1981 год: Москва, Кремль
В конце декабря восьмидесятого в общагу к Валерке явились двое: собственной персоной Олъгерд Олъгердыч и Седович. Юноша по своему обыкновению лежал на койке и читал – на этот раз «Мартовские иды» Торнтона Уайлдера.
– Что-нибудь случилось? – спросил он хмуро.
Несмотря на то, что он расквитался с хвостами, сдал госы (в том числе на военной кафедре), принял присягу и получил звание лейтенанта, чувствовал он себя погано. Лилька не появлялась уже две недели. И он ей не звонил – проявлял, дурак, идиотскую гордость. А ведь и вправду, думал он, заканчивается вуз, Москва, беззаботное студенчество. Впереди жизнь, и неизвестно, каким боком она повернется, какая карта ему выпадет. «Попрошусь в армию, – решил для себя Валерка. – Там зарплата двести тридцать (а не сто двадцать), да к тому же думать ни о чем не надо. Езжай, куда пошлют, и делай, что скажут».
– Ты хвосты-то сдал? – улыбнулся в ответ Седович.
– Спихнул.
– Все?
– До копейки.
– Что ж, я рад, – Седович со значением погладил свои усы, словно напоминая свою роль в Валеркиных учебных успехах. – А теперь давай собирай на послезавтра всю свою команду.
– Угу, – поддакнул Олъгердыч, – сбор труппы в большом зале ДК в восемнадцать ноль-ноль.
– Зачем?
– Там узнаете, – загадочно проговорил директор ДК.
Приоткрою небольшую тайну, – сказал пламенный комсомольский вожак. – Вас придут смотреть большие люди. Очень большие. Из горкома партии. И даже, возможно, из ЦК комсомола. И – большого ЦК. Так что – ты уж не подведи. Собирай ребят и забабахайте этим бонзам лучший спектакль сезона!
В душе Валерки вдруг шевельнулось радостное чувство. Нет, не потому что он соскучился по сцене – глаза б его не видели эти опостылевшие за лето «Военные истории». Нет, он обрадовался, потому что появился повод позвонить и увидеться с Лилей. Оказывается, он мечтал о встрече с ней и не хотел ее терять. И вспыхнула надежда: вдруг снова все будет, как прежде?
– Вам, конечно, надо предварительно порепетировать, – подмигнул Валерке Седович, – и прикупить что-нибудь из декораций и реквизита, поэтому вот…
Он протянул юноше почтовый конверт без марки. Валерка открыл его. Там лежали синие четвертные купюры – да много, штук, наверно, десять.
– Деньги неподотчетные, – сделал отстраняющий жест Седович, – можешь тратить, как считаешь нужным.
Валерка рассеянно сунул деньги в задний карман треников. Он только и думал: «Сейчас они уйдут, и я отправлюсь на вахту и позвоню Лиле…»
***
Лиля приехала в назначенный день к назначенному часу. Она держалась холодно – словно между ней и Валеркой никогда ничего не было.
Они прорепетировали, а потом отыграли спектакль – в пустом зале, в присутствии лишь семи важных персон.
Деятели потом пришли за кулисы и со значением жали агитбригадовцам руки. Скупо хвалили артистов.
А когда комиссия отправилась восвояси, Валерка подошел к своей бывшей девушке и тихо сказал: «Я провожу тебя».
Лиля покачала головой:
– Не надо.
– Почему?
– Ты знаешь, почему.
– Значит, между нами все кончено? Она дернула плечами.
– У тебя еще есть шанс.
И спешно, словно он хотел задержать ее, надела дубленку, обмоталась шарфом – и была такова.
А после Нового года стали ходить слухи… Валерка им не верил, но вскоре они оформились в полуофициальное сообщение, которое сделал Седович: агитбригаде в феврале предстоит ответственнейшее выступление. Не где-нибудь, а в Кремлевском Дворце съездов. На самом важном концерте года – для делегатов и гостей двадцать шестого съезда КПСС. Перед Брежневым и всем Политбюро – а также пятью с половиной тысячами членов ЦК, ударников, передовых колхозников, деятелей науки, литературы и искусства, и коммунистических делегаций со всех концов планеты.
