бухты-барахты сводить куда-нибудь девушку.
Напомним, что в столице мира и социализма не существовало в ту пору ни единого клуба. Имеются в виду не дворцы либо дома культуры, а клубы в нынешнем значении этого слова, – с громкой музыкой, танцами, представлениями и выпивкой. Ни одного. Студенты того времени и не представляли себе ничего подобного.
Отсутствовали как класс бильярдные. Спустя пятнадцать лет после описываемых событий поэт Шалевский, завзятый бильярдист, поведал Валерке (они тогда торговали кроссовками в Лужниках, и их места оказались рядом), что в конце семидесятых в Белокаменной имелось всего четыре бильярдных стола. Не четыре заведения – а четыре стола. Не считая, разумеется, тех, что размещались на дачах членов и кандидатов в члены Политбюро. А также в санаториях для цэковских и правительственных работников.
Да и трудно было представить себе в ту пору, что юноша на первом свидании может повести девушку в бильярдную. Это все равно что на ипподром приглашать, в очаг азарта и разврата.
Что оставалось? Театр? Нет, вывести девушку в театр также не представлялось никакой возможности – в условиях цейтнота, в котором оказался Валерка. Поход со спутницей на спектакль – мероприятие, которое готовилось за месяц, а то и два. В столице имелось (на взгляд Валерки) три пристойных театра: Таганка, имени Ленинского комсомола и «Современник». Более терпимый Володя добавлял к списку еще три: МХАТ, Сатиру и театр-студию Спесивцева на Красной Пресне. Ну, и для любителей оперы-балета, конечно, Большой. Все остальные театры посещались только полными лохами и провинциалами. И вести девушку в Театр имени А.С. Пушкина было совершенно не комильфо. Тем более звать ее, чтобы вдвоем стрелять билеты на Таганку или в «Современник».
Сотни кинотеатров, в самом деле, как вещал Володька, гостеприимно распахивали свои двери в столице. И около трехсот советских и зарубежных фильмов выходили на экраны ежегодно. Но сколько из них стоило смотреть? «Не больше пяти», – заявлял Валерка. «Одиннадцать!» – спорил с ним более благодушный Володька. В итоге друзья сходились на средней цифре: от семи до девяти (или восемь с ПОЛОВИНОЙ, как заявил однажды более подкованный в искусствах Валерка. Кстати, одноименный фильм оба друга не видели, только слышали о нем. Картина Феллини, несмотря на Гран-при Международного московского фестиваля, так и не вышла в советский прокат.)
Во всяком случае, в ту субботу Валерка тщательно проштудировал газету «Досуг в Москве» с полным репертуаром кинотеатров и ничего подходящего не обнаружил.
Что оставалось? Третьяковка? Пушкинский музей? Трогательно, романтично, но как-то не для первого свидания.
Можно было оттаптывать ноги в Сокольниках, Парке культуры или просто на бульварах – но леса и укромные лавочки больше подходили не для первой свиданки, а для гораздо более позднего, романтического периода встреч.
Гулять по Патриаршим прудам с демонстрацией мест действия романа «Мастер и Маргарита»? А что, если Лиля не читала (или не любит) великий роман? Или, хуже того (она ведь, в отличие от Валерки, кажется, москвичка) – знает топонимику Булгакова гораздо лучше его?
Однако Валере все ж таки удалось придумать, куда пригласить Лилю: место неожиданное, редкое, экстравагантное и вполне приличное. Удалось – без всякой помощи Володьки. Но он был уверен: приятель на все сто процентов одобрил бы его выбор.
***
Валерка выехал на свиданку сильно загодя. Перед выходом вспрыснул себя дезодорантом «Фа» (один флакон на двоих; куплен по случаю в магазине «Подарки» на Калининском). Спросил у Вовки, который дочитывал катаевский роман:
– Я отразим?
Володя оторвался от «Нового мира», внимательно оглядел товарища с головы до ног и воскликнул:
– О нет, поручик! Вы неотразимы!.. Носовой платок взял?
