Мика Сулимова

Я вызвалась проводить нашего немецкого гостя до номера. Раньше я сомневалась – а теперь вдруг поняла для себя, совершенно безоговорочно, что решать все нужно не на поминках, и не где-то в третьем месте, куда предстояло еще Герхарда заманить. Решать следовало здесь и сейчас. Мы поднимемся в номер, выпьем кофейку, а потом… Потом я вызову для него «Скорую». Пожилой человек, устал в дороге, перенервничал – вот тебе и приступ. Эксперты, конечно, если возьмутся, смогут определить в его крови присутствие зловредной химии – так что ж? Плохо себя почувствовал, принимал какие-то лекарства – я подтвержу, что принимал, – да переборщил, ошибся с дозировкой. Семьдесят два года, что вы хотите, можно от сквозняка кони двинуть. Почему-то мое чутье подсказывало мне, что несмотря на то, что господин Шмидт является подданным иностранного государства, особо ковыряться в его смерти не станут: ни сиятельных родственников, ни личных богатств за ним не маячило. Пенс – он и есть пенс, пусть даже немецкий.

Заветная жидкость была у меня с собой, в сумочке. Я запасливая. И пунктуальная. И, как не раз отмечал покойный Нетребин Михаил, – хороший организатор.

Вот и лекарством под названием лапарекс я разжилась давно, еще задолго до ликвидации Миши. Средство замечательное, продается в аптеках, сильнейший препарат, чтобы усмирять буйных психов. Ну а если его раз в двадцать передозировать, начинаются дополнительные бонусы: глубокая кома и смерть. Не одна профура бановая, мошенница, подмешивала сей препарат в пиво или водку своим случайным попутчикам.

Чтобы купить средство, конечно, требуют рецепт, но если закажешь его по телефону, тебя: «Вам выписано?» – конечно, спросят, и ты честно ответишь: да. А курьеру, что привез тебе его в ряду аспирина и аскорбинки, можно просто дать стольник сверху. И кто потом вспомнит меня среди многочисленных клиентов многочисленных дистанционных аптек?

Я ведь сперва планировала моего Мишеньку Нетребина отравить. Отравление – прекрасный способ убийства, особенно в исполнении девушки: не будет ни крови, ни грязи. Но когда я стала подробней продумывать кончину Миши, поняла: если влить в него, бугая, вместе с кофе или виски, искомые двадцать миллилитров лапарекса и отойти в сторонку, будет неинтересно. Товарищ ведь даже не поймет, за что и почему он умирает. И от чьей руки. А если скормить ему отраву и тут признаться, чтобы восторжествовать над умирающим? И объяснить, за что и почему он получил свое? Но тогда ведь он сможет успеть до момента, когда лекарство подействует, и голову мне свернуть, причем голыми руками.

Именно поэтому я сочла за благо перед убийством Нетребина-младшего дополнительно вооружиться. А раз все равно приходится брать, вдобавок к яду, кинжал – почему бы товарища тогда просто не зарезать? Зачем еще лекарство подмешивать?

А вот со старичком семидесяти одного года от роду, я не сомневалась, что сумею справиться, если вдруг дело даже дойдет до рукопашной. Поэтому лапарекс для него в самый раз. Можно будет напоить ядом, а потом признаться ему в лицо, что я его убиваю и за какие грехи.

Почему они, мои убийства, вообще мне удавались? И сходили с рук? И Степашки Иванова, и Нетребина-младшего? Я считаю, оттого, что я не выдумывала ничего громоздкого, сложного, трудноисполнимого. Как в подлинном произведении искусства, в настоящем убийстве должна быть строгая, скромная простота.

Надо честно сказать к тому же – убивать мне понравилось. После того как ты делаешь ЭТО, и оно сходит тебе с рук, тебя охватывает такая волна радости, такая эйфория, что ты вряд ли можешь отказаться от искушения повторить это еще и еще раз. В этом смысле убийцы, я считаю, опаснее наркоманов. Им (то есть нам) хочется все новой и новой дозы. И если б у меня даже не было своей давней, выстраданной цели – Нетребина-старшего, кто знает, может, я бы взялась убить кого-нибудь другого? Просто из любви к самому процессу?

Об этом я думала, когда поднималась вместе с Юрием Степановичем в лифте, к нему на шестнадцатый этаж, в номер-люкс отеля «Измайловский парк». Я полагала, что он будет джентльменом и предложит мне чашку чая или кофе. А принадлежности для чаепития в номере найдутся – уж я об этом позаботилась, специально гостиницу выбирала. И еще я стремилась, чтобы отель был большим и шумным – чтоб не бросалось в глаза, кто к кому, когда пришел, когда вышел.

– Дорогой Юрий Степанович, – приговаривала я в лифте, стоя к нему лицом и ласково поглаживая лацкан его пиджака, – как же я рада познакомиться с вами. Вы такой очаровательный, как и ваш сын. – В голосе у меня снова зазвучала слеза. – Как бы мне хотелось, чтобы мы с вами встретились при других, более счастливых обстоятельствах!

Нетребин размякал на глазах. Мы вышли на этаже, и я повела дедулю в номер. Я не поленилась сама заблаговременно побывать в «Измайловском парке» и изучить подходы-выходы. При таком деле, как убийство, ни одна предосторожность не бывает лишней.

В обеих комнатах номера, гостиной и спальне, я тщательно проинспектировала все, заглянула в ванную и во все уголки, а когда сделала вид, что удовлетворена осмотром, торжественно провозгласила:

– Этот номер – подарок вам от нашей фирмы «Бриллиантовый мир»!

– Ну, что вы! Зачем! – засмущался Нетребин. Но при том – вот она, европейская прижимистость! – не смог сдержать довольной улыбки от нежданной халявы.

Я заметила:

– Ну, не стесняйтесь, умойтесь с дороги, а я пока приготовлю вам кофе. Или вы предпочитаете чай?

Он, слава богу, от чашечки не отказался. Причем, на мою радость, выбрал кофе. Кофе для отравителя предпочтительней чая. Ведь большинство, увы, пьют чай без сахара, а лапарекс довольно противен на вкус. В кофе, напиток изначально более резкий, обычно добавляют рафинад. Это мало того что напрочь отбивает неприятные привкусы – глюкоза вдобавок способствует более быстрой усвояемости смертельного лекарства.

И вот старичок вышел, освеженный, из ванной комнаты и – о, мой дорогой папуля, люблю тебя за это! – залпом выпил заботливо приготовленный мной напиток с двадцатью миллиграммами лапарекса, доза, которая могла свалить и слона.