Никто и знать тогда не знал, что для Брежнева и большинства его престарелых сотоварищей по Политбюро это будет последний съезд в их жизни – да и, в сущности, последний подлинный коммунистический форум: с долгими и продолжительными, переходящими в овацию, здравицами и возгласами: «Родной коммунистической партии – слава!» Следующий, двадцать седьмой, съезд пройдет уже без Брежнева и Устинова, Черненко и Андропова, с молодым, лихим генсеком Горбачевым, с ощутимо витающими под сводами Дворца ветерками свободы – а больше никаких партийных съездов уже не случится…
Но в восемьдесят первом… Тогда приглашение в Кремль, да еще по такому важному случаю, равнялось едва ли не правительственной награде. Разумеется, агитбригадовцы из МЭТИ должны были играть на форуме не весь свой спектакль, а самую важную (по мнению партийной комиссии) часть: тот самый кусочек, что вписал Валерка в последний момент. А именно – отрывки из «Малой земли». Престарелому генсеку будет приятно, когда со сцены прозвучит напоминание о его горячей фронтовой молодости.
Валерка, разумеется, поделился новостью со своим соседом Володькой, и тот глубокомысленно сказал, точь-в-точь, как Лиля:
– Это твой шанс. Артист насупил брови.
– Что ты имеешь в виду?
– Я тебе в этот раз ничего подсказывать не буду – но ты подумай, подумай. Я, знаешь ли, считаю, что это – твоя главная возможность в жизни.
А за два дня до концерта – уже прошла ночная репетиция во Дворце съездов вместе с Зыкиной, Кобзоном, Хазановым и Ротару (Лиля по-прежнему держалась с Валеркой отчужденно) – молодой человек, наконец, решился.
Он явился в кабинет к Седовичу и, преодолевая отвращение к самому себе, не присаживаясь, заявил:
– Я на концерте в КДС выступать не буду.
И снова – странное дело, непонятное дело! – I Седовичу почудилось, что перед его столом стоит не артист Валерка, а Володька Дроздецкий – большелобый, упорный факультетский секретарь.
– Подожди-подожди, – чтобы скрыть смущение, комсомольский вожак потер лицо. – Присядь, пожалуйста.
Визитер опустился на стул. Седович снова глянул на него: то был, несомненно, артист Беклемишев. Он почувствовал легкую тошноту. Чертовщина, что происходит?
Комсомольский лидер озвучил свой вопрос:
– Что происходит, Валерочка?
«Конечно, конечно же, это Валерий Беклемишев – и никто другой».
– У меня сложные личные обстоятельства… – ответил артист, а потом бухнул: – Короче говоря, мне нужно распределение в Москву – на кафедру.
Седович шумно выдохнул.
– Пуфф! Что ж ты раньше-то молчал?..
Он почувствовал, как, в прямом и переносном смысле, под ним рушится его кресло. И, так как гость молчал, продолжил:
– Не знаю, что и делать… Может, поговорим после концерта? Я обещаю тебе, сделаю все что смогу.
– Нет, – упрямо мотнул головой агитбригадовец, – не будет распределения – и концерта не будет.
И снова: тот же странный сон – это не Валерка говорит, а Володя!
Седович моргнул – вернулось прежнее изображение: в самом деле, Валерка.
– Но ты же понимаешь, – растерянно проговорил Седович, – если вы подведете нас, да еще на таком высоком уровне, будет страшный скандал.
– Понимаю. И поэтому прошу тебя.
– Да-а, нуты выдал пенку… Что ж. Я постараюсь решить твою проблему. А ты обещай, в свою очередь, не выкручивать нам руки.
– Что ж, буду ждать, – бросил Валерка, и, презирая самого себя, вышел из кабинета.
А назавтра, за день до концерта, Седович явился спозаранку к нему в общежитие. Володька уже умотал из общаги на консультацию по диплому.
– Пляши, артист, пляши! – провозгласил комсомольский лидер на всю комнату своим зычным голосом. – Ты не представляешь, чего мне это стоило! До каких я сфер добрался! С какими людьми о тебе балакал!
– Что, разрешили? – улыбнулся еще нежащийся в кровати Валерка.