– Я на свидание, а не сморкаться иду!.. Нет у меня свежих!..
– Возьми мой!
Володька даже встал, вытащил из чемодана под кроватью (где хранились мелкие носильные вещи) свой платок и насильно сунул его в карман Валеркиной джинсовки. Трогательная забота о друге.
Далее Валерка дохилял до Красноказарменной улицы и сел в троллейбус двадцать четвертого номера. Вчера Вовка по-честному разделил все содержимое найденного бумажника. Друзьям досталось (за вычетом прогулянного в «Пекине») по триста рублей – целое состояние. Однако Валерка проявил благоразумие – взял с собой на свидание только пятьдесят целковых. Но и с ними он чувствовал себя просто Крезом. Деньги студент положил в портмоне (когда-то привезенное ему мамой из поездки в Латвийскую ССР). Портмоне засунул в задний карман джинсов. Он недавно прочел в публицистической книге журналиста-международника О. Бурчакова «Отравленная молодость», что в Америке принято носить бумажник в заднем кармане брюк. Что ж, в настояших джинсах и с портмоне, туго засунутым в задний карман, он чувствовал себя почти ковбоем. Ковбоем в троллейбусе «ЗиУ», завода имени Урицкого.
Солнечный весенний день уже клонился к закату, и глубокое, далекое небо обещало довольно скорое и веселое лето. Полупустой троллейбус весело гудел на перегонах. За немытыми окнами мелькали Лефортовский парк, Яуза, мрачные здания секретных НИИ и КБ, сплошь потянувшиеся, едва электрический экипаж миновал мост через реку…
Троллейбус окончил свой бег неподалеку от метро «Лермонтовская», рядом с одной из семи сталинских высоток. Юноша встал у передних дверей, готовясь к выходу. Двери раскрылись, и в этот момент кто-то довольно сильно толкнул его в спину. Когда Валерка инстинктивно обернулся, чтобы высказать обидчику все, что он о нем думает, мимо него только скользнули вниз по ступенькам две тени – и тут же растворились средь голых кустов скверика, окружающего памятник Лермонтову. И в тот самый миг, как тени исчезли из поля зрения, а студент ступил на тротуар, он почувствовал, что из его заднего кармана исчезло портмоне!
Он схватился за карман джинсов. И, правда – пусто!
Сволочи!.. Они стырили его бумажник!..
Юноша стал растерянно озираться. Карманники исчезли где-то за гранитным Михаилом Юрьевичем.
Немногочисленные добропорядочные пассажиры троллейбуса разошлись.
Сам троллейбус захлопнул дверцы и не спеша поплелся на новый круг – к остановке рядом с выходом из метро.
Что было делать? Валерка покрутил головой. Бумажник с пятьюдесятью рублями исчез, похоже, безвозвратно. В том числе – самая новенькая трешка, что он планировал отдать сегодня Лиле. Никакие усилия милиции, всех «знатоков», и даже самого министра МВД Щелокова, не могли вернуть ему портмоне. «Воистину, – хохотнул Валерка, – легко пришло, легко и ушло. Или, как любила говаривать бабушка, богатство счастья не приносит».
Что оставалось делать? Наручные часы «Слава» показывали четыре десять. Можно было вскочить в троллейбус и вернуться назад в общагу за новой порцией денег. Однако он рисковал опоздать на свидание. А главное, было ужасно неудобно перед Вовкой – тот его высмеет и будет, естественно, прав. Попробовать поймать такси или частника, чтобы мухой смотаться туда – назад? Но сейчас, в субботний вечер, он мог убить на поиски такси целый час и опять-таки опоздать к Лиле.
Слава богу, в переднем «часовом» кармане джинсов (пошляки в общаге утверждали, что он предназначен для хранения презервативов) у Валерки оставалась его заначка, его неразменная пятерка. Жидковато, конечно, – особенно в сравнении с пятьюдесятью (или, тем более, тремястами) целковых. Не разгуляешься. Тем более если трешку придется отдать Лиле. Но можно в юмористических красках изложить ей случившееся. Если она нормальная герла – поймет. И посмеется вместе с ним. И если все с ней сложится удачно, у него будет повод встретиться с девушкой как минимум еще один раз: отдать ту самую злосчастную трешку.