– Да! Да! Ты идешь в аспирантуру! Правда, пришлось потеснить твоего друга и соседа. Место Володьки отдали тебе… Придется, кстати, тебе самому с ним объясняться… Но что делать!.. Ты нам сейчас важнее… Тебя оставляют на кафедре… Только если через три, максимум четыре года ты не защитишься – я лично приду и плюну тебе в глаза. Помни: я за тебя ручался!..
– Ура! – заорал Валерка, выпрыгнул из-под одеяла и прошелся по комнате на манер лезгинки.
***
Лиля впоследствии часто спрашивала себя: а что сделалось нынче с теми людьми, кто имел власть и силу при прежнем, советском режиме? Куда делись всевластные социалистические персонажи? Продавщицы пива с золотыми зубами? Директора магазинов? Товароведы?.. Наверно, торгаши благополучно отправились на пенсию и стали жить-поживать, стричь лужайки, проедать наворованное… А вот что сталось с бесчисленными инструкторами райкомов, обкомов и ЦК? Секретарями парткомов? Спецами по идеологической работе?.. Одно время Л идя даже расспрашивала мужа и знакомых, внимательно просматривала газеты в поисках ответа на этот вопрос. И за несколько лет наблюдений сделала вывод: те, кто при прошлой власти достиг чего-то своим умом, хитростью и трудом, и нынче не потерялись.
Однажды она увидела по столичному каналу интервью Седовича (явную «джинсу») – того представили генеральным директором корпорации «Белый парус»… Новое руководство, прихватизировавшее ДК МЭТИ и устроившее в нем развлекательный комплекс, не забыло Олъгерд Олъгердыча. Его (даром, должность у него была почти юмористическая) назначили не директором, но заместителем оного по культурной части. И если раньше он договаривался о выступлении в своих пенатах Арсения Тарковского и Беллы Ахмадулиной, то теперь приглашал в казино петь группы «Корни» и «Сливки». А Боря Барсинский, еще один питомец МЭТИ и бывший комсомольский функционер, стал настоящим олигархом: дома, яхты, футбольные клубы… Да и Володька Дроздецкий в грязь лицом не ударил… Значит, сделала для себя вывод Лиля, не в общественно-политической формации дело. Свою судьбу определяет сама личность. А какое тысячелетие на дворе, – махровый капитализм, реальный социализм – значения не имеет. И раз тот же Валерка не смог пробиться в люди в новых условиях – он бы и при старом режиме сдулся…
Но тогда, в феврале 81-го… Никто ничего не знал о том, что случится и кому какая судьба уготована…
В день концерта в Кремле Валерка появился на ее пороге весь сияющий, с букетом заснеженных роз (наверно, на Центральный рынок за ними мотался, дурачок).
Бархатисто изрек: «Дорогая! Поздравь меня! Меня распределяют в аспирантуру!..»
А потом, вечером, – огромная пасть пятитысячного зала и страшное волнение, и толкущиеся за сценой народные артисты – люди, известные каждому в лицо… Выход, первая Валеркина реплика на сцене: «На войне я дневников не вел…» – и мгновенно вскипевшие аплодисменты, перерастающие в овацию, в повсеместное не режиссированное вставание… Столь хорошо не принимали никого – ни Лещенко, ни Кобзона, ни Ротару… Самой долгой овации Кремлевского дворца удостоились не народные артисты Союза ССР, а не известная никому самодеятельная труппа студентиков-электротехников… Скрипнул зубами в артистической народный артист Лановой… Завистники сколь угодно могли говорить, что не артистические таланты определили достижение «мэтишников», а удачный выбор темы, конъюнктурный драматургический материал… Однако средства, коими достигнута победа, – дело десятое… Главное – успех, поняла тогда Лиля, а уж какой ценой ты его добился, никого не волнует…
И ночью после шампанского, литрами выпитого в артистическом буфете Кремлевского дворца, Валера с Лилей вышли, держась за руки, из Кутафьей башни… А потом мимо Александровского сада, по тихой улице 25-го Октября, вывернули на площадь Дзержинского… Затем по улице Богдана Хмельницкого – домой к Лиле, в Армянский переулок… Они оба чувствовали себя тогда победителями…