И Валерка решительно зашагал к метро «Лермонтовская».
***
Спустя двадцать минут, сделав пересадку на «Кировской», юноша уже выходил из метро у памятника Героям Плевны.
В ту пору никаких представителей сексуальных меньшинств на пятачке возле памятника не собиралось. Тогда поговаривали, что гомики любят гужеваться в сквере перед Большим театром. Называли даже причину, отчего они там шарашатся. Балетные артисты, дескать, все сплошь педерасты, поэтому им удобно знакомиться с поклонниками поблизости от места работы. Валерка не очень-то верил в эти слухи, однако, проходя сквером близ Большого, всегда невольно убыстрял шаг и исподволь поглядывал по сторонам. Никаких таких особенных педерастов он там никогда не замечал – ну, бывает, сидят мужчины, поодиночке и по двое, но что теперь, мужику нельзя, что ли, на лавочке посидеть? Словом, про байки о гомосексуализме, расцветающем близ Большого, Валерка решил, что это злостная клевета или столичная легенда – вроде той, что, дескать, под Москвой, помимо обычного, существует еще одно, правительственное «Метро-два»…
А памятник Героям Плевны и вовсе не пользовался в те годы никакой порочной репутацией. Там порой и свидания назначали – обыкновенные разнополые свидания. Конечно, памятник Пушкину на Горького был для встреч гораздо популярнее, там вечерами собирались целые толпы мужиков, с букетами и без – и за подобный аншлаг Валерка Пушкинскую площадь не любил. Ему всегда нравилось быть чуть наособицу.
Вот и сейчас у Плевны обретался какой-то мужик лет сорока с тремя гвоздичками – ждал, видимо, свою престарелую пассию. Группа зеленых студентов, по виду первокурсников, поджидала оставшихся друзей – чтобы, как понял Валерка из их возбужденных реплик, отправиться куда-то на сабантуй, или, по-модному говоря, сейшн.
Юноша прогулялся вокруг памятника. Сердце билось изо всех сил. Он взволновался и загадал: если Лиля придет раньше, чем явится к этому мужику с букетиком его тетка, у него все с нею будет хорошо.
А компания студентов все пополнялась. Подходили парни и девчонки, встречаемые взрывами хохота. У парней в холщовых сумках звенели бутылки. Девчонки таранили кастрюльки в авоськах (видимо, с салатом оливье и винегретом). Сейшн у них затевался, похоже, на славу.
А без четверти пять к мужику с гвоздичками приканала его престарелая любовь. Нежно приняла цветочки, поцеловала мужика в щечку. Потом заботливо поправила ему шарфик. Тетка тоже уже была немолода, с морщинками вокруг глаз и у рта – правда, слава богу, довольно худая – и Валерка подивился в очередной раз: неужели и в сорок лет у людей может быть любовь? Или только дружба, забота, привязанность? Было даже странно представить, что сорокалетние могут кувыркаться в постели. «Да нет, – отмахнулся Валерка, – не может быть такого. У них, конечно, все уже отмирает и остаются чисто платонические чувства».
Тетка доверчиво взяла мужика под руку, и престарелые удалились вниз по бульвару.
Что ж, примета не удалась. Но значит ли это, что у Валерки с Лилей отношения не сложатся? Глупость все эти приметы. Глупость и бред.
И компания студентиков дождалась последнего опаздывающего, встреченного смехом и улюлюканьем, и пустилась, нарушая правила, наперерез машинам в сторону улицы Богдана Хмельницкого. Судя по всему, у компашки оказались продуманы не только вопросы выпивки и закуски: было их четыре парня и четыре девчонки, чтоб никому не обидно, чтобы всем пара досталась.
Валерка легко мог представить, что теперь с ними случится – сам не раз в подобных сейшенах участвовал. Отправятся они на чей-нибудь чистый флэт (предки свалили в санаторий или на дачу); крепкая выпивка; танцы в затемненной комнате под «Дип Перпл» и «Юрайя Хип» – у этих группешников песни ласковые и длиннющие, можно за один танец все тело партнерши изучить и обцеловаться. Кто-нибудь обязательно напьется: парень, а то и девчонка, или даже два парня. Выпавшие в осадок станут по очереди пугать тигра в туалете. Паритет мальчиков – девочек нарушится; те, кто успел образовать пары, захватят свободные комнаты. Оставшиеся засядут пить на кухне – а, может, и вовсе сбегут, проклиная не умеющих пить товарищей, разрушивших паритет. Только напрасно парни надеются: вряд ли даже в темных комнатах сокурсницы отдадут им самое дорогое, что у них есть. Максимум на что они могут рассчитывать – обжиманцы с расстегнутой кофточкой и, как манна небесная, помощь со стороны девчонки рукой.
Во всяком случае, в Валеркиных сейшенах все случалось именно так. Студентки старались без большой, настоящей любви не отдавать свою девственность. А ни большой, ни настоящей любви с Валеркой еще не случалось. На что-то серьезное в смысле секса можно было рассчитывать в общаге текстильной фабрики. Или от снятых парнями неизвестно где нимфоманок, к которым в общежитских коридорах чуть не очередь выстраивалась.
…А вот и пять. Валеру пробрала дрожь. То ли от волнения – а скорее от вечерней прохлады. И хотя он поддел под Володькину джинсовку водолазку, а сверху нее еще и рубашку с расстегнутым воротом, все равно апрельским вечером было зябко. Куртка совсем бы не помешала. Но куртка выглядела совершенно не хиппово, даже в сочетании с фирменными джинАми. Приходилось страдать.
И тут из перехода появилась она. Лиля. С опозданием всего на четыре минуты. У Валерки сердце ухнуло вниз, но он через силу улыбнулся. Улыбнулась и Лиля. Улыбнулась и простосердечно помахала юноше рукой. Он сделал к ней навстречу четыре шага. И в этот самый миг понял, что влюбился. Влюбился – окончательно и бесповоротно. И милее, чем она, чем ее лицо – чернобровое, чуть раскосое, улыбающееся – ничего у него нет в этой жизни. И все, что ни скажет и ни сделает она, ему будет в кайф. И он может говорить с ней о чем угодно – и ему это тоже будет в кайф…
Валера подошел к ней вплотную. Она оказалась высокая – почти одного с ним роста. От нее пахло чем-то невыразимо прекрасным – то ли ее духами, еше не знакомыми ему, то ли ее чистым телом и дыханием.
Валерка сказал заготовленную фразу:
– Вы одна?
Недоумение отразилась на ее лице. Он пояснил:
– Без инкассаторов?
Она расхохоталась.
– И правильно, что без инкассаторов! – сказал он. – Потому что вашу трешку я вам не принес.
– Зачем же вы здесь?
– Чтобы предложить вам проценты. Она лукаво улыбнулась:
– Девять копеек?
– Нет, лучше. Мы сейчас пойдем в одно место. Фирмовое. Очень интересное. Но которое в Москве мало кто знает.
Она нахмурилась и сказала даже холодноватым тоном:
– Я надеюсь, это будет не ваша квартира.
– Нет, сударыня! Что вы, гражданка?! Как вы могли подумать!
И Валерка, словно подражая сорокалетнему старцу с гвоздичками, предложил Лиле руку. Она доверчиво положила свою ручку на его предплечье. Ее кисть была без перчатки и чуть покрасневшая от вечерней прохлады. На беззащитном запястье виднелось несколько черных волосков. «Это хорошо, – против воли мелькнуло у Валерки. – Волосатенькие девушки, говорят, страстные. – Он оборвал себя: – О чем я думаю?! Просто быть с ней – уже радость!»
И рука об руку они спустились в полупустынное чрево метро «Площадь Ногина», где гуляли тепловатые ветерки.
